Уважаемый Камиль Галеев, автор канала Высокая Порта, подкинул политологам и экономистам идею о том, что неплохо было бы разработать методологию измерения глубины государств. Несмотря на то, что сам концепт "глубинного государства" имеет конспирологическую природу, в политической науке имеют место попытки изучать разные страны через призму этого подхода. Примечательно, что в исследовательском фокусе не только авторитарные страны, но и, например, США в период президентства Д. Трампа (1). В то же время само понятие "глубинного государства" складывается, как мне кажется, в русле конструктивизма, и поэтому методологически очень сложно сформулировать теоретическую рамку для сравнительного исследования. Это попробовал сделать Патрик О'Нейл в своей статье The Deep State: An Emerging Concept in Comparative Politics, где он в логике неоинституционализма обращает внимание в первую очередь на силовых акторов и структуру их отношений. Статья довольно популярна (88 цитирований на данный момент) даже учитывая узкую специфику проблематики, но конкретную методику всё же не предлагает.

А я в этой связи сразу подумал о том, что вообще-то в политологии уже есть индекс, который частично позволяет сравнивать "глубину" государств. Я имею в виду Fragile States Index, а точнее набор индикаторов Cohesion, которые в него входят: Security Apparatus, Factionalized Elites и Group Grievance. С помощью реализованного на ресурсе инструмента сравнения можно ответить на вопрос, который задаёт автор поста: какое государство глубже - Чили или Аргентина? Ответ: Аргентина. Можете попробовать сами, сравнивая разные страны.

Что касается зависимости экономического роста от степени глубины государства, то на днях уважаемый Дмитрий Прокофьев на примере США рассмотрел, как экономические агенты могут "голосовать" за того или иного лидера, в том числе понимая (или предчувствуя) его "глубинность". Возможно, здесь и кроется ответ на вопрос о том, как экономика реагирует на глубину государства.
#методология #индексы

(1) Moynihan, D.P. (2020). Populism and the Deep State: The Attack on Public Service Under Trump. Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=3607309
(2) O'Neil, P.H. (2017) The Deep State: An Emerging Concept in Comparative Politics. Available at SSRN: https://ssrn.com/abstract=2313375

К предыдущим репостам
https://yangx.top/moneyandpolarfox/949
https://yangx.top/moneyandpolarfox/950

Поскольку уважаемые Камиль Галеев и Александр Шерстобитов, заговорили о глубинном государстве, скажу и я пару слов. Как раз про британскую бюрократию.

У Артура Конан-Дойля в его «шерлокиане» четыре раза появляется старший брат Шерлока Холмса, чиновник Майкрофт Холмс.
В рассказе «Случай с переводчиком» Шерлок говорит о своем брате так: «…он превосходит меня в наблюдательности и владении дедуктивным методом.
Если бы искусство сыщика начиналось и кончалось размышлением в покойном кресле, мой брат Майкрофт стал бы величайшим в мире деятелем по раскрытию преступлений… Я не раз приходил к нему с какой-нибудь своей задачей, и всегда предложенное им решение впоследствии оказывалось правильным…»

А потом Шерлок добавляет, что Майкрофт Холмс снимает комнаты на Пэлл-Мэлл - чтобы недалеко было ходить в Уайтхолл. То есть Майкрофт живет на одной улице с родственниками королевы, и служит в одном из высших административных учреждений «У него необыкновенные способности к вычислениям, и он проверяет финансовую отчетность в одном министерстве», объясняет Шерлок.

В рассказе «Чертежи Брюса-Партингтона», Шерлок Холмс рассказывает о деятельности Майкрофта подробнее.

«Он состоит на службе у британского правительства. И так же верно то, что подчас он и есть само британское правительство… Майкрофт получает четыреста пятьдесят фунтов в год, занимает подчиненное положение, не обладает ни малейшим честолюбием, отказывается от титулов и званий, и, однако, это самый незаменимый человек во всей Англии…
…у него совершенно особое амплуа, и создал его себе он сам. … У него великолепный, как нельзя более четко работающий мозг, наделенный величайшей, неслыханной способностью хранить в себе несметное количество фактов. Ту колоссальную энергию, какую я направил на раскрытие преступлений, он поставил на службу государству.
Ему вручают заключения всех департаментов, он тот центр, та расчетная палата, где подводится общий баланс. Остальные являются специалистами в той или иной области, его специальность - знать все.
Предположим, какому-то министру требуются некоторые сведения касательно военного флота, Индии, Канады и проблемы биметаллизма. Запрашивая поочередно соответствующие департаменты, он может получить все необходимые факты, но только Майкрофт способен тут же дать им правильное освещение и установить их взаимосвязь.
… В его мощном мозгу все разложено по полочкам и может быть предъявлено в любой момент. Не раз одно его слово решало вопрос государственной политики - он живет в ней, все его мысли тем только и поглощены.»

То есть, объясняет Конан-Дойль своим читателям (в первую очередь - английским читателям!), если Шерлок Холмс - супермен, то его старший брат Майкрофт- еще круче.
И вот такие люди управляют Британией. Вот это и есть - deep state.

Рассуждения о "глубинном государстве" продолжились постом уважаемого Дмитрия Прокофьева, который решил в деталях рассмотреть упомянутый Fragile States Index. Логика индекса приводит нас к уже привычным выводам о вкладе качества и устойчивости институтов в состоятельность государства (state capacity). С их влиянием на экономическое развитие сложно не согласиться. Но в контексте нашей дискуссии у меня вдруг появилось контринтуитивное для новой институциональной теории предположение. А что если в некоторых условиях доминирование неформальных и экстрактивных институтов, наоборот, повышает устойчивость государства? В этом смысле 76-е место России в рейтинге совсем не значит, что она более "хрупкая", чем лидер индекса Финляндия.

Дело в классическом методологическом подходе неоинституциональных исследований. Институты здесь рассматриваются как взаимосвязанные, но при этом достаточно самостоятельные акторы, действующие в рамках рациональной и подвижной системы отношений. Теория сетей политики (policy networks) напрямую отсылает нас к важности инклюзивных институтов и влиянию многоуровневого управления (multilevel governance), которое успешно сочетает сети и иерархии, на качество политик. А экстрактивные институты, которые противоположны инклюзивным, получили имидж "разрушителей" качества и устойчивости государства. Это проявляется и в методическом плане. Упомянутая сетевая теория концентрируется именно на структурной составляющей: ролях акторов, параметрах связей, всевозможных центральностях, сетевой динамике и т.д. Принято считать, что слабые и некачественные институты формируют неустойчивые сети, и, следовательно, рано или поздно всё развалится.

