В исследованиях социальных сетей большое внимание уделяется тому, как в них организуется коллективное действие. Время от времени здесь я тоже обращаюсь к этой теме и, например, писал немного о ней в контексте социальных медиа и сетей в офлайн. Кажется удивительным, но в фокус подобных исследований редко попадают элитные сети. Хотя представители элит тоже часто организуют коалиции и сотрудничают борясь за властные ресурсы или лоббируя политические решения. В статье, опубликованной в престижном American Political Science Review, учёные предлагают оригинальную модель анализа коллективных действий во внутриэлитных сетях и тестируют её на примере политического переворота в Гаити (1).
Как и почему взаимодействуют элитные группы, когда они организуют переворот? В более широком смысле, к примеру, Аджемоглу и Робинсон объясняют, что у элит, инициирующих откат от демократии, есть значимые экономические стимулы (2). Авторы статьи идут дальше и дополняют предложенную нобелевскими лауреатами теорию моделью, которая используется для выявления ключевых акторов во внутриэлитных сетях (3). Стоит отметить, что в этом заключается важный методологический вклад. Ранее я упоминал, что сетевой анализ в общественных науках дает широкие возможности для эксплоративных исследований, но его объяснительная сила в обосновании причинно-следственных связей (causal inference) явно недостаточна. В этом отношении синтез сетевого подхода и теории игр даёт интересные результаты.
Авторы рассматривают экономические цели граждан и элит, которые имеют бизнес-интересы, как противоречащие друг другу. Граждане заинтересованы в том, чтобы рынки были конкурентными, в то время как элиты, наоборот, нуждаются в преференциях для своего бизнеса и барьерах для потенциальных конкурентов. И если в условиях демократии вероятность того, что экономическая политика будет отвечать интересам граждан, довольно высока, то элита предпочитает устроить переворот и поддержав диктатора получить инструменты для монополизации рынков. Проведенный анализ показывает, что участники переворота 1991 года в Гаити распределены по всей сети (верхняя часть рисунка), однако распределение центральностей (нижняя часть рисунка) имеет скос вправо, особенно для тех, кто поддержал переворот и имеет бизнес, импортирующий товары в страну. То есть, чем выше показатель центральности для конкретного узла, тем больше вероятность, что представитель элиты способствовал перевороту. Авторы используют множество контрольных переменных, и оказывается, что корреляция между центральностью и участием в перевороте очень устойчива. А самое интересное, что после переворота во всех временных периодах на рынке в Гаити наблюдается стабильный рост цен на товары, импортируемые поддержавшими переворот элитами. Таким образом, элиты могут использовать свой социальный капитал для организации переворота с тем, чтобы номинировать диктатора, который обеспечивает реализацию выгодной элитам экономической политики.
#методология #сетевойподход #теорияигр
(1) Naidu, S., Robinson, J., Young, L. (2021). Social Origins of Dictatorships: Elite Networks and Political Transitions in Haiti. American Political Science Review, 115(3), 900-916. doi:10.1017/S0003055421000289
(2) Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge: Cambridge University Press.
(3) Ballester, C., Calvó-Armengol, A., Zenou, Y. (2006). Who’s Who in Networks. Wanted: The Key Player. Econometrica 74 (5): 1403–17.10.1111/j.1468-0262.2006.00709.x
Как и почему взаимодействуют элитные группы, когда они организуют переворот? В более широком смысле, к примеру, Аджемоглу и Робинсон объясняют, что у элит, инициирующих откат от демократии, есть значимые экономические стимулы (2). Авторы статьи идут дальше и дополняют предложенную нобелевскими лауреатами теорию моделью, которая используется для выявления ключевых акторов во внутриэлитных сетях (3). Стоит отметить, что в этом заключается важный методологический вклад. Ранее я упоминал, что сетевой анализ в общественных науках дает широкие возможности для эксплоративных исследований, но его объяснительная сила в обосновании причинно-следственных связей (causal inference) явно недостаточна. В этом отношении синтез сетевого подхода и теории игр даёт интересные результаты.
Авторы рассматривают экономические цели граждан и элит, которые имеют бизнес-интересы, как противоречащие друг другу. Граждане заинтересованы в том, чтобы рынки были конкурентными, в то время как элиты, наоборот, нуждаются в преференциях для своего бизнеса и барьерах для потенциальных конкурентов. И если в условиях демократии вероятность того, что экономическая политика будет отвечать интересам граждан, довольно высока, то элита предпочитает устроить переворот и поддержав диктатора получить инструменты для монополизации рынков. Проведенный анализ показывает, что участники переворота 1991 года в Гаити распределены по всей сети (верхняя часть рисунка), однако распределение центральностей (нижняя часть рисунка) имеет скос вправо, особенно для тех, кто поддержал переворот и имеет бизнес, импортирующий товары в страну. То есть, чем выше показатель центральности для конкретного узла, тем больше вероятность, что представитель элиты способствовал перевороту. Авторы используют множество контрольных переменных, и оказывается, что корреляция между центральностью и участием в перевороте очень устойчива. А самое интересное, что после переворота во всех временных периодах на рынке в Гаити наблюдается стабильный рост цен на товары, импортируемые поддержавшими переворот элитами. Таким образом, элиты могут использовать свой социальный капитал для организации переворота с тем, чтобы номинировать диктатора, который обеспечивает реализацию выгодной элитам экономической политики.
#методология #сетевойподход #теорияигр
(1) Naidu, S., Robinson, J., Young, L. (2021). Social Origins of Dictatorships: Elite Networks and Political Transitions in Haiti. American Political Science Review, 115(3), 900-916. doi:10.1017/S0003055421000289
(2) Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge: Cambridge University Press.
(3) Ballester, C., Calvó-Armengol, A., Zenou, Y. (2006). Who’s Who in Networks. Wanted: The Key Player. Econometrica 74 (5): 1403–17.10.1111/j.1468-0262.2006.00709.x
Уважаемый Дмитрий Прокофьев оперативно отреагировал на мой пост 👆 и очень точно уловил логику авторитарных элит. Действительно, похоже, что наблюдаемый нами захват государства политической элитой и консолидация авторитарного режима тоже обусловлены экономическими стимулами самой элиты. В этом отношении я хотел бы предложить гипотезу, которая обосновывается двумя предпосылками.
Во-первых, российская политическая элита ориентирована на извлечение ренты. Это утверждение не ново и подкреплено целым рядом исследований. И если первоначально это была рента, основным источником которой были природные ресурсы, то с разрастанием элиты постепенно сложилась целая система экстрактивных институтов. Для обеспечения лояльности нижних слоев элиты и поддержания устойчивости режима рента перераспределяется посредством государственного и муниципального заказа, множества учреждаемых государством НКО (в форме АНО, фондов и госкорпораций) и других инструментов (например, системы "Платон").
Во-вторых, основным механизмом организации элитной структуры и доступа к ренте стала многоуровневая сеть неформальных социальных связей, сочетающая горизонтальные и вертикальные (патронажные) отношения. То есть в отличие от гаитянской структуры из предыдущего поста, которая сформирована семейными связями бизнес-элит, в России это гибридная неопатримониальная сеть, включающая в себя помимо семейных ещё и патрон-клиентские связи. Сшивают эту сеть экономические стимулы доступа к ренте в обмен на лояльность и поддержку режима. Частный бизнес может получать свой кусок ренты и напрямую от потребителей - так же, как в упомянутом выше случае, через искусственное ограничение конкуренции, например, под лозунгами импортозамещения.
А теперь сама гипотеза. Устойчивость конструкции осуществляется посредством центрального механизма, который я бы назвал "патронажным коленвалом". В нём есть двигающиеся части, обеспечивающие регулярную горизонтальную ротацию элит для поддержания их в тонусе, а также для создания видимости изменений. И в нём есть неподвижные части - ключевые акторы (брокеры), формирующие вертикальную ось многоуровневых патрон-клиентских отношений и крепко связывающие её с остальными политическими и бизнес-элитами на горизонтальном уровне. "Смазывают" эту громоздкую структуру стимулы доступа к ренте и её распределения на основе внутриэлитных соглашений и при горизонтальной ротации "варягам" важно занять правильные позиции. Сложная ситуация с заменой губернатора в Хабаровском крае, кстати, неплохо иллюстрирует эту метафору.
Ещё раз подчеркну, что это лишь предположение, требующее эмпирической проверки, и к тому же сформулированное пока "на коленке" для поста в канале. Но задача по выявлению ключевых акторов этой многоуровневой неопатримониальной сети посредством сетевого анализа вполне реальна. А расширив эту модель с помощью теории игр и включив в нее стимулы доступа к ренте можно объяснить, почему российский авторитарный режим на самом деле довольно устойчив, так как опирается на очень широкий круг акторов, включающих политические, административные и бизнес-элиты на всех уровнях до самого низа. #методология #публичноеуправление #сетевойподход
Во-первых, российская политическая элита ориентирована на извлечение ренты. Это утверждение не ново и подкреплено целым рядом исследований. И если первоначально это была рента, основным источником которой были природные ресурсы, то с разрастанием элиты постепенно сложилась целая система экстрактивных институтов. Для обеспечения лояльности нижних слоев элиты и поддержания устойчивости режима рента перераспределяется посредством государственного и муниципального заказа, множества учреждаемых государством НКО (в форме АНО, фондов и госкорпораций) и других инструментов (например, системы "Платон").
Во-вторых, основным механизмом организации элитной структуры и доступа к ренте стала многоуровневая сеть неформальных социальных связей, сочетающая горизонтальные и вертикальные (патронажные) отношения. То есть в отличие от гаитянской структуры из предыдущего поста, которая сформирована семейными связями бизнес-элит, в России это гибридная неопатримониальная сеть, включающая в себя помимо семейных ещё и патрон-клиентские связи. Сшивают эту сеть экономические стимулы доступа к ренте в обмен на лояльность и поддержку режима. Частный бизнес может получать свой кусок ренты и напрямую от потребителей - так же, как в упомянутом выше случае, через искусственное ограничение конкуренции, например, под лозунгами импортозамещения.
А теперь сама гипотеза. Устойчивость конструкции осуществляется посредством центрального механизма, который я бы назвал "патронажным коленвалом". В нём есть двигающиеся части, обеспечивающие регулярную горизонтальную ротацию элит для поддержания их в тонусе, а также для создания видимости изменений. И в нём есть неподвижные части - ключевые акторы (брокеры), формирующие вертикальную ось многоуровневых патрон-клиентских отношений и крепко связывающие её с остальными политическими и бизнес-элитами на горизонтальном уровне. "Смазывают" эту громоздкую структуру стимулы доступа к ренте и её распределения на основе внутриэлитных соглашений и при горизонтальной ротации "варягам" важно занять правильные позиции. Сложная ситуация с заменой губернатора в Хабаровском крае, кстати, неплохо иллюстрирует эту метафору.
Ещё раз подчеркну, что это лишь предположение, требующее эмпирической проверки, и к тому же сформулированное пока "на коленке" для поста в канале. Но задача по выявлению ключевых акторов этой многоуровневой неопатримониальной сети посредством сетевого анализа вполне реальна. А расширив эту модель с помощью теории игр и включив в нее стимулы доступа к ренте можно объяснить, почему российский авторитарный режим на самом деле довольно устойчив, так как опирается на очень широкий круг акторов, включающих политические, административные и бизнес-элиты на всех уровнях до самого низа. #методология #публичноеуправление #сетевойподход
Telegram
Деньги и песец
К предыдущему репосту -
https://yangx.top/politscience/290
Ещё раз. Главное. Что нужно знать о «переворотах»
Как и почему взаимодействуют элитные группы, когда они организуют переворот?
1. У элит, инициирующих откат от демократии, есть значимые экономические…
https://yangx.top/politscience/290
Ещё раз. Главное. Что нужно знать о «переворотах»
Как и почему взаимодействуют элитные группы, когда они организуют переворот?
1. У элит, инициирующих откат от демократии, есть значимые экономические…
Боюсь, что следующей целью в борьбе со свободой слова после журналистики станет академическая наука. Нормы управления посредством права имеют особенность выходить за рамки задач, для которых были созданы. И вполне вероятна ситуация, когда они будут применяться против "нежелательной науки". Особенно угроза реальна для журналов в области общественных наук, так как научные издания тоже регулируются законом "О СМИ" во всех его редакциях и всеми взаимосвязанными нормами.
Совсем недавно, например, я рецензировал рукопись статьи, где автор упоминал Фонд Борьбы с Кормлением. А ссылки на материалы из СМИ, попавших в разнообразные списки "иноагентов", вообще регулярно появляются в академических текстах по политический науке. Теперь же это превращается в какое-то минное поле: авторам и редакторам нужно будет следить за тем, как бы не упомянуть СМИ или организацию в тексте без ссылки на то, что они в одном из этих списков. Проколоться здесь будет несложно, так что многие журналы будут в группе риска. А избирательное применение норм может стать инструментом давления на редакции журналов: мол, не публикуйте "неправильные" статьи, а то накатаем на вас жалобу в Роскомнадзор. И на примере борьбы с исторической наукой мы знаем, какая политология и социология будут считаться неправильными.
