Audio
Сегодня - вручение премии Андрея Белого. И на Седьмом Шлюзе звучит запись лауреата премии в 2010 году Сергея Георгиевича Стратановского. 2013 год. Проект СПА, Кураторы Сергей Чубукин и Игорь Сид.
* * *
Ходила
на улицу Правды
до магазина Пятёрочка
за мукой серой
за вином красным,
за молоком белым
да за чаем чёрным
зашла во двор
где в детстве играли
прыгали птицами
рисовали мелом
на сером асфальте
клетки белые -
себя поймали
купила продукты
но завтра что
я не знаю
видела нищего
бросила монетку
прошли навстречу
не замечая
тётя Ада и тётя Рая
блеснула рыбка
в глубокий омут
и вот я дома
Ходила
на улицу Правды
до магазина Пятёрочка
за мукой серой
за вином красным,
за молоком белым
да за чаем чёрным
зашла во двор
где в детстве играли
прыгали птицами
рисовали мелом
на сером асфальте
клетки белые -
себя поймали
купила продукты
но завтра что
я не знаю
видела нищего
бросила монетку
прошли навстречу
не замечая
тётя Ада и тётя Рая
блеснула рыбка
в глубокий омут
и вот я дома
Уж коли началась масленичная неделя, начну выкладывать байки, сказки, былички и притчи от деда Димы из деревни Варшко.
Итак, день первый, понедельник.
Понедельник называют у нас «встречей». В этот день из соломы да старых тряпок масленицу изготовляют, а по вечерам сваты к сватам в гости ходят. Ну и мы решили традицию поддержать -- к сватам пошли. Я самогонки яблоневой бутылку взял, а жена моя блинов напекла. Сочные такие получились яркие, аж светятся. Я было к ним потянулся попробовать, а Тонька мне по рукам лупит: донесем сватам, там ешь сколько хочешь. С пустыми руками люди в гости не ходят. Завернули мы блины в масляную бумагу, затем в мешок полиэтиленовый положили – за десять минут пока до сватов идем, не остынут. Сваты-то на соседней улице живут.
Вышли – а снаружи тьма, хоть глаз выколи. Да и снегом все завалило. Пошли наугад, забор вроде справа, дуб старый слева, я руку вперед выставил, чтобы на столб не налететь, и вдруг во что-то мягкое уперся.
— Ой! – мягкое кричит. Моя Тонька чуть в сугроб не упала. А это люди, парень с девкой под одной шубой у дерева стоят, милуются. Разобрался сразу почти: девка-то соседская, Машка, да и парня я знаю, геологов это сын, Арсен. Вот уж и правда темнота друг молодежи.
— Чего безобразите, — говорю, — Придет среда, тогда и целуйтесь!
А Машка мне в ответ:
— Дядя Дима, что это у тебя в мешке светится!
Я гляжу и правда, будто фонарь в мешке горит. А это –- Тонькины блины!
Вытащили их, всё светом озарило. И дорогу, и поле, даже Андрюхин дом, что в конце улицы, виден стал. Ну я и говорю Тоньке, согласна ты, или нет, я блины эти на дерево повешу, пусть светят как фонари. Она вроде и не возражает. Кинул я блин на ветку, а он, опа, и на небо прилепился! Ну прям как луна! Тут мы все вчетвером давай на небо блины кидать – все раскидали, стало светло как днем. Полная иллюминация! Ну а сваты тоже блинов напекли, так что всем хватило. Да и мы все же не с пустыми руками пришли, самогонка у меня знатная, получше кальвадоса заморского будет.
Итак, день первый, понедельник.
Понедельник называют у нас «встречей». В этот день из соломы да старых тряпок масленицу изготовляют, а по вечерам сваты к сватам в гости ходят. Ну и мы решили традицию поддержать -- к сватам пошли. Я самогонки яблоневой бутылку взял, а жена моя блинов напекла. Сочные такие получились яркие, аж светятся. Я было к ним потянулся попробовать, а Тонька мне по рукам лупит: донесем сватам, там ешь сколько хочешь. С пустыми руками люди в гости не ходят. Завернули мы блины в масляную бумагу, затем в мешок полиэтиленовый положили – за десять минут пока до сватов идем, не остынут. Сваты-то на соседней улице живут.