Если же вместо аналитического подхода использовать холистический, то картина представляется кардинально иной: экстрактивные институты не формируют сети, а изначально являются единым экстрактивным организмом, сформированным по сетевому принципу. Он параллелен государству, и его устойчивость зависит от критической массы включённых в него организаций и индивидов и их сплочённости (cohesion). Все его члены функционируют не столько в формальных рамках (органе власти, партии, бизнесе или НКО, извлекающем ренту, другом экстрактивном или легитимирующем институте), сколько занимают свое место в системе неформального многоуровневого управления, тоже сочетающего иерархии и сети. Таким образом, извлечённая рента в разных пропорциях распределяется от верхушки до самого низшего звена. Если на верхних этажах фактором сплочённости является размер ренты, то чем ниже, тем значимей становятся другие зависимости. Например, рациональность бюджетников обусловлена не столько размером ренты, сколько стабильностью и регулярностью её получения. Кроме того, единожды поучаствовав в каком-либо неформальном механизме (взятка, фальсификация результатов выборов, распределение годовой премии и т.д.) они становятся частью организма, а повторение неформальных практик приводит к повышению сплочённости.

Неотъемлемой частью экстрактивного организма становится и часть бизнес-сообщества: от производителей и продавцов в премиум сегменте, прибыль которых напрямую зависит от успешности рентоизвлекателей, до всевозможных родственников и друзей региональных элит, имеющих якобы самостоятельный бизнес. Этот единый экстрактивный институт обладает высокой "антихрупкостью", если в него включена большая часть общества, он в достаточной степени централизован, ресурсы сконцентрированы, связи сильны, а вся совокупность характеризуется высоким показателем сплочённости. Это и есть то самое устойчивое "глубинное государство". Более того, в связи с его встроенностью в институциональную структуру формальных органов публичного управления оно делает устойчивым и неэффективное государство. Так как Россия отвечает всем вышеперечисленным параметрам, её "хрупкость" в связи с 76-й позицией в Fragile States Index, сомнительна. #методология #публичноеуправление #сетевойподход

#сетевойподход #методология
I. Введение.
Несмотря на то, что понятие сетей в общественных науках очень популярно, в политологической литературе, особенно в отечественной, этот феномен описывается довольно размыто. Поэтому для ясности необходимо выделить несколько ключевых концептуализаций и методологических подходов.

Во-первых, одни из первых исследований социальных сетей как системы отношений внутри малых групп возникли в социологии ещё в первой половине XX в. Например, американский психиатр Я. Морено разработал метод социометрии для того, чтобы выявлять и анализировать различные связи между индивидами (1). Так в социологии и смежных науках постепенно оформилось направление, в основе которого лежит сетевой анализ (network analysis). В качестве его методической базы используются математическая теория графов и матстатистика. Учёные строят сетевые карты сообществ (офлайн и онлайн) или внутриорганизационных структур, выявляют роли акторов (узлов) в сетевых отношениях, измеряют и интерпретируют множество различных параметров, которые характеризуют узлы, отношения между ними и всю сеть, а также могут сравнивать различные сети или изучать динамику (эволюцию) конкретной сети.

Во-вторых, в неоинституциональной теории и межорганизационных исследованиях также стали применять методы сетевого анализа для того, чтобы исследовать систему отношений между различными акторами и/или группами акторов.

В-третьих, термин "сетевое общество", который возник в работах социологов в 80-е годы прошлого века и был окончательно закреплён Мануэлем Кастельсом в его работе «The Rise of the Network Society» (2), закрепил метафорическую характеристику современных общественных отношений.

В-четвёртых, в экономике и политической науке вслед за исследованиями Э. Остром (3) появилось целое направление, посвящённое сетевому публичному управлению, о котором я уже писал, например, здесь.

Такое многообразие методологических предпосылок привело к тому, что в политологии сформировалось несколько трактовок понятия сетей, которые нередко смешиваются без особых на то оснований. Поэтому для начала я бы выделил два ракурса, с обоими из которых обязательно нужно определиться, когда речь идёт о сетевых политических исследованиях:
1. Необходимо чётко понимать, что подразумевается под эпитетом "сетевой". Если это сетевой анализ политики, то это значит, что используются методы теории графов и математической статистики для построения сетевых карт и изучения конкретных сетей в политической сфере.
Или это может быть сеть как метафора, подчёркивающая горизонтальную природу разнообразных взаимодействий в политике. Тогда исследование может предполагать изучение ряда аспектов политических взаимодействий, но без анализа самой сетевой структуры, а лишь исходя из презумпции, что они осуществляются в рамках сети.

2. Важно разграничивать широкое понятие политических сетей (political networks), которое может включать в себя всё многообразие сетевых интеракций, и более узкое понятие сетей политики (policy networks), подразумевающих в первую очередь институциональные сети по выработке и имплементации политики. Наконец, это могут быть и социальные сети в политике, которые объединяет то, что их создают индивиды: эпистемические (экспертные) сети, элитные сети, онлайн сети, формирующие политический дискурс и т.д.

(1) Moreno, J. L. (1934). Who Shall Survive? A new Approach to the Problem of Human Interrelations. Beacon House.
(2) Castells, M. (1996). The rise of the network society. Malden, Mass: Blackwell Publishers.
(3) Ostrom, E. (1990) Governing the Commons: The Evolution of Institutions for Collective Action. Cambridge England; New York: Cambridge University Press.

​​#сетевойподход #методология
II. Сетевой анализ в общественных науках.
1. Методы сетевого анализа успешно применяются в качестве аналитического инструмента в совершенно разных областях: компьютерных науках, химии, физике, биологии и, конечно, общественных науках. По сути, теория графов и сетевой анализ стали таким же универсальным научным методом, как и математическая статистика. В то же время здесь есть и существенные ограничения. Я не буду утверждать, так ли это в других науках, но в общественных сетевой анализ - это в первую очередь эксплоративный подход. То есть с его помощью очень удобно исследовать какие-либо структуры, связи и процессы, но объяснительная сила при этом не очень высокая.

В политических науках за недостаточный потенциал в выявлении и верификации причинно-следственных связей (causal inference) сетевую методологию часто критикуют апологеты регрессионного анализа, который наиболее популярен из количественных методов. С другой стороны, тем лучше. Стремление учёных повысить объяснительную способность заставляет их уделять особое внимание разработке методики и объяснительной модели, что не только интересно само по себе, но и позволяет сделать что-то новое и уникальное даже на методическом уровне.

Совсем недавно нашёл прекрасную иллюстрацию методологического синтеза, который заключался в доработке сетевой модели с помощью пространственного метода и регрессионного анализа, включающих в модель другие переменные помимо сетевых индикаторов. В статье Multiplex Network Ties and the Spatial Diffusion of Radical Innovations: Martin Luther’s Leadership in the Early Reformation (1) показано, что сеть персональных контактов Мартина Лютера могла иметь серьёзное влияние на скорость распространения Реформации в Европе. Мы знаем, что традиционно принято связывать этот процесс с развитием книгопечатания. Но авторы, не отвергая этот тезис, наглядно и аналитически демонстрируют, что наличие персональной связи Лютера с людьми из других городов повышало вероятность принятия протестантизма этими городами. В качестве данных для моделирования сети использовалась информация о почтовой переписке Мартина Лютера, его визитах, а также приезжавших из других городов студентах. Несмотря на то, что сам Лютер называл Виттенберг окраиной цивилизации, учёные включили в модель и данные о торговых маршрутах (spatial analysis), что также позволило нарастить её объяснительный потенциал. Исследователи протестировали три сценария диффузии протестантских идей до 1530 года: (i) диффузия по торговым маршрутам, (ii) диффузия по сети персонального влияния Мартина Лютера, (iii) сценарий, включающий оба фактора в качестве взаимосвязанных. Оказалось, что третий сценарий наиболее точно объясняет ранний прорыв идей Реформации с уровня регионального движения до широкого противодействия Римской католической церкви.