#политология #управлениенаукой
Совсем недавно, например, я рецензировал рукопись статьи, где автор упоминал Фонд Борьбы с Кормлением. А ссылки на материалы из СМИ, попавших в разнообразные списки "иноагентов", вообще регулярно появляются в академических текстах по политический науке. Теперь же это превращается в какое-то минное поле: авторам и редакторам нужно будет следить за тем, как бы не упомянуть СМИ или организацию в тексте без ссылки на то, что они в одном из этих списков. Проколоться здесь будет несложно, так что многие журналы будут в группе риска. А избирательное применение норм может стать инструментом давления на редакции журналов: мол, не публикуйте "неправильные" статьи, а то накатаем на вас жалобу в Роскомнадзор. И на примере борьбы с исторической наукой мы знаем, какая политология и социология будут считаться неправильными.
#политология #управлениенаукой
Telegram
Политический ученый
Rule by law против rule of law.
Одним из ключевых критериев качества публичного управления считается соблюдение принципа верховенства права (rule of law). Это важнейший институт, определяющий правила, по которым функционируют общество и государство. Если…
Одним из ключевых критериев качества публичного управления считается соблюдение принципа верховенства права (rule of law). Это важнейший институт, определяющий правила, по которым функционируют общество и государство. Если…
Она думает, что папаша её учёный. И про нас он ей насвистел, что мы тоже учёные. Смотри не расколись!
"Джентльмены удачи" (реж. А. Серый, 1971 г.)
Уже вторую неделю в научно-образовательном сегменте Телеграма бурлит обсуждение нового рейтинга университетов Times Higher Education, в котором ряд российских ВУЗов добился "выдающихся" результатов. Если кратко, то лидерами по цитируемости в России оказались не МГУ, ВШЭ или СПбГУ, а несколько совсем неочевидных в этом отношении вузов. Особенно в комментариях сообщества досталось занявшему первое место Донскому государственному техническому университету (ДГТУ). Я же считаю, что это хороший пример для разбора в рамках такой междисциплинарной области, как оценивание политик и программ (policy evaluation).
Во-первых, обратим внимание на целеполагание. Если в качестве ключевого индикатора на каждом углу декларировалось вхождение в рейтинги, то и университетские администраторы действовали в этой логике. Руководящие и регулирующие документы задают стимулы, поэтому не нужно удивляться, что объекты регулирования выбирают наиболее оптимальные стратегии достижения ключевых показателей. Похожая ситуация, кстати, с целью войти в ТОП-20 рейтинга Doing Business, которая была задана ещё майскими указами в 2012 г. Даже заказанная Минэкономразвития НИР была без стеснения сформулирована как Разработка рекомендаций по вопросу улучшения позиции Российской Федерации в рейтинге Всемирного Банка Doing Business. Исполнители постарались и разработали соответствующие рекомендации, которые касались, естественно, в первую очередь формальных показателей, учитываемых Всемирным банком. В итоге Россия взлетела в рейтинге (28-е место в 2020г.), а вот как дело обстоит с самим doing business в России, вы и сами прекрасно понимаете.
Во-вторых, все обращают внимание на то, что высокие позиции лидерами рейтинга достигнуты за счет публикаций в мусорных изданиях и повального самоцитирования. Мол, это явное нарушение научной этики. Но тут дело в том, что научную этику соблюдают учёные, так как знают и принимают её нормы. А вот требовать её соблюдения от остальных довольно странно. Это не значит, кстати, что руководить наукой должен обязательно великий учёный. Просто, в госпрограммах важно формализовывать этические нормы, чтобы не давать простора для неэтичных злоупотреблений.
В-третьих, важно понимать стимулы и специфику деятельности тех, на кого направлено регулирование. Ведь всё вышесказанное касается и рядовых исполнителей, которые публикуются в мусорных журналах и намеренно цитируют сами себя и друг друга, чтобы выполнить требования начальства. Вот, к примеру, целая монография Public Administration and Regional Management in Russia - 50 статей по 7-12 страниц на ужасном английском, практически без какого-либо научного вклада, зато с обильным самоцитированием. Здесь и представители упомянутого ДГТУ и других региональных вузов, но есть даже и МГУ, МГИМО и РЭУ им. Плеханова. А ведь большинство авторов честно не понимает, что это всё полная чушь. Многие работники высшей школы добросовестно заблуждаются, что занимаются наукой. Они перегружены преподаванием и всевозможными отчетами и при этом совершенно не знают, что такое научная работа и не знакомы с современным положением дел в их области знаний. Они реально считают, что в таких публикациях есть научные результаты, а в чрезмерном самоцитировании ничего плохого нет.
Наконец, у любой программы есть и стейкхолдеры второго порядка, которые могут преследовать свои интересы. Монография из предыдущего абзаца опубликована в авторитетном издательстве Springer в хорошей серии Contributions to Economics. Почему же солидное издательство публикует такое? Для них это просто бизнес, а вот для Минобрнауки - очередная головная боль.
В общем, всё это говорит о том, что при разработке программ многое было упущено. Да, по разным причинам. Но нужно же делать выводы. А была ли протестирована новая программа Приоритет 2030? Есть ли толковые экспертные заключения на нее? Я, к сожалению, не видел.
#публичноеуправление #управлениенаукой
"Джентльмены удачи" (реж. А. Серый, 1971 г.)
Уже вторую неделю в научно-образовательном сегменте Телеграма бурлит обсуждение нового рейтинга университетов Times Higher Education, в котором ряд российских ВУЗов добился "выдающихся" результатов. Если кратко, то лидерами по цитируемости в России оказались не МГУ, ВШЭ или СПбГУ, а несколько совсем неочевидных в этом отношении вузов. Особенно в комментариях сообщества досталось занявшему первое место Донскому государственному техническому университету (ДГТУ). Я же считаю, что это хороший пример для разбора в рамках такой междисциплинарной области, как оценивание политик и программ (policy evaluation).
Во-первых, обратим внимание на целеполагание. Если в качестве ключевого индикатора на каждом углу декларировалось вхождение в рейтинги, то и университетские администраторы действовали в этой логике. Руководящие и регулирующие документы задают стимулы, поэтому не нужно удивляться, что объекты регулирования выбирают наиболее оптимальные стратегии достижения ключевых показателей. Похожая ситуация, кстати, с целью войти в ТОП-20 рейтинга Doing Business, которая была задана ещё майскими указами в 2012 г. Даже заказанная Минэкономразвития НИР была без стеснения сформулирована как Разработка рекомендаций по вопросу улучшения позиции Российской Федерации в рейтинге Всемирного Банка Doing Business. Исполнители постарались и разработали соответствующие рекомендации, которые касались, естественно, в первую очередь формальных показателей, учитываемых Всемирным банком. В итоге Россия взлетела в рейтинге (28-е место в 2020г.), а вот как дело обстоит с самим doing business в России, вы и сами прекрасно понимаете.
Во-вторых, все обращают внимание на то, что высокие позиции лидерами рейтинга достигнуты за счет публикаций в мусорных изданиях и повального самоцитирования. Мол, это явное нарушение научной этики. Но тут дело в том, что научную этику соблюдают учёные, так как знают и принимают её нормы. А вот требовать её соблюдения от остальных довольно странно. Это не значит, кстати, что руководить наукой должен обязательно великий учёный. Просто, в госпрограммах важно формализовывать этические нормы, чтобы не давать простора для неэтичных злоупотреблений.
В-третьих, важно понимать стимулы и специфику деятельности тех, на кого направлено регулирование. Ведь всё вышесказанное касается и рядовых исполнителей, которые публикуются в мусорных журналах и намеренно цитируют сами себя и друг друга, чтобы выполнить требования начальства. Вот, к примеру, целая монография Public Administration and Regional Management in Russia - 50 статей по 7-12 страниц на ужасном английском, практически без какого-либо научного вклада, зато с обильным самоцитированием. Здесь и представители упомянутого ДГТУ и других региональных вузов, но есть даже и МГУ, МГИМО и РЭУ им. Плеханова. А ведь большинство авторов честно не понимает, что это всё полная чушь. Многие работники высшей школы добросовестно заблуждаются, что занимаются наукой. Они перегружены преподаванием и всевозможными отчетами и при этом совершенно не знают, что такое научная работа и не знакомы с современным положением дел в их области знаний. Они реально считают, что в таких публикациях есть научные результаты, а в чрезмерном самоцитировании ничего плохого нет.
Наконец, у любой программы есть и стейкхолдеры второго порядка, которые могут преследовать свои интересы. Монография из предыдущего абзаца опубликована в авторитетном издательстве Springer в хорошей серии Contributions to Economics. Почему же солидное издательство публикует такое? Для них это просто бизнес, а вот для Минобрнауки - очередная головная боль.
В общем, всё это говорит о том, что при разработке программ многое было упущено. Да, по разным причинам. Но нужно же делать выводы. А была ли протестирована новая программа Приоритет 2030? Есть ли толковые экспертные заключения на нее? Я, к сожалению, не видел.
#публичноеуправление #управлениенаукой
Telegram
Русский research
Новый рейтинг университетов THE — это просто бомба, не даром сейчас сайт работает с трудом. Хотите знать топ-5 российских университетов по цитируемости? Держитесь крепче:
1) Донской государственный технический университет (!!)
2) Санкт-Петербургский горный…
1) Донской государственный технический университет (!!)
2) Санкт-Петербургский горный…
В медиа широко разошлись результаты 31-й церемонии вручения Ig Nobel Prizes, которую у нас принято называть Шнобелевской премией. Приз по экономике в этом году получил Павло Блаватский за обнаружение того, что ожирение политиков может быть индикатором коррупции (1). Напомню, что присуждают её за исследования, которые "заставляют людей посмеяться, а потом подумать". Так вот, если с первым обычно всё в порядке, то со вторым не очень. За выходные и сегодняшнее утро я уже четыре раза услышал в разных вариациях: "учёные доказали, что чем толще политики, тем выше коррупция в стране".
Исследование на самом деле классное, но выводы его не такие громкие, как их представляют. Автор лишь предполагает, что результаты его анализа свидетельствуют о наличии взаимосвязи между особенностями физиологии политиков и уровнем коррупции. То есть индекс массы тела политиков может быть использован в качестве прокси-переменной для исследования политической коррупции.
Теперь к деталям. Допустим, что алгоритм, который использовался автором для оценки массы тела по фото, даёт хорошие результаты и адекватно оценивает индекс массы тела. Но сама выборка исследования довольно специфическая. Во-первых, речь идет только о пост-советском пространстве (15 бывших республик СССР). Во-вторых, анализируется индекс массы тела только министров (N=299). При этом не нужно ещё забывать и о том, что понятие "политик", даже применительно к пост-советским странам намного шире, чем "бюрократ". Я бы вообще не ставил знак тождества между политиками и даже топ-чиновниками в ряде стран из выборки (в том числе, в России), но оставим это в качестве дискуссионного аспекта.
Кроме того, автор находит статистически значимую корреляцию, но здесь тоже кроется ловушка восприятия научных исследований. Для многих, кто даже знаком с понятием корреляции, её наличие сразу "открывает глаза" на направление связи между двумя переменными. Но мы часто находимся в плену собственных искажений. Корреляция ещё не говорит о причинно-следственной связи. Поэтому можно лишь согласиться с автором исследования в том, что есть какая-то статистическая связь, а сам индекс массы тела политиков можно рассматривать в качестве прокси для изучения коррупции.
И ещё один момент, который может быть интересен не только в плоскости политической науки, но и в социальной психологии. Дело в том, что индексы коррупции по большей части основаны на её восприятии гражданами и экспертами. Методологически они устроены довольно точно, но использование субъективных оценок нужно учитывать. В научной работе всегда стоит искать альтернативные объяснения, поэтому у меня возникла ещё одна гипотеза. Может ли связь между двумя упомянутыми переменными иметь обратное направление? Согласно исследованиям (2, 3) люди склонны к негативным оценкам относительно полных индивидов, и даже имеет место стигматизация ожирения. Что если восприятие коррупции тоже находится под влиянием этого фактора? То есть граждане оценивая чиновников, которые в среднем выглядят полнее, чем среднестатистический соотечественник, приписывают им негативные черты, в том числе и склонность к коррупции.
Так что нужно заметить, что исследование П. Блаватского действительно интересное и, на мой взгляд, полностью заслуживает Шнобеля. Но при этом, как и многие другие научные работы, оно не столько даёт ответы, сколько заставляет задуматься о новых вопросах. Плохо это или хорошо, но наука работает именно так.
#методология #политология #юмор
(1) Blavatskyy, P. (2021). Obesity of politicians and corruption in post-Soviet countries. Econ Transit Institut Change. 29: 343– 356. https://doi.org/10.1111/ecot.12259
(2) Puhl R., Brownell, K.D. (2001). Bias, discrimination, and obesity. Obes Res. 9(12):788-805. doi: 10.1038/oby.2001.108
(3) Sikorski, C., Riedel, C., Luppa, M., Schulze, B., Werner, P., König, H.H., Riedel-Heller, S.G. (2012). Perception of overweight and obesity from different angles: a qualitative study. Scand J Public Health. 40(3):271-7. doi: 10.1177/1403494812443604
Исследование на самом деле классное, но выводы его не такие громкие, как их представляют. Автор лишь предполагает, что результаты его анализа свидетельствуют о наличии взаимосвязи между особенностями физиологии политиков и уровнем коррупции. То есть индекс массы тела политиков может быть использован в качестве прокси-переменной для исследования политической коррупции.
