9 ноября 2016 года я был приглашён на Election breakfast, который организовало консульство США. Это был фуршет, где можно было не только вкусно поесть, но и на больших экранах наблюдать результаты подсчета голосов и постоянно меняющийся расклад по выборщикам, сфотографироваться с картонными изображениями кандидатов, да и просто пообщаться с интересными людьми. У нас уже было утро, а в США как раз ночь после выборов, поэтому живыми были не только данные с избирательных участков, но и эмоции. Тем интереснее мне было наблюдать, как реагируют американцы, среди которых почти все поддерживали демократов, на неожиданную победу Д. Трампа. К окончанию завтрака было заметно, что многие сильно разочарованы результатами. Но в этом и прелесть американских выборов - это действительно шоу с непредсказуемым результатом.

В связи с тем, что на носу новые выборы, уважаемый Дмитрий Прокофьев напоминает, что Д. Трампа избрали не "«белые бедняки», разоренные глобализмом, «реднеки», убоявшиеся притока иммигрантов, жители «ржавого пояса», потерявшие работу из-за переноса производства в Китай, и всякое такое", а состоятельные американцы. Действительно, в исследовании Дианы Мутц (1) обосновывается, что за него проголосовали белые американцы, которые были обеспокоены в первую очередь изменениями в своём статусе как привилегированной группы.

Я внимательно прочитал статью, и у меня есть некоторый скепсис относительно этих выводов. Именно скепсис, а не критика, так как я не настолько погружён в тему и методологию исследования. Дело в том, что опираясь на перекрестные и панельные данные автор строит модель, которой присущи все ограничения конструктивистского подхода, особенно в части интерпретации результатов. И если сам автор не ставит красные флажки, то выводы у читателей могут зайти очень далеко. Например, нужно принимать во внимание, что в итоге Д. Трамп получил почти на 3 млн меньше голосов, чем Х. Клинтон, и только особенности избирательной системы сделали его победителем. Более того, электоральная волатильность в США очень низкая (2), а явка в 2016 была всего на 0.8% больше, чем в 2012. Так что победу Д. Трампу обеспечили совсем незначительное число голосов, возможно, тех, о ком пишет Д. Мутц.

В этом смысле мне больше нравятся позитивистские подходы, которые иногда мало что могут объяснить на микроуровне, зато при этом обладают значительным объяснительным и предсказательным потенциалом на макроуровне. Допустим, если верить модели, предложенной в этом исследовании (3), то на выборах в США победит Д. Байден. #выборы

(1) Mutz, D.C. Status threat, not economic hardship, explains the 2016 presidential vote. Proceedings of the National Academy of Sciences May 2018, 115 (19) E4330-E4339; DOI: 10.1073/pnas.1718155115
(2) Lacy, D., Markovich, Z. D. (2016). Why don’t states switch sides anymore? The rise and fall of American electoral volatility. http://sites.dartmouth.edu/dlacy/files/2016/10/Volatility.Simple.v8.pdf
(3) Siegenfeld, A.F., Bar-Yam, Y. Negative representation and instability in democratic elections. Nat. Phys. 16, 186–190 (2020). DOI: 10.1038/s41567-019-0739-6

Люди, считающие себя умными, почему-то часто думают, что все остальные - дураки. Ситуация усугубляется, когда эти "умники" сбиваются в стайки.
И происходит это всё чаще и чаще.

Группы, повесившие на себя ярлык "прогрессивных", убеждают всех, что нужно сидеть дома и носить маску, женщин нужно называть не иначе как "теми, кто менструирует", меньшинствам нужна позитивная дискриминация и т.д. Не то чтобы я был кардинально с чем-то не согласен содержательно, но я точно не согласен с той безапелляционностью и неуважением к чужому мнению, которыми пропитаны лозунги этих "прогрессистов".

События в Беларуси подсветили ещё один аспект этой проблемы. "Умники" привыкли лишать субъектности окружающих. По их мнению, люди против диктатуры на улицы сами выйти не могут - ими обязательно кто-то должен манипулировать. Они свято верят, что уж ими манипулировать точно нельзя. А вот это тупое стадо, что выходит на акции протеста, точно зомбировано или даже проплачено.

Как верно подмечает Русский research, "абсолютный логический винегрет и абсурд" происходит и в нашей научно-образовательной сфере. Сначала "умники" пишут в своих каналах, что кто-то работает "по темникам западных НКО", а потом они же учат молодежь разоблачать фейки в социальных сетях.

То и дело слышу на всяких экспертных и не очень площадках, что нам нужна меритократия, то есть управление должны осуществлять наиболее достойные, способные и умные. Хорошая идея. Но вот беда - когда начинаешь подробнее расспрашивать об их понимании концепта, открывается интересная штука. Достойными, способными и умными, оказывается, считают себя именно те, кто эту меритократию и предлагают. Ну, а остальные, по их мнению, как вы уже, наверное, догадываетесь, не такие уж и умные.

Уверяю, что все вышеперечисленные сюжеты - явления одного порядка. Это и есть один из аспектов "новой этики", который заключается в отрицании ума, рацио, субъектности у тех, кто выражает другую позицию или, просто, с чем-то не согласен.

На днях помощник президента Максим Орешкин взбудоражил общественность сообщением о том, что в этом году Россия может попасть в топ-5 экономик мира. Слова недавнего министра экономического развития кого-то воодушевили, других насмешили, а некоторые вообще всерьёз стали обсуждать перспективы российской экономики. Хотя по существу тут обсуждать нечего: может не значит обязательно войдёт, да и подсчёт имелся в виду по паритету покупательной способности, что очень непрозрачно.

Зато есть что обсудить через призму политической науки. Предложу две гипотезы, которые между собой взаимосвязаны, но имеют различное содержание.