Вышли – а снаружи тьма, хоть глаз выколи. Да и снегом все завалило. Пошли наугад, забор вроде справа, дуб старый слева, я руку вперед выставил, чтобы на столб не налететь, и вдруг во что-то мягкое уперся.
— Ой! – мягкое кричит. Моя Тонька чуть в сугроб не упала. А это люди, парень с девкой под одной шубой у дерева стоят, милуются. Разобрался сразу почти: девка-то соседская, Машка, да и парня я знаю, геологов это сын, Арсен. Вот уж и правда темнота друг молодежи.
— Чего безобразите, — говорю, — Придет среда, тогда и целуйтесь!
А Машка мне в ответ:
— Дядя Дима, что это у тебя в мешке светится!
Я гляжу и правда, будто фонарь в мешке горит. А это –- Тонькины блины!
Вытащили их, всё светом озарило. И дорогу, и поле, даже Андрюхин дом, что в конце улицы, виден стал. Ну я и говорю Тоньке, согласна ты, или нет, я блины эти на дерево повешу, пусть светят как фонари. Она вроде и не возражает. Кинул я блин на ветку, а он, опа, и на небо прилепился! Ну прям как луна! Тут мы все вчетвером давай на небо блины кидать – все раскидали, стало светло как днем. Полная иллюминация! Ну а сваты тоже блинов напекли, так что всем хватило. Да и мы все же не с пустыми руками пришли, самогонка у меня знатная, получше кальвадоса заморского будет.
И снова -- масленичная байка от деда Димы. День второй, заигрыши.
На вторник, что заигрышами называется, вот что у нас принято. Невест да женихов смотреть, да с горки кататься. Кто дальше с горки проедет, у того урожай больше будет, да и вообще тому всякое счастье и почет. Можно на санках, можно на лыжах, а можно и на корёжке – доске, облитой водой и замороженной, съежать. На чем угодно можно, хоть на собственном заду, если штаны подрать не боишься. Обычно молодые и дети катаются, однако, бывает, что и дедЫ к этой забаве присоединяются. Согреются водочкой и всех молодых уделывают. Так вот, идем как-то мы мимо горки, дед Етой впереди всех, с мешком в руке, где свежеиспеченные блины томятся. На самом деле Етоя Сашкой зовут, это фамилия его Етоев, но так уж повелось, что мы его Етоем называем. А чего он блины взял – так чем же еще на свежем воздухе мою яблоневку закусывать как ни блинами. Видит Етой как молодые катаются и говорит.
— Ну дай-ка и я скачусь.
— На чем ты скатишься, дед? У тебя ни лыж, ни ледянки…
— Да я на блине скачусь. Моя то масла не пожалела, скользить будет не хуже вашего сноуборда.
Достал блин, развернул, и не успели мы слова сказать, как поехал. Сначала медленно, потом быстрее, разогнался, и на кочке, что навроде трамплина, взлетел. Летит над рекой, птиц распугивая, одной рукой за блин держится, другой шапку придерживает. И за забор к Полонским плюхается. А у них забор высокий, потому что собаки злющие. Не воспитали вовремя. Ну думаем, сейчас Етою достанется. Но Сашка, такой весь из себя гордый, выходит из ворот, и собаки, вместо того, чтобы порвать, ластятся к нему.
— Ну Етой, ты даешь. Что ты сделал с этими тварями? -- спрашиваю.
— Да ничего, — отвечает, -- просто блином поделился.
Я всё думаю, что надо бы рекорд такого скатывания с горки в книгу Гиннеса записать. Надо бы да все некогда, есть и поважнее дела.