Легенда к рисунку: красным отмечены города, которые приняли протестантизм в течение исследуемого периода; квадратами выполнены города, где у Мартина Лютера было персональное влияние (корреспонденты, личные визиты или студенты); связи между узлами отражают наличие торговых маршрутов между городами.

(1) Becker, S. O., Hsiao, Y., Pfaff, S., & Rubin, J. (2020). Multiplex Network Ties and the Spatial Diffusion of Radical Innovations: Martin Luther’s Leadership in the Early Reformation. American Sociological Review, 85(5), 857–894. https://doi.org/10.1177/0003122420948059

​​#сетевойподход #методология
II. Сетевой анализ в общественных науках.
2. Эксплоративная направленность сетевого анализа не означает, что сам по себе этот инструмент не может быть использован для получения значимых научных результатов. Он полезен, как для получения данных для дальнейшего включения в объяснительные модели, так и в качестве самостоятельного метода, позволяющего выявлять закономерности и даже находить им объяснение. Например, в исследовании, посвящённом анализу социальных связей в Правительстве РФ в 2019 году, протестирована гипотеза о том, насколько важен фактор "землячества" в среде высшей административной иерархии (1). Как отмечают многие политологи, механизмы рекрутирования политико-административных элит в современной России включают этот фактор. Но в статье показано, что он точно не является доминирующим, а скорее всего действует наравне с остальными. При этом "землячество" ярче проявилось в возрастной группе родившихся не ранее 1970-го года (см. рисунок), что дает определенные основания для формулирования соответствующей гипотезы и дальнейшего объяснительного исследования.

Ещё интереснее результаты в лонгитюдных сетевых исследованиях. Широко известны работы Францишки Келлер о сетях патронажа в китайской элите. На Генеральной конференции ECPR я принимал участие в обсуждении этого доклада, где она не только демонстрирует выявленные патронажные связи и механизмы формирования коалиций, но и предлагает инструмент, который с высокой точностью позволяет прогнозировать карьерные траектории в ядре Коммунистической партии Китая. Большая часть выводов отражена в опубликованной статье (2).

Наконец, лонгитюдные исследования сетей политики, которые возникают в различных отраслях и составлены институциональными акторами, тоже очень популярны. Таких работ огромное множество, поэтому в качестве примера приведу статью автора, доклад которого тоже однажды рецензировал на конференции ECPR (3). В этом исследовании показано, как либерализация телекоммуникационной отрасли в Швейцарии повлияла на структуру отрасли, органов публичного управления и логику регулирования.

Легенда к рисунку: одинаковыми цветами показаны руководители (министры, заместители, руководители департаментов), работавшие в рамках одного министерства; связи - рождение и/или продолжительный период жизни и социализации в одном городе; на основании того, что большинство акторов родились и жили в Москве и области, а также предположения о минимальном влиянии фактора "землячества" для жителей Москвы, данный кластер не учитывался в этом аспекте анализа.

(1) Шерстобитов А.С., Бегарь Е.В., Горохов Н.М., и др. Роль землячества в рекрутировании политико-административных элит: эвристический потенциал сетевого анализа для исследования элит в России // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Государственное и муниципальное управление. - 2020. - Т. 7. - №2. - C. 99-108. doi: 10.22363/2312-8313-2020-7-2-99-108
(2) Keller, F. (2016). Moving Beyond Factions: Using Social Network Analysis to Uncover Patronage Networks Among Chinese Elites. Journal of East Asian Studies, 16(1), 17-41. doi:10.1017/jea.2015.3
(3) Fischer, M., Ingold, K., Sciarini, P. and Varone, F. (2012). Impacts of Market Liberalization on Regulatory Network: A Longitudinal Analysis of the Swiss Telecommunications Sector. Policy Studies Journal, 40: 435-457. https://doi.org/10.1111/j.1541-0072.2012.00460.x

Поздравляю всех с наступившим Новым годом! И предлагаю начать его с поста о самом актуальном для многих на данный момент.

Оказывается, в психологии и социологии уже сложилось целое направление, посвящённое изучению связей между ценностями и (не)здоровым образом жизни. В статье в Journal of Wine Economics (да-да, есть такой!) авторы представляют результаты своего исследования о взаимосвязях между политическими ориентациями и потреблением алкоголя (1). Регрессионная модель, которая включает лонгитюдные данные по 50 штатам США с 1952 по 2010 годы, обнаруживает, что как только штат становится более либеральным, в нем растёт потребление пива и крепких напитков, а потребление вина, скорее, снижается. Чтобы избежать спекуляций, подчеркну, что речь идёт только о США. А это значит, что либерализация в этом контексте содержит в том числе рост популярности социалистических ценностей. Более того, статье всего 8 лет, а авторы эксплуатируют тезис, который сегодня выглядит даже опасным (для самих учёных): мол, люди с социалистическими взглядами более подвержены нездоровому поведению и излишнему потреблению алкоголя. Если проводить подобное исследование в России, то в модель, конечно, нужно включать большее количество контрольных переменных, а также учитывать долгие праздники, которые наверняка увеличивают потребление в отдельных субъектах федерации.

Ещё одно исследование демонстрирует даже более интересный эффект (2). Мы все помним, как горячо обсуждались неожиданные результаты президентских выборов в США 2016 года. Учёные обнаружили, что в округах (графствах), где проигравший кандидат (Х. Клинтон) имела большую поддержку, выросло потребление алкоголя: каждые 10% поддержки увеличили потребление на 1,1%. Авторы объясняют это тем, что неожиданно проигравшие сторонники демократической партии попали в ситуацию неопределённости и растерянности. Таким образом, рост потребления алкоголя в местах, где живёт большинство демократов, был вызван желанием погасить стресс. Кстати, авторам не удалось найти похожий эффект на трёх предыдущих президентских выборах.

