Очень люблю личные истории. На днях написал Владимир Престес, внук известного бразильского революционера Луиса Карлоса Престеса, первой женой которого была немецко-бразильская коммунистка Ольга Бенарио Престес, выданная представителям гестапо в сентябре 1936 года.
В берлинской тюрьме у нее родилась дочь Анита, которую удалось вывезти в Мексику матери Луиса Карлоса (Анита Леокадия Престес до сих пор жива, сейчас она известный бразильский историк).
Сама же Ольга Бенарио-Престес в 1939 году попала в концлагерь Равенсбрюк, где продолжила вести подпольную работу и даже читала лекции, учила солагерниц языкам и выпускала антифашистскую газету. Весной 1942 года Ольга попала в распоряжение нацистских медиков, на ней стали испытывать ядовитые газы. 23 апреля 1942 года в экспериментальной клинике города Бернбург революционерка была удушена отравляющими веществами.
В берлинской тюрьме у нее родилась дочь Анита, которую удалось вывезти в Мексику матери Луиса Карлоса (Анита Леокадия Престес до сих пор жива, сейчас она известный бразильский историк).
Сама же Ольга Бенарио-Престес в 1939 году попала в концлагерь Равенсбрюк, где продолжила вести подпольную работу и даже читала лекции, учила солагерниц языкам и выпускала антифашистскую газету. Весной 1942 года Ольга попала в распоряжение нацистских медиков, на ней стали испытывать ядовитые газы. 23 апреля 1942 года в экспериментальной клинике города Бернбург революционерка была удушена отравляющими веществами.
Интересно, что на историю Ольги Бенарио Престес я ранее натолкнулся совсем с другой стороны. На севере Калининградской области есть городок Славск (бывший Хайнрихсвальде), и в ноябре 1890 года там родился будущий немецкий коммунист Артур Эверт, жизнь которого, как и у Ольги Бенарио Престес, была настоящим водоворотом событий: он участвовал почти во всех революционных замесах Германии (в том числе в Гамбургском восстании), работал на нелегальном положении, потом избирался в Рейхстаг (некоторые историки считают его вторым человеком после Тельмана), а далее в 1934 году вместе со своей женой Элизой Эверт, Луисом Карлосом Престесом и Ольгой Бенарио прибыл в Бразилию, где пытался поднять восстание (оно было подавлено).
В декабре 1935 года Эверт был арестован и подвергнут жесточайшим пыткам. После того, как у него на глазах пытали и насиловали его жену, он сошел с ума. Но и после этого в 1937 году нацистские власти приговорили его к 13 годам заключения. Остаток жизни Эверт провел в госпиталях Шарите в Берлине.
В декабре 1935 года Эверт был арестован и подвергнут жесточайшим пыткам. После того, как у него на глазах пытали и насиловали его жену, он сошел с ума. Но и после этого в 1937 году нацистские власти приговорили его к 13 годам заключения. Остаток жизни Эверт провел в госпиталях Шарите в Берлине.
К слову, дом отца Артура Эверта в Славске до сих пор стоит, там даже оригинальная изразцовая печь сохранилась. Весной этого года побывал там. А по этой ссылке есть оцифрованные документы гестапо по семье Эвертов и по их коллеге Ольге Бенарио Престес.
Юрий Никулин, оказывается, оставил очень неплохие фронтовые мемуары, в которых масса небанальных историй (в том числе, анекдотических). Вот одна из них, про некоего капитана Усова, бывшего до войны судьей Всесоюзной категории по футболу. Этот Усов как-то крепко влип под Пулковом:
«Блокадной зимой пошли шесть человек в разведку. Среди них и Усов. Разведчики взяли «языка». Тот стал орать. К нему подоспела помощь. Все, что произошло дальше, Усов не помнил. Только, осталось в памяти, как его стукнули по голове чем-то тяжелым…
Очнулся Усов и ничего не может понять: видит перед собой плакат с изображением футболиста с мячом, и на плакате надпись не по-русски.
Огляделся он вокруг и понял, что находится в немецкой землянке. Кругом тихо. Голова у него перевязана. Тут входит обер-лейтенант и спрашивает:
— Ну как вы себя чувствуете? Ты меня помнишь?
— Нет, — отвечает Усов.
Тогда обер-лейтенант на ломаном русском языке начал рассказывать, что с Усовым он встречался в Германии. Усов приезжал на международный матч и судил игру. Немец тоже был футбольным судьей.
Усов вспомнил, что действительно они встречались в начале тридцатых годов, вместе проводили вечера, обменялись адресами, обещали друг другу писать.
И вот Усов попал к нему в плен.
Обер-лейтенант спрашивает:
— Есть хочешь?