Во-первых, в статье Towards a positive theory of political rhetoric: Why do politicians lie? М. Дэвис и М. Феррантино обосновывают модель, в которой политики соотносят краткосрочную выгоду от завышенных обещаний сейчас и потенциальные риски в будущем. Так что фраза "может войти в топ-5" не несёт практически никаких репутационных издержек. Но есть важный нюанс: в авторитарных режимах высказывания окружения правящей группы вообще зачастую направлены не к обществу, а к руководству. Это логично, так как при авторитаризме элиты гражданам не так уж и подотчётны. В таком случае у этого обещания две функции: продемонстрировать свою лояльность начальству и сформулировать амбициозную цель, достижение которой может сулить политико-административные выгоды. Кстати, в современной России это распространённый ход, так как невыполнение социально-экономических KPI всегда можно списать на внешние факторы: неблагоприятную конъюнктуру, происки врагов, санкции и т.д. Но и это ещё не всё. ВВП по ППС - очень неоднозначный показатель, которым можно очень легко манипулировать. Есть работы, в которых доказывается, что в авторитарных режимах регулярно фальсифицируют данные по ВВП даже без ППС (2, 3), так что не удивляйтесь, если через год нам объявят, что Россия по результатам 2020 года вошла в топ-5 экономик мира. По официальным данным и по ППС это вполне может быть так.

Во-вторых, у элитного окружения и обслуживающих режим масс медиа, помимо всего прочего, есть ещё одна функция - создавать информационный шум. Например, авторы исследования, посвящённого социальным медиа в Китае, доказывают, что существует и успешно реализуется стратегия органов власти, направленная на создание более 400 млн постов и комментариев для отвлечения внимания и размывания повестки (4). Значимая информация и аргументы легко теряются в таком потоке. Такую же задачу выполняют и множество публичных персон, каждое высказывание которых многократно тиражируется и обсуждается. Более того, управление шумом может быть инструментом целенаправленного переноса акцентов, рассредоточения потенциально протестных групп и подавления возможностей к коллективному действию (5). Таким образом, громкие заявления представителей политико-административной иерархии могут выполнять и такую функцию. Тем более, что важных тем, от которых сегодня нужно отвлечь общество, очень много.

(1) Davis, M.L., Ferrantino, M. (1996). Towards a positive theory of political rhetoric: Why do politicians lie?. Public Choice 88, 1–13 . https://doi.org/10.1007/BF00130405
(2) Martinez, L. (2019) How Much Should We Trust the Dictator's GDP Growth Estimates? DOI: 10.2139/ssrn.3093296
(3) Chan, H.F., Frey, B.S., Skali, A., Torgler, B. (2019). Political Entrenchment and GDP Misreporting. CESifo Working Paper No. 7653
(4) Gary King, Jennifer Pan, and Margaret E. Roberts. (2017). How the Chinese Government Fabricates Social Media Posts for Strategic Distraction, not Engaged Argument. American Political Science Review, 111, 3, Pp. 484-501
(5) Redlicki, J. (2016). What Drives Regimes to Manipulate Information: Criticism, Collective Action, and Coordination.

Русский research опубликовал критический комментарий подписчика относительно создания Свободного университета. Претензия, кстати, вполне понятна: почему организатор не желает финансировать свою же собственную инициативу, хотя деньги на это у него, по всей видимости, есть?

Я не знаком лично ни с кем из преподавателей, да и не очень хочу выступать в качестве адвоката. Однако не могу не обратить внимание на фундаментальное отличие от классического университета, в котором, возможно, и кроется ответ на эту критику. Дело в том, что Свободный университет - это не единый институт, а сеть. Принципы сетевой организации заключаются в том, что все участники (институты или индивиды) вносят свой вклад в создаваемый результат. Он не обязательно должен быть одинаковым по содержанию и по размеру, но устойчивая сеть возникает тогда, когда вклад каждого узла эквивалентен участию других. Поэтому единоличное финансирование проекта одним из участников, даже инициатором всего движения, без соразмерного вклада остальных, пусть и нематериального, сразу разбалансирует структуру от горизонтальных связей в сторону иерархии. В результате одно только это действие может заложить основу для формирования института вместо сети равноправных участников. Возможно, института неформального, но точно тяготеющего к иерархическому устройству, что значительно нивелирует его преимущества по сравнению с традиционными образовательными учреждениями. А лидера это превратит в руководителя, который будет иметь право диктовать свою волю. Так и зарождается бюрократия. Напоминаю, что идеи эти базируются на работах нобелевского лауреата Э. Остром. И да, этот пост - хороший повод открыть вторую серию методических публикаций, теперь про #сетевойподход.

Кстати, у меня самого есть пара критических соображений в связи с появившимися подробностями о планах Свободного университета.

Во-первых, я уверен, что читаемые курсы должны быть платными и, надеюсь, что они такими и станут в скором будущем. Это и вопрос мотивации преподавателей и слушателей, и важнейший стимул для поддержания высокого качества преподавания. Предлагаемый формат (за небольшие пожертвования по желанию) в долгосрочной перспективе нежизнеспособен. Пока это выглядит следующим образом: романтики собрались и решили безвозмездно сеять разумное, доброе, вечное. Долго так они не протянут. Не нужно бояться, что если в основе проекта лежит бизнес-модель, то исчезнут его добродетели - одно другому не мешает и не противоречит.

Во-вторых, пока не впечатляют и заявленные курсы. Наверное, они могут заинтересовать студентов бакалавриата, но в целом, описание каждой дисциплины намекает на то, что особой базы для их освоения не нужно. На мой взгляд, это уровень первых двух лет хорошего образовательного трека Liberal Arts, но не более того. Честно говоря, маловато для университета, который позиционируется с таким размахом. Студентов, которые уже что-то знают и умеют, этим, как мне кажется, не заинтересовать. Правда, я могу здесь заблуждаться, так как плохо представляю себе уровень подготовки студентов разных общественных и гуманитарных специализаций во всем многообразии российских вузов. Допускаю даже, что для некоторых дипломированных выпускников эти курсы будут откровением. Тем не менее, если появление более специализированных и продвинутых дисциплин предполагается в будущем, лучше заявить об этом сейчас, чтобы не потерять интерес потенциальных аудиторий.

Время от времени даже в России политики обсуждают перспективы введения безусловного базового дохода. На этот раз на совещании с однопартийцами с идеей обсудить такую меру выступил председатель "Единой России" Д. Медведев. Так как часто риторика российской элиты расходится с её действиями, гражданам радоваться пока не стоит. Уважаемый Дмитрий Прокофьев прикидывает, что будет, если каждому гражданину России выплачивать ежемесячно по 10 000 рублей, и приходит к следующему выводу: "обсуждать они ничего не будут, это так, разговор под выборы".

