Высокая самоуверенность может быть связана с антинаучными взглядами

Раньше поведение людей, находящихся в оппозиции научному консенсусу по какому-то сложному предмету, объяснялось моделью дефицита. Модель дефицита подразумевает дефицит матчасти, заполняемый слухами, мифами и мнением "одного знакомого, который шарит". Раз такое дело, "научных оппозиционеров" с целью возврата в лоно здравого смысла предлагалось обучать.
Попытки обучения не закончились примерно ничем, значит "модель дефицита" к реальности отношения имела мало и нужно было её пересматривать.

Науке в принципе присуще понимание неопределённости окружающего и временности имеющихся концепций, смены научных парадигм и всего прочего, что вы проходили на курсе истории и философии науки.

В общем, стали думать дальше, какой же дефицит имеет место, если проблема не в матчасти. Перебрали культурно-ценностные стереотипы; избирательный отбор информации, соответствующей уже имеющемуся мировоззрению и ряд других параметров. Интересно, что фактор наличия высшего образования не предохранял от впадания в теории заговоров. Понятно, что каждая из этих переменных свой вклад вносила, но в целом ясности о причинах конспирологических взглядов не складывалось.

По всей видимости, на след напали сразу несколько исследовательских групп, т.к. в разных работах были получены сходные результаты.

"Научных оппозиционеров" отличала не только и сколько неважная матчасть, сколько высокая самоуверенность и неспособность замечать пробелы в своих знаниях. У таких людей наблюдалась завышенная оценка собственных компетенций и вытекающая из нее закрытость к новой информации: "зачем мне что-то читать, если и я и так все знаю лучше этих ваших безмозглых экспертов? Вот сейчас на пальцах объясню, как собирали геном вируса!"

Этот феномен сходен с переоценкой своих знаний новичками в профессии, по сравнению с опытными специалистами.

В этом же исследовании было выявлено, как влияли на оценку собственных знаний политическая и религиозная поляризация мнений, причем важной оказалась не принадлежность к конкретной партии или религии, а степень соответствующей поляризации мнений у конкретного человека. Идиотские рассуждения обнаруживались как у либералов, так и у консерваторов.

А вот что делать с самоуверенностью, Лайт с Фернбахом не пояснили. Видимо, сами пока не уверены.

#наука_показала #научпопс
@paragnomen - история безумия в постнеклассическую эпоху

​​Прошу прощения, что долго здесь не писал. Работал над двумя статьями, которые требовали major revision. Пришлось много доработать, а для этого предварительно ещё и поучиться и даже осилить пару учебников. Так что следующие рецензии с требованием major revision будут уже для существенно улучшенных текстов.

Надеюсь, теперь появится время, чтобы быть активнее здесь. А пока немного юмора вам ⬇️ Отрывок из задачки в учебнике по физике:
"Вас похитили студенты-политологи (которые расстроены вашими словами о том, что политология не настоящая наука)..."
#юмор

​​Месяц назад я написал, что сложности классификации политических режимов, особенно авторитарных, кроются в том, что они, хотя и имеют множество общих черт, могут значительно различаться в деталях. Такое положение вещей оставляет большой простор для критики, как подходов, посвящённых изучению режимов, так и политической науки, в целом. Эта тематика на слуху, а неточности операционализации понятий и размытость типологий дают возможность некоторым политологам и комментаторам по-разному характеризовать режимы в странах, исходя из своих предпочтений, а не научной объективности. Особенно забавляет (точнее — огорчает), что не только от "экспертов" в российских СМИ, но и от некоторых людей, называющих себя политологами, я всё чаще слышу термин "Киевский режим". То есть само понятие "режим" уже стало иметь негативную окраску.

Похожую идею встретил в рассуждениях Эдварда Голдринга из Универститета Йорка в блоге на платформе The Loop Европейского консорциума политических исследований. На иллюстрации очень хорошо видно, как по-разному оценивали политический режим в России авторитетные политологи и научные группы. Важно, что оценки эти используют разные методологии, но основаны на количественных данных. Обратите внимание, кстати, что согласно индексу Polity в 90-е в России был авторитаризм, а вот первые шесть лет при Путине — демократия.