К чему это я? Желаю всем, независимо от политической ориентации и радости/расстройства от ситуации в городе/регионе/стране, потратить праздничные дни с пользой. Хотя несколько умеренных порций хороших напитков лишними никогда не будут!
#выборы

(1) Yakovlev, P., Guessford, W. (2013). Alcohol Consumption and Political Ideology: What's Party Got to Do with It? Journal of Wine Economics, 8(3), 335-354. doi: 10.1017/jwe.2013.23
(2) Musse, I., Schneider, R. (2020). The Effect of Presidential Election Outcomes on Alcohol Drinking. doi: 10.2139/ssrn.3662663

​​Уважаемый Дмитрий Прокофьев рассматривает аналитику Всемирного банка, посвящённую отдаче от образования (returns to education) в современной России и приходит к выводу, что "в 2002-04 годах - что-то сломалось, и «отдача от образования» начала устойчиво снижаться" (см. рисунок). Он добавляет: "Все поняли, что "сила" не в "знании", а в чем то другом. Важно стало не ЧТО знаешь ты, а КТО знает тебя (ну, и КОГО знаешь ты). И какие люди за тебя слово скажут. А если не скажут - тогда никакой диплом не поможет." Это объяснение поддерживает @le_dauphinois и добавляет, что "государство вернулось и подрезало любые возможности что то заработать вне разрешения начальства", а также "не утрудило себя объявить правила игры".

Вообще, отдача от образования - широко используемый конструкт, который используется для оценки влияния качества образования на доходы. Однако он не свободен от разного рода методических ограничений и даже спекуляций. Поэтому, в целом, признавая обоснованность выводов коллег, я бы с объяснениями не спешил. Следует отметить, что здесь есть пара факторов, которые ограничивают методическую рамку, а также ещё как минимум одна содержательная гипотеза, которая может объяснить нисходящий тренд.

Во-первых, необходимо делать скидку на точность методики оценки качества образования, которая заключается в измерении количества лет, потраченных на обучение. Да, качество образования оценивать довольно сложно, поэтому период обучения и принято включать в подобные модели, но в разных институциональных и культурных контекстах эта оценка даёт большой разброс в точности.

Во-вторых, нужно обязательно учитывать, что именно в середине нулевых в России произошел переход от 10-летнего общего образования к 11-летнему, а в системе высшего образования в результате Болонского процесса во многих областях вместо 5 лет в специалитете постепенно стали учиться 4 года в бакалавриате плюс 2 в магистратуре. То есть даже на уровне исходных данных произошло увеличение срока обучения, что не отражено в модели (по крайней мере, в статье я этого не нашёл). Дают ли два дополнительных года рост качества образования - ещё большой вопрос. Но зато они точно влияют на результаты, которые аналитическая модель даёт на выходе.

Наконец, как преподаватель, проработавший 14 лет в университете, должен отметить, что в России в целом ряде направлений (возможно, даже в большинстве) продолжительность обучения не коррелирует с его качеством. Более того, возможно даже, что чем раньше человек закончит учиться и пойдёт работать, тем быстрее будет развиваться его карьера. То есть снижение показателя отдачи от образования может быть связано не только с тем, что рост доходов обусловлен какими-то ограничениями со стороны элит или нерыночными механизмами в карьерных траекториях и структуре оплаты труда. Возможно, более значимый вклад в нисходящий тренд делает общее падение качества образования и производительности труда.

Сильные дети, средние дети, но в массе своей посредственные. Они вырастут и наполнят мир невежеством, недостоверными данными, инфантилизмом.
"Иррациональный человек" (реж. В. Аллен, 2015г.)

Среди самых известных научно-популярных книг по экономике уверенно занимает своё место "Думай медленно... Решай быстро" (Thinking, Fast and Slow) нобелевского лауреата Даниэля Канемана (1). И если в общественных науках критика поведенческой экономики не нова, то вне академического сообщества идеи Д. Канемана, А. Тверски и Р. Талера часто считаются чуть ли не абсолютными. Здесь мы уже несколько раз обращались к проблемам соотношения рационального и поведенческого в политике и экономике. В целом, в науке считается, что рациональность, хотя и лежит в фундаменте поведения, сильно ограничена целым набором факторов. В этом русле развивается и поведенческая экономика. Причём нередко её положения принимаются в качестве основополагающих, а рациональная природа действий индивидов подвергается всё большему сомнению.

Однако свежая запись в блоге профессора психологии Ульриха Шиммака, который посвящён проблемам воспроизводимости результатов, ставит новые вопросы. Воспроизводимость результатов - важнейший критерий научной работы, который заключается в том, что новые исследования на других данных обнаруживают те же эффекты/результаты, как и исходное исследование. Некоторые считают, что воспроизводимость может заключаться и в повторе первичного анализа на тех же сырых данных другими исследователями. Но этот подход опасен тем, что учёные увидят те же эффекты, которые на самом деле являются шумом и, значит, на других выборках всё равно не воспроизведутся.

У. Шиммак делает обзор критических замечаний относительно книги Д. Канемана и приводит R-индекс (2), который показывает, что в главах 3, 4, 6, 7, 11, 14 и 16 есть значительные проблемы с воспроизводимостью результатов в статьях, на которые опирается автор. Причины могут быть разными, и для специалистов в области поведенческой экономики и социальной психологии это не новость. Вообще, для научного поиска это нормально, так что работа идёт, и ошибки будут исправлены. Но уже в новых публикациях.

А важно здесь ещё вот что. Авторитет Д. Канемана, А. Тверски, Р. Талера и поведенческой экономики, в целом, ни в коем случае не подвергаются сомнению. Однако важно понимать, что популяризация научных исследований имеет смысл вместе с популяризацией их критики. Кроме того, даже книги, написанные признанными специалистами в своей области, нужно читать, не отключая критическое мышление. Учёные-то так и делают (надеюсь), а неспециалисты часто подвержены влиянию авторитетов, и прочитанная книга становится источником когнитивных искажений.

(1) Kahneman, D. (2011). Thinking, Fast and Slow. Macmillan. ISBN 978-1-4299-6935-2
(2) Schimmack, U. (2016). The Replicability-Index: Quantifying Statistical Research Integrity. https://replicationindex.com/2016/01/31/a-revised-introduction-to-the-r-index/

​​Не хочу и не могу пока писать ничего содержательного с научной точки зрения о произошедшем в США. Но не могу не поделиться картинкой, которую прислал мой американский студент. #юмор

Крутите человеческий разум в бешеном вихре, быстрей, быстрей! — руками издателей, предпринимателей, радиовещателей, так, чтобы центробежная сила вышвырнула вон все лишние, ненужные, бесполезные мысли!
Рэй Бредбери «451 градус по Фаренгейту»

Я удивлялся тому, что во время избирательной кампании в США редакция Nature от имени научного сообщества открыто поддержала Д. Байдена. Отдельно для себя я отметил, что Американская ассоциация политической науки не стала вмешиваться и дистанцировалась от предвыборных дискуссий. Интересно, что в связи с недавними событиями она же оперативно выпустила Statement on the Insurrection at the US Capitol, в котором слегка критикует Д. Трампа, но призывает обе стороны к сотрудничеству и совместной работе по восстановлению доверия к демократии. И тут же возник тред с гневными комментариями о том, что нечего договариваться с этими трампистами. Именно это натолкнуло меня на следующее рассуждение.