Теперь к деталям. Допустим, что алгоритм, который использовался автором для оценки массы тела по фото, даёт хорошие результаты и адекватно оценивает индекс массы тела. Но сама выборка исследования довольно специфическая. Во-первых, речь идет только о пост-советском пространстве (15 бывших республик СССР). Во-вторых, анализируется индекс массы тела только министров (N=299). При этом не нужно ещё забывать и о том, что понятие "политик", даже применительно к пост-советским странам намного шире, чем "бюрократ". Я бы вообще не ставил знак тождества между политиками и даже топ-чиновниками в ряде стран из выборки (в том числе, в России), но оставим это в качестве дискуссионного аспекта.
Кроме того, автор находит статистически значимую корреляцию, но здесь тоже кроется ловушка восприятия научных исследований. Для многих, кто даже знаком с понятием корреляции, её наличие сразу "открывает глаза" на направление связи между двумя переменными. Но мы часто находимся в плену собственных искажений. Корреляция ещё не говорит о причинно-следственной связи. Поэтому можно лишь согласиться с автором исследования в том, что есть какая-то статистическая связь, а сам индекс массы тела политиков можно рассматривать в качестве прокси для изучения коррупции.
И ещё один момент, который может быть интересен не только в плоскости политической науки, но и в социальной психологии. Дело в том, что индексы коррупции по большей части основаны на её восприятии гражданами и экспертами. Методологически они устроены довольно точно, но использование субъективных оценок нужно учитывать. В научной работе всегда стоит искать альтернативные объяснения, поэтому у меня возникла ещё одна гипотеза. Может ли связь между двумя упомянутыми переменными иметь обратное направление? Согласно исследованиям (2, 3) люди склонны к негативным оценкам относительно полных индивидов, и даже имеет место стигматизация ожирения. Что если восприятие коррупции тоже находится под влиянием этого фактора? То есть граждане оценивая чиновников, которые в среднем выглядят полнее, чем среднестатистический соотечественник, приписывают им негативные черты, в том числе и склонность к коррупции.
Так что нужно заметить, что исследование П. Блаватского действительно интересное и, на мой взгляд, полностью заслуживает Шнобеля. Но при этом, как и многие другие научные работы, оно не столько даёт ответы, сколько заставляет задуматься о новых вопросах. Плохо это или хорошо, но наука работает именно так.
#методология #политология #юмор
(1) Blavatskyy, P. (2021). Obesity of politicians and corruption in post-Soviet countries. Econ Transit Institut Change. 29: 343– 356. https://doi.org/10.1111/ecot.12259
(2) Puhl R., Brownell, K.D. (2001). Bias, discrimination, and obesity. Obes Res. 9(12):788-805. doi: 10.1038/oby.2001.108
(3) Sikorski, C., Riedel, C., Luppa, M., Schulze, B., Werner, P., König, H.H., Riedel-Heller, S.G. (2012). Perception of overweight and obesity from different angles: a qualitative study. Scand J Public Health. 40(3):271-7. doi: 10.1177/1403494812443604
Improbable
The 2021 Ig Nobel Prizes
The 31st First Annual Ig Nobel Ceremony September 9, 2021 The 31st First Annual Ig Nobel Prize ceremony happened entirely online on Thursday, September 9, 2021. Ten new Ig Nobel prizes were awarded…
В политической науке актуальна дискуссия о том, можно ли считать российский авторитаризм электоральным, или он уже прошел эту стадию и превращается в репрессивный режим, который больше не имитирует демократические институты. Действительно, тенденции к усилению авторитарного правления налицо, но при этом и выборы продолжают играть значимую роль для режима. Иначе мы бы не наблюдали сейчас такие активные действия по блокированию "нежелательных" интернет-ресурсов, продвижению электронного голосования, настойчивому давлению на членов избиркомов и т.д.
Считается, что в электоральных авторитарных режимах выборы существуют как подтверждение легитимности, а также как механизм получения обратной связи от граждан. Странно, что международная легитимность всё ещё имеет значение для российского режима, но внутренняя необходима безусловно. Например, в качестве одного из легитимирующих актов вчера прошла большая конференция "Роль гражданского общества в обеспечении демократических стандартов организации и проведения выборов" (что очень важно - с широким международным участием). Научных докладов - то есть основанных на научных исследованиях - там почти не было, зато было много описательных, нормативных и легитимирующих российские выборы выступлений. Про обратную связь, думаю, и так понятно - других её механизмов, кроме как "закрытые соцопросы ФСО", имитационные ЦУРы и выборы, у режима нет.
Но я бы выделил ещё два важных аспекта. Во-первых, элитная верхушка специально взяла на себя функцию политического арбитража. Она создает и регулирует правила игры, ограничивая конкуренцию и не допуская участия нелояльных режиму акторов, но при этом даёт возможность посоревноваться средним и нижним этажам элиты, для которых выборы - это борьба за доступ к ренте. Таким образом, она демонстративно играет роль арбитра и тем самым обеспечивает лояльность разнообразных групп интересов и снимает с себя ответственность, чтобы не плодить недовольных среди тех, кто выступает опорой режима.
Во-вторых, выборы нужны для регулярной мобилизации тысяч людей, которые вовлекаются в организацию и контроль избирательного процесса и обеспечение нужного результата. Это важнейший тест на лояльность и инструмент поддержания тонуса. Ответственность в результате таких выборов размывается по всем, кто занят фильтрацией кандидатов, административной мобилизацией избирателей, фальсификациями итоговых результатов. Возникающая круговая порука - мощный стимул для поддержки режима административной иерархией.
Не думаю, кстати, что сложившаяся система - результат какой-то долгосрочной стратегии. Скорее, такая конфигурация электорального авторитарного режима сформировалась как следствие множества тактических решений, внутриэлитных компромиссов и неформальных практик на всех уровнях властной вертикали.
#выборы
Считается, что в электоральных авторитарных режимах выборы существуют как подтверждение легитимности, а также как механизм получения обратной связи от граждан. Странно, что международная легитимность всё ещё имеет значение для российского режима, но внутренняя необходима безусловно. Например, в качестве одного из легитимирующих актов вчера прошла большая конференция "Роль гражданского общества в обеспечении демократических стандартов организации и проведения выборов" (что очень важно - с широким международным участием). Научных докладов - то есть основанных на научных исследованиях - там почти не было, зато было много описательных, нормативных и легитимирующих российские выборы выступлений. Про обратную связь, думаю, и так понятно - других её механизмов, кроме как "закрытые соцопросы ФСО", имитационные ЦУРы и выборы, у режима нет.
Но я бы выделил ещё два важных аспекта. Во-первых, элитная верхушка специально взяла на себя функцию политического арбитража. Она создает и регулирует правила игры, ограничивая конкуренцию и не допуская участия нелояльных режиму акторов, но при этом даёт возможность посоревноваться средним и нижним этажам элиты, для которых выборы - это борьба за доступ к ренте. Таким образом, она демонстративно играет роль арбитра и тем самым обеспечивает лояльность разнообразных групп интересов и снимает с себя ответственность, чтобы не плодить недовольных среди тех, кто выступает опорой режима.
Во-вторых, выборы нужны для регулярной мобилизации тысяч людей, которые вовлекаются в организацию и контроль избирательного процесса и обеспечение нужного результата. Это важнейший тест на лояльность и инструмент поддержания тонуса. Ответственность в результате таких выборов размывается по всем, кто занят фильтрацией кандидатов, административной мобилизацией избирателей, фальсификациями итоговых результатов. Возникающая круговая порука - мощный стимул для поддержки режима административной иерархией.
Не думаю, кстати, что сложившаяся система - результат какой-то долгосрочной стратегии. Скорее, такая конфигурация электорального авторитарного режима сформировалась как следствие множества тактических решений, внутриэлитных компромиссов и неформальных практик на всех уровнях властной вертикали.
#выборы
Завтра 30 сентября в телеграм-канале @smart_regulation пройдет третий онлайн-семинар, посвященный актуальным вопросам российской регуляторной политики. Мероприятие открыто всем заинтересованным представителям экспертного и делового сообщества, органов власти всех уровней, ученым, магистрам и аспирантам.
Семинар будет проходить с 10.00 до ~12.15 (МСК) в формате видеочата в @smart_regulation (в канале уже запущен обратный отсчет).
Итоговая программа завтрашней трансляции.
Доклады (первый час семинара):
💎 О реализации закона «Об обязательных требованиях в Российской Федерации» - Александр Литвак, директор Департамента регуляторной политики и ОРВ Минэкономразвития России (@MinEconomyrf)
💎 Направления реформы контрольно-надзорной и разрешительной деятельности в 2021 и 2022 годах - Михаил Прядильников, руководитель Проектного офиса по реализации реформы КНД Аналитического Центра при Правительстве РФ
💎 Новые международные рейтинги качества регуляторики – начала ли проявляться «регуляторная гильотина» в позициях РФ? - Даниил Цыганков, доцент Департамента политики и управления НИУ ВШЭ
💎 Пределы контроля и пост-регуляторика, или что общего у НХЛ и курортов Краснодарского края? - Александр Шерстобитов, политический ученый
Ещё ~1 час 10 мин. запланирован на вопросы-ответы, комментарии слушателей и дискуссию.
Семинар будет проходить с 10.00 до ~12.15 (МСК) в формате видеочата в @smart_regulation (в канале уже запущен обратный отсчет).
Итоговая программа завтрашней трансляции.
Доклады (первый час семинара):
💎 О реализации закона «Об обязательных требованиях в Российской Федерации» - Александр Литвак, директор Департамента регуляторной политики и ОРВ Минэкономразвития России (@MinEconomyrf)
💎 Направления реформы контрольно-надзорной и разрешительной деятельности в 2021 и 2022 годах - Михаил Прядильников, руководитель Проектного офиса по реализации реформы КНД Аналитического Центра при Правительстве РФ
💎 Новые международные рейтинги качества регуляторики – начала ли проявляться «регуляторная гильотина» в позициях РФ? - Даниил Цыганков, доцент Департамента политики и управления НИУ ВШЭ
💎 Пределы контроля и пост-регуляторика, или что общего у НХЛ и курортов Краснодарского края? - Александр Шерстобитов, политический ученый
Ещё ~1 час 10 мин. запланирован на вопросы-ответы, комментарии слушателей и дискуссию.
О нобелевских лауреатах по экономике этого года и их работах уже написано много. Но в основном это тексты экономистов, для которых тематика понятна и близка. Тем не менее важно отметить, что методологические проблемы causal inference и, в частности, выявление и обоснование причинно-следственных связей в современной политической науке тоже считаются одной из магистральных тем. Особенно это проявляется в исследованиях публичной политики (public policy), а также в прикладных разработках для реализации мер доказательной политики (evidence-based policy).
Я сам не знаком с работами Д. Карда, Д. Ангриста и Х. Имбенса, хотя в своих текущих исследованиях тоже пытаюсь решить проблему установления причинно-следственных связей. В моем случае это не квазиэксперименты, как у вышеназванных авторов, а, скорее, структурные модели. К сожалению, в российской политологии эта проблематика почти не разрабатывается, да и соответствующие методы целостно не преподаются студентам-политологам. Если не ошибаюсь, единственное исключение здесь - Высшая школа экономики (наверное, чуть позже напишу об исследованиях коллег).
Для тех же, кто интересуется, я бы посоветовал обратить внимание на простые и понятные основы. Например, для себя я начал копать с онлайн-ресурса профессора экономики Ника Хантигтона-Кляйна из Университета Сиэттла. Если понравится, то советую книгу Скотта Каннингема Causal Inference: The Mixtape, которая, кстати, полностью и бесплатно доступна онлайн. Ну, а дальше - широкие просторы для собственной научной и аналитической работы.
#методология #ресурсыполитолога
Я сам не знаком с работами Д. Карда, Д. Ангриста и Х. Имбенса, хотя в своих текущих исследованиях тоже пытаюсь решить проблему установления причинно-следственных связей. В моем случае это не квазиэксперименты, как у вышеназванных авторов, а, скорее, структурные модели. К сожалению, в российской политологии эта проблематика почти не разрабатывается, да и соответствующие методы целостно не преподаются студентам-политологам. Если не ошибаюсь, единственное исключение здесь - Высшая школа экономики (наверное, чуть позже напишу об исследованиях коллег).
Для тех же, кто интересуется, я бы посоветовал обратить внимание на простые и понятные основы. Например, для себя я начал копать с онлайн-ресурса профессора экономики Ника Хантигтона-Кляйна из Университета Сиэттла. Если понравится, то советую книгу Скотта Каннингема Causal Inference: The Mixtape, которая, кстати, полностью и бесплатно доступна онлайн. Ну, а дальше - широкие просторы для собственной научной и аналитической работы.
#методология #ресурсыполитолога
Scunning
Causal Inference The Mixtape
Коллеги из СПбГУ напомнили о концепции эпистемической демократии - теоретическом подходе, который поддерживает идею о "мудрости большинства" и вывод о том, что демократическое принятие решений обеспечивает высокое качество управления именно по причине своей надежности. В качестве основы здесь выступает, например, теорема Кондорсе о жюри присяжных, доказывающая, что если вероятность правильного решения каждого присяжного больше 0.5, то с увеличением количества присяжных вероятность общего правильного решения стремится к 1.