Какой вывод? Существующие типологии и методы, наверное, хороши, когда мы хотим сгруппировать страны со схожими режимными характеристиками и дать им приближенную оценку. Но на этом, видимо, почти всё. Дальше идут детали, которых очень много. И именно они дают возможность адекватно описывать, как сами режимы, так и динамику политических изменений.

Что касается сравнительных исследований, то здесь кроется потенциал для разработки новых подходов. И касается это не только типологий режимов. Например, когда речь заходит об индикаторах, характеризующих качество публичного управления, здесь наблюдается похожая ситуация: высокая корреляция между разными показателями на уровне межстрановых сравнений и низкая (а иногда даже отрицательная) в случаях с лонгитюдными исследованиями конкретных стран (1).
#методология

(1) Marta Kołczyńska & Paul-Christian Bürkner (2021) Marketplace of indicators: inconsistencies between country trends of measures of the rule of law, Political Research Exchange, 3:1, DOI: 10.1080/2474736X.2021.1989984

Хоть и с опозданием, но очень хочу написать о том, что вселяет в меня оптимизм в связи с началом нового учебного года. Когда пару лет назад я радовался появлению Свободного университета, честно говоря не думал, что он так быстро соберет внушительную аудиторию слушателей и будет предлагать не только отдельные курсы, но и целые программы. Однако перспективы гражданского просвещения я связываю и с тем, что это практически бескрайнее поле здоровой конкуренции и сотрудничества.

К сожалению, реальность такова, что даже в Москве и Петербурге нет ни одного университета, где можно получить полноценное качественное образование в области политических и смежных наук. По крайней мере, в том виде, как я себе его представляю. Где-то неплохо преподают политическую философию и теорию, но проваливаются в методах. Где-то, наоборот, хорошо обучают методам исследования и анализа, но упускают важные фундаментальные аспекты. В большинстве же случаев плохо и с первым, и со вторым. Так происходит по множеству причин: от недостатка квалифицированных ученых и преподавателей до идеологического давления административной вертикали в государственных вузах, — но это тема для отдельной серии постов.

Этот же пост об образовательных инициативах моих коллег, со многими из которых я знаком лично. И это тот ресурс, который можно использовать, чтобы восполнить пробелы в образовании или просто расширить свои знания в области общественных наук. Набор на некоторые из них уже закончен (да, я слоупок), и по отзывам коллег группы набрались очень быстро. Но если кто-то заинтересуется, то следите. Очень надеюсь, что эти инициативы станут долгосрочными, а также появится много новых — возможности, а главное, и запрос точно есть.

Новая школа политических наук — независимый образовательный онлайн-проект для всех, кто хочет понять, как устроена политика: внутренняя и международная, в демократиях и авторитарных режимах.

Курс по современной социологической теории «Сети, системы, поля, миры» от Андрея Герасимова, автора канала @structurestrikesback

Курс по политической философии Нового времени от Сергея Коретко, автора канала @leftconservativenotes (здесь набор в группу еще идет)

Курс по антикоррупции в вузах от Лаборатории университетской прозрачности (заявки принимаются до 07.10) — не совсем политологический, но думаю, что аудитории моего канала тоже может быть интересен.
#ресурсыполитолога

— Мне понадобятся большие пушки. У вас есть доступ к армейскому оружию?
— Мы, считай, сами армия.
"Робокоп" (реж. П. Верховен, 1987 г.)

В целом, умение правильно делегировать некоторые функции публичного управления негосударственным институтам и структурам считается одним из признаков качественного управления (good governance). Это логично, ведь есть проблемы, которые общество способно самостоятельно разрешать намного эффективнее, чем неповоротливые бюрократии или имеющие разнонаправленные интересы политики. Спектр таких делегируемых задач может быть сколь угодно широк: от помощи бездомным до защиты окружающей среды и соуправления общими ресурсами. Инфраструктура гражданского общества, профессиональные компетенции активистов, ресурсы отраслевых объединений дают возможность оперативнее, качественнее и дешевле для налогоплательщиков решать множество общественных проблем.