Сейчас все спорят, является ли цензурой блокировка аккаунтов Д. Трампа на различных платформах. Считаю, что нет, так как субъектом цензуры может быть только государство. Свобода слова в соответствии с первой поправкой к Конституции США это реально работающий институт. Но в этих условиях американское общество вырабатывает неформальные нормы, определяющие границы дозволенного. Институт репутации, а теперь, например, и "новая этика" или "культура отмены" стали важнейшими инструментами, регулирующими свободу высказываний, которые наделяют говорящего ответственностью за слова и знанием о возможных последствиях. С этими неформальными нормами можно соглашаться или нет, но их игнорирование чревато остракизмом. Что и произошло с Д. Трампом.

Твиттер и другие социальные медиа - это частные организации, с правилами которых мы соглашаемся, когда регистрируемся и делегируем им право на регулирование нашей цифровой активности. Государство и общество проспали тот момент, когда эти платформы превратились в монопольные пространства коммуникаций. О необходимости их регулирования начали говорить совсем недавно (и я скоро сделаю серию постов об этом). Но у меня есть ощущение, что эти современные издатели, предприниматели, радиовещатели решили взвалить на себя ношу, которая им не по плечу. Неудивительно, что в условиях слабого регулирования руководство платформ самостоятельно определяет правила в связи с двумя факторами: бизнес-моделью, обусловленной конфигурацией стейкхолдеров (целевыми аудиториями, рекламодателями, партнерами и конкурентами), и собственным представлением о том, что такое хорошо и что такое плохо. Поэтому блокировка аккаунтов Д. Трампа вполне логична для сегодняшнего американского контекста, так как и сами платформы пошли на поводу у пользователей, и Д. Трамп дал повод, и владельцы/менеджмент были рады этот шанс использовать против того, кто им очень не нравится. Думаю, он будет подавать иски, и после серии разбирательств Верховный суд примет какую-то позицию. Возможно, она даже потом будет институционализирована в нормах, регулирующих социальные медиа. И это самое важное последствие. Скандал только ускорит процесс выработки норм регулирования платформ и, думаю, повлияет на то, что они будут жёстче (для самих платформ, но не пользователей), чем могли бы быть без этого скандала.

Небольшой анонс в первый рабочий день года.

Через три недели планирую открыть авторский онлайн-курс "Концепция сетей в политической науке и публичном управлении". Он будет состоять из интерактивных лекций, семинаров, практических занятий и индивидуальных консультаций в режиме реального времени (всего 12 занятий по 1,5 часа в течение 4 недель).

Программа курса будет разделена на два блока:
1. Методические подходы к сетевому анализу. Поучимся структурировать сетевые данные, строить и визуализировать сетевые карты, измерять и интерпретировать ключевые параметры.

2. Сетевой подход в публичном управлении. Рассмотрим основные подходы к исследованию сетей в политической науке, социологии и экономике. Обсудим методологию сетевых исследований, ограничения и способы их преодоления, перспективы использования сетевого подхода к анализу политических процессов и публичного управления.

Сам курс будет очень интенсивным - нужно будет много читать, готовиться к обсуждениям и выполнять практические задания. Тексты и методические материалы я предоставлю. Готов набрать группу до 12 человек (2 места уже зарезервированы). Стоимость курса - 4 000 рублей.
#сетевойподход

По всем вопросам пишите в @politscience_bot

Не так давно я писал о том, что натолкнулся на очень странную статью с подобием научного анализа результатов проекта "5-100", направленного на улучшение позиций российских университетов в мировых рейтингах. Но вот появилось и более серьёзное исследование с понятной и обоснованной методологией. В работе The effect of Russian University Excellence Initiative on publications and collaboration patterns авторы используют эконометрический анализ лонгитюдных данных, где в качестве зависимых переменных берутся различные индикаторы результативности научной деятельности (1). Важно, что в модель включены не только ВУЗы из проекта "5-100", но и контрольная группа менее "везучих" университетов.

Основной вывод - налицо значительный позитивный эффект, выражающийся в росте количественных показателей публикационной активности в абсолютных и относительных измерениях, а также интенсификации межуниверситетского сотрудничества. Интересно, что значимые эффекты наблюдаются в двух противоположных когортах журналов: самых авторитетных и, наоборот, низкокачественных (мусорных/хищных).

Но прежде, чем впадать в эйфорию, я бы обратил внимание на несколько важных моментов. Во-первых, результаты исследования релевантны в первую очередь для нескольких научных областей. Авторы отмечают, что основные - это прикладная физика и наука о материалах, а также ряд смежных направлений. Что происходит во многих других науках, остается за рамками работы. По моим субъективным ощущениям, в общественных науках особых результатов в высокорейтинговых журналах нет, в то время как выросло количество публикаций в мусорных журналах и сборниках конференций (здесь, кстати, огромный разброс в качестве). Относительно других областей знания мне судить сложно.

Во-вторых, рост количественных показателей не обязательно означает повышение качества научной работы и эффективность управления ресурсами. Нужно всё-таки разделять результативность и эффективность.

В-третьих, результаты исследования можно интерпретировать совершенно по-разному. И мы знаем, как любят манипулировать ими определённые группы интересов. С одной стороны, выводы намекают на то, что "проект 5-100" результативен и является хорошим примером грамотной научной политики. С другой стороны, по многим аспектам ситуация похожа на создание институтов, которые в политической науке именуются "карманами эффективности". Это проекты, которые реализуются не в рамках сложившейся политико-управленческой структуры, а находятся под личным патронажем высших руководителей, обеспечены специальным режимом регулирования и привлекают концентрированные материальные, интеллектуальные и другие необходимые ресурсы. Опыт показывает, что подобные институты "живут" лишь в период действия этих факторов, а в конечном итоге растворяются в общей неэффективной институциональной среде. То есть возможно, что они стали не драйверами роста отечественной науки, а "кочками на болоте". Новый проект, который известен под названием "Приоритет-2030" (ранее - Программа стратегического академического лидерства), позволит "кочкам" сохранить свой статус и/или сформирует новые, но среда так и останется "болотом". Ведь без масштабных институциональных изменений, направленных на всю систему науки и образования, такие проекты лишь продолжат углублять пропасть между теми, кому повезло на время стать "карманами эффективности", и всеми остальными.
#управлениенаукой

(1) Matveeva, N., Sterligov, I., Yudkevich, M. (2021) The effect of Russian University Excellence Initiative on publications and collaboration patterns. Journal of Informetrics, Volume 15, Issue 1. DOI: 10.1016/j.joi.2020.101110.

Демаркация знания II:
лженаука в вузе

Присутствие лженаук в университетах оскорбительно для научного сообщества, так как означает, по существу, полное отвержение тысячелетнего труда учёных, отделявших истинное знание от ложного. Здесь неуместно говорить о диалоге, так как одна из сторон заведомо отметает общеизвестные и проверяемые факты. Единственный способ диалога — это отправить астрологов и гомеопатов читать учебники. Если они со всем согласны, то они больше не астрологи, а если не согласны и докажут свою правоту, то просто включатся в научный процесс.