При этом в классической статье, где Д. Коэн формулирует эту концепцию (1), он выстраивает её из критики не менее важной для теории демократии работы У. Райкера, который анализирует противоречия между демократией и теорией общественного выбора (2). Отталкиваясь от теоремы Эрроу о невозможности демократии как коллективного выбора, У. Райкер делает вывод о том, что результаты демократического голосования далеко не всегда могут быть стратегически правильными. Не вдаваясь в подробности теоретической дискуссии на этот счет, замечу, что эмпирические тесты в основном демонстрируют неприменимость теоремы Эрроу в реальной политике (3). Но, как это обычно бывает, есть и некоторые гипотетические исключения, об одном из которых я однажды упоминал (4).
Однако я хотел бы обратить внимание на теорию эпистемической демократии с другого ракурса, который актуализируется в современных условиях. Проф. Л.В Сморгунов замечает, что выборы можно рассматривать "как важный компонент формирования у избирателей правильных суждений относительно политики и стратегии развития общества". Эта идея созвучна принципам делиберативной демократии. Таким образом, эпистемическая демократия (и применимость в ее рамках теоремы Кондорсе о жюри присяжных) возможна при соблюдении трех важных условий: (i) наличие публичной сферы, где возможна свободная дискуссия и артикуляция политических интересов; (ii) имплементация институтов и процедур, которые обеспечивают высокое качество выборов и референдумов; (iii) относительно рациональное поведение граждан, учитывающее не только индивидуальные, но и групповые предпочтения (та самая вероятность индивидуального правильного решения >0.5).
И вот здесь, на мой взгляд, кроется целый ряд ограничений для эпистемической демократии. В демократических режимах это связано в первую очередь с информационным шумом, манипулятивными практиками и возрождением популизма. Но меня больше интересует российский контекст, и в этом отношении я бы не согласился с выводом о том, что "снижение явки на выборах создает условия для повышения уровня компетентности голосования". Думаю, наоборот, в условиях авторитарных выборов и характерной для них асимметричности информации снижение явки или, например, "умное голосование" - это индивидуальные стратегии, обратные классическому пониманию принципов эпистемической демократии. Вы скажете, что ничего нового тут и нет: с чего бы нам рассматривать авторитарный режим через призму концепции эпистемической демократии?
Но на проблему можно взглянуть и по-другому. Что если эпистемическое голосование в авторитарном режиме заключается не в выявлении "мудрости большинства" о том, кто должен представлять интересы граждан в следующем цикле, а в том, чтобы выступать механизмом публичного вотума недоверия или "опрокидывающих выборов"?
#методология #выборы
(1) Cohen, J. (1986). An Epistemic Conception of Democracy. Ethics, 97(1), 26–38.
(2) Riker, W. H. (1982). Liberalism against populism: A confrontation between the theory of democracy and the theory of social choice. San Francisco: W.H. Freeman.
(3) Mackie, G. (2014). The reception of social choice theory by democratic theory. In S. Novak, & J. Elster (Eds.), Majority decisions: Principles and practice (pp. 77–102). Cambridge: Cambridge University Press.
(4) Potthoff, R. F., Munger, M. C. (2021). Condorcet Loser in 2016: Apparently Trump; Condorcet Winner: Not Clinton? American Politics Research. DOI: 10.1177/1532673X211009499
При этом в классической статье, где Д. Коэн формулирует эту концепцию (1), он выстраивает её из критики не менее важной для теории демократии работы У. Райкера, который анализирует противоречия между демократией и теорией общественного выбора (2). Отталкиваясь от теоремы Эрроу о невозможности демократии как коллективного выбора, У. Райкер делает вывод о том, что результаты демократического голосования далеко не всегда могут быть стратегически правильными. Не вдаваясь в подробности теоретической дискуссии на этот счет, замечу, что эмпирические тесты в основном демонстрируют неприменимость теоремы Эрроу в реальной политике (3). Но, как это обычно бывает, есть и некоторые гипотетические исключения, об одном из которых я однажды упоминал (4).
Однако я хотел бы обратить внимание на теорию эпистемической демократии с другого ракурса, который актуализируется в современных условиях. Проф. Л.В Сморгунов замечает, что выборы можно рассматривать "как важный компонент формирования у избирателей правильных суждений относительно политики и стратегии развития общества". Эта идея созвучна принципам делиберативной демократии. Таким образом, эпистемическая демократия (и применимость в ее рамках теоремы Кондорсе о жюри присяжных) возможна при соблюдении трех важных условий: (i) наличие публичной сферы, где возможна свободная дискуссия и артикуляция политических интересов; (ii) имплементация институтов и процедур, которые обеспечивают высокое качество выборов и референдумов; (iii) относительно рациональное поведение граждан, учитывающее не только индивидуальные, но и групповые предпочтения (та самая вероятность индивидуального правильного решения >0.5).
И вот здесь, на мой взгляд, кроется целый ряд ограничений для эпистемической демократии. В демократических режимах это связано в первую очередь с информационным шумом, манипулятивными практиками и возрождением популизма. Но меня больше интересует российский контекст, и в этом отношении я бы не согласился с выводом о том, что "снижение явки на выборах создает условия для повышения уровня компетентности голосования". Думаю, наоборот, в условиях авторитарных выборов и характерной для них асимметричности информации снижение явки или, например, "умное голосование" - это индивидуальные стратегии, обратные классическому пониманию принципов эпистемической демократии. Вы скажете, что ничего нового тут и нет: с чего бы нам рассматривать авторитарный режим через призму концепции эпистемической демократии?
Но на проблему можно взглянуть и по-другому. Что если эпистемическое голосование в авторитарном режиме заключается не в выявлении "мудрости большинства" о том, кто должен представлять интересы граждан в следующем цикле, а в том, чтобы выступать механизмом публичного вотума недоверия или "опрокидывающих выборов"?
#методология #выборы
(1) Cohen, J. (1986). An Epistemic Conception of Democracy. Ethics, 97(1), 26–38.
(2) Riker, W. H. (1982). Liberalism against populism: A confrontation between the theory of democracy and the theory of social choice. San Francisco: W.H. Freeman.
(3) Mackie, G. (2014). The reception of social choice theory by democratic theory. In S. Novak, & J. Elster (Eds.), Majority decisions: Principles and practice (pp. 77–102). Cambridge: Cambridge University Press.
(4) Potthoff, R. F., Munger, M. C. (2021). Condorcet Loser in 2016: Apparently Trump; Condorcet Winner: Not Clinton? American Politics Research. DOI: 10.1177/1532673X211009499
Telegram
PolitGov
15 октября 2021 г. состоялось заседание Воронежского клуба политологов, на котором с докладом "Оценка выборов в Государственную Думу 2021 г. в аспекте концепции эпистемической демократии" выступил проф. Сморгунов Л.В.. Состоялось обсуждение доклада и результатов…
Мохаммед Салах попал на обложку American Political Science Review!
Для тех, кто не в курсе: М. Салах - нападающий футбольного клуба Ливерпуль, один из лучших в мире на данный момент, а APSR - один из самых престижных и цитируемых научных журналов в области политической науки. Точнее, на обложку попал не сам футболист, а фото граффити с его изображением и хвалебной одой на одном из заборов в Мерсисайде (графстве, где расположен Ливерпуль).
Дело в том, что в ноябрьском номере опубликована статья о том, как меняется отношение к стигматизированным социальным группам, когда их представители занимают значимое место в публичном пространстве (1). И чтобы выяснить это, авторы исследования изучают случай М. Салаха, который с 2017 года является ключевым игроком Ливерпуля, а также публично (но аккуратно) демонстрирует свою исламскую идентичность на поле и за его пределами.
Анализируя данные о преступлениях на почве ненависти в Англии, а также 15 млн твитов английских футбольных фанатов, учёные обнаруживают, что с тех пор, как М. Салах играет за Ливерпуль, число таких преступлений в Мерсисайде снизилось на 16%, а болельщики клуба публикуют вдвое меньше анти-мусульманских твитов в сравнении с фанатами других больших английских команд. Тут важно отметить, что это не просто наблюдения. Авторы разрабатывают количественные модели и эксперименты, которые не только демонстрируют значимые причинно-следственные связи, но и успешно проходят тесты на устойчивость (робастность) и масштабирование.
При этом, конечно же, важно то, насколько личность публична. Например, авторы сравнивают "эффект Салаха" с эффектом его партнёра по команде Садьо Мане и показывают, что несмотря на совпадение по вектору разница в силе влияния существенна. Они объясняют это двумя факторами: (i) в СМИ Салаху уделяется внимание в три раза большее, чем Мане; (ii) для англичан египтянин Мохаммед в большей степени ассоциируется с исламом, чем чернокожий сенегалец Садьо.
Наконец, немаловажную роль играет и то, что М. Салах успешен на поле, о нём комплиментарно отзываются журналисты и комментаторы, а сам он не озвучивает свои взгляды по острым для общества проблемам. За примерами обратного далеко ходить не нужно. И я лишь как наблюдатель могу предположить, что публичные высказывания на важные социально-политические темы от представителя той или иной группы могут иметь и резко негативный эффект.
(1) ALRABABA’H, A., MARBLE, W., MOUSA, S., & SIEGEL, A. (2021). Can Exposure to Celebrities Reduce Prejudice? The Effect of Mohamed Salah on Islamophobic Behaviors and Attitudes. American Political Science Review, 115(4), 1111-1128. doi:10.1017/S0003055421000423
Для тех, кто не в курсе: М. Салах - нападающий футбольного клуба Ливерпуль, один из лучших в мире на данный момент, а APSR - один из самых престижных и цитируемых научных журналов в области политической науки. Точнее, на обложку попал не сам футболист, а фото граффити с его изображением и хвалебной одой на одном из заборов в Мерсисайде (графстве, где расположен Ливерпуль).
Дело в том, что в ноябрьском номере опубликована статья о том, как меняется отношение к стигматизированным социальным группам, когда их представители занимают значимое место в публичном пространстве (1). И чтобы выяснить это, авторы исследования изучают случай М. Салаха, который с 2017 года является ключевым игроком Ливерпуля, а также публично (но аккуратно) демонстрирует свою исламскую идентичность на поле и за его пределами.
Анализируя данные о преступлениях на почве ненависти в Англии, а также 15 млн твитов английских футбольных фанатов, учёные обнаруживают, что с тех пор, как М. Салах играет за Ливерпуль, число таких преступлений в Мерсисайде снизилось на 16%, а болельщики клуба публикуют вдвое меньше анти-мусульманских твитов в сравнении с фанатами других больших английских команд. Тут важно отметить, что это не просто наблюдения. Авторы разрабатывают количественные модели и эксперименты, которые не только демонстрируют значимые причинно-следственные связи, но и успешно проходят тесты на устойчивость (робастность) и масштабирование.
При этом, конечно же, важно то, насколько личность публична. Например, авторы сравнивают "эффект Салаха" с эффектом его партнёра по команде Садьо Мане и показывают, что несмотря на совпадение по вектору разница в силе влияния существенна. Они объясняют это двумя факторами: (i) в СМИ Салаху уделяется внимание в три раза большее, чем Мане; (ii) для англичан египтянин Мохаммед в большей степени ассоциируется с исламом, чем чернокожий сенегалец Садьо.
Наконец, немаловажную роль играет и то, что М. Салах успешен на поле, о нём комплиментарно отзываются журналисты и комментаторы, а сам он не озвучивает свои взгляды по острым для общества проблемам. За примерами обратного далеко ходить не нужно. И я лишь как наблюдатель могу предположить, что публичные высказывания на важные социально-политические темы от представителя той или иной группы могут иметь и резко негативный эффект.
(1) ALRABABA’H, A., MARBLE, W., MOUSA, S., & SIEGEL, A. (2021). Can Exposure to Celebrities Reduce Prejudice? The Effect of Mohamed Salah on Islamophobic Behaviors and Attitudes. American Political Science Review, 115(4), 1111-1128. doi:10.1017/S0003055421000423
В научно-образовательных каналах и чатах постоянно всплывают разговоры о состоянии дел в отечественном высшем образовании. Часто дискуссия крутится вокруг пары банальных проблемных зон, взгляды на которые уже затёрлись до такой степени, что очень быстро доводы всех сторон зацикливаются в стиле статей о сепульках в Космической энциклопедии из рассказа С. Лема. Поэтому я решил поделиться четырьмя тезисами (из десятка), которые развиваю в своём пока неопубликованном эссе о российских университетах. Мысли, изложенные ниже, касаются различных аспектов, не так очевидны, как другие, и для каждого у меня есть довольно развёрнутая аргументация. Здесь, конечно, озвучу их очень кратко.
1. Служба по призыву - это, возможно, один из ключевых источников экстерналий, о котором редко вспоминают в контексте образовательной политики. Внешние эффекты, порождаемые призывом, негативно сказываются на равновесии в сфере профессионального образования и науки. Они вынуждают выпускников школ выбирать неоптимальные образовательные стратегии, а некоторых выпускников университетов идти в аспирантуру, чтобы имитировать научную работу. Базовая проблема здесь лежит, кстати, в политической плоскости. Армия в нынешнем её виде нужна лишь отдельной группе интересов, которая извлекает свою часть ренты посредством поставок обмундирования, питания и др. Это очень влиятельная часть политической элиты, так что ситуация изменится не скоро.