В принципе, возможно и делегирование силовых функций. Но такие политические стратегии могут работать только в среде с качественными институтами, которые регулируют деятельность негосударственных структур, следят за прозрачностью расходования средств налогоплательщиков, осуществляют арбитраж и т.д. В среде же со слабыми институтами делегированные функции уже могут не вернуться обратно государственным органам. Более того, высока вероятность, что в отсутствие сильных институциональных ограничений эти практики могут распространиться на изначально не оговоренные области, обрасти дополнительным "инструментарием" и приобрести новое содержание, — в общем полностью выйти из-под контроля.

Кажется, мы неправильно расставляли акценты в произведениях киберпанка. Мы считали, что главную угрозу несут технологии. А оказалось, что технологии имеют свойство быстро дешеветь, быть доступными, и их применение в достаточной степени амбивалентно. Зато корпоративный авторитаризм, который лейтмотивом проходит через весь киберпанк, оказался самым настоящим современным левиафаном. В нашем случае, правда, сначала произошел захват государства элитами, а потом их перерождение в корпорацию, но сути дела это не меняет. Корпоративизация авторитарных элит сопровождалась эрозией государства и институтов. Без ослабления институтов захват и корпоративизация государства были бы невозможны. Но есть и обратный эффект: в какой-то момент диффузия внутрикорпоративных практик стала вызывать порчу всех (sic!) общественных институтов.

Так что появление ЧПО (частных правоохранительных органов) и, возможно, даже частного суда — дело времени. А с ними появятся и новые "правовые" нормы. Как показывает практика, при активной поддержке части общества и молчаливом согласии большинства такие процессы происходят очень быстро.
#публичноеуправление

В комментариях к последнему посту был вопрос о молчаливом согласии большинства. Модели рационального выбора, на мой взгляд, хорошо объясняют как и почему так происходит на индивидуальном уровне. Это не научная статья, а пост в ТГ, поэтому для простоты описания я сейчас откину возможные методологические надстройки к этим моделям. Например, я не учитываю пока влияние нерациональных факторов и переменных коллективного действия, так как они в данном случае лишь могут повысить объяснительную способность моделей, но не противоречат общей логике. Кроме того, в научной статье это все описывалось бы с использованием математического аппарата теории игр. Для широкой аудитории моих подписчиков обойдемся тоже пока без этого.

Каждый человек в определенный момент времени принимает решения, исходя из своего понимания выгод и издержек, которые связаны с тем или иным действием. Когда в 2011 году появилась критическая масса людей, осознавших, что элиты окончательно сломали институт выборов, на индивидуальном уровне выход на митинг не нес практически никаких угроз. Именно поэтому митинги были достаточно массовыми. Ответной стратегией элит стала максимизация рисков. С тех пор издержки, связанные с реализацией своего конституционного права, выросли до вероятности получить дубинкой по голове и подвергнуться административному или даже уголовному преследованию. В результате очевидные выгоды от протеста против авторитарных элит компенсируются резко выросшими издержками.

Но в таких моделях важнейшую роль играет еще один фактор — информационная асимметрия. Именно поэтому еще одной стратегией элит стало создание такой асимметрии, чтобы выгоды от протеста были неочевидны, а риски казались более высокими. Для этого постепенно уничтожалась журналистика, а информационный фон заполнялся пропагандой. На данный момент институт свободы слова практически уничтожен, а концентрация лжи и пропаганды достигла чудовищных масштабов. Кроме того, есть и более сфокусированные сигналы, призванные увеличить информационную асимметрию. Например, активное продвижение сильно искаженных результатов соцопросов или информации о всего 1% проценте мобилизуемых от общего числа находящихся в резерве.

