☭☭☭ Ашиль Мбембе:
Позднесовременная колониальная оккупация во многом отличается от раннесовременной, в частности, сочетанием дисциплинарного, биополитического и некрополитического. Наиболее завершенной формой некровласти является современная колониальная оккупация Палестины.
Здесь колониальное государство выстраивает свои фундаментальные претензии на суверенитет и легитимность за счет авторитета своего собственного исторического и идентичностного нарратива. В его основе лежит идея, согласно которой право на существование государства даруется богом. Этот дискурс конкурирует с Другим за одно и то же священное пространство.
Однако, поскольку два нарратива несовместимы, а население с обеих сторон неразрывно переплетено друг с другом, любое разграничение территории, апеллирующее исключительно к идентичности, практически невозможно. Насилие и суверенитет в этом случае претендуют на божественное основание: сама народность формируется поклонением одному божеству, а национальная идентичность представляется как идентичность, направленная против Другого, других божеств.
Для подтверждения этих утверждений используются история, география, картография и археология. Тем самым идентичность тесно связывается с топографией. Как следствие, колониальное насилие и оккупация в значительной степени подкрепляются священным террором истины и исключительности (массовые изгнания, переселение «апатридов» в лагеря беженцев, основание новых колоний). Этот террор священного подпитывают беспрестанные раскопки и поиск останков жертв; бессмертная память о разорванном теле, разрезанном на тысячу частей; невозможность осознать масштабы «первородного преступления», невыразимой смерти — ужаса Холокоста.
Позднесовременная колониальная оккупация во многом отличается от раннесовременной, в частности, сочетанием дисциплинарного, биополитического и некрополитического. Наиболее завершенной формой некровласти является современная колониальная оккупация Палестины.
Здесь колониальное государство выстраивает свои фундаментальные претензии на суверенитет и легитимность за счет авторитета своего собственного исторического и идентичностного нарратива. В его основе лежит идея, согласно которой право на существование государства даруется богом. Этот дискурс конкурирует с Другим за одно и то же священное пространство.
Однако, поскольку два нарратива несовместимы, а население с обеих сторон неразрывно переплетено друг с другом, любое разграничение территории, апеллирующее исключительно к идентичности, практически невозможно. Насилие и суверенитет в этом случае претендуют на божественное основание: сама народность формируется поклонением одному божеству, а национальная идентичность представляется как идентичность, направленная против Другого, других божеств.
Для подтверждения этих утверждений используются история, география, картография и археология. Тем самым идентичность тесно связывается с топографией. Как следствие, колониальное насилие и оккупация в значительной степени подкрепляются священным террором истины и исключительности (массовые изгнания, переселение «апатридов» в лагеря беженцев, основание новых колоний). Этот террор священного подпитывают беспрестанные раскопки и поиск останков жертв; бессмертная память о разорванном теле, разрезанном на тысячу частей; невозможность осознать масштабы «первородного преступления», невыразимой смерти — ужаса Холокоста.
Forwarded from алло, макрон
Фернандо Аррабаль. Пикник. 1952.pdf
9.8 MB
#французский_политический_театр
Человек «должен, должен быть хорошим»-с яростной настойчивостью повторял Брехт. А мы повторяем это за ним.
Сегодня все приобретает чрезвычайную конкретность-выдержит Он или нет. Ему покажут орудия пытки-он сдастся, не сдастся, и так далее. Кто-то жаждет высокого напряжения борьбы против бюрократической косности, против системы, и боли унижения великого мученика. Хор этот - отживший, давящий.
Любовь к Брехту и сама раскалённая атмосфера жизни диктует необходимость вспомнить о французском политическом театре, а именно, о гении абсурда Фернандо Аррабале и его антивоенной пьесе «Пикник» 1952 года. На сцене лишь какое-то барахлишко: столы да скамейки, застиранные тряпицы и написанные самими студентами плакаты. Ни костюмов толком, ни грима. Зато ярости и актерского мастерства накопилось.