Усов, понятное дело, хотел. Сели они за стол, а там шнапс, консервы. Усов жадно ел, а про себя соображал, как бы сбежать. А обер-лейтенант ему предлагает:
— Живи здесь. Тебе ничего не будет. Ты никакой не пленный. Ты мой приятель, гость. Мы с тобой встретились, и я пригласил тебя к себе. Пожалуйста, живи здесь. Я тебя помню. Ты мне еще тогда понравился. Я здесь хозяин! Моя рота в обороне стоит, и вообще я похлопочу, чтобы тебя отправили в Дрезден. Будешь жить у моих родных. Устроят тебя на работу. А когда закончится война, поедешь домой.
Усов его внимательно слушал, но ответа не давал. А немец подливает ему шнапс, угощенье подкладывает и продолжает:
— Только у меня к тебе просьба одна будет, маленькая… У меня жена, дети, сам понимаешь. Ты должен мне помочь. Иначе трудно хлопотать за тебя. Давай утром выйдем на передний край, и ты только покажешь, где у вас штаб, где склады с боеприпасами, где батареи. Ну, сам знаешь, что мне нужно.
Утром обер-лейтенант вывел Усова на наблюдательный пункт. Там стереотруба стоит, рядом немцы покуривают. Недалеко, метрах в ста примерно, проходит нейтральная полоса.
Усов постоял, подумал и сказал:
— Ну, давай карту!
Немец подал карту. Усов будто бы рассматривает ее, а сам краем глаза видит, что немец прикуривает и отвернулся от него: зажигалка гасла на ветру, и обер-лейтенант ее всем телом накрывал, чтобы огонь не погас. Тогда Усов вскочил на бруствер и давай что есть силы бежать.
Потом он рассказывал: «Если бы засечь время, наверняка рекорд по бегу поставил. Бегу я по нейтралке и слышу, как мой немец кричит: „Дурачок, дурачок, вернись назад“. Немцы опомнились и из всех траншей начали палить. А он им приказывает: „Не стрелять! Не стрелять», но все-таки ранило меня в плечо, когда я уже прыгал в наши траншеи».
Прошло время. Усов поправился. Наши перешли в наступление. В одном из прорывов и он принимал участие. И довелось ему увидеть ту самую немецкую землянку, в которой его уговаривали остаться.
Дверь землянки оказалась сорванной, на пороге лежал мертвый немец, а со стены на Усова смотрел с афиши улыбающийся футболист с мячом в руках».
«Блокадной зимой пошли шесть человек в разведку. Среди них и Усов. Разведчики взяли «языка». Тот стал орать. К нему подоспела помощь. Все, что произошло дальше, Усов не помнил. Только, осталось в памяти, как его стукнули по голове чем-то тяжелым…
Очнулся Усов и ничего не может понять: видит перед собой плакат с изображением футболиста с мячом, и на плакате надпись не по-русски.
Огляделся он вокруг и понял, что находится в немецкой землянке. Кругом тихо. Голова у него перевязана. Тут входит обер-лейтенант и спрашивает:
— Ну как вы себя чувствуете? Ты меня помнишь?
— Нет, — отвечает Усов.
Тогда обер-лейтенант на ломаном русском языке начал рассказывать, что с Усовым он встречался в Германии. Усов приезжал на международный матч и судил игру. Немец тоже был футбольным судьей.
Усов вспомнил, что действительно они встречались в начале тридцатых годов, вместе проводили вечера, обменялись адресами, обещали друг другу писать.
И вот Усов попал к нему в плен.
Обер-лейтенант спрашивает:
— Есть хочешь?
Усов, понятное дело, хотел. Сели они за стол, а там шнапс, консервы. Усов жадно ел, а про себя соображал, как бы сбежать. А обер-лейтенант ему предлагает:
— Живи здесь. Тебе ничего не будет. Ты никакой не пленный. Ты мой приятель, гость. Мы с тобой встретились, и я пригласил тебя к себе. Пожалуйста, живи здесь. Я тебя помню. Ты мне еще тогда понравился. Я здесь хозяин! Моя рота в обороне стоит, и вообще я похлопочу, чтобы тебя отправили в Дрезден. Будешь жить у моих родных. Устроят тебя на работу. А когда закончится война, поедешь домой.
Усов его внимательно слушал, но ответа не давал. А немец подливает ему шнапс, угощенье подкладывает и продолжает:
— Только у меня к тебе просьба одна будет, маленькая… У меня жена, дети, сам понимаешь. Ты должен мне помочь. Иначе трудно хлопотать за тебя. Давай утром выйдем на передний край, и ты только покажешь, где у вас штаб, где склады с боеприпасами, где батареи. Ну, сам знаешь, что мне нужно.