Но что, если посмотреть на это с точки зрения политической науки? Например, policy эффекты от введения безусловного базового дохода успешно изучаются в рамках целого ряда исследовательских проектов. И результаты эти очень даже положительные. Те, кто интересуется темой, знают Всемирную сеть базового дохода BIEN, члены которой регулярно размещают отчёты с результатами экспериментов и исследований, проводят экспертные и научные мероприятия, публикуют полезную информацию. В целом, как я понимаю, исследования выявляют множество позитивных экономических и социальных эффектов. Но почему же тогда политики и бюрократы не переходят от слов к делу? Здесь возникает проблема, которая ещё мало изучена. Это political эффекты от внедрения безусловного базового дохода. Кстати, перспективное направление для диссертационного исследования или даже проекта для научной группы.

Представим, что принято решение о безусловном базовом доходе. Если верить теории ретроспективного голосования, граждане будут счастливы и обязательно переизберут тех, кто придумал такую классную штуку. Однако, не так всё просто. Ведь для высвобождения средств на выплаты придётся серьезно перекроить подходы к бюджетированию, выпустить очередные облигации или распечатать "кубышку". А это значит, что кто-то тогда своё недополучит. В авторитарных государствах с рентоориентированной элитой, как в России, от этого сильно проиграют правящие круги, так как потеряют большую часть ренты. Поэтому дальше обсуждений этот вопрос не продвинется. В таких странах руководство понимает, что лучше опираться на приближённых, управлять выборами по-старинке и продолжать радовать избирателей обещаниями. В демократических государствах помимо всего прочего для реализации такого плана придётся резко повышать налоги, а следовательно, положительные экономические эффекты быстро нивелируются негативными, и к этому ещё добавится сопротивление богатых слоев населения. Даже набирающие всё больше голосов в разных странах популисты понимают опасность подобных решений. Сейчас введение безусловного дохода без негативных political эффектов возможно только, наверное, в странах Скандинавии, Финляндии, Новой Зеландии или, допустим, Калифорнии и Техасе. Таким образом, можно согласиться с нобелевским лауреатом Абхиджитом Банерджи и его соавторами, что внедрение безусловного базового дохода вопрос не экономический, а политический (1).

В общем, пока это всё предположения. Но ясно точно, что здесь есть много аспектов, которые можно поизучать, помоделировать и попрогнозировать. Тема интересная, а поле непаханное. Кто возьмётся?

(1) Abhijit Banerjee, Paul Niehaus, Tavneet Suri (2019) Universal Basic Income In The Developing World. NBER WORKING PAPER SERIES. Working Paper 25598

Ряд дружественных каналов сделали репост материала Канала им. Гоббса о своеобразном диалоге Б. Латура и Д. Чакрабарти Conflicts of planetary proportions – a conversation. Стоит заметить, кстати, что это уже не первая публикация их дискуссий о современных глобальных проблемах человечества. Почитатели Б. Латура, я уверен, уже с ними знакомы, а если нет, то найти их можно здесь и здесь. Если кратко, то рассуждения приводят к выводу о том, что сочетание трёх глобальных процессов - дерегулирования, резкого роста неравенства и нежелания признавать климатические проблемы - ставит нас в очень сложное положение. Кроме того, одним из следствий его становится новый конфликт между элитами, которые не готовы выполнять взятые на себя обязательства, и массами, которые требуют эмансипации.

Но мой пост посвящён не поднятой теме, а восприятию Бруно Латура политологами, особенно молодыми, и проблеме кумиров в общественных науках. Мне понятен интерес к творчеству Б. Латура. Он действительно большой учёный и интеллектуал, и я уже не раз упоминал его в этом канале. Например, когда писал об исследованиях науки и технологии (STS) и рекомендовал к прочтению "Лабораторную жизнь" и "Пастеризацию Франции", или когда предлагал рассматривать "Социальную сеть" Д. Финчера через призму акторно-сетевой теории.

Однако я замечаю, что многие коллеги воспринимают Б. Латура как непререкаемого авторитета. И это лишь пример, иллюстрирующий значимую в социальных науках тенденцию, по крайней мере в России. Если вы пробовали поспорить с апологетами Австрийской экономической школы, утопического социализма или, допустим, политической теории феминизма, то, возможно, понимаете, о чём я. Если являетесь одним из вышеупомянутых, то, скорее всего, не понимаете. Сложность социума порождает многообразие подходов и концепций, основоположники которых становятся кумирами молодых неокрепших учёных умов. Риск того, что научная теория может стать идеологемой, очень реален: все мы знаем, как научные работы К. Маркса легли в основу политических программ, что в итоге привело к забвению политической экономии как науки на десятки лет. Причем происходит это совсем не по воле классиков, а, скорее, даже вопреки ей.

С Б. Латуром ситуация не так радикальна, но тоже заслуживает, на мой взгляд, внимания. Во-первых, уже не раз я слышал, как молодые коллеги (пока студенты и аспиранты), используют идеи из его последних работ в качестве уже верифицированного научного знания, хотя работы эти публицистические и дискуссионные. Мне представляется, что умозаключения Б. Латура, хотя и интересны и полезны сами по себе, страдают от недостатка общей логики аргументации. Я не случайно привёл выше ссылки на другие публикации его разговоров с Д. Чакрабарти - их не объединяет взаимная база причинности.

Во-вторых, я бы обратил внимание и на методологическую основу его работ, которая так нравится многим социологам и политологам. Мне кажется, слабым местом плоских онтологий является всё то же отсутствие общей теории причинности. Выявляя зависимости в конкретном кейсе учёный не может экстраполировать их на другие случаи, что сильно ограничивает объяснительную способность формулируемых выводов в общетеоретическом смысле. А, например, акторно-сетевую теорию я бы вообще назвал не исследовательской, а расследовательской методологией.