На вторник, что заигрышами называется, вот что у нас принято. Невест да женихов смотреть, да с горки кататься. Кто дальше с горки проедет, у того урожай больше будет, да и вообще тому всякое счастье и почет. Можно на санках, можно на лыжах, а можно и на корёжке – доске, облитой водой и замороженной, съежать. На чем угодно можно, хоть на собственном заду, если штаны подрать не боишься. Обычно молодые и дети катаются, однако, бывает, что и дедЫ к этой забаве присоединяются. Согреются водочкой и всех молодых уделывают. Так вот, идем как-то мы мимо горки, дед Етой впереди всех, с мешком в руке, где свежеиспеченные блины томятся. На самом деле Етоя Сашкой зовут, это фамилия его Етоев, но так уж повелось, что мы его Етоем называем. А чего он блины взял – так чем же еще на свежем воздухе мою яблоневку закусывать как ни блинами. Видит Етой как молодые катаются и говорит.
— Ну дай-ка и я скачусь.
— На чем ты скатишься, дед? У тебя ни лыж, ни ледянки…
— Да я на блине скачусь. Моя то масла не пожалела, скользить будет не хуже вашего сноуборда.
Достал блин, развернул, и не успели мы слова сказать, как поехал. Сначала медленно, потом быстрее, разогнался, и на кочке, что навроде трамплина, взлетел. Летит над рекой, птиц распугивая, одной рукой за блин держится, другой шапку придерживает. И за забор к Полонским плюхается. А у них забор высокий, потому что собаки злющие. Не воспитали вовремя. Ну думаем, сейчас Етою достанется. Но Сашка, такой весь из себя гордый, выходит из ворот, и собаки, вместо того, чтобы порвать, ластятся к нему.
— Ну Етой, ты даешь. Что ты сделал с этими тварями? -- спрашиваю.
— Да ничего, — отвечает, -- просто блином поделился.
Я всё думаю, что надо бы рекорд такого скатывания с горки в книгу Гиннеса записать. Надо бы да все некогда, есть и поважнее дела.
На третий день Масленицы, он «Лакомкой» называется – сказка. Она известна издавна, но дед Дима ее по-своему рассказывает. Итак….
В одном далеком поселке одна семья решила масленицу делать: жерди принесли, сколотили крестовину, обрядили в старое пальто, нижний конец сквозь пластиковую бочку продели – соломы то у них не было -- толстая вышла масленица, только без головы. А в семье той дочка художница была, мастерица на все руки. Так она не растерялась для масленичной головы лукошко взяла: тканью его обтянула, глаза большие нарисовала, щеки нарумянила, рот прорезала и алые губы нашила.
Прежде чем масленицу на улицу нести, решили хозяева с ней поиграться. усадили ее за стол: угощайся дорогая, вот тебе блины, вот масло, ешь досыта.
А она не ест, смотрит тупо на стол намалеванными глазами.
— Ешь, давай вместе с нами, —приказала мать.
Сидит Масленица как бревно.
— Не так ты ее зовешь, — сказал тогда отец.
— А как надо? – спросила дочка.
— Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок!
И все повторили:
- Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок.
Масленица качнулась.
- Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок.
Вдруг жердь, на которую рукава были надеты, зашевелилась, и пальцы тонкие деревянные, похожие на корни, из рукавов повылезли. Глаза масленицы заблестели, и начала она своими руками закидывать в рот все что на столе было, вместе с посудой.
А потом встала и пошла по дому, пожирая и съедобное и несьедобное. Люди в чем было на улицу вылетели, а Масленица за ними, но в двери застряла.
Побежал отец к соседям за факелом, чтобы ее подпалить, а Масленица ноги сквозь дом прорастила и вместе с домом в лес ушла. Что с ней дальше было никто не знает, но говорят, что в том лесу люди стали пропадать.
В одном далеком поселке одна семья решила масленицу делать: жерди принесли, сколотили крестовину, обрядили в старое пальто, нижний конец сквозь пластиковую бочку продели – соломы то у них не было -- толстая вышла масленица, только без головы. А в семье той дочка художница была, мастерица на все руки. Так она не растерялась для масленичной головы лукошко взяла: тканью его обтянула, глаза большие нарисовала, щеки нарумянила, рот прорезала и алые губы нашила.