Всё окончательно встаёт на свои места, когда мы смотрим на социальный аспект проблемы: в современном мире биоэнерготерапевты, гадалки и гомеопаты — это обыкновенные жулики, зарабатывающие деньги на растерянных, психически неустойчивых либо неграмотных людях. Подготовка таких "специалистов" в вузах — дикость, сравнимая с подготовкой воров-карманников или мошенников. Несмотря на несомненную коммерческую перспективность подобных программ.

Довольно бессильно выглядят попытки вывести ту же астрологию из научного поля, представляя её неким интеллектуальным упражнением с перчинкой, чем-то средним между игрой на фортепьяно и пасьянсом с использованием транспортира. Так бы оно и было, если бы астрологи не претендовали на объяснение законов мироздания и не выдвигали бы утверждений о судьбах и характерах людей, которые можно проверить как на примере одного человека, так и статистически.

Ещё более смешно видеть в качестве аргумента "древность и традиционность" различных практик (аюрведы, гомеопатии, астрологии). Вообще-то, неизменность знания исключает его научность. Определённые догмы или догматизированные практики — разве не признаки религии? Но, признавая себя религией, гомеопатам и аюрведистам придётся отказаться от претензий на "природность", "естественность", "космические законы" и вообще от претензий на гарантированный результат по причине наличия воли у высших сил. А это проигрышно с коммерческой точки зрения.

Собственно, попеременное использование религиозного и псевдонаучного подхода и позволяет большинству лженаук лавировать в любых обстоятельствах. Обвиняют в отсутствии доказательств — ссылаетесь на субъективный опыт и веру, обвиняют в мистике — ссылаетесь на вычисление углов на небесной сфере или методы растворения лекарств до концентрации 0.00001%. Спросят об основаниях ваших взглядов — несите чушь о том, что в природе всё взаимосвязано.

Наконец, нужно упомянуть самый убойный аргумент: "официальная наука знает не всё". В этом месте грамотный сторонник лженауки сошлётся на основные положения о познаваемости мира, которые мы обсуждали выше. Действительно, они сами по себе не являются научными утверждениями и поэтому не могут быть доказаны, а лишь принимаются в виде общего консенсуса.

Однако такая критика содержит два слабых места: во-первых, вам не предъявят лучшей системы постулатов взамен (чётко формулировать аксиоматику — не их конёк). А без принятия каких-либо предположений о мире построение знания невозможно в принципе. Во-вторых, здесь игнорируется объяснительная и предсказательная сила научной теории, построенной на таких основаниях. Что сделала наука за тысячу лет? Достаньте телефон и позвоните по видеосвязи в Австралию. Что сделала астрология, чего достигла? Научилась печатать свои картинки на принтерах, которые сделали учёные и инженеры.

По моему убеждению, появление астрологии, аюрведы и гомеопатии в стенах ведущего вуза, а также защиты списанных диссертаций и настойчивое оправдание этих практик в полуофициальном дискурсе глубоко взаимосвязаны с неудачными пусками космических ракет. Утечка мозгов в мир имитационной науки и вообще в астрал, поощряемая сверху, вполне может превзойти утечку географическую. И, боюсь, последствия проявятся не только на космодромах.

Классная и немного удивительная дискуссия возникла в нашем научном сообществе в Телеграм относительно появившейся в РУДН образовательной программы по натальной астрологии. Уважаемый Русский Research удивился её появлению, и дал старт бурному обсуждению в своём чате и ряде других каналов. Программу, кстати, в РУДН уже оперативно свернули (или просто убрали информацию о ней с сайта).

В социальных науках есть исследования, посвящённые попыткам объяснить, почему люди верят в картины мира, альтернативные научной. Но если с вопросом "почему?" не так всё просто в связи со сложностью выявить и верифицировать причинно-следственные связи, то на вопрос "кто?" некоторые ответы есть. Например, в статье What Makes Some People Think Astrology Is Scientific? Ник Эллум изучает данные, собранные в европейских странах, и тестирует три гипотезы: (i) индивиды не обладают достаточным уровнем грамотности (образованности) для того, чтобы отделять науку от псевдонауки; (ii) индивиды не понимают, что такое астрология; (iii) те, кто поддерживает авторитарные ценности, склонны верить в астрологические прогнозы. Все три гипотезы подтверждаются в исследовании (1). С первыми двумя, думаю, всё понятно. Чем хуже образование, тем больше вероятность, что человек не понимает методологию и критерии науки, и поэтому не отличает научное знание от ненаучного. И тогда в ход идут когнитивные искажения и сопутствующие им аргументы, связанные, допустим, с "традиционностью", "многовековым опытом", предвзятостью подтверждения (confirmation bias) и т.д. Кроме того, для многих астрология - это гороскопы в газетах и на популярных сайтах, хотя вообще-то она представляет собой целую систему взглядов и даже каких-то методик и объяснений причинности.

А вот третья гипотеза действительно интересна. Она проистекает из известных идей Теодора Адорно, который связывает веру в астрологию с конформизмом и почтительным отношением к авторитетам и власти (2). Несмотря на критику его подхода, в целом, можно было предположить, что индивиды, склонные к подчинению и некритичному принятию внутригруппового морального авторитета, будут больше доверять гороскопам. Исследование подтверждает эту мысль. Не могу не упомянуть в данном контексте и теорию моральных основ Джонатана Хайдта, связывающую эти ценности с консервативными идеологиями. О его работах очень хорошо написали коллеги из канала PhD по психологии, который я очень рекомендую всем интересующимся социальными науками.

Наконец, из всей этой истории есть ещё один вывод, интересный для меня как политолога. Почему руководство РУДН так быстро пошло на попятную? Возможно, это результат резкой реакции научного сообщества, которое, как мы видим, вполне может саморегулироваться в процессе сетевой кооперации. Пример того, что вместо централизованного регулирования "просветительской деятельности", о которой так много писали в последнее время, квалифицированное и хорошо организованное сообщество способно самостоятельно соуправлять и совместно производить политику. Можно сказать, что "рыночек порешал", но я бы пошёл ещё дальше и сформулировал "рынок, пронизанный сетевыми связями сотрудничества, порешал". Я уже несколько раз высказывал здесь подобные идеи, но пока этот тезис у меня ещё в процессе разработки аргументации и поиска эмпирического подтверждения.

(1) Allum, N. (2011). What Makes Some People Think Astrology Is Scientific? Science Communication, 33(3), 341–366. DOI: 10.1177/1075547010389819
(2) Adorno, T. (1994). The stars down to earth: The Los Angeles Times astrology column. In S. Crook (Ed.), The stars down to earth and other essays on the irrational in culture (pp. 46-171). London, England: Routledge.