Наверное, про плоские онтологии в политических исследованиях нужно будет написать подробнее. Здесь же в заключение я хочу подчеркнуть, что моя критика ни в коем случае не направлена на опровержение тех или иных теорий. Я лишь напоминаю, что крайности в социальных науках чреваты политизацией, а многообразие и противоречивость подходов, а также харизма некоторых авторов сокращают дистанцию между крайностями на расстояние пары небольших шагов. #политология

В РУДН присудили ученую степень за диссертацию по производству гомеопатических препаратов. Похихикали над отрицательными отзывами комиссии РАН по борьбе с лженаукой. И как-то не приняли во внимание, что у соискательницы отозваны уже 5 (!!) статей, хотя даже один случай - нечто из ряда вон.

Тем временем редакция НОП защищает гомеопатическую диссертацию, сводя критику по существу к интересам "большой фармы". По-моему, это финиш. Мыло придумали владельцы бань для личного обогащения.

Очевидно, что диссертации должны быть посвящены работающим препаратам, при любом политическом раскладе. Также напомню, что в России есть ещё и сильное гомеопатическое лобби, и сама защита такой диссертации - отличный аргумент.

Чем больше учёных исследуют сахарные шарики, тем меньше учёных работают над вакциной от коронавируса. Да и над другими достойными внимания вещами.

https://yangx.top/scienpolicy/11998

Кстати, а те, кто "исследуют сахарные шарики" 👆, вообще могут называться учёными? Возьмем, например, недавний очередной рейтинг политологов, в котором, как обычно, почти нет самих политологов. Из сорока экспертов в выборке только у десяти есть научные публикации, которые мне удалось найти в РИНЦ. Если говорить о международных публикациях в более-менее приличных научных изданиях, то такие есть только у пятерых. А в итоговый топ-15 попали лишь трое из тех, кто формально может называться политологом, так как имеет опубликованные научные работы.

Конечно, всё дело в самоназвании "политолог", которым пользуются политические консультанты, аналитики и комментаторы. Точно так же профессию "социолог" узурпировали поллстеры - люди, которые просто изучают общественное мнение и проводят опросы. Именно по этой причине мой канал и называется "Политический учёный", - я уверен, что какая-то профессиональная отстройка нашему научному сообществу нужна. Но эта путаница в названиях лишь индикатор более значимых проблем.

Во-первых, получается, что академические политологи сильно проигрывают в медийности. Возможно, они на самом деле не так уж много могут сказать о современной политике и протекающих в ней процессах или знают много, но не могут рассказать об этом на доступном и интересном обывателю языке. Скорее всего, и то, и другое. О проблемах отечественной политической науки я здесь уже много писал и, конечно, буду возвращаться к ним не раз.

Во-вторых, сами журналисты выступают не только связующим звеном между экспертами и обществом, но и фильтром, который закрывает доступ одним и даёт его другим. И дело здесь не столько в ангажированности медиа, хотя и такое бывает. По моему опыту, в большинстве случаев это просто экономия усилий. Когда я был только-только защитившимся кандидатом наук, ко мне регулярно стали обращаться за комментарием представители разных СМИ. Сначала такое внимание льстило, и я с удовольствием отвечал на запросы. Постепенно мне надоело вникать в непрофильные для меня вопросы, и я стал отказываться от комментариев или перенаправлять журналистов к более сведущим в конкретном аспекте коллегам. В итоге, после большого числа подряд отказов с моей стороны ко мне обращаться почти перестали. Журналисту проще иметь пул экспертов, которые всегда готовы дать комментарий почти по любой теме, чем постоянно искать узкого академического специалиста.

Наконец, и само предложение, которое рождено спросом, тоже делает свой вклад в существующий дисбаланс. Учёные в большинстве своём дорожат академической репутацией и не высказываются на темы, в которых не чувствуют себя достаточно компетентными. В то же время медийные эксперты нередко оказываются мастерами на все руки и готовы дать комментарий на любую тему, с которой к ним обращаются журналисты. Более того, позиционируют они себя именно как политологи, что и создаёт соответствующие стереотипы о профессии.

Так постепенно размывается грань между наукой и ненаукой в общественном восприятии. Происходит это повсеместно почти во всём спектре академического знания: от фармакологии до общественных наук. А если академическое сообщество и дальше будет индифферентно к этой проблеме, будет только хуже. Об одном из следствий этой тенденции, если помните, я писал совсем недавно. #политология

Живой журнал, Фейсбук, Твиттер, Вконтакте и другие социальные платформы уже давно стали популярным объектом изучения в общественных науках, в том числе и в политологии. Если помните, совсем недавно сразу в нескольких тлг-каналах развернулась горячая дискуссия о публикации, посвящённой "ультра-правым каналам" в Телеграме (1). Политические учёные в основном фокусируются на том, какое влияние оказывает коммуникация в социальных медиа на политические процессы. Вопросов пока больше, чем ответов, поэтому новые работы появляются так часто, что их уже сложно отслеживать.

А я тут из любопытства и в связи с некоторыми идеями обратил внимание на ТикТок и натолкнулся на статью Dancing to the Partisan Beat: A First Analysis of Political Communication on TikTok (2). Авторы исследуют выборку из 7 825 роликов, затрагивающих американские выборы, которые были отобраны по хэштегам #republican и #democrat. Внутри статьи много интересных наблюдений и выводов, самый общий из которых акцентирует внимание на том, что в ТикТоке сформировался тип политической коммуникации, отличающийся от сложившихся на других платформах. Авторы подчёркивают, что если в случае Твиттера или Фейсбука пользователи распространяют и комментируют материалы из внешних источников, то здесь они сами становятся контентом. Более того, дискуссии вырастают в разветвлённые коммуникационные деревья, так как участники активно формируют треды ответов. Интересно и то, что республиканские избиратели создают больше видео и комментариев, в то время как демократы оказались сильнее вовлечены в дебаты с представителями противоположного лагеря.

Политика ТикТок запрещает политическую рекламу, поэтому в финансовых отчётах кандидатов мы не увидим их затраты на продвижение в этой социальной сети. Но это не мешает политическим активистам самостоятельно агитировать за своих. Решив на личном опыте проверить, как устроена коммуникация в политическом сегменте ТикТока, я зарегистрировался и с головой окунулся в видео. Мне кажется, я даже немного понял причины такого интереса молодого поколения к ТикТоку, ибо сам надолго залип на роликах вот этого автора.