Прежде чем масленицу на улицу нести, решили хозяева с ней поиграться. усадили ее за стол: угощайся дорогая, вот тебе блины, вот масло, ешь досыта.
А она не ест, смотрит тупо на стол намалеванными глазами.
— Ешь, давай вместе с нами, —приказала мать.
Сидит Масленица как бревно.
— Не так ты ее зовешь, — сказал тогда отец.
— А как надо? – спросила дочка.
— Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок!
И все повторили:
- Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок.
Масленица качнулась.
- Масленица – пожируха, пустое брюхо, съешь блинок.
Вдруг жердь, на которую рукава были надеты, зашевелилась, и пальцы тонкие деревянные, похожие на корни, из рукавов повылезли. Глаза масленицы заблестели, и начала она своими руками закидывать в рот все что на столе было, вместе с посудой.
А потом встала и пошла по дому, пожирая и съедобное и несьедобное. Люди в чем было на улицу вылетели, а Масленица за ними, но в двери застряла.
Побежал отец к соседям за факелом, чтобы ее подпалить, а Масленица ноги сквозь дом прорастила и вместе с домом в лес ушла. Что с ней дальше было никто не знает, но говорят, что в том лесу люди стали пропадать.
Вот такой буклет с гиперссылками на записи недавнего чтения в "Старой Вене" сделал Павел Храпкин. Есть две версии: одна на его канале в ютубе, другая в ВК 🙏
* * *
Конец этого мира,
его хвостик, ускользающий змеёй
в расщелину между камней --
легкий звонкий ручей
не ухватить рукой,
но перейти легко
даже не замочив ног…
Эту воду пьет волк,
эту воду пьет лань,
она – жертва, а он – хищник,
но тому, кто идёт по их следам
всё равно, кто станет добычей.
Конец этого мира,
его хвостик, ускользающий змеёй
в расщелину между камней --
легкий звонкий ручей
не ухватить рукой,
но перейти легко
даже не замочив ног…
Эту воду пьет волк,
эту воду пьет лань,
она – жертва, а он – хищник,
но тому, кто идёт по их следам
всё равно, кто станет добычей.
Наконец у Тони в "Иностранке" появилась своя телега. Присоединяйтесь! https://yangx.top/inostrankabooks
Telegram
Беседы с Иностранкой
Познакомим с лучшими книгами современных зарубежных авторов.
Откроем секреты издательской кухни: выбор книг, составление серий, особенности перевода и редактуры, подготовка и утверждение обложек.
Откроем секреты издательской кухни: выбор книг, составление серий, особенности перевода и редактуры, подготовка и утверждение обложек.
На четвертый и пятый день масленичной недели ловите мое стихотворение, написанное несколько лет тому назад. А в субботу выложу длинную байку деда Димы, о том, как он с товарищем медведя блинами кормил. Итак...
ПРОВОДЫ МАСЛЕНИЦЫ
1
Вечером мы делали Масленицу:
голову — из старой наволочки,
мозг — из зимних газет,
(туда ещё попали: детский рисунок льва,
дырявый носок, обоев кусок,
тусклый зимний свет…),
скелет — из двух сосновых брусков,
сколоченных гвоздями, что гнулись как время
в руках художника,
знакомого с саламандрами
и множеством других существ,
живущих в стране,
куда уходят масленицы и мясопусты,
которую не
принято называть прямо,
потому ни один гвоздь не вошел прямо
в масленичный крест.
Мы надели на неё пальто
с перламутровыми пуговицами,
светящимися в сумерках
как осколки луны,
а на голову повязали платок
из полосатой простыни,
на которой мои друзья любили друг друга
и смотрели сны…
— Жизнь – полосатая простыня,
коротка словно память огня,—
сказал один поэт,
укладывая в сумку спички и керосин,
чтобы поить масленицу огнём,
чтобы кормить её огнём.
Цветными фломастерами
мы нарисовали:
губы — красным,
волосы — синим,
глаза — зелёным,
чтобы она не заблудилась в пути,
чтобы мы снова смогли её найти
в самом конце времён.