2. Необходимо отказаться от платной формы обучения на основных программах в государственных вузах для граждан России, получающих первое образование на конкретной ступени. Да, в 90-е возникновение такой надстройки было вызвано экономическими причинами. Но сейчас, когда в бюджете денег достаточно, сосуществование бюджетной и платной форм обучения для граждан, де-юре обладающих равными правами, лишь усиливает экономические диспропорции и социальное неравенство. Во-первых, это просто несправедливо, что некоторые граждане должны оплачивать образование, за которое они и их родители уже заплатили (налогами и ресурсной рентой). Во-вторых, такое положение вещей опять же значительно искажает стимулы и, следовательно, равновесие на рынке образования. Самим вузам и всей образовательной системе это тоже в результате идёт во вред.
3. Дискуссия о том, что первично — развитый рынок труда или качественная подготовка кадров, — похожа на спор о курице и яйце. Ситуация в некоторых отраслях российской экономики, вроде, показывает, что развитие рынка стимулирует рост востребованности и, как следствие, качества подготовки специалистов (например, в ИТ). Однако регулярные провалы экономической политики и тотальное проникновение государства в ряд секторов не дают надежд на позитивные перемены. Поэтому я считаю, что, наоборот, работа над качеством образования может стать драйвером развития для рынков, даже с учётом общего низкого качества публичного управления и неблагоприятной бизнес-среды. Высококвалифицированные специалисты могут и сами создавать новые бизнесы или целые ниши.
4. Нередко возникает вопрос о том, стоит ли "приватизировать" вузы. Но в основе этой проблемы лежит ложная дихотомия "государственные - частные", где под вторыми многие понимают учреждения образования как коммерческие структуры. Однако мне это видится в другом свете. "Приватизация" может заключаться в возвращении университетам широкой автономии и вовлечении учёных и преподавателей в принятие управленческих решений. Это опять же вопрос стимулов, которые создаются институциональной средой: сотрудники-стейкхолдеры работают намного лучше, чем наёмный прекариат.
#управлениенаукой
1. Служба по призыву - это, возможно, один из ключевых источников экстерналий, о котором редко вспоминают в контексте образовательной политики. Внешние эффекты, порождаемые призывом, негативно сказываются на равновесии в сфере профессионального образования и науки. Они вынуждают выпускников школ выбирать неоптимальные образовательные стратегии, а некоторых выпускников университетов идти в аспирантуру, чтобы имитировать научную работу. Базовая проблема здесь лежит, кстати, в политической плоскости. Армия в нынешнем её виде нужна лишь отдельной группе интересов, которая извлекает свою часть ренты посредством поставок обмундирования, питания и др. Это очень влиятельная часть политической элиты, так что ситуация изменится не скоро.
2. Необходимо отказаться от платной формы обучения на основных программах в государственных вузах для граждан России, получающих первое образование на конкретной ступени. Да, в 90-е возникновение такой надстройки было вызвано экономическими причинами. Но сейчас, когда в бюджете денег достаточно, сосуществование бюджетной и платной форм обучения для граждан, де-юре обладающих равными правами, лишь усиливает экономические диспропорции и социальное неравенство. Во-первых, это просто несправедливо, что некоторые граждане должны оплачивать образование, за которое они и их родители уже заплатили (налогами и ресурсной рентой). Во-вторых, такое положение вещей опять же значительно искажает стимулы и, следовательно, равновесие на рынке образования. Самим вузам и всей образовательной системе это тоже в результате идёт во вред.
3. Дискуссия о том, что первично — развитый рынок труда или качественная подготовка кадров, — похожа на спор о курице и яйце. Ситуация в некоторых отраслях российской экономики, вроде, показывает, что развитие рынка стимулирует рост востребованности и, как следствие, качества подготовки специалистов (например, в ИТ). Однако регулярные провалы экономической политики и тотальное проникновение государства в ряд секторов не дают надежд на позитивные перемены. Поэтому я считаю, что, наоборот, работа над качеством образования может стать драйвером развития для рынков, даже с учётом общего низкого качества публичного управления и неблагоприятной бизнес-среды. Высококвалифицированные специалисты могут и сами создавать новые бизнесы или целые ниши.
4. Нередко возникает вопрос о том, стоит ли "приватизировать" вузы. Но в основе этой проблемы лежит ложная дихотомия "государственные - частные", где под вторыми многие понимают учреждения образования как коммерческие структуры. Однако мне это видится в другом свете. "Приватизация" может заключаться в возвращении университетам широкой автономии и вовлечении учёных и преподавателей в принятие управленческих решений. Это опять же вопрос стимулов, которые создаются институциональной средой: сотрудники-стейкхолдеры работают намного лучше, чем наёмный прекариат.
#управлениенаукой
Внимательные читатели канала знают, что я апологет (нео)институциональной теории и аналитических моделей, в основе которых лежит теория рационального выбора. Тем не менее как настоящий позитивист я очень люблю исследования, результаты которых могут поставить под сомнение или ограничить объяснительную силу некоторых аспектов институционализма. Например, здесь я много писал о качестве институтов и их роли в достижении результатов публичного управления. Но неужели результативность и эффективность не зависят от конкретных людей, которые заполняют эти институты? На этот вопрос пытаются ответить авторы статьи Leadership or luck? Randomization inference for leader effects in politics, business, and sports (1).
Естественно, речь не о том, что успех разных начальников может сильно отличаться даже в похожих институциональных условиях. Это и так понятно и подтверждается множеством наблюдений. Но насколько случайны вариации в успехе разных руководителей, и есть ли какие-либо устойчивые факторы, которые могут объяснять эту разницу? Традиционные статистические модели позволяют находить корреляции между тем, «кто в офисе» (leaders), и результатами (outcomes), но само по себе наличие зависимости мало что объясняет: случайные шумы в данных или частотность корреляций не позволяют обоснованно отделять вклад лидеров от удачного или, наоборот, неудачного стечения обстоятельств. Авторы предлагают методику, которая в значительной степени решает проблему выявления зависимостей. Применяемая процедура основана на пермутационных тестах (permutation tests) и рандомизированных контрольных испытаниях (RCT), а также методах тестирования гипотез о множественных эффектах, используемых в эконометрике.
Не буду утомлять деталями методики (для интересующихся статья в открытом доступе) и перейду к результатам. Интересные выводы по странам с различными режимами: более-менее значимые эффекты лидеров в авторитарных странах, очень сильное влияние лидеров в транзитных режимах и минимальное в демократических. При этом к выводу о том, что в демократиях эффект меньше, нужно подходить очень аккуратно. Например, авторы объясняют это тем, что в демократических условиях качественные институты (опять!) играют более значимую роль и поэтому минимизируют разницу в эффектах руководителей. А можно интерпретировать и так, что демократические выборы позволяют лучше отбирать качественных управленцев (и с легкостью менять тех, кто не справляется), что тоже снижает диапазон вариаций в результатах.
Помимо лидеров стран авторы оценивают вклад губернаторов и мэров крупных городов в США. Первые показывают значимый вклад в динамику ряда экономических показателей штата. Что важно, авторы не находят зависимости от партии, номинировавшей губернатора, то есть демократы и республиканцы справляются примерно одинаково. А вот вклад мэров в целевые индикаторы городского управления минимален. Далее, тестирование модели на большой выборке крупнейших американских компаний не даёт значимых результатов по эффективности CEO, что означает либо отсутствие эффектов, либо наличие очень хороших практик отбора управленческих кадров, в результате чего вариации минимальны.
Наконец, в североамериканских спортивных лигах эффект тренеров (менеджеров) значителен. В принципе, такие результаты в американском футболе, хоккее и бейсболе меня не удивили. Правда, открытием для меня стало, что в большей степени эффект успешных тренеров заключается в снижении числа голов/очков, забитых/набранныхсоперниками. А вот относительно баскетбола я бы никогда не подумал, так как привык считать, что здесь вклад игроков на площадке огромен, а Леброн Джеймс в составе почти гарантирует попадание в финал. #публичноеуправление
(1) Berry C. R., Fowler A. (2021). Leadership or luck? Randomization inference for leader effects in politics, business, and sports. Science advances, volume 7, issue 4. DOI: 10.1126/sciadv.abe3404
Естественно, речь не о том, что успех разных начальников может сильно отличаться даже в похожих институциональных условиях. Это и так понятно и подтверждается множеством наблюдений. Но насколько случайны вариации в успехе разных руководителей, и есть ли какие-либо устойчивые факторы, которые могут объяснять эту разницу? Традиционные статистические модели позволяют находить корреляции между тем, «кто в офисе» (leaders), и результатами (outcomes), но само по себе наличие зависимости мало что объясняет: случайные шумы в данных или частотность корреляций не позволяют обоснованно отделять вклад лидеров от удачного или, наоборот, неудачного стечения обстоятельств. Авторы предлагают методику, которая в значительной степени решает проблему выявления зависимостей. Применяемая процедура основана на пермутационных тестах (permutation tests) и рандомизированных контрольных испытаниях (RCT), а также методах тестирования гипотез о множественных эффектах, используемых в эконометрике.
Не буду утомлять деталями методики (для интересующихся статья в открытом доступе) и перейду к результатам. Интересные выводы по странам с различными режимами: более-менее значимые эффекты лидеров в авторитарных странах, очень сильное влияние лидеров в транзитных режимах и минимальное в демократических. При этом к выводу о том, что в демократиях эффект меньше, нужно подходить очень аккуратно. Например, авторы объясняют это тем, что в демократических условиях качественные институты (опять!) играют более значимую роль и поэтому минимизируют разницу в эффектах руководителей. А можно интерпретировать и так, что демократические выборы позволяют лучше отбирать качественных управленцев (и с легкостью менять тех, кто не справляется), что тоже снижает диапазон вариаций в результатах.
Помимо лидеров стран авторы оценивают вклад губернаторов и мэров крупных городов в США. Первые показывают значимый вклад в динамику ряда экономических показателей штата. Что важно, авторы не находят зависимости от партии, номинировавшей губернатора, то есть демократы и республиканцы справляются примерно одинаково. А вот вклад мэров в целевые индикаторы городского управления минимален. Далее, тестирование модели на большой выборке крупнейших американских компаний не даёт значимых результатов по эффективности CEO, что означает либо отсутствие эффектов, либо наличие очень хороших практик отбора управленческих кадров, в результате чего вариации минимальны.
Наконец, в североамериканских спортивных лигах эффект тренеров (менеджеров) значителен. В принципе, такие результаты в американском футболе, хоккее и бейсболе меня не удивили. Правда, открытием для меня стало, что в большей степени эффект успешных тренеров заключается в снижении числа голов/очков, забитых/набранныхсоперниками. А вот относительно баскетбола я бы никогда не подумал, так как привык считать, что здесь вклад игроков на площадке огромен, а Леброн Джеймс в составе почти гарантирует попадание в финал. #публичноеуправление
(1) Berry C. R., Fowler A. (2021). Leadership or luck? Randomization inference for leader effects in politics, business, and sports. Science advances, volume 7, issue 4. DOI: 10.1126/sciadv.abe3404
Forwarded from Структура наносит ответный удар
Антропологи Дженнифер Ли О’Доннелл и Стефен Сэдлер предлагают прелюбопытнейшее эссе, где описывают современный университет как секретное общество. Действительно, академическая жизнь в нем во многом составлена из управления потоками в разной степени эксклюзивной информации. Сведения о собеседованиях на позиции, рецензировании статей, оценках заявок на стипендии и гранты содержат в себе кучу формальных ограничений на доступ. Над этим всем надстраивается череда фуршетов, корпоративов и обедов, участники которых обмениваются не только официально закрытыми данными, но и куда менее уловимыми сообщениями о принадлежности к правильным академическим кастам. Иронично, что все усилия по обеспечению прозрачности университета перед спонсорами, медиа и надзорными органами только увеличивают объемы и ценность циркулирующих секретных и околосекретных сведений.
Членам университетского сообщества, таким образом, необходимо тщательно контролировать сигналы, которые они испускают. Одну и ту же информацию зачастую необходимо шифровать так, чтобы в нужной ситуации сойти за однозначно своего, но при этом не выдать лишнего чужакам. Способы хранения и распространения важных сведений сотрудниками вузов О’Доннелл и Сэдлер сравнивают с навыками discrezione итальянских масонских лож, изученных их коллегой Лилит Махмуд. Так же, как и мастера лож, успешные профессора должны уметь в тончайшее ремесло ритуализированного нетворкинга, которое должно совершенствоваться на протяжении всей карьеры.
Авторы – американцы, поэтому оговариваются, что описывают в основном практики привычной им академической культуры, где ожесточенная конкуренция за теньюры накладывается на строгие требования по соблюдению норм политкорректности. Знали бы они, в какие шпионские игры вынуждены играть российские преподаватели и исследователи, спарринг-партнерами которых являются не какие-то там журналисты и меценаты, а настоящие товарищи майоры. Впрочем, квазизиммелевскую оптику О’Доннелл и Сэдлера это ни в коем случае не опровергает, а только энергично подтверждает.
Членам университетского сообщества, таким образом, необходимо тщательно контролировать сигналы, которые они испускают. Одну и ту же информацию зачастую необходимо шифровать так, чтобы в нужной ситуации сойти за однозначно своего, но при этом не выдать лишнего чужакам. Способы хранения и распространения важных сведений сотрудниками вузов О’Доннелл и Сэдлер сравнивают с навыками discrezione итальянских масонских лож, изученных их коллегой Лилит Махмуд. Так же, как и мастера лож, успешные профессора должны уметь в тончайшее ремесло ритуализированного нетворкинга, которое должно совершенствоваться на протяжении всей карьеры.