Думаю, совсем скоро и русскоязычный ТикТок наполнится политическим содержанием. Кстати, авторы статьи отмечают, что особенности коммуникации в ТикТок обусловлены и отличающейся логикой распространения информации. Другие платформы сильно зависят от сетей социальных контактов (поэтому и появляются эхо-камеры), а здесь структура рекомендаций более открыта. Так что держитесь, зумеры! Скоро на вас обрушится поток разнообразных политических видео. Или нет?

(1) Urman, A., Katz, S. (2020). What they do in the shadows: examining the far-right networks on Telegram. Information, Communication & Society. DOI: 10.1080/1369118X.2020.1803946
(2) Medina Serrano, J.C., Papakyriakopoulos, O., Hegelich, S.
(2020). Dancing to the Partisan Beat: A First Analysis of Political Communication on TikTok. In Southampton ’20: 12th ACM Conference on Web Science,
July 07–10, 2020, Southampton, UK. ACM, New York, NY, USA, 10 pages. DOI: 10.1145/1122445.1122456

Уважаемый Дмитрий Прокофьев удивляется выводам, представленным в докладе Помогающее поведение россиян в условиях пандемии COVID-19 Центра исследования гражданского общества и некоммерческого сектора НИУ ВШЭ. Действительно, как так сложилось в российском обществе, что высочайший уровень недоверия, как институтам, так и людям вне близкого круга, сочетается с фактом, что "большинство россиян (79%) безусловно или скорее счастливы"?

Предположим, что результаты исследования отражают реальную картину. Хотя мы знаем, какие могут быть искажения в опросах, проводимых в России, оснований не доверять методике коллег у меня нет. Возможно, ответ на этот вопрос могут дать коллеги из другого подразделения НИУ ВШЭ - Лаборатории сравнительных социальных исследований, где трудятся всемирно известные учёные К. Вельцель, Р. Инглхарт и Э. Понарин.

Например, сотрудники Лаборатории А. Климова и К. Чмель в своей статье (1) приходят к выводу, что увеличение объема используемых инструментов социальной политики в области здравоохранения может компенсировать негативные эффек­ты воспринимаемого неравенства на субъективное благополучие. Кстати, в исследовании авторы применяют очень интересный метод: они тестируют байесовские многоуровневые модели с комбинированными информативны­ми и неинформативными априорными вероятностями. В таком случае, возможно, активность волонтёров, героизм медиков, небольшие трансферы от государства и массивная информационная кампания о том, как хорошо справились наши власти и как не справились власти других государств, повлияли на достаточно высокую субъективную оценку счастья россиянами.

(1) Климова А. М., Чмель К. Ш. Региональные различия в субъективном благополучии: ком­пенсирует ли социальная политика эффекты неравенства в России?// Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2020. No 1. С. 143—176. DOI: 10.14515/monitoring.2020.1.07.

- Индустрия развлечений, ранее известная как новости, нуждается в злодеях.
"Закатать в асфальт" (реж. С. Крэйг Залер, 2018 г.)

Современная политика всё больше становится пространством конфликта, а не консенсуса. Социолог Чарльз Тилли предложил термин contentious politics, который долгое время понимался, скорее, как состязательная политика, но у меня складывается впечатление, что в последнее время публикации с этим ключевым словом всё больше обращают внимание не на состязание, а на противостояние и конфликт. Политическая реальность и происходящие вокруг процессы только утверждают меня в этой мысли.

Риторика приходящих к власти популистов, нетерпимость к чужому мнению, неуважение к оппонентам - тенденции, которые характерны для многих государств, независимо от сложившейся политической культуры и типа режима. Учёные, занимающиеся исследованием ценностей, наверное, могут более точно описать эти процессы и, возможно, не согласятся со мной, но я бы хотел зафиксировать свои ощущения, которые возникают по этому поводу.

Если с правыми популистами всё более-менее понятно, в том числе и потому, что они достаточно откровенны и прямолинейны, то многие социальные движения и группы, называющие себя либералами и прогрессистами, в приближении оказались социалистами и этатистами. То есть придя к власти - а это обязательно случится в ряде стран уже в ближайшем десятилетии, - они попытаются обрушить всю мощь государственной машины на всестороннее регулирование и контроль, особенно в отношении инакомыслящих. Я понимаю, какое движение сразу приходит в голову, но подчёркиваю, что речь здесь не только о BLM.

Всеобъемлющая медиатизация дискурса довела делиберативную демократию до момента, когда вовлечённым во множество дискуссий проще прекратить поиск консенсуса, чем находиться в постоянном поиске аргументов и стремлении понять оппонентов. В авторитарных странах ещё проще: элиты, заигрывая с массами, сразу развели лояльных и несогласных в непонимающие друг друга и враждующие лагеря. Такая поляризация напрочь убивает эмпатию по отношению к тем, кто придерживается других взглядов - ведь именно они становятся основанием для идентичности. Перефразируя цитату, вынесенную в эпиграф, можно сказать, что пространство консенсуса, ранее известное как политика, стало индустрией конфликта, которой нужны злодеи. Да-да, именно индустрией со своей механикой и способами извлечения прибыли.

В свежей статье Moral migration: Desires to become more empathic predict changes in moral foundations (1) авторы демонстрируют, что стремление людей к большей эмпатии вызывает сдвиги и в идеологических установках в сторону либеральных ценностей. Чтобы избежать спекуляций, подчеркну, что речь не идёт о корреляции между уровнем эмпатии и наличием либеральных установок. Но именно усилия по развитию эмпатии влияют на то, что человек становится либералом. И вот здесь у меня возникла интересная и, возможно, спорная мысль: настоящий либерализм, который традиционно воспринимался как умеренно правый концепт, в современных условиях становится центристским - идеологией согласия. Желание понять оппонента неразрывно связано с воспитанием эмпатии к другому, а радикальная поляризация левых и правых, которые сходятся в своем этатизме, но вместе противостоят опять же радикальным либертарианцам, оставляет либерализму место где-то посередине.