Есть ещё одна мысль, которая пришла мне в связи с обсуждением псевдонауки в государственном вузе. В политологии есть термин "захват государства" (state capture), который применяется к описанию ситуации подчинения государственных институтов интересам конкретных индивидов или групп. Не секрет, что подобное мы уже достаточно долго наблюдаем в России. И если наука и образование у нас по большей части существуют в рамках государственных учреждений, то есть вероятность, что они тоже подвержены риску быть захваченными. Это касается не только самих учреждений, но и принципов финансирования науки посредством государственных же фондов или квазигосударственной грантовой поддержки, когда, например, государственные корпорации, существующие в форме НКО, поддерживают прикладные или фундаментальные исследования. В группе риска здесь в первую очередь общественные науки, "захват" которых может быть использован для легитимации действий властных элит. Честно говоря, это уже и происходит или даже произошло.

Поверхностный поиск исследований этого феномена не дал результатов, что меня удивило - проблема же налицо. Буду рад, если кто-то подскажет, если есть какие-то работы на этот счет. Вообще, понятно, что это проблема автономности науки и образования, которая изучается в различных ракурсах. Но вот именно в контексте "захвата государства" мне найти ничего не удалось. А ведь на самом деле вопрос тут можно поставить и шире. Например, я уверен, что есть проблема "захвата науки" группами интересов, представляющими фармацевтический бизнес. Религиозные организации тоже используют лоббистские возможности и "захватывают науку и образование", открывая кафедры теологии в государственных вузах. Думаю, есть и другие области, где это возможно.
#политология #управлениенаукой

В социальных сетях и личных разговорах многие коллеги задаются вопросом: "Зачем? Зачем ему такая роскошь?". Навальный считает, что это патологическая жадность и стремление к шику. Но я бы объяснил это намного банальнее. Дело в том, что экстрактивные институты (я писал о них здесь и здесь) порождают себе подобных. Назовём их экстрактивными институтами второго порядка. Это искусственные политические партии, лояльные НКО, различные политтехнологи и карманные СМИ, которые получают свой кусок пирога за то, что обосновывают легитимность элит. К ним же относятся консультанты, офшоры и элиты ряда небольших (в основном островных) стран, которые за хороший процент помогают легализовать доходы. А ещё продавцы люксовых товаров и услуг, используя эффект сноба, получают сверхприбыли в почти неконкурентной среде. Именно поэтому во многих странах, для которых характерен дисбаланс в сторону экстрактивных институтов, элиты отличаются почти неограниченным потреблением роскоши.

Каким образом, возможно, рассуждают подрядчики подобного строительства? Они, как и в случае с извлекающими ренту элитами, начинают придумывать дополнительные расходы, завышать сметы, предлагать фантастические идеи (вроде подземной хоккейной коробки). Как экстрактивная элита паразитирует на деньгах налогоплательщиков, так экстрактивные институты второго порядка стараются выжать по максимуму из их извлечённой ренты, которая по всей видимости просто огромна. Так что неоинституциональная теория говорит: "Просто бизнес, ничего личного"

Последние события дают простор для широкого спектра интерпретаций в зависимости от политической позиции комментирующего. Число участников, действия граждан и силовиков, различные видео с места событий используются обеими сторонами для убеждения в своей моральной победе. Но если абстрагироваться от политики, то для политологического анализа материала тоже достаточно. Например, с точки зрения неоинституциональной теории, я бы выделил два взаимосвязанных сюжета.

Во-первых, это окончательное разрушение формальных институтов, правил игры и границ конвенционального поведения. Правовые нормы, кажется, полностью обесценились. И если властная элита уже давно реализует принцип управления посредством права, то для остальных это что-то новое. Нельзя, допустим, сравнивать Болотную девятилетней давности и субботние акции. Тогда это были легальные митинги, в которых участвовали законопослушные граждане. Неконвенциональные формы протеста в то время не собрали бы такое число участников, как это случилось позавчера. И дело, думаю, именно в восприятии статуса правовых норм. Законы неприменимы к элите в силу специфики авторитарного режима и рассматриваются ей лишь как инструменты управления. В то же время недовольные граждане не готовы уважать нормы по ряду других причин. Например, если 31-я статья Конституции гарантирует право свободного и мирного собрания, то любой закон, который вводит институт "санкции" на реализацию этого права, по их мнению, несправедлив. "Несанкционированный митинг" для них - это оксюморон, а не норма. Да и вообще законы принимают органы власти, которые эти граждане считают нелегитимными, так как сформированы они в результате несправедливых же выборов. Наконец, сотрудники правоохранительных органов понимают, что если элита не соблюдает свои же законы, то и силовики, защищающие эту элиту, могут делать так же. Многие из них, особенно в руководящем составе, адекватно оценивают реальность, и такое их поведение вполне рационально.

Парадоксально, но похоже, что единственная социальная группа, которая продолжает уважать нормы и правила, - это лояльные властной элите граждане. Почему парадоксально? Потому что источником, запустившим процесс разрушения права стала именно поддерживаемая ими элита. Кстати, важным индикатором делегитимации правил игры стало лавинообразное принятие всё большего числа репрессивных законов и регулирующих норм, в целом. Перефразируя известное выражение можно сказать, что элита пытается компенсировать неисполнение законов их строгостью и разнообразием. Но кажется, уже поздно. Ответом недовольной части общества становится гражданское неповиновение - стратегия, которая касается не только уличной активности, но и многих других аспектов, где государство пытается ограничить их права и свободы.

Во-вторых, как следствие вышесказанного, появляется гипотеза о новом ракурсе дилеммы диктатора. Избирательные поощрения в лояльных группах и не менее выборочные репрессии в нелояльных, видимо, уже не работают. Элита разрослась до такого масштаба, а извлекаемая рента, наоборот, настолько снизилась, что иссякли материальные стимулы для лояльных. Предлагаемые вместо этого механизмы кооптации, вроде серии конкурсов "Лидеры России", тоже не до конца удовлетворяют запросам лоялистов. Недовольные же по-новому оценивают риски репрессий. Если раньше случайность применения репрессивных норм стимулировала лишний раз не высовываться, то теперь с потерей легитимности, как я отметил выше, побуждает выбрать стратегию гражданского неповиновения. Как следствие, возможно, что в дилемме диктатора появится новое измерение: продолжать ли реализовывать стратегию поощрений, когда выборочные репрессии уже не работают? В таком случае их может заменить стратегия более масштабных репрессий, которая потребует перераспределения ресурсов от части элиты и всех лояльных групп непосредственно к силовикам. А это в свою очередь переформатирует режим и станет фактором его внутренней нестабильности.

Одно из объяснений, почему «полицейское государство» никак не может сыграть «в модернизацию» и пробить потолок, под названием «ловушка среднего дохода». Вот вроде и технологии купили, и начальник призывает к росту, и денег дают - а не получается. «Физический капитал» (станки, машины, айфоны и томографы - есть), а «включаешь - не работает». Не хватает человеческого капитала, объясняют экономисты. А он куда девается?