2
Масленица горит, рассыпая пепел по реке,
костры мёртвых освещают наши лица,
отблески прячутся в морщинах,
наши тени — ночные птицы.
— Мама-река Масленицу забери
пусть вернет тепло в наши сумрачные края, —
поют девушки на берегу,
и ветер задирает подолы пёстрых юбок,
— Мама-река приведи нам быстрей весну,
мы сами как Масленица горим! —
поют девушки на ветру…
А мы вокруг стопки блинов
протуберанцы жареных солнц
бодрые перцы и буйные старцы
огненную воду пьём.
Пепел Масленицы лёгкий как вдох,
летит над рекой, поднимая лёд:
по чёрной воде, по млечному пути
она к истокам идёт.
— Мама-река Масленицу забери
пусть вернёт тепло в наши сумрачные края, —
поют девушки на берегу,
и ветер треплет разноцветные голоса,
— Мама-река приведи нам быстрей весну,
мы сами как Масленица горим! —
поют девушки у воды.
И пока не погас огонь,
пока не рассеялся дым,
Масленица подпевает им.
ПРОВОДЫ МАСЛЕНИЦЫ
1
Вечером мы делали Масленицу:
голову — из старой наволочки,
мозг — из зимних газет,
(туда ещё попали: детский рисунок льва,
дырявый носок, обоев кусок,
тусклый зимний свет…),
скелет — из двух сосновых брусков,
сколоченных гвоздями, что гнулись как время
в руках художника,
знакомого с саламандрами
и множеством других существ,
живущих в стране,
куда уходят масленицы и мясопусты,
которую не
принято называть прямо,
потому ни один гвоздь не вошел прямо
в масленичный крест.
Мы надели на неё пальто
с перламутровыми пуговицами,
светящимися в сумерках
как осколки луны,
а на голову повязали платок
из полосатой простыни,
на которой мои друзья любили друг друга
и смотрели сны…
— Жизнь – полосатая простыня,
коротка словно память огня,—
сказал один поэт,
укладывая в сумку спички и керосин,
чтобы поить масленицу огнём,
чтобы кормить её огнём.
Цветными фломастерами
мы нарисовали:
губы — красным,
волосы — синим,
глаза — зелёным,
чтобы она не заблудилась в пути,
чтобы мы снова смогли её найти
в самом конце времён.
2
Масленица горит, рассыпая пепел по реке,
костры мёртвых освещают наши лица,
отблески прячутся в морщинах,
наши тени — ночные птицы.
— Мама-река Масленицу забери
пусть вернет тепло в наши сумрачные края, —
поют девушки на берегу,
и ветер задирает подолы пёстрых юбок,
— Мама-река приведи нам быстрей весну,
мы сами как Масленица горим! —
поют девушки на ветру…
А мы вокруг стопки блинов
протуберанцы жареных солнц
бодрые перцы и буйные старцы
огненную воду пьём.
Пепел Масленицы лёгкий как вдох,
летит над рекой, поднимая лёд:
по чёрной воде, по млечному пути
она к истокам идёт.
— Мама-река Масленицу забери
пусть вернёт тепло в наши сумрачные края, —
поют девушки на берегу,
и ветер треплет разноцветные голоса,
— Мама-река приведи нам быстрей весну,
мы сами как Масленица горим! —
поют девушки у воды.
И пока не погас огонь,
пока не рассеялся дым,
Масленица подпевает им.
И я спросил пророка:
почему ты уверен, что тобой вещает истина?
Ты так быстро говоришь,
что я слышу лишь стук колес
поезда, идущего во тьму:
станции пролетают мимо,
фонари на платформе сливаются друг с другом,
названий поселков не разобрать.
Почему я должен видеть ребенка стариком,
а старика ребенком,
что на заброшенном заводе
играет гайками и болтами,
и куда ты дел старую пластмассовую дудку
играющую лишь две ноты:
начала и конца?
почему ты уверен, что тобой вещает истина?
