🐮🐮🐮 Славой Жижек:

В чисто гегельянской диалектике всеобщего и частного именно тогда, когда человек лишается частной социально-политической идентичности, отвечающей за его определенное гражданство, он – в одно и то же время – лишается и признания себя как человека, и отношения к себе как к таковому .

Парадоксальным образом, я лишаюсь прав человека в тот самый момент, когда оказываюсь сведенным к человеку «в общем», становясь, таким образом, идеальным носителем тех «всеобщих прав человека», принадлежащих мне вне зависимости от пола, гражданства, религии, рода занятий, этнической принадлежности и т.п. Что же происходит с правами человека, когда они являются правами homo sacer, исключенного из политического сообщества, то есть когда они бесполезны, поскольку являются правами именно тех, кто не имеет никаких прав и к кому относятся как к не-людям?

Жак Рансьер предлагает яркую диалектическую инверсию: «Когда они бесполезны, с ними поступают так, как люди, занимающиеся благотворительностью, поступают со своей старой одеждой. Ее отдают бедным. Права, оказавшиеся бесполезными на родине, отправляют за границу, вместе с медикаментами и одеждой, людям, лишенным медикаментов, одежды и прав».

🚂🚂🚂 Славой Жижек:

Оптимисты говорят: мы в глубоком тоннеле, но в конце виднеется луч света. Мой ответ: а что, если это поезд, мчащийся навстречу? И в этой связи я вспоминаю слова Вальтера Беньямина: задача революционера — не сесть в поезд истории, а дернуть стоп-кран, пока этот поезд не попал в катастрофу. Мир, в котором мы живем, мир глобального капитализма не может продолжать существовать.

☢️☢️☢️Мишель Фуко:

Войны сейчас больше не такие кровавые, как в девятнадцатом веке, и при всем этом никогда прежде режимы не подвергали собственное население такому тотальному истреблению. Но эта грозная власть смерти — и этим, возможно, частично объясняется ее сила и цинизм, с которым она так сильно расширила свои пределы, — теперь представляет собой аналог власти, которая оказывает положительное влияние на жизнь, которая стремится управлять, оптимизировать и умножать его, подвергая ее точному контролю и всеобъемлющему регулированию. Войны больше не ведутся во имя суверена, которого необходимо защищать; они ведутся во имя существования каждого; всё население мобилизуется для массовой резни во имя жизненной необходимости: массовые убийства стали жизненно важными. Именно как управляющие жизнью и выживанием, телами и расой, столь многие политические режимы смогли вести столько войн, в результате которых было убито так много людей. И благодаря повороту, который замыкает круг, поскольку технология войн заставляет их все больше склоняться к тотальному разрушению, решения, которые их инициируют, и решения, которые их завершают , на самом деле все больше определяются непосредственным вопросом выживания. Ситуация с ядерным оружием сейчас находится в конечной точке этого процесса: власть подвергнуть смерти население целой страны — это обратная сторона власти, гарантирующей дальнейшее существование отдельного человека. Принцип, лежащий в основе тактики боя, — что нужно быть способным убивать, чтобы продолжать жить, — стал принципом, определяющим стратегию государств. Но существование, о котором идет речь, больше не является юридическим существованием суверенитета; на карту поставлено биологическое существование популяции. Если геноцид действительно является мечтой современных держав, то не из-за недавнего возвращения древнего права убивать; это потому, что власть расположена и осуществляется на уровне жизни, вида, расы и крупномасштабных феноменов демографии.