Вроде повсюду есть курсы бульдозеристов, школы менеджмента, и университеты предпринимательства. А людей с нужными компетенциями почему то не хватает. Мало просто «вкладываться» в человеческий капитал, нужно сделать так, чтобы эти вложения были востребованы. Причем востребованы активно и постоянно. А с востребованностью тут проблемы

Почему - объяснял профессор Милан Сволик, автор книги «Политика авторитарного правления». (В качестве примера он рассматривал Аргентину времен военной хунты)

В «авторитарном государстве» у человека, в сущности, всего два карьерных трека, объяснял Сволик.
Можно получить образование, позволяющее жить своим трудом (неважно каким, хоть слесарем, хоть стоматологом). Здесь есть свои риски - нет гарантированного заработка. Но зато нет зависимости от политики режима - будь у власти хоть каудильо, хоть народный совет - кто-то должен чинить краны или вставлять зубы. В этом случае такой профессионал имеет мотивацию к инвестициям в свой человеческий капитал и росту мастерства - это пригодится ему при любом начальстве.

Но вместо «профессиональной карьеры» можно выбрать «полицейскую карьеру» и записаться в отряды вооруженных наемников власти (или их пособников). На таких тоже есть спрос. Плюсов здесь много - гарантированный доход, карьера, а также личная безопасность.
Правда, в обмен на лояльность режим потребует от «полицая» соучастия в своих преступлениях. Может быть, в мелких, а может быть - и в значительных.
Поэтому инвестиции в «полицейскую карьеру» (во всех формах) при авторитарном режиме профессор Сволик называет «нетрансферабельными» - они могут оправдаться только при сохранении режима. Сменись власть - «полицаю» придется отвечать за содеянное.

«Сделать правильную оценку рисков в подобном положении не просто. Если режим находится на пике своего могущества, создается впечатление, что подавляющее большинство его слуг проецируют сегодняшнюю ситуацию на будущее, полагая, что им ничто не угрожает», комментировал выводы Сволика российский экономист Иван Любимов.

Почему такой выбор плох для экономического развития? Потому, что чем больше людей выбирают (в той или иной форме) «полицейскую карьеру», тем больше сокращается рынок «профессиональной карьеры».

Чем меньше спрос на «профессионалов» - тем меньше мотиваций для инвестиций в образование и высокие технологии.

Люди прекрасно отдают себе отчет, что нет смысла тратить время, силы и средства на «образование» - когда тех же самые блага можно с меньшими затратами времени и сил получить, просто в нужном месте и в нужное время присягнув начальству.

Чем больше спрос на «полицейских» и «охранителей» - тем меньше спрос на «профессионалов» и «инноваторов».

Авторитаризм может подтолкнуть экономику на «короткой дистанции», но тормозит экономику страны «вдолгую», потому что деформирует систему стимулов для инвестиций в человеческий капитал.

Поэтому - инвестиций нет, потому что «нет людей с нужными компетенциями», а «людей нет», потому что люди не видят смысла в получении таких компетенций - просто они зарабатывают на жизнь иначе и прикладывают усилия в другом направлении.

Все эти сокрушения «ах, нет профессионалов, где они» бессмысленны - сегодня мы пожинаем то, что было посеяно в середине нулевых, когда и были окончательно приняты ключевые политические решения, определившие сегодняшний экономический и социальный облик страны.

#сетевойподход #методология
II. Сетевой анализ в общественных науках.
3. Наверное, наибольшую популярность в настоящий момент сетевой анализ имеет в области исследования социальных медиа. Я бы выделил два направления, которые интересны в для политической науки.

Во-первых, это исследования дискурса сетевых сообществ, где сетевой анализ выступает в качестве одного из основных инструментов, так как позволяет визуализировать карты связей между узлами и измерять целый ряд очень важных показателей. Например, различные типы центральностей - degree centrality, closeness centrality, betweenness centrality, eigenvector centrality - можно интерпретировать и объяснять, как формируется дискурс и распространяется информация, какие узлы оказывают наибольшее влияние. Используются и различные статистические модели, которые дают возможность изучать сетевую динамику (1).

Во-вторых, это работы, посвящённые такой актуальной сегодня теме, как мобилизация политического и гражданского участия в социальных медиа. Принято считать, будто онлайн-платформы обладают мощным мобилизационным потенциалом. Однако это не совсем так. Одной из первых таких публикаций, например, стала работа, посвящённая роли Фэйсбука в мобилизации электората во время президентских выборов в США 2008 года (2). В ней авторы приходят к выводу, что политическая активность в онлайн-социальных сетях по всей видимости является предиктором других форм политических действий. Чуть позже появился прекрасный эмпирический материал для изучения онлайн-мобилизации протеста: Арабская весна, движение Occupy, протесты в России, Молдове, Иране и др. И нужно сказать, что в большинстве публикаций, в том числе и реализованных с использованием методов сетевого анализа, авторы указывают на значимые эффекты политической и гражданской мобилизации. Однако здесь есть много сомнений относительно дизайна исследований и воспроизводимости результатов. Я недавно описывал подобную проблему с несколькими главами из книги Д. Канемана "Думай медленно... Решай быстро".

Несмотря на то, что исследований огромное множество, как-то обобщить выводы довольно сложно. Грубо говоря, мы все согласны, что коммуникация в социальных медиа как-то влияет на поведение граждан. Но даже мета-исследования не дают возможность построить более-менее работающую теорию, которая позволяла бы измерять это влияние. Например, в известной работе S. Boulianne собраны результаты из 36 разных исследований: в 80% из них есть позитивные коэффициенты, но статистически значимыми можно признать только половину (3). Возможно, политическая информация хорошо распространяется в социальных медиа, но это не значит, что ее распространение мобилизует коллективные действия или политический выбор. Более того, исследования на панельных данных показывают меньше положительных и статистически значимых результатов, чем, например, перекрестные (cross-sectional). Так что дизайн исследований тоже важен. Наконец, есть традиционная проблема с тем, что журналы охотнее публикуют статьи, где обнаруживаются эффекты, нежели статьи, где гипотезы не находят подтверждения. Получается, что с исследованиями, направленными на выявление эффектов и каузальных связей между онлайн и офлайн политическими действиями, всё не так просто. Поэтому пока в политической науке считается, что доказать (и тем более измерить) влияние онлайн-мобилизации на протестное или электоральное поведение, довольно проблематично.

(1) Snijders, T. (2011). Statistical Models for Social Networks. Annual Review of Sociology. Vol. 37. Pp. 131-153. DOI: 10.1146/annurev.soc.012809.102709
(2) Vitak J, Zube P, Smock A, Carr CT, Ellison N and Lampe C. (2011). It's Complicated: Facebook Users' Political Participation in the 2008 Election. Cyberpsychology, Behavior, and Social Networking 14(3):107-114. doi: 10.1089/cyber.2009.0226
(3) Boulianne S. (2015). Social media use and participation: a metaanalysis of current research, Information, Communication & Society, 18:5, 524-538. doi: 10.1080/1369118X.2015.1008542