Мы сверстали, запоминающийся вариант пьесы, проиллюстрировав его документальными фотографиями исторического проекта Normandie Photos.
☝🏼Читайте жмяком на pdf файлик и делитесь друг с другом.
Человек «должен, должен быть хорошим»-с яростной настойчивостью повторял Брехт. А мы повторяем это за ним.
Сегодня все приобретает чрезвычайную конкретность-выдержит Он или нет. Ему покажут орудия пытки-он сдастся, не сдастся, и так далее. Кто-то жаждет высокого напряжения борьбы против бюрократической косности, против системы, и боли унижения великого мученика. Хор этот - отживший, давящий.
Любовь к Брехту и сама раскалённая атмосфера жизни диктует необходимость вспомнить о французском политическом театре, а именно, о гении абсурда Фернандо Аррабале и его антивоенной пьесе «Пикник» 1952 года. На сцене лишь какое-то барахлишко: столы да скамейки, застиранные тряпицы и написанные самими студентами плакаты. Ни костюмов толком, ни грима. Зато ярости и актерского мастерства накопилось.
Мы сверстали, запоминающийся вариант пьесы, проиллюстрировав его документальными фотографиями исторического проекта Normandie Photos.
☝🏼Читайте жмяком на pdf файлик и делитесь друг с другом.
☭☭☭ Ашиль Мбембе:
Колониальная оккупация эпохи поздней модерности в Газе и на Западном берегу демонстрирует три основные характеристики образования и функционирования специфической формы террора, которую я называю некросилой.
Во-первых, это динамика территориальной фрагментации — уплотнение и расширение поселений. Цель этого процесса двойная: сделать невозможным любое передвижение и осуществить разделение по модели государства апартеида...
В результате этого рождается «вертикальный суверенитет». В режиме вертикального суверенитета колониальная оккупация действует через схемы надземных и подземных переходов, отделяя воздушное пространство от земли...
В условиях колониальной оккупации эпохи поздней модерности наблюдение ориентировано как внутрь, так и наружу; глаз действует как оружие и наоборот. Вместо окончательного разделения между израильтянами и палестинцами через пограничную линию... Это раскалывающая оккупация, подобная раскалывающему урбанизму, характерному для эпохи поздней модерности. Символами такой оккупации стало создание пригородных анклавов и закрытых сообществ....В условиях вертикального суверенитета и раскалывающей колониальной оккупации сообщества разделены по оси y. Это приводит к увеличению количества пространств насилия. Поле боя располагается не только на поверхности земли: подземное и воздушное пространство также превращаются в зоны конфликта. Между землей и небом нет непрерывности. Даже границы воздушного пространства разделены на нижние и верхние слои. Повсюду подчеркивается символика верховенства, господства и доминирования....
Такая точность сочетается с тактикой средневековой «осадной войны», адаптированной к растущим городским лагерям беженцев. Организованный и систематический саботаж сетей социальной и городской инфраструктуры противника дополняет присвоение земли, водных ресурсов и захват воздушного пространства. Важнейшим методом обезоруживания противника являются практики уничтожения и нивелирования: разрушение домов и городов; выкорчевывание оливковых деревьев; обстрел резервуаров с водой; бомбардировка и глушение электронных коммуникаций; перекапывание дорог; разрушение трансформаторов электроэнергии; разрытие взлетно-посадочных полос аэропортов; выведение из строя теле- и радиопередатчиков и компьютеров; разграбление культурных и политико-бюрократических символов протопалестинского государства; расхищение медицинского оборудования. Другими словами, — инфраструктурная война...
Как показывает пример Палестины, колониальная оккупация эпохи поздней модерности представляет собой соединение нескольких видов власти: дисциплинарной, биополитической и некрополитической. Сочетание этих трех сил обеспечивает колониальной власти абсолютное господство над жителями оккупированной территории. Осадное положение само по себе является военным институтом. Оно позволяет убивать, не проводя различие между внешним и внутренним врагом. Целые группы населения оказываются под прицелом суверена. Осажденные деревни и города изолированы и отрезаны от мира. Повседневная жизнь милитаризована. Местным военным командирам дана свобода по своему усмотрению распоряжаться, когда и в кого стрелять. Для перемещения между территориальными ячейками требуется официальное разрешение. Местные гражданские институты систематически уничтожаются. Осажденное население лишается средств к существованию. К открытым казням добавляются невидимые убийства.