Авторы – американцы, поэтому оговариваются, что описывают в основном практики привычной им академической культуры, где ожесточенная конкуренция за теньюры накладывается на строгие требования по соблюдению норм политкорректности. Знали бы они, в какие шпионские игры вынуждены играть российские преподаватели и исследователи, спарринг-партнерами которых являются не какие-то там журналисты и меценаты, а настоящие товарищи майоры. Впрочем, квазизиммелевскую оптику О’Доннелл и Сэдлера это ни в коем случае не опровергает, а только энергично подтверждает.
История, пересказанная уважаемым @moneyandpolarfox, представляет интерес не только как пример борьбы сотрудников с крупной корпорацией за свои права. С профессиональной точки зрения, меня, например, заинтересовало, как 14683 сотрудника из 52 калифорнийских магазинов Apple смогли скоординировать свои действия.
Исследования в этой области чаще фокусируются на инфраструктуре коллективных действий, в то время как формальным институтам уделяется меньше внимания. Возможно, это происходит потому, что сам перенос акцентов "зашит" в неоинституциональные подходы. Да, сила слабых связей, концептуализированная Грановеттером, и сами сети и платформы сетевой коммуникации и сотрудничества важны. Но не меньшее значение имеют институционализированные инструменты коллективного действия, что прекрасно иллюстрирует этот случай. Сотрудники Apple, например, реализовали такой институт американского права как putative class action - иск, поданный одним или несколькими названными истцами от имени потенциальной группы лиц, находящихся в аналогичном положении.
В этом свете наблюдаемая сейчас в России атака на свободу слова имеет более широкие очертания. Информация так или иначе пробьётся, инфраструктура тоже есть, в том числе платформенная. А вот институты коллективного действия, которыми можно считать созданные гражданским обществом организации, в результате такой политики резко ограничены в этой своей функции.
Исследования в этой области чаще фокусируются на инфраструктуре коллективных действий, в то время как формальным институтам уделяется меньше внимания. Возможно, это происходит потому, что сам перенос акцентов "зашит" в неоинституциональные подходы. Да, сила слабых связей, концептуализированная Грановеттером, и сами сети и платформы сетевой коммуникации и сотрудничества важны. Но не меньшее значение имеют институционализированные инструменты коллективного действия, что прекрасно иллюстрирует этот случай. Сотрудники Apple, например, реализовали такой институт американского права как putative class action - иск, поданный одним или несколькими названными истцами от имени потенциальной группы лиц, находящихся в аналогичном положении.
В этом свете наблюдаемая сейчас в России атака на свободу слова имеет более широкие очертания. Информация так или иначе пробьётся, инфраструктура тоже есть, в том числе платформенная. А вот институты коллективного действия, которыми можно считать созданные гражданским обществом организации, в результате такой политики резко ограничены в этой своей функции.
Telegram
Деньги и песец
Минуты, за которые Apple заплатит почти $30 миллионов
Эта история началась 8 лет назад.
Сотрудники магазинов Apple в Калифорнии приходили на работу.
С собой они приносили сумки.
А после окончания смены служба безопасности эти сумки досматривала - вдруг…
Эта история началась 8 лет назад.
Сотрудники магазинов Apple в Калифорнии приходили на работу.
С собой они приносили сумки.
А после окончания смены служба безопасности эти сумки досматривала - вдруг…
Возможно, кому-то это покажется удивительным, но для авторитарных элит опросы общественного мнения и рейтинги очень важны. Особенное значение они приобретают в качестве символического капитала во внутриэлитной конкуренции. В демократиях основу этого капитала составляет электоральная поддержка, то есть непосредственно голоса избирателей. В российском же случае представители элит знают реальную ценность официальных результатов голосования, и поэтому не считают их значимым фактором политического веса. В таких условиях результаты опросов, замеряющих уровень доверия в конкретный момент времени, и становятся важным показателем "аппаратного веса", который имеет значение в кулуарных соглашениях, лоббистских стратегиях и пр.
Именно поэтому никто из ведущих представителей элиты не озвучивает свою позицию относительно QR-кодов. Работа по подготовке нормативной базы идёт довольно уверенно, однако её публичная поддержка чревата резким падением рейтинга. Высказываться против тоже нельзя, поэтому лучшая стратегия - молчание. В целом, динамику электоральной поддержки и доверия политикам хорошо объясняет теория ретроспективного голосования (1, 2). Однако, в качестве надстройки к рациональным мотивам всегда есть и ценностные или ситуативные факторы.
Как раз в этом отношении хочу упомянуть интересное исследование российских коллег, которые выявляют степень влияния таких факторов с помощью методики совместных или комбинационных экспериментов (conjoint experiment). Теоретическая база этого подхода описана в статье в Политической науке (3), а экспериментальный дизайн раскрыт здесь. Я слушал доклад одного из авторов на вебинаре, где обсуждались предварительные результаты. А они показывают, что действительно в российском контексте есть значимые зависимости между риторикой политиков и уровнем их поддержки. Соответственно, имеют место и стратегии фреймирования общественного мнения для сохранения уровня поддержки элит и "избегания ответственности" за непопулярные меры. Так что ждём и полноценную публикацию результатов исследования.
(1) Fiorina, Morris P. Retrospective Voting in American National Elections New Haven: Yale University Press, 1981, pp. xi, 249
(2) Jastramskis, M., Kuokštis, V., & Baltrukevičius, M. (2019). Retrospective voting in Central and Eastern Europe: Hyper-accountability, corruption or socio-economic inequality? Party Politics.
(3) Соколов Б.О., Завадская М.А., Камалов Э.А. Факторы
массовой поддержки правительства в условиях проведения структурных
реформ // Политическая наука. – 2021. – № 2. – С. 73–104. –
DOI: 10.31249/poln/2021.02.03
Именно поэтому никто из ведущих представителей элиты не озвучивает свою позицию относительно QR-кодов. Работа по подготовке нормативной базы идёт довольно уверенно, однако её публичная поддержка чревата резким падением рейтинга. Высказываться против тоже нельзя, поэтому лучшая стратегия - молчание. В целом, динамику электоральной поддержки и доверия политикам хорошо объясняет теория ретроспективного голосования (1, 2). Однако, в качестве надстройки к рациональным мотивам всегда есть и ценностные или ситуативные факторы.
Как раз в этом отношении хочу упомянуть интересное исследование российских коллег, которые выявляют степень влияния таких факторов с помощью методики совместных или комбинационных экспериментов (conjoint experiment). Теоретическая база этого подхода описана в статье в Политической науке (3), а экспериментальный дизайн раскрыт здесь. Я слушал доклад одного из авторов на вебинаре, где обсуждались предварительные результаты. А они показывают, что действительно в российском контексте есть значимые зависимости между риторикой политиков и уровнем их поддержки. Соответственно, имеют место и стратегии фреймирования общественного мнения для сохранения уровня поддержки элит и "избегания ответственности" за непопулярные меры. Так что ждём и полноценную публикацию результатов исследования.
(1) Fiorina, Morris P. Retrospective Voting in American National Elections New Haven: Yale University Press, 1981, pp. xi, 249
(2) Jastramskis, M., Kuokštis, V., & Baltrukevičius, M. (2019). Retrospective voting in Central and Eastern Europe: Hyper-accountability, corruption or socio-economic inequality? Party Politics.
(3) Соколов Б.О., Завадская М.А., Камалов Э.А. Факторы
массовой поддержки правительства в условиях проведения структурных
реформ // Политическая наука. – 2021. – № 2. – С. 73–104. –
DOI: 10.31249/poln/2021.02.03
На прошлой неделе в научном сообществе обсуждался материал о целой индустрии написания статей и продажи соавторства в них. Мнения коллег по научно-образовательному сегменту Телеграма можно найти здесь, здесь и здесь.
Я тоже писал об этой проблеме несколько месяцев назад, не упоминая "конторку", чтобы не делать ей рекламу. Думаю, стоит добавить два важных замечания. Во-первых, нужно иметь в виду, что речь здесь идёт не только о российской науке. Среди клиентов много представителей разных стран, которые объединяет то, что их обычно относят к категории развивающихся. К тому же в большинстве из них наблюдаются схожие подходы к управлению наукой, и, следовательно, создаются одинаковые стимулы для учёных.
Во-вторых, это не проблема только научного сообщества, так как финансируют подобное безобразие в конечном итоге все налогоплательщики.
Что касается моего эксперимента, то ниже ещё пара наблюдений. Напомню, что чуть больше года назад я сделал несколько скриншотов объявлений о продаже соавторства (см. рис. ⬇️). А вот две статьи (1, 2), в которых чуть изменены названия, но по ряду параметров они очень подходят под описание. При этом статьи выглядят очень подозрительно. Например, подготовлены они коллективами авторов, которые не только из разных стран, но и никогда ничего друг с другом вместе не публиковали, некоторые не имеют предыдущих работ по данной тематике, да и сами представляют разные области знания. Похоже, что у каждой статьи есть один-два реальных автора, а остальные идут прицепом.
При этом если покопаться, то оказывается, что у одного из авторов второй статьи есть очень много публикаций по смежным темам, но каждый раз с уникальным набором соавторов. Видимо, он строчит тексты, а потом продаёт соавторство. Более того, если обратиться к содержанию, то даже модель сложно верифицируема, так как компании, попавшие в выборку, нигде не названы. А это значит, что данные могут быть взяты "с потолка". Отсюда и такая продуктивность. Ну, а вишенка на торте - "притянутые за уши" цитирования работ, которые нерелевантны теме, что, вероятно, даёт ещё и приятный материальный бонус за накрутку индекса Хирша (да-да, такая услуга тоже есть).
Конечно, это всё догадки. Но, поверьте, для именно такой интерпретации наблюдений оснований более чем достаточно. Да и конкретные авторы здесь не так важны, ибо проблема носит системный характер. #управлениенаукой
(1) Tu C., Nurymov Y., Umirzakova Z., Berestova A. (2021). Building an online educational platform to promote creative and affective thinking in special education. Thinking Skills and Creativity. Vol. 40. DOI: 10.1016/j.tsc.2021.100841.
(2) Lu J-B, Liu Z-J, Tulenty D, Tsvetkova L, Kot S. (2021). Implementation of Stochastic Analysis in Corporate Decision-Making Models. Mathematics. 9(9):1041. DOI: 10.3390/math9091041
Я тоже писал об этой проблеме несколько месяцев назад, не упоминая "конторку", чтобы не делать ей рекламу. Думаю, стоит добавить два важных замечания. Во-первых, нужно иметь в виду, что речь здесь идёт не только о российской науке. Среди клиентов много представителей разных стран, которые объединяет то, что их обычно относят к категории развивающихся. К тому же в большинстве из них наблюдаются схожие подходы к управлению наукой, и, следовательно, создаются одинаковые стимулы для учёных.
Во-вторых, это не проблема только научного сообщества, так как финансируют подобное безобразие в конечном итоге все налогоплательщики.
Что касается моего эксперимента, то ниже ещё пара наблюдений. Напомню, что чуть больше года назад я сделал несколько скриншотов объявлений о продаже соавторства (см. рис. ⬇️). А вот две статьи (1, 2), в которых чуть изменены названия, но по ряду параметров они очень подходят под описание. При этом статьи выглядят очень подозрительно. Например, подготовлены они коллективами авторов, которые не только из разных стран, но и никогда ничего друг с другом вместе не публиковали, некоторые не имеют предыдущих работ по данной тематике, да и сами представляют разные области знания. Похоже, что у каждой статьи есть один-два реальных автора, а остальные идут прицепом.
При этом если покопаться, то оказывается, что у одного из авторов второй статьи есть очень много публикаций по смежным темам, но каждый раз с уникальным набором соавторов. Видимо, он строчит тексты, а потом продаёт соавторство. Более того, если обратиться к содержанию, то даже модель сложно верифицируема, так как компании, попавшие в выборку, нигде не названы. А это значит, что данные могут быть взяты "с потолка". Отсюда и такая продуктивность. Ну, а вишенка на торте - "притянутые за уши" цитирования работ, которые нерелевантны теме, что, вероятно, даёт ещё и приятный материальный бонус за накрутку индекса Хирша (да-да, такая услуга тоже есть).
Конечно, это всё догадки. Но, поверьте, для именно такой интерпретации наблюдений оснований более чем достаточно. Да и конкретные авторы здесь не так важны, ибо проблема носит системный характер. #управлениенаукой
(1) Tu C., Nurymov Y., Umirzakova Z., Berestova A. (2021). Building an online educational platform to promote creative and affective thinking in special education. Thinking Skills and Creativity. Vol. 40. DOI: 10.1016/j.tsc.2021.100841.
(2) Lu J-B, Liu Z-J, Tulenty D, Tsvetkova L, Kot S. (2021). Implementation of Stochastic Analysis in Corporate Decision-Making Models. Mathematics. 9(9):1041. DOI: 10.3390/math9091041
И все-таки социальные науки многое умеют объяснять или по крайней мере направлять размышления в нужное русло. Можно не быть специалистом по Казахстану и, следовательно, не претендовать на экспертное знание относительно происходящих там сейчас событий. Но при этом даже беглый взгляд на толковые научные публикации по теме обнаруживает, что теории, объясняющие политические процессы, по-позитивистски универсальны и хорошо применимы в отдельных случаях. Даже с учетом того, что всегда есть и ряд нюансов и отличительных черт.