Что получается в итоге? Доминирующая в обществе позиция "не все так однозначно" возникает как итог создаваемой авторитарной элитой информационной асимметрии. Но даже среди тех, кто имеет возможность строить картину мира на основе альтернативных источников информации, факторы выгод и рисков очень сильно искажены. На индивидуальном уровне многие видят высокие риски участия в протесте и при этом практически никаких потенциальных выгод. Более рационально сбежать или сидеть тихо, надеясь на высокие шансы не попасть в тот самый 1%. Вот так и возникает то самое большинство, молчаливым согласием которого так успешно пользуются авторитарные элиты.
#теорияигр

Кажется, что основная критика рациональных моделей в общественных науках сложилась в контексте исследований, направленных на изучение нерациональных аспектов поведения: ценностей, эмоций, ситуативной логики и т.д. Их основные результаты обычно демонстрируют, какую долю отклонений от рационального поведения могут объяснить те или иные факторы. Я не раз касался этой темы в канале, например, когда писал о конкретных исследованиях или научных дискуссиях, в целом.

Полагаю, что популярность этих подходов произрастает из их методической разработанности и доступности: собрали данные, построили регрессию или провели эксперимент, нашли объяснения вариациям, — отличный результат, который проще опубликовать в журнале. Но есть и еще целый пласт критики теории рационального выбора, который пока остается вне широкой дискуссии. Андрей Герасимов справедливо замечает, что сторонники рациональных моделей вынуждены постоянно подпирать свои теории различными костылями вместо того, чтобы "сшить" их с какой-то моделью социальной структуры. Полностью согласен с коллегой, тем более что частично моя текущая работа фокусируется и на этой проблеме.

Это сложная задача, и вот почему. Представьте, что мы хотим объяснить с рациональных позиций, почему вдруг возник массовый протест в Дагестане. В простой теоретической модели можно предположить, что это обусловлено информационной асимметрией. Например, в большинстве других регионов мобилизуемые исходят из следующей информации: (a) за уклонение от повесток грозит уголовное преследование; (b) потери российской армии менее 6000 человек; (c) з/п мобилизованного от 200 тысяч рублей в месяц. Какую дилемму в таком случае разрешает индивид? Уголовное преследование за отказ или 200 тысяч в месяц с низкой вероятностью погибнуть. Выбор очевиден. В Дагестане же было много участников "операции" и до мобилизации, в связи чем, вероятно, у индивидов другие ощущения относительно (b). И это может оказывать значительное влияние на решение дилеммы на индивидуальном уровне. Описывая это мы как раз и будем подпирать модель множеством костылей, объясняющих социальную реальность в данном конкретном случае. То есть на универсальность такой подход точно претендовать не будет.

Дальше больше. Почему нет протестов в регионах, где тоже высокая вероятность другого восприятия (b)? И здесь мы опять упираемся в проблему социальной реальности. Можно предположить, что в других регионах нет инфраструктуры коллективного действия — устойчивых сетей горизонтальных связей. В то время как Дагестане, где "все друг другу родственники", такая инфраструктура есть. И работать она может в обе стороны. Поэтому Дагестан и электоральный султанат, и протестный регион в одном флаконе, — все зависит от ситуации, то есть изменяющейся социальной реальности.

Эту критику можно масштабировать на любую онтологию в общественных науках, где в основе лежит ТРВ. И разрешить эти противоречия представляется мне очень интересной и невероятно сложной научной задачей. #методология #теорияигр #сетевойподход

​​Вот уже несколько месяцев я наблюдаю, как один из моих американских студентов активно поддерживает Россию в происходящих событиях. Это, может, и не было бы так удивительно, если бы не один факт, — он левый активист, топящий за Берни Сандерса и регулярно цитирующий Маркса и Ленина. Я не специалист по идеологиям, но это сочетание показалось мне парадоксальным. Когда я решил поинтересоваться о его позиции лично, то полученный ответ еще больше всё запутал. Оказалось, что в этом конкретном вопросе он ориентируется на источники правого консервативного толка, которые почти во всех остальных аспектах кардинально противоречат его политическим ориентациям. Важно, что он не один такой. Судя по комментариям к его постам, это большое сообщество, представляющее географию от Калифорнии через Европу до Индостана.