Колониальная оккупация эпохи поздней модерности в Газе и на Западном берегу демонстрирует три основные характеристики образования и функционирования специфической формы террора, которую я называю некросилой.
Во-первых, это динамика территориальной фрагментации — уплотнение и расширение поселений. Цель этого процесса двойная: сделать невозможным любое передвижение и осуществить разделение по модели государства апартеида...
В результате этого рождается «вертикальный суверенитет». В режиме вертикального суверенитета колониальная оккупация действует через схемы надземных и подземных переходов, отделяя воздушное пространство от земли...
В условиях колониальной оккупации эпохи поздней модерности наблюдение ориентировано как внутрь, так и наружу; глаз действует как оружие и наоборот. Вместо окончательного разделения между израильтянами и палестинцами через пограничную линию... Это раскалывающая оккупация, подобная раскалывающему урбанизму, характерному для эпохи поздней модерности. Символами такой оккупации стало создание пригородных анклавов и закрытых сообществ....В условиях вертикального суверенитета и раскалывающей колониальной оккупации сообщества разделены по оси y. Это приводит к увеличению количества пространств насилия. Поле боя располагается не только на поверхности земли: подземное и воздушное пространство также превращаются в зоны конфликта. Между землей и небом нет непрерывности. Даже границы воздушного пространства разделены на нижние и верхние слои. Повсюду подчеркивается символика верховенства, господства и доминирования....
Такая точность сочетается с тактикой средневековой «осадной войны», адаптированной к растущим городским лагерям беженцев. Организованный и систематический саботаж сетей социальной и городской инфраструктуры противника дополняет присвоение земли, водных ресурсов и захват воздушного пространства. Важнейшим методом обезоруживания противника являются практики уничтожения и нивелирования: разрушение домов и городов; выкорчевывание оливковых деревьев; обстрел резервуаров с водой; бомбардировка и глушение электронных коммуникаций; перекапывание дорог; разрушение трансформаторов электроэнергии; разрытие взлетно-посадочных полос аэропортов; выведение из строя теле- и радиопередатчиков и компьютеров; разграбление культурных и политико-бюрократических символов протопалестинского государства; расхищение медицинского оборудования. Другими словами, — инфраструктурная война...
Как показывает пример Палестины, колониальная оккупация эпохи поздней модерности представляет собой соединение нескольких видов власти: дисциплинарной, биополитической и некрополитической. Сочетание этих трех сил обеспечивает колониальной власти абсолютное господство над жителями оккупированной территории. Осадное положение само по себе является военным институтом. Оно позволяет убивать, не проводя различие между внешним и внутренним врагом. Целые группы населения оказываются под прицелом суверена. Осажденные деревни и города изолированы и отрезаны от мира. Повседневная жизнь милитаризована. Местным военным командирам дана свобода по своему усмотрению распоряжаться, когда и в кого стрелять. Для перемещения между территориальными ячейками требуется официальное разрешение. Местные гражданские институты систематически уничтожаются. Осажденное население лишается средств к существованию. К открытым казням добавляются невидимые убийства.
☭☭☭ Рената Салецл:
Разглядывая как-то книжные полки в отделе практических советов и психологии самопомощи одного из ньюйоркских магазинов, я наткнулась на книгу под названием «Всё обо мне». Это была практически чистая книга, на каждой странице которой был вопрос или пара вопросов о читательских симпатиях и антипатиях, а также памятки и планы на будущее. И больше – ничего.
Эти пустые страницы удивительно точно иллюстрируют господствующую идеологию развитого мира: индивид – подлинный хозяин своей судьбы, свободный в определении всего вплоть до самой последней мелочи. В сегодняшнем потребительском обществе от нас требуется лишь одно – выбирать между различными товарами. Нам предлагается посмотреть на всю нашу жизнь как на одну большую композицию, созданную из тех предпочтений, которые мы делаем, и тех решений, которые мы принимаем....