Утром обер-лейтенант вывел Усова на наблюдательный пункт. Там стереотруба стоит, рядом немцы покуривают. Недалеко, метрах в ста примерно, проходит нейтральная полоса.
Усов постоял, подумал и сказал:
— Ну, давай карту!
Немец подал карту. Усов будто бы рассматривает ее, а сам краем глаза видит, что немец прикуривает и отвернулся от него: зажигалка гасла на ветру, и обер-лейтенант ее всем телом накрывал, чтобы огонь не погас. Тогда Усов вскочил на бруствер и давай что есть силы бежать.
Потом он рассказывал: «Если бы засечь время, наверняка рекорд по бегу поставил. Бегу я по нейтралке и слышу, как мой немец кричит: „Дурачок, дурачок, вернись назад“. Немцы опомнились и из всех траншей начали палить. А он им приказывает: „Не стрелять! Не стрелять», но все-таки ранило меня в плечо, когда я уже прыгал в наши траншеи».
Прошло время. Усов поправился. Наши перешли в наступление. В одном из прорывов и он принимал участие. И довелось ему увидеть ту самую немецкую землянку, в которой его уговаривали остаться.
Дверь землянки оказалась сорванной, на пороге лежал мертвый немец, а со стены на Усова смотрел с афиши улыбающийся футболист с мячом в руках».
Ещё одно ценное наблюдение Себастьяна Хафнера из его «Истории одного немца» – возрождение через спорт немецкого милитаризма в 20-х годах (а именно с 1924 по 1926 год). В эти годы в Веймарской Республике пышным цветом расцвели спортивные секции и объединения. Интересно, что за это новое увлечение молодежи ухватились как левые, так и правые. Но интерес их был разным. Правые видели в этом «великолепный заменитель недостающей обязательной военной службы», а левые посчитали, что «агрессивные инстинкты выплёскиваются и исчерпываются на мирной зелёной траве стадионов».
«Они не видели связи между спортом и войной. Не видели возрождения милитаризма», – пишет Хафнер. В итоге, сразу после затухания интереса к спорту в Германии вернулись к жизни все радикальные политические движения. Их новый расцвет пришелся на конец 20-х.
«Они не видели связи между спортом и войной. Не видели возрождения милитаризма», – пишет Хафнер. В итоге, сразу после затухания интереса к спорту в Германии вернулись к жизни все радикальные политические движения. Их новый расцвет пришелся на конец 20-х.
Будущий актер Юрий Никулин, похоже, с детства попадал в нелепые ситуации. Так однажды соседка, заведовавшая детским садом, уговорила его родителей, чтобы мальчик сыграл немецкого пионера (тогда делегации детей-иностранцев часто ездили по СССР, но бывали, конечно, не во всех школах и детских садах):
«— Дети! У нас в гостях немецкие пионеры! — крикнула неестественно высоким голосом Клавдия Семеновна.
Дети радостно захлопали в ладоши. Когда наступила тишина, она, указывая на меня, громко объявила:
— Фриц Бауэр!
Я, глотнув воздуха, сказал:
— Гутен таг…
Опять все захлопали.
Таню представили как Грету Миллер. Потом нас посадили на почетные места, и дети исполняли хором песни и танцевали «Лезгинку».
Наконец пришла очередь нашего выступления.
Я встал и произнес отрепетированную с отцом речь.
— Дети! Ми есть немецкий пионер… Ми биль первый май — демонстрация. Полиций нас разгоняль… Один буржуй на лошадь ехаль на меня. Я схватиль камен и збиль с него шляп. Вот он!.. — на последнем слове я развернул газету и показал всем мятый цилиндр.
Успех превзошел все ожидания. Дети захлопали в ладоши и с криками подбежали ко мне. Все хотели потрогать подлинный цилиндр с буржуя.
Клавдия Семеновна, не зная об этом моем трюке, ахнула, вся засияла от удовольствия и захлопала громче всех.
На этом официальная встреча с «иностранцами» закончилась. На прощанье я успел крикнуть под аплодисменты детей: «Рот фронт», и нас с Таней повели в отдельную комнату поить чаем.
К чаю подали шоколадные конфеты, пирожные, апельсины и красную икру.
Когда толстая женщина в белом халате наливала мне вторую чашку чаю, я смущенно сказал:
— Данке.
— Можешь мне отвечать по-русски, — шепнула она. — Я все знаю».
«— Дети! У нас в гостях немецкие пионеры! — крикнула неестественно высоким голосом Клавдия Семеновна.