В общем, я по-дилетантски предположил, что западные левые и правые радикалы конфликтуют во внутренних делах, но сходятся в вопросах внешней политики и глобального мироустройства. Поискал исследования на этот счет, пару раз поинтересовался у коллег, но внятного ответа тоже так и не получил. В принципе, я уже привык к таким регулярным постам, которые появляются у меня в ленте, и перестал интересоваться этим вопросом. Но на днях просматривая свои фотоархивы вдруг обнаружил кое-что интересное именно в этом контексте.

На фотографиях пикет левых активистов из LaRouche movement в Монреале в 2014 году. Я тогда принимал участие в Конгрессе Международной ассоциации политической науки и наткнулся на них гуляя по городу. В общем, вопрос опять актуален. Может, кто-то из подписчиков объяснит как-то этот феномен?

​​На днях Д. Трамп объявил о намерении принять участие в следующих президентских выборах. А тем временем в The Washington Post появился интересный материал о его влиянии на голосование избирателей на прошедших парламентских выборах. Оказалось, что кандидаты, которых Д. Трамп публично поддержал, получили голосов меньше, чем им давала прогнозная модель Cook Partisan Voting Index. На иллюстрации эти кандидаты обозначены оранжевыми точками: чем больше расстояние от пунктирной линии в сторону правого нижнего угла, тем больше отрицательное отклонение от ожиданий.

Не стоит, конечно, сразу делать громкие выводы. Как обычно, это скорее дополнительная информация для понимания. Важно, например, что речь здесь идет о тех округах, где традиционно есть сильная конкуренция между республиканцами и демократами (swing districts). При этом разница действительно впечатляющая: поддержанные Д. Трампом кандидаты недобрали в среднем пять пунктов, а те, кого он обошёл вниманием, наоборот, получили на 2.2 пункта больше прогнозируемого. Интересно и то, что в округах, где республиканцы не имеют серьезной конкуренции, поддержка Д. Трапа принесла кандидатам дополнительные 1,52%.

В этом противоречии кроется сложная задача для политтехнологов. Д. Трамп очень популярен среди республиканских избирателей, и поэтому имеет хорошие шансы снова выиграть праймериз. Но при этом его антирейтинг среди неопределившихся скорее всего негативно скажется на результатах голосования в конкурентных округах (штатах). А ведь именно от них зависит победа на президентских выборах.

Наконец, не могу не сказать и несколько слов о самой модели ожиданий, которая представлена в этом материале. Результаты американских выборов действительно очень сложно предсказывать, поэтому среди американских политологов эта проблематика очень популярна. Я уже как-то писал о том, что разработано и апробировано множество разных подходов: от простой экстраполяции результатов предыдущих выборов до сложных регрессионных моделей, методологическую основу которых составляет теория ретроспективного голосования (1). Есть и совсем нетривиальные. Я, например, как-то рассказывал здесь об одной, в которой используется модель Изинга, применяемая в физике для описания намагничивания материалов (2).

Модель Cook Partisan Voting Index, которая представлена в заметке The Washington Post, в этом отношении довольно проста, так как в первую очередь учитывает наблюдаемые устойчивые уровни поддержки кандидатов в избирательных округах. Возможно, поэтому она демонстрирует небольшие отклонения от прогнозов в неконкурентных округах и большой разброс в конкурентных. К примеру, в последних динамика макроэкономических индикаторов может лучше объяснять поведение избирателей в сравнении с политическими ориентациями или поддержкой кандидатов тем или иным политиком. #выборы #методология

(1) Lewis-Beck, M. S., & Rice, T. W. (1984). Forecasting Presidential Elections: A Comparison of Naïve Models. Political Behavior, 6, 9−21.
(2) Siegenfeld, A.F., Bar-Yam, Y. Negative representation and instability in democratic elections. Nat. Phys. 16, 186–190 (2020). DOI: 10.1038/s41567-019-0739-6

Вчера, кстати, был Всемирный день философии, учрежденный ЮНЕСКО. Понятно, что многим сейчас не до таких праздников, но для политологии философия науки и политическая философия — важные элементы фундамента.