Возьмем, к примеру, политический протест как коллективное действие. В статье, посвящённой протестам в Жанаозене в 2011 году (1), авторы описывают то, как зарождается протест в регионе, который, казалось бы, должен быть более-менее стабильным в социальном плане. Пределы экономического роста, обусловленные извлекающими ренту элитами и низким качеством публичного управления в авторитарном режиме, а также отсутствие работающих институтов (в том конкретном случае — профсоюзов) порождают недовольство даже сравнительно обеспеченных слоев населения. А неспособность элит оперативно отреагировать на протесты в несиловом ключе способствует социальному научению и формированию устойчивой инфраструктуры низовой самоорганизации. Вполне вероятно, что поэтому и началось всё именно там, где для протестов уже был готовый фундамент.
Вообще, не секрет, что многие пост-советские государства институционально очень похожи. И дело тут не только в общей истории и сочетании некоторых экономических аспектов, но и в том, что авторитарные элиты по привычке подглядывают друг за другом. Так происходит диффузия авторитарных институтов и практик (2): электоральные и партийные нормы, ограничивающие политическую конкуренцию, законы, устанавливающие вертикаль власти и ограничивающие самоуправление, борьба со свободой слова и институтами гражданского общества, даже механизмы рекрутирования элит и практики перераспределения ренты — очень похожи по своему содержанию (нормы — иногда слово в слово!). Отсюда и ощущение дежавю, когда мы наблюдаем за событиями в Казахстане.
Однако, совпадения есть и в провалах управляемости (governability). Кажется, что режимы очень устойчивы, но это на самом деле не совсем так. Считать ли, например, окончательно закрутивший гайки белорусский режим устойчивым в долгосрочной перспективе? Не уверен. А вот, например, хорошее исследование о возросшей роли бюрократии в Казахстане, которая может быть источником информационной асимметрии и, как следствие, фактором нестабильности, снижения оперативности реакций и ограничителем качества принимаемых решений элитной верхушкой (3). Во-первых, это может объяснять, почему протесты оказались неожиданностью и так быстро масштабировались и трансформировались из экономических в политические. Во-вторых, опять же можно найти много совпадений и с особенностями режима и политико-административной системой в России. Поэтому для российской элиты ситуация в Казахстане и её разрешение станут уроком о том, как нужно или не нужно осуществлять авторитарный транзит власти.
#публичноеуправление
(1) Satpayev D., Umbetaliyeva Т. (2015). The protests in Zhanaozen and the Kazakh oil sector: Conflicting interests in a rentier state. Journal of Eurasian Studies. 6(2):122-129. doi: 10.1016/j.euras.2015.03.005
(2) Bader, M. (2012). The Legacy of Empire: A Genealogy of Post-Soviet Election Laws. Review of Central and East European Law, 37(4), 449-472. doi: 10.1163/092598812X13274154887105
(3) Tutumlu, A. Rustemov, I. (2021). The Paradox of Authoritarian Power: Bureaucratic Games and Information Asymmetry. The Case of Nazarbayev’s Kazakhstan. Problems of Post-Communism, 68:2, 124-134, DOI: 10.1080/10758216.2019.1699432
Возьмем, к примеру, политический протест как коллективное действие. В статье, посвящённой протестам в Жанаозене в 2011 году (1), авторы описывают то, как зарождается протест в регионе, который, казалось бы, должен быть более-менее стабильным в социальном плане. Пределы экономического роста, обусловленные извлекающими ренту элитами и низким качеством публичного управления в авторитарном режиме, а также отсутствие работающих институтов (в том конкретном случае — профсоюзов) порождают недовольство даже сравнительно обеспеченных слоев населения. А неспособность элит оперативно отреагировать на протесты в несиловом ключе способствует социальному научению и формированию устойчивой инфраструктуры низовой самоорганизации. Вполне вероятно, что поэтому и началось всё именно там, где для протестов уже был готовый фундамент.
Вообще, не секрет, что многие пост-советские государства институционально очень похожи. И дело тут не только в общей истории и сочетании некоторых экономических аспектов, но и в том, что авторитарные элиты по привычке подглядывают друг за другом. Так происходит диффузия авторитарных институтов и практик (2): электоральные и партийные нормы, ограничивающие политическую конкуренцию, законы, устанавливающие вертикаль власти и ограничивающие самоуправление, борьба со свободой слова и институтами гражданского общества, даже механизмы рекрутирования элит и практики перераспределения ренты — очень похожи по своему содержанию (нормы — иногда слово в слово!). Отсюда и ощущение дежавю, когда мы наблюдаем за событиями в Казахстане.
Однако, совпадения есть и в провалах управляемости (governability). Кажется, что режимы очень устойчивы, но это на самом деле не совсем так. Считать ли, например, окончательно закрутивший гайки белорусский режим устойчивым в долгосрочной перспективе? Не уверен. А вот, например, хорошее исследование о возросшей роли бюрократии в Казахстане, которая может быть источником информационной асимметрии и, как следствие, фактором нестабильности, снижения оперативности реакций и ограничителем качества принимаемых решений элитной верхушкой (3). Во-первых, это может объяснять, почему протесты оказались неожиданностью и так быстро масштабировались и трансформировались из экономических в политические. Во-вторых, опять же можно найти много совпадений и с особенностями режима и политико-административной системой в России. Поэтому для российской элиты ситуация в Казахстане и её разрешение станут уроком о том, как нужно или не нужно осуществлять авторитарный транзит власти.
#публичноеуправление
(1) Satpayev D., Umbetaliyeva Т. (2015). The protests in Zhanaozen and the Kazakh oil sector: Conflicting interests in a rentier state. Journal of Eurasian Studies. 6(2):122-129. doi: 10.1016/j.euras.2015.03.005
(2) Bader, M. (2012). The Legacy of Empire: A Genealogy of Post-Soviet Election Laws. Review of Central and East European Law, 37(4), 449-472. doi: 10.1163/092598812X13274154887105
(3) Tutumlu, A. Rustemov, I. (2021). The Paradox of Authoritarian Power: Bureaucratic Games and Information Asymmetry. The Case of Nazarbayev’s Kazakhstan. Problems of Post-Communism, 68:2, 124-134, DOI: 10.1080/10758216.2019.1699432
Как и ожидалось, официальный дискурс элит в Казахстане и России строится вокруг того, что революция возможна только как продукт влияния неких кукловодов извне. Это классическая рамка, формулируемая автократами, которая снимает ответственность с самих элит и лишает граждан субъектности (второе — вообще, тема для отдельного поста). Но реальность, как обычно, сложнее. Более того, хотя в предыдущем посте я отметил, что политическая наука хорошо может многое объяснить, стоит добавить и несколько слов о невысоком прогностическом потенциале теорий в подобных вопросах.
Я об этом писал полтора года назад, и считаю, что имеет смысл актуализировать тот пост. В целом, проблематика масштабных социально-политических конфликтов уже давно разрабатывается в социальных науках, и работы К. Маркса, П. Сорокина, Ч. Тилли подробно изучаются студентами в рамках теоретических курсов. Но что происходит на мезо- и микроуровне, да ещё и в современном сложном и динамичном мире, далеко не всегда можно предсказать. В этом отношении, например, часто упоминают идею, предложенную экономистом Т. Кураном (1). Он объясняет через призму теории общественного выбора, что каждый индивид принимает решение об участии в протесте, оглядываясь на окружающих. Именно от поведения других людей зависит условно рациональное ощущение баланса индивидуальных выгод и издержек. Но эвристический потенциал такого подхода, несмотря на его вполне логичное обоснование, остаётся неясным. И хотя Т. Куран предлагает объяснительную модель (2), я лишь в общих чертах представляю дизайн эмпирического исследования, который может быть предложен для прогнозирования революционных событий в этой методологической рамке. Да и сам автор отмечает целый ряд ограничений своей модели.
Очень интересный подход предлагают авторы статьи "On revolutions" (3). Они апробируют метод, позволяющий ретроспективно фиксировать революции. Причём не только социально-политические, но и, к примеру, технологические и культурные. Отталкиваясь от определения, что революции заключаются в резких локализованных изменениях, которые оставляют статистические "следы", они формулируют "революционный детектор", выявляющий такие изменения во временных рядах с помощью непараметрического точного теста (non-parametric permutation test). Для идентификации "следов" используется метод Foote novelty, разработанный для определения резких изменений в технологиях обработки сигналов. Авторы тестируют метод не только на трёх волнах демократизации по С. Хантингтону, используя набор данных V-Dem, но и обнаруживают три "революции" в американской поп-музыке, или "революции" в популярности женских имён в США.
Хорошо, с ретроспективным анализом более-менее ясно, но как быть с прогнозами? Здесь есть большое поле для дальнейшей работы. Предположим, что существуют триггеры революций, которые кроются в политических ценностях, экономической ситуации, режимных характеристиках или эффективности государственных институтов. Есть хорошие наборы данных, устоявшиеся в социальных науках, которые описывают эти аспекты. Если эти предикторы операционализировать в соответствии с описанной выше теоретической рамкой, полагаю, можно построить и работающую объяснительную модель. Но это задача для большой команды и финансирования на уровне, как минимум, гранта РНФ. #методология
(1) Kuran, T. (1989). Sparks and prairie fires: A theory of unanticipated political revolution. Public Choice 61, 41–74 . DOI: 10.1007/BF00116762
(2) Kuran, T. (1995). The Inevitability of Future Revolutionary Surprises. American Journal of Sociology, 100(6), 1528-1551.
(3) Leroi, A.M., Lambert, B., Mauch, M. et al. (2020) On revolutions. Palgrave Commun 6, 4. DOI: 10.1057/s41599-019-0371-1
Я об этом писал полтора года назад, и считаю, что имеет смысл актуализировать тот пост. В целом, проблематика масштабных социально-политических конфликтов уже давно разрабатывается в социальных науках, и работы К. Маркса, П. Сорокина, Ч. Тилли подробно изучаются студентами в рамках теоретических курсов. Но что происходит на мезо- и микроуровне, да ещё и в современном сложном и динамичном мире, далеко не всегда можно предсказать. В этом отношении, например, часто упоминают идею, предложенную экономистом Т. Кураном (1). Он объясняет через призму теории общественного выбора, что каждый индивид принимает решение об участии в протесте, оглядываясь на окружающих. Именно от поведения других людей зависит условно рациональное ощущение баланса индивидуальных выгод и издержек. Но эвристический потенциал такого подхода, несмотря на его вполне логичное обоснование, остаётся неясным. И хотя Т. Куран предлагает объяснительную модель (2), я лишь в общих чертах представляю дизайн эмпирического исследования, который может быть предложен для прогнозирования революционных событий в этой методологической рамке. Да и сам автор отмечает целый ряд ограничений своей модели.
Очень интересный подход предлагают авторы статьи "On revolutions" (3). Они апробируют метод, позволяющий ретроспективно фиксировать революции. Причём не только социально-политические, но и, к примеру, технологические и культурные. Отталкиваясь от определения, что революции заключаются в резких локализованных изменениях, которые оставляют статистические "следы", они формулируют "революционный детектор", выявляющий такие изменения во временных рядах с помощью непараметрического точного теста (non-parametric permutation test). Для идентификации "следов" используется метод Foote novelty, разработанный для определения резких изменений в технологиях обработки сигналов. Авторы тестируют метод не только на трёх волнах демократизации по С. Хантингтону, используя набор данных V-Dem, но и обнаруживают три "революции" в американской поп-музыке, или "революции" в популярности женских имён в США.
Хорошо, с ретроспективным анализом более-менее ясно, но как быть с прогнозами? Здесь есть большое поле для дальнейшей работы. Предположим, что существуют триггеры революций, которые кроются в политических ценностях, экономической ситуации, режимных характеристиках или эффективности государственных институтов. Есть хорошие наборы данных, устоявшиеся в социальных науках, которые описывают эти аспекты. Если эти предикторы операционализировать в соответствии с описанной выше теоретической рамкой, полагаю, можно построить и работающую объяснительную модель. Но это задача для большой команды и финансирования на уровне, как минимум, гранта РНФ. #методология
(1) Kuran, T. (1989). Sparks and prairie fires: A theory of unanticipated political revolution. Public Choice 61, 41–74 . DOI: 10.1007/BF00116762
(2) Kuran, T. (1995). The Inevitability of Future Revolutionary Surprises. American Journal of Sociology, 100(6), 1528-1551.
(3) Leroi, A.M., Lambert, B., Mauch, M. et al. (2020) On revolutions. Palgrave Commun 6, 4. DOI: 10.1057/s41599-019-0371-1
Nature
On revolutions
Humanities and Social Sciences Communications - On revolutions
Forwarded from Деньги и песец
Вижу множество комментариев, на тему – где были все эти «аналитические центры», которые по долгу службы должны были заранее предсказать происходящее в Казахстане и оценить риски? Почему они не справились со своей работой?
А такие вещи в принципе невозможны, мог бы сказать экономист и политолог Тимур Куран, профессор Duke University). В статье «Private Truths, Public Lies: The Social Consequences of Preference Falsification» («Частная правда, публичная ложь: социальные последствия фальсификации предпочтений») Куран объяснил – почему не получается заранее узнать, когда и почему «люди выйдут на улицы».