(1) Ivar R. Hannikainen, Nathan W. Hudson, William J. Chopik, Daniel A. Briley, Jaime Derringer. (2020). Moral migration: Desires to become more empathic predict changes in moral foundations. Journal of Research in Personality. Volume 88. DOI: 10.1016/j.jrp.2020.104011

Часто слышу, что камнем преткновения в процессе подготовки статей для публикации в зарубежных журналах становится владение английским языком. Для меня это тоже серьёзная проблема. Во всех рецензиях, которые я получил в этом году, было пожелание отдать рукописи на proofreading перед следующей отправкой.

Кроме того, меня пригласили к участию в новом проекте Европейского консорциума политических исследований (ECPR), который называется The Loop. Это будет платформа блогов на разные научно-популярные темы в области политических и смежных наук. И в ответ на рабочий вариант моего текста я тоже получил совет поработать над формулировками и грамматикой.

Вообще, качественный proofreading - дорогое удовольствие, особенно для представителей российской академии. Возможно, я для кого-то открою Америку, но решил написать об инструменте, который меня очень порадовал. Это ресурс Grammarly, с помощью которого можно достаточно быстро улучшить качество англоязычного текста. Там есть и какие-то тарифные планы, но меня вполне устраивает бесплатная версия. Если у вас есть ещё какие-то инструменты/советы, буду признателен отклику в комментариях.

А про The Loop и ещё один англоязычный научно-популярный проект, который мы затеваем с коллегами, ещё обязательно напишу подробнее ближе к запуску.
#инструменты

В ответ на пост о политике конфликта и смещении либерализма по идеологической шкале в сторону центра мне написали сразу три студента-политолога, которые интересуются теорией и философией политики. Все трое представляют разные вузы, но объединяет их одно - ракурс изучения политических теорий. Оказывается, что и содержание дисциплин, и тематика курсовых/дипломных работ лежат в плоскости истории политических учений и политической философии. То есть студенты скрупулёзно изучают политическую теорию, хорошо ориентируются в литературе и авторах и даже неплохо сопоставляют различные подходы, но не умеют использовать эти знания для анализа реальной политики. Даже семинарские занятия построены на осмыслении текстов, а не попытках применить различные концепции в качестве прибора для исследования текущих политических процессов. То есть теория и философия остаются знанием, замкнутым на себе.

В этой связи я вдруг понял, что меня смущало в материале канала Политическая наука об эпистемических сообществах - сетях академических исследователей и практикующих экспертов, которые операционализируют знание и помогают политикам и бюрократам принимать обоснованные решения (evidence-based policy). Готовим ли мы политологов, которые могут выступать в качестве экспертов по определённому кругу вопросов публичного управления? Мой ответ - нет, мы готовим учёных, политических технологов, исследователей, журналистов, но не практиков для экспертизы в области публичной политики.

Сегодняшние выпускники-политологи, даже если это очень качественные специалисты, ориентированные на практическую деятельность, в большинстве своём являются экспертами в очень узком сегменте политики (policy). Я пока не могу подобрать точное определение этому сегменту, поэтому назову его political policy, то есть политика в области управления политическими процессами. Сюда входят, например, организация избирательного процесса, партийное строительство, государственное устройство, координация групп интересов, общие вопросы взаимоотношения государства и негосударственных институтов, информационная политика.

Но как быть, допустим, с экономической, социальной, промышленной, фискальной политикой и др.? Со всеми узкими направлениями политического курса в рамках этих сфер? С разными уровнями: федеральным, региональным, муниципальным? Экспертные сети в этих полях уже давно сформированы экономистами, которые в рамках образовательных программ успешно осваивают методологии, как анализа политики (policy analysis), так и анализа для политики (policy expertise). В основном это различные количественные эконометрические подходы и качественное оценивание политики (policy evaluation). Думаю даже, что так популярный сегодня технократизм публичного управления вырос именно на этой почве.

Политологов в этих эпистемических сетях почти нет, так как практически нет и политологических магистерских программ, сфокусированных на конкретных сферах публичного управления. В том числе и потому, что собрать коллектив высококвалифицированных преподавателей, которые могут, например, сделать отличную программу по публичному управлению в области здравоохранения, промышленной политики или любой другой политики, в России может только один известный всем университет. Уточню, что политологи по образованию среди экспертов все-таки немного представлены, но не в связи с полученной специализацией, а потому, что так сложилась их профессиональная карьера, во многом случайно.

А ведь именно политологи, специально подготовленные для разных направлений публичной политики, могли бы существенно скорректировать то или иное решение/стратегию/программу, чтобы они отвечали не только технократической логике, но и сочетались бы со множеством других, не менее важных принципов качественного публичного управления. Возвращаясь к началу поста, представьте, например, какой могла бы быть социальная политика, в ценностной основе которой лежала бы теория справедливости Дж. Роулза. Сложно? Вот и я о том же. Продолжение следует...
#управлениенаукой #публичноеуправление

Продолжим 👆
Область governance and policy studies на Западе сформировалась как междисциплинарное поле, где совместно работают экономисты, политологи и социологи. Постепенно во многих университетах сложились профессиональные сообщества и оформились экспертные центры (think tanks), которые оказывают аналитическую поддержку в разработке публичной политики. Так в академии сочетаются фундаментальная наука и прикладные исследования в области публичного управления. Отечественная же политология, которая появилась и стала развиваться на кафедрах философии, истории и иногда социологии, так и осталась методологической заложницей этих наук. Как итог, в её фокусе politics, а не policy. Это не плохо и не хорошо, но это важно для понимания того, на основе какой экспертизы принимаются политические решения.