Однако все эти советы далеко не обязательно приносят удовлетворение. Более того, скорее уж они несут усиление разного рода страхов и чувства небезопасности. Издательница одного журнала по имени Дженнифер Нисслейн как-то решила попробовать разрешить все проблемы в жизни, воспользовавшись советами из книг по психологии самопомощи, обещавшими ей содействовать обретению счастья и удовлетворения. В своей книге «Практически по любому совершенно» Нисслейн описывает, что после двух лет следования советам, как похудеть, как навести в доме порядок, стать хорошей матерью и хорошей женой, как обрести в жизни покой, у нее начались нешуточные панические атаки .
Все, чего ей удалось добиться, так это куда меньшей удовлетворенности от жизни. Все старания улучшить жизнь не только отнимали у нее все время, но и не приносили никакой радости – ни отдраенная до белизны кухня, ни еда, которую она готовила три раза в день, ни вновь приобретенные навыки общения. Да и вес, который она потеряла в результате усиленных тренировок, через несколько месяцев вернулся. Когда этот эксперимент над собой закончился, Нисслейн поняла, почему люди вместо того, чтобы попытаться изменить что-то в жизни самостоятельно, верят в книжки по психологии самопомощи: «По-моему, мы чувствуем ответственность за такое множество вещей в жизни! Есть работа, дети, ответственность за брак. Конечно, проще обратиться к кому-то другому, к тому, кто подскажет, что делать».
Как же так получается, что увеличение возможностей выбора в развитых странах, выбора, который как будто бы должен наладить нашу жизнь, сделать ее более совершенной, ведёт нас не к большему удовлетворению, а к большей тревоге, к растущему чувству неадекватности и вины? И почему ради того, чтобы ослабить эту тревогу люди готовы следовать советам маркетологов или астрологов? Почему они верят советам косметологов, экономистов-предсказателей, авторам книг по психологии самопомощи? Учитывая то, что все большее число людей подвержено мнению так называемых экспертов, мы все более страстно желаем на самом деле быть обремененными выбором, который у нас отняли...
Различные формы самобичевания идут рука об руку со стремлением добиваться все новых форм наслаждения. Идеология постиндустриального капитализма склонна называть индивидом того, для кого наслаждение не имеет границ. Индивид – тот, кто способен бесконечно раздвигать границы удовольствия, тот, кто постоянно удовлетворяет свои вновь и вновь появляющиеся желания. Парадоксально то, что многие так и не находят удовлетворения в том обществе, которое представляется обществом без границ, и нередко сворачивают на путь саморазрушения. Беспредельное потребление ведет к тому, что люди начинают потреблять сами себя – саморазрушаться, доводить себя до анорексии, булимии, аддикции...
Нам следует задаваться не только вопросом, почему люди покупают, или что они думают о своей жизни, но и почему они так приветствуют идею выбора, и что при этом приобретается, а что теряется. Люди, конечно, могут бояться террористической угрозы, нового вируса или экологической катастрофы, но куда больше их волнует их личное благосостояние – работа, отношения, финансы, место в обществе, смысл жизни, наследство, которое они оставят своим детям .
Разглядывая как-то книжные полки в отделе практических советов и психологии самопомощи одного из ньюйоркских магазинов, я наткнулась на книгу под названием «Всё обо мне». Это была практически чистая книга, на каждой странице которой был вопрос или пара вопросов о читательских симпатиях и антипатиях, а также памятки и планы на будущее. И больше – ничего.
Эти пустые страницы удивительно точно иллюстрируют господствующую идеологию развитого мира: индивид – подлинный хозяин своей судьбы, свободный в определении всего вплоть до самой последней мелочи. В сегодняшнем потребительском обществе от нас требуется лишь одно – выбирать между различными товарами. Нам предлагается посмотреть на всю нашу жизнь как на одну большую композицию, созданную из тех предпочтений, которые мы делаем, и тех решений, которые мы принимаем....