Дети радостно захлопали в ладоши. Когда наступила тишина, она, указывая на меня, громко объявила:
— Фриц Бауэр!
Я, глотнув воздуха, сказал:
— Гутен таг…
Опять все захлопали.
Таню представили как Грету Миллер. Потом нас посадили на почетные места, и дети исполняли хором песни и танцевали «Лезгинку».
Наконец пришла очередь нашего выступления.
Я встал и произнес отрепетированную с отцом речь.
— Дети! Ми есть немецкий пионер… Ми биль первый май — демонстрация. Полиций нас разгоняль… Один буржуй на лошадь ехаль на меня. Я схватиль камен и збиль с него шляп. Вот он!.. — на последнем слове я развернул газету и показал всем мятый цилиндр.
Успех превзошел все ожидания. Дети захлопали в ладоши и с криками подбежали ко мне. Все хотели потрогать подлинный цилиндр с буржуя.
Клавдия Семеновна, не зная об этом моем трюке, ахнула, вся засияла от удовольствия и захлопала громче всех.
На этом официальная встреча с «иностранцами» закончилась. На прощанье я успел крикнуть под аплодисменты детей: «Рот фронт», и нас с Таней повели в отдельную комнату поить чаем.
К чаю подали шоколадные конфеты, пирожные, апельсины и красную икру.
Когда толстая женщина в белом халате наливала мне вторую чашку чаю, я смущенно сказал:
— Данке.
— Можешь мне отвечать по-русски, — шепнула она. — Я все знаю».
Telegram
Красный Фронтовик
В тему утреннего поста о фильме «Рваные башмаки» - предвыборный плакат Компартии Германии 1932 года. На флаге – известное всем лого Макса Гебхарда «Antifaschistische Aktion», а внутри красной звезды – счастливые советские пионеры, которыми, по замыслу авторов…
Самолетно-танковый узор на ситце. 1920-е. Подобные принты не прижились, так как население потребовало более нейтральных расцветок.
5 июля 1943 года началась Курская битва. Реванш за Сталинград провалился, и наступил коренной перелом в войне.
На фото красноармейцы осматривают танк «Пантера», подбитый и захваченный частями Красной Армии в боях на Курской дуге. Впоследствии этот танк был отправлен на опытный завод №100 для исследования.
На фото красноармейцы осматривают танк «Пантера», подбитый и захваченный частями Красной Армии в боях на Курской дуге. Впоследствии этот танк был отправлен на опытный завод №100 для исследования.
Лев Троцкий – о страхе и репрессиях в РККА (из автобиографии «Моя жизнь»):
«Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади. Но армии все же не создаются страхом. Царская армия распалась не из-за недостатка репрессий. Пытаясь спасти ее восстановлением смертной казни, Керенский только добил ее. На пепелище великой войны большевики создали новую армию. Кто хоть немножко понимает язык истории, для того эти факты не нуждаются в пояснениях. Сильнейшим цементом новой армии были идеи Октябрьской революции. Поезд снабжал этим цементом фронты».
«Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни. До тех пор, пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади. Но армии все же не создаются страхом. Царская армия распалась не из-за недостатка репрессий. Пытаясь спасти ее восстановлением смертной казни, Керенский только добил ее. На пепелище великой войны большевики создали новую армию. Кто хоть немножко понимает язык истории, для того эти факты не нуждаются в пояснениях. Сильнейшим цементом новой армии были идеи Октябрьской революции. Поезд снабжал этим цементом фронты».
Флаг «Железного фронта», найденный в 1983 году в баварском городке Швайнфурт. Спрятан он был в сарае сразу после запрета организации нацистами в мае 1933 года. Интересно, что уже в нулевых было найдено и навершие этого флага (оно продавалось на e-bay). Сейчас знамя является городской реликвией.
«Когда перед глазами десятки и сотни раз проносятся сцены того, как в очередном городе, в очередном селе были уничтожены все, кто имел хоть какое-нибудь отношение к советской власти, половина их родственников и каждый третий сосед, и еще тысячи и тысячи посторонних, то перестаешь понимать, кто вообще остался на этой выжженной земле и как на ней можно было затем хоть что-нибудь возвести. И тогда фактор Гражданской войны обретает должный вес в каких бы то ни было рассуждениях на тему дальнейшей истории страны — пропустив все эти события через себя, уже не упустишь их из внимания».
Forwarded from Горький
О «красном терроре» времен Гражданской войны написано много и, безусловно, по делу, но куда реже обсуждаются аналогичные преступления белогвардейцев, которым и посвящена новая книга Ильи Ратьковского. О ней читайте в статье Алеши Рогожина.
http://amp.gs/jjZfB
http://amp.gs/jjZfB