В России есть сильные научные школы в области философии, но они сконцентрированы в нескольких ведущих центрах. Поэтому доступ к качественному образованию по этому направлению есть далеко не у всех. Я уже неоднократно писал, что очень рад частным образовательным инициативам и с большой радостью их поддерживаю.

Сергей Коретко, автор канала Записки левого консерватора @leftconservativenotes набирает группу для дистанционного курса "Философия до XX века". Подробную информацию об авторе, программе курса и деталях можно найти здесь. Записаться можно до 20 ноября включительно.
#ресурсыполитолога

Кубок мира в Катаре помимо самого футбола наполнен и множеством разных политических контекстов. С профессиональной точки зрения меня "зацепило", как перед стартом первого матча с англичанами игроки сборной Ирана хором промолчали национальный гимн своей страны. Таким образом они попытались выразить свою поддержку протестному движению, которое не замолкает в стране уже более двух месяцев. Могла бы что-то подобное совершить российская команда? Ответ, думаю, для нас всех очевиден, и у меня в этой связи есть пара тезисов (гипотез).

Во-первых, российские элиты много лет убеждали всех, что чуть ли не любое публичное действие или высказывание носит политический характер просто по причине своей публичности. Возможно, свою роль в этом сыграл распространенный миф о том, что в России есть общественный договор, по которому граждане не вмешиваются в политику в обмен на экономический рост. Отталкиваясь от него элиты постепенно расширяли сферу "политического", чтобы сузить пространство для дискуссий. Хотя на самом деле не всякая публичная деятельность может однозначно трактоваться как политическая. Например, наблюдение на выборах и борьба за их качество, защита свободы слова и собраний, расследование коррупции и т.д. — это гражданские действия, а не политические.

Во-вторых, я бы оспорил популярное мнение о том, что российское общество атомизировано. Если бы оно было таковым, то практически любые коллективные действия были бы невозможны. А примеров таких действий довольно много. Здесь на первый план выходят различные идентичности, которые могут объединять группы людей или, наоборот, противопоставлять их друг другу. И если относительно тезиса, высказанного в предыдущем абзаце, можно сказать, что по гражданской идентичности общество действительно атомизировано, то по некоторым другим основаниям есть довольно высокий уровень сплоченности.

Так что я бы сказал, что современное российское общество — это общество разрозненных сетей разного уровня связанности. Внутри этих сетей могут довольно быстро и эффективно организовываться коллективные действия: от локальных протестов до сбора гуманитарной помощи. Проблема в отсутствии достаточного количества посредников (брокеров), которые были бы включены одновременно в разные сети и могли бы тем самым связывать их. А учитывая, что сети связываются на основе разделяемых индивидами идентичностей (в теории сетей — гомофилии), именно этот фактор может быть ключевым. Возможно поэтому противники антиковидных локдаунов, болельщики, выступающие против введения FanID и участники протестных митингов защищают одни и те же права и свободы, но при этом вряд ли объединятся в обозримом будущем.
#сетевойподход

Мне задают вопросы о забастовке курьеров Яндекс.Еды. Многие удивлены тем, что курьеры в отличие от многих других представителей прекариата смогли самоорганизоваться. А на мой взгляд, всё очень даже логично. Первый объясняющий фактор лежит на поверхности. Я уже много раз упоминал в разных контекстах, что для коллективного действия важна инфраструктура горизонтальной коммуникации и координации. В сообществе курьеров она в достаточной степени устойчива и обеспечивает поддержание плотных связей: рабочие чаты, общение в ожидании заказов и т.д. Символы коллективной идентичности в свою очередь усиливают возможности установления и поддержания связей. Человек в фирменной одежде и с коробом за плечами сразу воспринимается как свой, что резко повышает вероятность разговориться и обменяться честными мнениями о жизни и работодателе даже с незнакомым коллегой.

Но есть и второй фактор, который я пока сформулирую в виде гипотезы, так как не видел исследований на этот счет. Вероятно, курьеры считают, что обладают значительной переговорной силой (bargaining power). Яндекс.Еда для них далеко не единственный потенциальный работодатель, и, следовательно, они могут использовать преимущества достаточно конкурентного рынка неквалифицированного труда, сложившегося в крупных российских городах.