Ты так быстро говоришь,
что я слышу лишь стук колес
поезда, идущего во тьму:
станции пролетают мимо,
фонари на платформе сливаются друг с другом,
названий поселков не разобрать.
Почему я должен видеть ребенка стариком,
а старика ребенком,
что на заброшенном заводе
играет гайками и болтами,
и куда ты дел старую пластмассовую дудку
играющую лишь две ноты:
начала и конца?
На день шестой масленичной недели ловите очередную байку от деда Димы
На шестой день масленицы наши жены посиделки устраивают. А мы как бы не при деле. И вот что в прошлом году в масленичную субботу случилось.
Это тоже про блины история. Мы с Серегой Носовым и Сашкой, которого дедом Етоем называем, решили вопреки женским посиделкам свои устроить. А то прямо какая-то гендерная дискриминация. Собрались у Сашки, благо его жена в гости ушла, я бутылочку яблоневки прихватил. Ну и у ребят тоже было. Когда третья бутылка к концу подошла, Серега и говорит.
—Читал я тут в телеге (он в телеге с утра до вечера сидит), что неверно мы пословицу «первый блин комом» понимаем. Вот у тебя, когда Тонька блины печет, первый блин у нее комом?
— Нет, — говорю, — правильный блин получается. Не хуже остальных.
— И у моей не комом – добавляет Етой.
-- А почему? – спрашивает Носов.
— Не знаю. Умеют наверное….
— Нет, потому что в пословице ошибка. Первый блин не комом, а комам. Так в старину медведей называли. И чтобы хозяина леса задобрить, первый блин в лес кОму, то есть, медведю, относили. Потому и пословица: первый блин отдай комам. А Масленица тогда Комаедицей именовалась. Вот мы традиции перестаем соблюдать, и весь наш мир рушится.
-- Да, традиции, великое дело. Стоит выпить.
Выпили мы за традиции, а Серега продолжает.
— Сейчас никто медведям блины не носит, а зря.
— Надо традиции возрождать, -- добавляет Етой.
Сходил он в подвал, еще бутылку принес. Холодной, прозрачной как слеза.
— Да у меня и блинов-то нет, – говорит, — Машка до ночи ушла, испечь некому.
— А мы, что сами блин не испечем!
-- Да блин испечь нетрудно, мука есть, яйцо, масло. Вопрос в медведе. Где его возьмешь?
— Где-где…
Я уж подумал, что Серега сейчас матерное загнет, но нет:
— У Пашки, -- говорит, -- Охотника!
И верно. Дело в том, что Пашка, товарищ наш, еще в тучные годы бизнес в райцентре завел, дворец себе отстроил, и дошел до того, что частный зоопарк на радость туристам организовал. Все с Пашкой хорошо, только как был занудой так и остался. За трезвость топит – типа, вот не пью с юности, потому у меня все тип-топ. Так вот, как-то завалил он медведицу, не зря у него такое прозвище, Охотник, а медвежонка себе взял и воспитал как собаку.
Помню, что блин мы испекли настоящим большим комом – типа омлета получился, муки, молока, яиц и масла не пожалели, Сашка Етой к тому времени на диване вырубился поэтому мы с Серегой вдвоем в райцентр поехали. Помню, как в какую-то машину садились, и водитель заранее деньги требовал, дальше уже все смутно. Помню через какие-то заборы лезли. Помню, медведя блином кормили и, кажется, на троих выпивали. Дальше заснули вроде.
А потом нас разбудили. Хорошо помню, как сами в клетке сидим, в отделении, напротив дежурного. Оказывается, сторож нас обнаружил, ментов вызвал. Лучше бы, дурачина, Пашку сразу позвал, полицию бы гонять не пришлось. Капитан утром рано пришел, вызвал каждого, ну я ему объяснил и про традиции, и про первый блин, и про медведя. Тут, к счастью, Павел Василич самолично появился, говорит, я этих пьяниц знаю, это друзья мои, заявления не буду писать, отпустите их с миром. Но все же злодей он, кофеем напоил, а опохмелиться не дал.