На многие органы власти в России, особенно в исполнительной ветви на федеральном уровне, работают вполне профессиональные эксперты, которые успешно совмещают научную работу с аналитической поддержкой в выработке и оценке государственной политики, программ, стратегий и проектов. Но, как я уже заметил в предыдущем посте, подавляющее большинство этих экспертов составляют экономисты. На мой взгляд, они обеспечивают качественную экспертизу, основанную на апробированных эконометрических методах, методологии оценивания политики, оценке регулирующего воздействия, менеджериальных подходах в имплементации политики и т.д. Но разрабатываемые документы очень часто не учитывают политико-административный контекст, в котором политика будет реализовываться. Например, в процессе целеполагания ставится вопрос: "Как достичь целевых показателей?" Хотя правильный вопрос должен звучать так: "Как достичь целевых показателей в условиях централизованного авторитарного режима и элиты, ориентированной на извлечение ренты?" Думаю, специализирующиеся на policy политологи могли бы в этом помочь, но их почти нет. И я сейчас не критикую режим: он такой какой есть, но его особенности существенно влияют на то, как принимаются и имплементируются решения, и это обязательно нужно принимать во внимание.

Возьмём Программу стратегического академического лидерства (ПСАЛ), о которой так много говорили в нашей научно-образовательной сфере. Уважаемый Русский research написал об этой программе почти целую "поэму" (начинается здесь и далее ещё более десятка постов). Я внимательно изучил документ и должен заметить, что он, в целом, сделан на высоком уровне. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но отмечу, что там во многом учтены ошибки Проекта 5-100, помимо количественных индикаторов есть целый ряд качественных содержательных показателей, сама программа довольно сбалансирована и реалистична. Видно, что над разработкой трудились профессионалы и, если бы на заключительном этапе ещё была обеспечена широкая профессиональная и общественная дискуссия, то ПСАЛ была бы совершенна. Но дело в том, что даже в таком добротном виде её результативность и, тем более, эффективность сомнительны. Потому что контекст не учтён. А в этом контексте неизбираемые и неподотчётные сотрудникам ректоры, непрозрачные закупки, наличие групп интересов и их подковёрная возня, отсутствие стимулов к достижению реальных результатов и множество лазеек для их имитации, прекарное положение учёных и преподавателей и т.д.

В заключение напомню, откуда взялась вообще вся эта тематика "прорыва". Она появилась в связи с Концепцией социально-экономического развития России до 2020 года. Почитайте и посмейтесь, или поплачьте. И так почти везде: как лодка любви разбивается о быт, так и хорошие программы и стратегии разбиваются о реальность российской политики. И эту проблему могла бы решать политическая наука.
#управлениенаукой #публичноеуправление

В отличие от работ лауреатов прошлых двух лет, П. Милгрома я уже читал до вручения премии. Когда разбирался с возможностями применения теории игр в политических исследованиях, наткнулся на идею, что теория аукционов тоже может быть использована в качестве методической рамки.

Поднял свои заметки от 2013 года:
П. Милгром предлагает использовать "mechanism design theory" для разработки моделей политических механизмов (1). Например, участники могут быть законодателями, а результатом аукциона - принятые нормы. В таком случае модель позволяет оценить, как особенности нормотворческого процесса влияют на вероятность возникновения патовой ситуации (у Милгрома - stalemate). Или участниками являются избиратели, а результатом - избранные представители. Тогда с помощью модели можно проанализировать влияние электоральной системы на потенциал "искажения" (у Милгрома - distortion) выбора желающими переизбраться политиками.

Я не придумал, как применить эту модель в своих исследованиях, поэтому дальше разбираться не стал. Но если моим читателям интересно, то могу написать подробнее.
#методология

(1) Milgrom, P. (2004). Putting Auction Theory to Work (Churchill Lectures in Economics). Cambridge: Cambridge University Press. doi:10.1017/CBO9780511813825

И ещё один пост по поводу Нобелевских премий.
За 20 лет учёбы и потом работы в университете я не так часто сталкивался с проявлениями сексизма. Уверен, что женщины на этот счёт могут поведать намного больше, но мне кажется, что в академии это явление, хоть и имеет место, не проявляется так сильно. Особенно в сравнении с другими профессиональными средами, где мне приходилось работать или наблюдать в качестве исследователя. Тем неожиданней для меня стало то, что на публичном мероприятии я оказался невольным свидетелем странного обсуждения: мол, Нобелевский комитет, следуя моде на политкорректность, присудил в этом году премию сразу трём женщинам (Э. Шарпантье и Д. Дудна по химии, А. Гез по физике).

Спешу разочаровать тех, кто так и думает. В первую очередь причиной растущего количества женщин в науке, в целом, и среди лауреатов множества научных премий, в частности, стала эмансипация, которая произошла примерно 40-50 лет назад, когда женщины получили полноценный доступ к качественному высшему образованию. Примерно в это время и получали свои первые степени нынешние лауреатки. Так что ждите, что в ближайшие лет 15 среди обладателей Нобелевской премии проявится и расовое разнообразие - совсем не по причине политкорректности.

Сегодня проходит онлайн-конференция Ассоциации специалистов по оценке программ и политики (АСОПП). В рамках панельной дискуссии «Оценка госполитик, как инструмент повышения эффективности работы органов власти» прозвучал ряд интересных и содержательных докладов, посвящённых состоянию дел в области оценивания политики (policy evaluation) в России. И я в очередной раз убедился в том, что фундаментальной проблемой здесь является ограниченная применимость методологий к анализу реальной практики.

Методическую основу подходов к оцениванию политики, которые разработаны и апробированы западными учёными, составляют в основном эконометрические модели и методики, разработанные в рамках институциональной теории. Дело в том, что на Западе анализ программ и политик фокусируется на администрировании, так как бюрократы не занимаются politics. Их удел - policy. Да, даже в странах, где кабинет министров формируют избираемые политики, устойчивая система сдержек и противовесов позволяет успешно разделять политическое и административное. В России же всё по-другому: источником politics являются элитные группы, которые по-разному институционализированы во всех ветвях и уровнях власти, а содержание politics обусловлено их интересами и конфигурацией отношений между ними. Таким образом, политическое и административное совмещается, а почти все органы власти занимаются одновременно и politics, и policy.