В этом контексте примечательна и дискуссия, возникшая вокруг моего предыдущего поста. В России государство — крупнейший работодатель, а нередко и монопсонист на рынке труда. Иногда напрямую (бюджетники, сотрудники компаний с государственным участием, работники госкорпораций и т.д.), иногда опосредованно как главный или единственный заказчик/покупатель. Таким образом, защита гражданских прав рассматривается индивидами как противостояние не с политическими элитами, а с единственным возможным работодателем. И в условиях монопсонии на рынке труда большинство граждан России обладают ничтожной переговорной силой.

Поэтому и российские футболисты не возьмут пример с иранских: здесь в России налогоплательщики платят им такую зарплату, какую они никогда не получили бы играя в Европе. Среди спортсменов есть множество противников происходящего, но они предпочитают молчать, так как подавляющее большинство имеет лишь один источник дохода — деньги налогоплательщиков. Обратите внимание, что свою публичную позицию обозначили, например, теннисисты, которые не зависят от бюджета.

Добавлю, что акцент на факторе захваченного авторитарными элитами государства как монопсонии мне кажется более справедливым, чем распространенный в подобных дискуссиях тезис о прекаризации российского общества. Да, второе имеет место, но наклеивание этого ярлыка чуть ли не на все социальные группы лишь размывает понимание феномена и практически ничего не объясняет в политическом смысле.

​​Поздравляю всех с наступающим новым годом!

Итогов прошедшего здесь не будет. И так всё ясно. О серьезном буду писать уже в следующем. А пока старый мем, чтобы хоть чуть улыбнуться и перевернуть страницу с подобием улыбки.

На прошлой неделе несколько раз пришлось разъяснять коллегам и журналистам, как интерпретировать результаты опросов общественного мнения в современной России. Про это уже много сказано специалистами, но выскажу еще несколько своих тезисов.

Большинство людей смотрят в первую очередь на графики и диаграммы, немногие читают отчеты полностью и почти никто не копается в методиках. В результате я наблюдаю сильно искаженное восприятие результатов опросов, особенно в наиболее чувствительных тематиках, связанных с оценками текущей ситуации и отношением граждан к боевым действиям.

Первое и самое главное — огромное количество отказов от интервью или прерванных интервью. Стоит в этом отношении похвалить, например, Russian Field, которые не стесняются указывать что в разных волнах их опросов доля успешных интервью составляет менее 10% (в последней волне — 5,5% успешных). Полагаю, что у остальных дела обстоят не лучше. Что это значит? Что все представленные графики и диаграммы показывают ответы лишь малой части респондентов из тех, к кому обращались интервьюеры.

Многих вводит в заблуждение тот факт, что исследования сопровождаются утверждением о репрезентативности выборки. Да, они могут быть репрезентативными по социально-демографическим параметрам, но при такой доле отказов их репрезентативность относительно реальных позиций внутри генеральной совокупности всё равно стремится к нулю.

Вообще-то в социологии есть методические приемы, которые позволяют обходить эти препятствия в исследовательских дизайнах. Например, можно использовать списочные эксперименты или комбинационные эксперименты (conjoint experiments). Это требует более высокой квалификации исследователей и больших ресурсов, но совершенно точно такие подходы будут давать более релевантную картину.

Подчеркну, что я ни в коем случае не хочу обесценивать работу тех, кто проводит эти опросы. Они нужны, и это очень важная работа. Но всё-таки хочется, чтобы люди умели читать результаты, а сами исследователи думали над тем, как сделать свою работу лучше. И добавлю, что стоит в этом отношении больше внимания уделять качественным (в смысле — не только количественным) исследованиям. Например, меня без преувеличения восхищает работа, которую выполняют коллеги из Лаборатории публичной социологии @publicsociologylaboratory. Обратите внимание на их отчет, опубликованный по результатам качественных интервью с россиянами в феврале-июне 2022г.