А на самом-то деле, мне это подруга Тонькина, ученая дама разъяснила, что никогда комом медведя на Руси не называли, и блины им не носили, один веселый академик эту байку придумал, все и повелись. Но я не жалею, может академик новую традицию изобрел, а мы ее утвердили.
На шестой день масленицы наши жены посиделки устраивают. А мы как бы не при деле. И вот что в прошлом году в масленичную субботу случилось.
Это тоже про блины история. Мы с Серегой Носовым и Сашкой, которого дедом Етоем называем, решили вопреки женским посиделкам свои устроить. А то прямо какая-то гендерная дискриминация. Собрались у Сашки, благо его жена в гости ушла, я бутылочку яблоневки прихватил. Ну и у ребят тоже было. Когда третья бутылка к концу подошла, Серега и говорит.
—Читал я тут в телеге (он в телеге с утра до вечера сидит), что неверно мы пословицу «первый блин комом» понимаем. Вот у тебя, когда Тонька блины печет, первый блин у нее комом?
— Нет, — говорю, — правильный блин получается. Не хуже остальных.
— И у моей не комом – добавляет Етой.
-- А почему? – спрашивает Носов.
— Не знаю. Умеют наверное….
— Нет, потому что в пословице ошибка. Первый блин не комом, а комам. Так в старину медведей называли. И чтобы хозяина леса задобрить, первый блин в лес кОму, то есть, медведю, относили. Потому и пословица: первый блин отдай комам. А Масленица тогда Комаедицей именовалась. Вот мы традиции перестаем соблюдать, и весь наш мир рушится.
-- Да, традиции, великое дело. Стоит выпить.
Выпили мы за традиции, а Серега продолжает.
— Сейчас никто медведям блины не носит, а зря.
— Надо традиции возрождать, -- добавляет Етой.
Сходил он в подвал, еще бутылку принес. Холодной, прозрачной как слеза.
— Да у меня и блинов-то нет, – говорит, — Машка до ночи ушла, испечь некому.
— А мы, что сами блин не испечем!
-- Да блин испечь нетрудно, мука есть, яйцо, масло. Вопрос в медведе. Где его возьмешь?
— Где-где…
Я уж подумал, что Серега сейчас матерное загнет, но нет:
— У Пашки, -- говорит, -- Охотника!
И верно. Дело в том, что Пашка, товарищ наш, еще в тучные годы бизнес в райцентре завел, дворец себе отстроил, и дошел до того, что частный зоопарк на радость туристам организовал. Все с Пашкой хорошо, только как был занудой так и остался. За трезвость топит – типа, вот не пью с юности, потому у меня все тип-топ. Так вот, как-то завалил он медведицу, не зря у него такое прозвище, Охотник, а медвежонка себе взял и воспитал как собаку.
Помню, что блин мы испекли настоящим большим комом – типа омлета получился, муки, молока, яиц и масла не пожалели, Сашка Етой к тому времени на диване вырубился поэтому мы с Серегой вдвоем в райцентр поехали. Помню, как в какую-то машину садились, и водитель заранее деньги требовал, дальше уже все смутно. Помню через какие-то заборы лезли. Помню, медведя блином кормили и, кажется, на троих выпивали. Дальше заснули вроде.
А потом нас разбудили. Хорошо помню, как сами в клетке сидим, в отделении, напротив дежурного. Оказывается, сторож нас обнаружил, ментов вызвал. Лучше бы, дурачина, Пашку сразу позвал, полицию бы гонять не пришлось. Капитан утром рано пришел, вызвал каждого, ну я ему объяснил и про традиции, и про первый блин, и про медведя. Тут, к счастью, Павел Василич самолично появился, говорит, я этих пьяниц знаю, это друзья мои, заявления не буду писать, отпустите их с миром. Но все же злодей он, кофеем напоил, а опохмелиться не дал.
А на самом-то деле, мне это подруга Тонькина, ученая дама разъяснила, что никогда комом медведя на Руси не называли, и блины им не носили, один веселый академик эту байку придумал, все и повелись. Но я не жалею, может академик новую традицию изобрел, а мы ее утвердили.