В сжатом изложении идея Тимура Курана выглядит так.
a.По любому вопросу у человека есть предпочтения, которыми он делится с другими людьми и предпочтения, которые предпочитает держать при себе.
b. Если эти предпочтения различаются, это значит, что человек занимается «фальсификацией предпочтений», (или попросту лжет).
c. Почему человек говорит одно, а думает (а потом и делает) другое?
Это просто, объясняет Куран.
d. «Внешние выгоды и издержки, связанные с выбором публичных предпочтений, как правило зависят от выбора, который делают другие»
e. Если в манифестациях участвует небольшое число людей, возможные внешние издержки от «выхода на улицу» могут быть куда выше, а выгоды — куда меньше, чем в случае, когда улицы заполнены недовольными.
И здесь начинается самое интересное.
Согласно теории Курана, «порог возмущения» отдельного человека зависит от сочетания его личных ожидаемых выгод и издержек.
f. Но заранее увидеть этот порог невозможно! - потому что «на словах» человек предпочитает утверждать, что "все в порядке" – пока не примет решение действовать.
g. «И тогда возникает ситуация, когда общество находится на грани мощного взрыва, но при этом все по-прежнему убеждены — и утверждают, — что оно стабильно.
h. Ничтожного события может быть достаточно, чтобы запустить волну возмущения – и тогда начавшийся процесс станет неожиданностью для всех, включая и тех, чьи действия привели его в движение»
Важнейший результат описанного Кураном феномена заключается в том, что в любом обществе экономические, социальные и когнитивные процессы могут все больше способствовать «социальной вспышке», но при этом никто не осознает потенциала общественных перемен.
А такие вещи в принципе невозможны, мог бы сказать экономист и политолог Тимур Куран, профессор Duke University). В статье «Private Truths, Public Lies: The Social Consequences of Preference Falsification» («Частная правда, публичная ложь: социальные последствия фальсификации предпочтений») Куран объяснил – почему не получается заранее узнать, когда и почему «люди выйдут на улицы».
В сжатом изложении идея Тимура Курана выглядит так.
a.По любому вопросу у человека есть предпочтения, которыми он делится с другими людьми и предпочтения, которые предпочитает держать при себе.
b. Если эти предпочтения различаются, это значит, что человек занимается «фальсификацией предпочтений», (или попросту лжет).
c. Почему человек говорит одно, а думает (а потом и делает) другое?
Это просто, объясняет Куран.
d. «Внешние выгоды и издержки, связанные с выбором публичных предпочтений, как правило зависят от выбора, который делают другие»
e. Если в манифестациях участвует небольшое число людей, возможные внешние издержки от «выхода на улицу» могут быть куда выше, а выгоды — куда меньше, чем в случае, когда улицы заполнены недовольными.
И здесь начинается самое интересное.
Согласно теории Курана, «порог возмущения» отдельного человека зависит от сочетания его личных ожидаемых выгод и издержек.
f. Но заранее увидеть этот порог невозможно! - потому что «на словах» человек предпочитает утверждать, что "все в порядке" – пока не примет решение действовать.
g. «И тогда возникает ситуация, когда общество находится на грани мощного взрыва, но при этом все по-прежнему убеждены — и утверждают, — что оно стабильно.
h. Ничтожного события может быть достаточно, чтобы запустить волну возмущения – и тогда начавшийся процесс станет неожиданностью для всех, включая и тех, чьи действия привели его в движение»
Важнейший результат описанного Кураном феномена заключается в том, что в любом обществе экономические, социальные и когнитивные процессы могут все больше способствовать «социальной вспышке», но при этом никто не осознает потенциала общественных перемен.
Возвращаясь после небольшой паузы напишу ещё об одной работе, показывающей, как социальное окружение влияет на политическое поведение. В статье Betting on the underdog: The influence of social networks on vote choice авторы экспериментируют с мотивами рационального поведения (1). Избиратели часто не готовы голосовать за непопулярные партии/кандидатов, даже если их идеи и программы этим избирателям близки. Стратегическое голосование заключается в том, что человек скорее выберет менее нравящегося кандидата, но с большими перспективами на победу или преодоление барьера. А откуда избиратели черпают необходимую для принятия решения информацию? Результаты исследования подтверждают казалось бы банальный тезис о том, что социальные сети и возникающие в них эхо-камеры могут выступать значимым источником информационной асимметрии и, следовательно, фактором голосования за "андердогов", если ваши контакты поддерживают именно их.
Безусловно, речь идёт о странах, где есть выборы. Но что в этом отношении можно сказать о таких авторитарных странах, как Россия? Полагаю, выводы можно частично экстраполировать и на политическое поведение, в целом. Гражданам авторитарных стран приходится делать выбор не реже: идти/не идти на митинг, выражать/не выражать публично свою позицию и т.д. И выбор этот, по всей видимости, сильно зависит от информационной асимметрии, порождаемой социальным окружением. Более того, в авторитарных режимах граждане в меньшей степени доверяют официальной информации, в том числе результатам опросов. Возможно, в таких условиях влияние социального окружения на принимаемые решения даже сильнее.
Естественно, под социальными сетями понимаются не только онлайн-платформы. Но парадоксально, что именно в виртуальном пространстве наши социальные контакты более однородны. И поэтому наиболее вероятно представляют из себя источник информационной асимметрии, которая обуславливает политическое поведение.
В этой связи я вспоминаю ещё классный наглядный материал из Washington Post. Этот небольшой тест на бытовом уровне очень хорошо объясняет, что же такое иллюзия большинства.
Если вы думаете, что никто не голосует за ЕР или, наоборот, считаете, будто в митингах принимают участие проплаченные Западом деструктивные элементы, то скорее всего это лишь ваша иллюзия.
#методология #сетевойподход #выборы
(1) Fredén, A., Rheault, L., & Indridason, I. (2022). Betting on the underdog: The influence of social networks on vote choice. Political Science Research and Methods, 10(1), 198-205. doi:10.1017/psrm.2020.21
Безусловно, речь идёт о странах, где есть выборы. Но что в этом отношении можно сказать о таких авторитарных странах, как Россия? Полагаю, выводы можно частично экстраполировать и на политическое поведение, в целом. Гражданам авторитарных стран приходится делать выбор не реже: идти/не идти на митинг, выражать/не выражать публично свою позицию и т.д. И выбор этот, по всей видимости, сильно зависит от информационной асимметрии, порождаемой социальным окружением. Более того, в авторитарных режимах граждане в меньшей степени доверяют официальной информации, в том числе результатам опросов. Возможно, в таких условиях влияние социального окружения на принимаемые решения даже сильнее.
Естественно, под социальными сетями понимаются не только онлайн-платформы. Но парадоксально, что именно в виртуальном пространстве наши социальные контакты более однородны. И поэтому наиболее вероятно представляют из себя источник информационной асимметрии, которая обуславливает политическое поведение.
В этой связи я вспоминаю ещё классный наглядный материал из Washington Post. Этот небольшой тест на бытовом уровне очень хорошо объясняет, что же такое иллюзия большинства.
Если вы думаете, что никто не голосует за ЕР или, наоборот, считаете, будто в митингах принимают участие проплаченные Западом деструктивные элементы, то скорее всего это лишь ваша иллюзия.
#методология #сетевойподход #выборы
(1) Fredén, A., Rheault, L., & Indridason, I. (2022). Betting on the underdog: The influence of social networks on vote choice. Political Science Research and Methods, 10(1), 198-205. doi:10.1017/psrm.2020.21
Принято считать, что в авторитарных режимах возможности гражданской самоорганизации сильно ограничены институциональной средой и силовым давлением элит. В редких случаях позиция граждан и негосударственных институтов (например, бизнеса) аккумулируется через посредников или специально создаваемыми сверху институтами или платформами. Однако, все равно такое взаимодействие носит диалоговый или даже имитационный характер. То есть в лучшем случае выступает в качестве инструмента обратной связи, а не влияния на политический курс.
Тем не менее, даже в авторитарных странах есть примеры реального политического действия снизу (1, 2). В исследованиях российского публичного управления мы тоже наблюдали ряд случаев, когда сети гражданской самоорганизации оказывали влияние на политику. В основном, правда, на региональном или городском уровнях. Но российский режим сильно изменился за последнее время и, кажется, таких возможностей всё меньше. Тем интереснее наблюдать и изучать случаи, когда это может происходить даже в современных условиях российского авторитаризма.
Например, сейчас развернулась дискуссия относительно закона о персонифицированных картах для посещения спортивных мероприятий (FanID). Для тех, кто не в курсе, теперь всем болельщикам для посещения стадиона придется оформлять специальную карту — это такой дополнительный инструмент контроля. В делиберативной демократии такая дискуссия возникла бы ещё до принятия закона. В нашем же случае он уже подписан президентом и вступает в силу с 1 июня. Пояснительная записка к законопроекту и публичные высказывания депутатов лишь свидетельствуют о том, что они плохо знакомы с реальной ситуацией и находятся под влиянием стереотипов о болельщиках. Стадион во время проведения матча — одно из самых безопасных мест в городе. Более того, судя по резонансным случаям последних лет, наиболее частым источником насилия на стадионах является полиция.
Футбольные фанатские объединения одно за другим объявляют о том, что в этой связи будут бойкотировать игры. И это движение снизу имеет потенциал стать успешным и повлиять на конкретную политику (policy). Нет, конечно, самих фанатов никто слушать не будет. Руководство большинства клубов тоже не станет представлять интересы болельщиков, так как в отличие от развитых стран почти не зарабатывает на них. Многие наши клубы существуют на деньги налогоплательщиков, подавляющее большинство которых не только не ходит на стадион, но даже и не знает, что платит зарплату Дзюбе и Смолову, а также комментирующим их игру сотрудникам МатчТВ.
При этом фанатское движение — это очень устойчивые сети солидарности и самоорганизации. Поэтому их стратегия может дать плоды. Например, если очень влиятельные представители элиты испытают эстетический дискомфорт от пустого виража на Газпром Арене. Первым делом будут пытаться договориться с лидерами движения, но если не получится, то направят свои лоббистские ресурсы на изменение норм.
Вот такой интересный процесс для политического исследования. Понаблюдаем. #публичноеуправление
(1) Teets, J. (2018). The power of policy networks in authoritarian regimes: Changing environmental policy in China. Governance. 31: 125– 141. DOI: 10.1111/gove.12280
(2) Wu, Y. (2020). Dynamics of policy change in authoritarian countries: A multiple-case study on China. Journal of Public Policy, 40(2), 236-258. doi:10.1017/S0143814X18000351
Тем не менее, даже в авторитарных странах есть примеры реального политического действия снизу (1, 2). В исследованиях российского публичного управления мы тоже наблюдали ряд случаев, когда сети гражданской самоорганизации оказывали влияние на политику. В основном, правда, на региональном или городском уровнях. Но российский режим сильно изменился за последнее время и, кажется, таких возможностей всё меньше. Тем интереснее наблюдать и изучать случаи, когда это может происходить даже в современных условиях российского авторитаризма.
Например, сейчас развернулась дискуссия относительно закона о персонифицированных картах для посещения спортивных мероприятий (FanID). Для тех, кто не в курсе, теперь всем болельщикам для посещения стадиона придется оформлять специальную карту — это такой дополнительный инструмент контроля. В делиберативной демократии такая дискуссия возникла бы ещё до принятия закона. В нашем же случае он уже подписан президентом и вступает в силу с 1 июня. Пояснительная записка к законопроекту и публичные высказывания депутатов лишь свидетельствуют о том, что они плохо знакомы с реальной ситуацией и находятся под влиянием стереотипов о болельщиках. Стадион во время проведения матча — одно из самых безопасных мест в городе. Более того, судя по резонансным случаям последних лет, наиболее частым источником насилия на стадионах является полиция.
Футбольные фанатские объединения одно за другим объявляют о том, что в этой связи будут бойкотировать игры. И это движение снизу имеет потенциал стать успешным и повлиять на конкретную политику (policy). Нет, конечно, самих фанатов никто слушать не будет. Руководство большинства клубов тоже не станет представлять интересы болельщиков, так как в отличие от развитых стран почти не зарабатывает на них. Многие наши клубы существуют на деньги налогоплательщиков, подавляющее большинство которых не только не ходит на стадион, но даже и не знает, что платит зарплату Дзюбе и Смолову, а также комментирующим их игру сотрудникам МатчТВ.
При этом фанатское движение — это очень устойчивые сети солидарности и самоорганизации. Поэтому их стратегия может дать плоды. Например, если очень влиятельные представители элиты испытают эстетический дискомфорт от пустого виража на Газпром Арене. Первым делом будут пытаться договориться с лидерами движения, но если не получится, то направят свои лоббистские ресурсы на изменение норм.
Вот такой интересный процесс для политического исследования. Понаблюдаем. #публичноеуправление
(1) Teets, J. (2018). The power of policy networks in authoritarian regimes: Changing environmental policy in China. Governance. 31: 125– 141. DOI: 10.1111/gove.12280
(2) Wu, Y. (2020). Dynamics of policy change in authoritarian countries: A multiple-case study on China. Journal of Public Policy, 40(2), 236-258. doi:10.1017/S0143814X18000351