В таких условиях оценивание политики с использованием подходов, ориентированных на административную составляющую, резко сужает коридор исследовательских возможностей. Для объективного анализа существующая методология должна быть дополнена неоинституциональным политологическим инструментарием. Почему же этого не происходит? Полагаю, что это связано с прикладной спецификой оценивания политики. Эта деятельность подразумевает постоянное взаимодействие с теми, кто политику вырабатывает и имплементирует. И без запроса со стороны бюрократов, многие из которых действительно заинтересованы в качественной экспертизе, профессиональная деятельность в этой области невозможна. Но как только исследователь начнёт анализировать и обсуждать политические аспекты, которые критично влияют на policy, он сразу станет "либералом", "агентом влияния" или ещё кем-то, кому свой нос совать во внутреннюю кухню не следует. Вот никто и не лезет туда. Те же, кто пытается это изучать, остаются в рамках академического, а не прикладного дискурса. В результате страдает качество и результативность оценивания, и, следовательно, качество самих государственных политик, программ и проектов.

В августе я цитировал слова редактора Science Г.Х. Торпа о том, что из-за некоторых политиков "научное сообщество проигрывает цифровому левиафану дезинформации". Редакция Nature пошла ещё дальше и назвала, каких именно политиков нужно винить в проблемах американской, а значит, и мировой науки.

Мы не можем оставаться в стороне и позволить разрушать науку. Вера Джо Байдена в правду, факты, науку и демократию делает его единственным возможным кандидатом, которого нужно поддержать на выборах в США.
Дальше идут обвинения Д. Трампа в недофинансировании науки, неуважении к научному знанию, катастрофических последствиях пандемии коронавируса и других грехах.

Я уже не раз отмечал политизированность американского академического сообщества. Неудивительно и то, что большинство учёных поддерживает представителя демократической партии. В связи с прекарным положением большинства работников американских университетов в этой среде сильны левые идеи. Социальная незащищенность, срочные контракты, необходимость постоянно подтверждать квалификацию и, как следствие, высокая неопределённость карьерных траекторий определяют выбор американских учёных и преподавателей за исключением небольшой прослойки, представляющей несколько элитных университетов.

Но агитировать за одного кандидата и параллельно уничтожать другого на страницах научного журнала (пусть и в редакторской колонке) - это какой-то запредельный уровень политизации. Это сложно понять, находясь вне контекста, поэтому просто зафиксируем, как интересный факт.

Стыдная история о прокурорской проверке в РАНХиГС напоминает о той реальности, в которой живет российское академическое сообщество. Можно бесконечно говорить о программах стратегического академического лидерства, поддержке молодых учёных, мегагрантах, привлечении талантливых учёных со всего мира, но именно после таких писем из прокуратуры многие учёные принимают решение уехать за рубеж. Но этот вывод, вроде, и так лежит на поверхности.

Зачем же вообще нужны такие прокурорские проверки, да ещё и в ситуации, когда заведомо известно, что история попадёт в публичное поле? Обратимся к теоретическим подходам, объясняющим устойчивость авторитарных режимов. Известная всем политологам Ханна Арендт в своей работе "Истоки тоталитаризма" выделяет два важнейших признака тоталитарного строя: идеологию и террор. Но разве этого достаточно? Формирование целого ряда авторитарных режимов во второй половине XX века потребовало более четкой концептуализации терминов и их типологии. В результате многие исследователи сошлись в том, что помимо идеологии и террора важным универсальным фактором устойчивости авторитарного режима является достижение приемлемых показателей социально-экономического развития.

Но социально-экономическое развитие в условиях авторитаризма имеет довольно чёткие пределы, так как рано или поздно наступает момент, когда элитные группы, на которые опирается режим, разрастаются и начинают перенаправлять большую часть благ в свою пользу. Кроме того, в эпоху глобализации граждане авторитарных государств могут наблюдать, что в демократиях экономический рост не хуже, а перераспределение богатства даже лучше, чем в их странах. Например, в России авторитарный режим успешно консолидировался на волне экономического роста, вызванного высокими ценами на экспортируемое сырьё. Но экономика в кризисе уже несколько лет, доходы населения падают, а режим, тем не менее, очень даже устойчив. Почему?

Ответ на это вопрос даёт J. Gerschewski в своей статье The three pillars of stability: legitimation, repression, and co-optation in autocratic regimes. Он обосновывает, что в фундаменте стабильности современных авторитарных режимов три столпа: легитимация, репрессии и кооптация. Действительно, для российского режима легитимация посредством выборов играет важнейшую роль, поэтому многие исследователи и описывают его как электоральный авторитаризм. Репрессии и кооптация же совсем не обязательно должны носить массовый характер. Это указатели, которые режим расставляет на распутье: налево пойдешь - коня потеряешь, направо пойдешь - сам погибнешь, прямо пойдёшь - успехов добьёшься. Под кооптацией в данном случае понимается установление и поддержание устойчивых связей и механизмов взаимодействия с лояльными группами. Эта стратегия может быть институционализирована, как конкурс "Лидеры России" или программа президентских грантов для НКО, а может быть спонтанной, как история Игоря Холманских, который будучи работником "Уралвагонзавода" пообещал В. Путину помочь с разгоном митингов, после чего вдруг резко вырос до должности полпреда в Уральском ФО. Это примеры, которые воодушевляют остальных, поддерживают лояльность, но ничего не обещают, так как на всех плюшек не хватит. Репрессии тоже носят сигнальный характер. Это точечные посадки за репосты, за организацию митингов, давление на журналистов и правозащитников. Всех не посадить, да это и не нужно. Главное - показать, чем может закончиться та или иная деятельность. Возможно, эта прокурорская проверка выполняет ту же функцию. Ведь это сигнал академическому сообществу и студентам, что за ними наблюдают, а это значит, нужно следить за собой и быть осторожным. Так что задача выполнена, и уже неважно, что на этот запрос ответит уважаемый ректор РАНХиГС В. Мау.

Возникла интересная дискуссия с подписчиком, поэтому хочу ещё раз обозначить свою позицию.
Я не считаю авторитаризм ни плохим, ни хорошим режимом. Как учёный я не могу давать подобную характеристику. Это просто не входит в задачи науки. Не придёт же в голову арахнологу называть каракурта плохим, потому что тот ядовитый. Точно так же и политический ученый не должен давать подобных оценок, пока он находится в рамках академического дискурса.
А вот в качестве эксперта он может давать рекомендацию типа: "Если встретите такого паучка, не трогайте его, так как это чревато летальным исходом"