Однако все эти советы далеко не обязательно приносят удовлетворение. Более того, скорее уж они несут усиление разного рода страхов и чувства небезопасности. Издательница одного журнала по имени Дженнифер Нисслейн как-то решила попробовать разрешить все проблемы в жизни, воспользовавшись советами из книг по психологии самопомощи, обещавшими ей содействовать обретению счастья и удовлетворения. В своей книге «Практически по любому совершенно» Нисслейн описывает, что после двух лет следования советам, как похудеть, как навести в доме порядок, стать хорошей матерью и хорошей женой, как обрести в жизни покой, у нее начались нешуточные панические атаки .
Все, чего ей удалось добиться, так это куда меньшей удовлетворенности от жизни. Все старания улучшить жизнь не только отнимали у нее все время, но и не приносили никакой радости – ни отдраенная до белизны кухня, ни еда, которую она готовила три раза в день, ни вновь приобретенные навыки общения. Да и вес, который она потеряла в результате усиленных тренировок, через несколько месяцев вернулся. Когда этот эксперимент над собой закончился, Нисслейн поняла, почему люди вместо того, чтобы попытаться изменить что-то в жизни самостоятельно, верят в книжки по психологии самопомощи: «По-моему, мы чувствуем ответственность за такое множество вещей в жизни! Есть работа, дети, ответственность за брак. Конечно, проще обратиться к кому-то другому, к тому, кто подскажет, что делать».
Как же так получается, что увеличение возможностей выбора в развитых странах, выбора, который как будто бы должен наладить нашу жизнь, сделать ее более совершенной, ведёт нас не к большему удовлетворению, а к большей тревоге, к растущему чувству неадекватности и вины? И почему ради того, чтобы ослабить эту тревогу люди готовы следовать советам маркетологов или астрологов? Почему они верят советам косметологов, экономистов-предсказателей, авторам книг по психологии самопомощи? Учитывая то, что все большее число людей подвержено мнению так называемых экспертов, мы все более страстно желаем на самом деле быть обремененными выбором, который у нас отняли...
Различные формы самобичевания идут рука об руку со стремлением добиваться все новых форм наслаждения. Идеология постиндустриального капитализма склонна называть индивидом того, для кого наслаждение не имеет границ. Индивид – тот, кто способен бесконечно раздвигать границы удовольствия, тот, кто постоянно удовлетворяет свои вновь и вновь появляющиеся желания. Парадоксально то, что многие так и не находят удовлетворения в том обществе, которое представляется обществом без границ, и нередко сворачивают на путь саморазрушения. Беспредельное потребление ведет к тому, что люди начинают потреблять сами себя – саморазрушаться, доводить себя до анорексии, булимии, аддикции...
Нам следует задаваться не только вопросом, почему люди покупают, или что они думают о своей жизни, но и почему они так приветствуют идею выбора, и что при этом приобретается, а что теряется. Люди, конечно, могут бояться террористической угрозы, нового вируса или экологической катастрофы, но куда больше их волнует их личное благосостояние – работа, отношения, финансы, место в обществе, смысл жизни, наследство, которое они оставят своим детям .
Forwarded from КЫРГСОЦ | KYRGSOC
Изнанка кыргызской трудовой миграции в РФ
Мы давно привыкли к тому, что множество кыргызстанцев ежегодно отправляются на заработки в Россию. Однако мало кто представляет себе масштаб этого явления и его природу.
В этом материале мы расскажем, почему миграция из Кыргызстана в Россию приобрела такой размах, какую выгоду получают обе страны и как изменилась жизнь мигрантов на фоне войны.
Мы давно привыкли к тому, что множество кыргызстанцев ежегодно отправляются на заработки в Россию. Однако мало кто представляет себе масштаб этого явления и его природу.
В этом материале мы расскажем, почему миграция из Кыргызстана в Россию приобрела такой размах, какую выгоду получают обе страны и как изменилась жизнь мигрантов на фоне войны.