В публичных дискуссиях регулярно всплывают популярные "теории", которые выдаются за научные. И если в естественных науках есть устойчивый консенсус относительно псевдонаучных концепций, а самим учёным с переменным успехом, но всё-таки удается противостоять гомеопатам, антиваксерам и другим персонажам, то в социальных науках дело обстоит сложнее.

Например, на днях в одной из политологических статей в очередной раз обнаружил, что автор в качестве теоретической рамки использует "окна Овертона". Да, эта "теория" очень популярна в качестве аргумента в социальных сетях и бытовых дискуссиях, так как многих она привлекает своей простотой и универсальностью. На мой взгляд, "теория" удачно ложится в основу часто встречающегося когнитивного искажения, которое мы знаем как предвзятость подтверждения (confirmation bias). Если захотеть, "окнами Овертона" можно объяснить любые трансформации общественного или политического дискурса. Но зачем же использовать концепцию, которая не имеет научного обоснования и не проверена эмпирически, в академических текстах?

Ради интереса сделал поисковый запрос в российском индексе научного цитирования elibrary.ru: "окно Овертона" встречается в 456 академических публикациях. Конечно, я не стал разбираться, в каком ключе используется этот термин в каждой из них. Но по своему опыту должен сказать, что некоторые российские ученые почему-то относятся к данной "теории" со всей серьёзностью и не стесняются упоминать её в научных дискуссиях или включать в учебные дисциплины.

К подобным популярным "теориям" в социальных науках, кстати, можно отнести и "пирамиду Маслоу" (РИНЦ по запросу даёт 2 556 публикаций). И хотя от концепции иерархии потребностей даже сам автор отказался ещё при жизни, спустя несколько десятилетий и обыватели, и эффективные менеджеры, и даже учёные часто апеллируют к пресловутой пирамиде. А ведь эта "теория" так же не нашла пока своего эмпирического подтверждения.

В общем, ничего удивительного, что такие "концепции" популярны в общественном дискурсе. Они существенно упрощают понимание сложных предметов, и поэтому так востребованы неспециалистами. Однако странно, что и в отечественных социальных науках до сих пор нет не только консенсуса относительно их ложности, но даже и дискуссии на этот счет.
#политология

​​Помните, я писал об исследовании, где показано, что результаты выборов в США могут повлиять на объемы потребления алкоголя среди голосовавших за проигравшего кандидата? Но если такой эффект от фрустрации, вызванной неожиданным проигрышем, имел краткосрочные перспективы, то другое исследование показывает более значимые сдвиги, появляющиеся в результате неожиданного исхода выборов.

В препринте Partisan Fertility and Presidential Elections авторы показывают, что резкая смена политической элиты/курса может сильно повлиять и на долгосрочные экономические ожидания американцев (1). Обратите внимание на рисунок ⬇️, демонстрирующий разницу в позитивных и негативных ожиданиях. Удивительно, как значимы результаты выборов для избирателей разных партий - на графике отображена разница в ответах на вопрос "Как вы думаете, ситуация в национальной экономике становится лучше или хуже?". Естественно, отвечать в опросах можно что угодно, и это ещё ни о чем не говорит. Поэтому учёные обращают внимание на изменения в поведении избирателей. И здесь есть значимые результаты.

Победа Д. Трампа так положительно сказалась на экономическом оптимизме его избирателей, что разница в рождаемости в про-республиканских округах (графствах) выросла на 1,1-2,6% в сравнении с теми, где преобладает поддержка демократов. А ведь решение о том, чтобы завести [ещё одного] ребенка, - это серьёзный шаг, который отражает настроение относительно материального благополучия семьи в будущем. Например, по данным Министерства сельского хозяйства США, стоимость воспитания ребёнка до 17 лет оценивается в общую сумму около $233,000 (2). Что интересно, этот эффект соизмерим с влиянием таких "рациональных" предикторов роста рождаемости, как снижение безработицы или даже увеличение размера прямых денежных выплат на рождение детей. Кроме того, авторы находят различные тенденции и в этническом разрезе: у "сельских белых" (rural whites), которые составили ядро электората Д. Трампа, позитивно выросла разница в рождаемости по сравнению с испаноязычными американцами (hispanics). Видимо, вслед за резкими высказываниями Трампа относительно иммигрантов из Латинской Америки их экономические ожидания сильно ухудшились.

Посмотрите, как на графике поменялись местами экономические ожидания республиканцев и демократов после победы Дж. Байдена. Интересно, будет посмотреть, как эта смена повлияет и на экономическое поведение (если повлияет). А вообще жалко, что подобных исследований мало вне США. Было бы очень интересно узнать, как результаты выборов влияют на поведение в других странах - это отличный материал для сравнительных исследований. Речь, конечно, о тех странах, где есть выборы.
#выборы

(1) Dahl, G., Lu, R., Mullins, W. (2021). Partisan Fertility and Presidential Elections. NBER WORKING PAPER SERIES. Working Paper 29058.
(2) Lino, M. (2020). The cost of raising a child. U.S. DEPARTMENT OF AGRICULTURE.

Создание Межведомственной комиссии по историческому просвещению, на мой взгляд, очень хорошо укладывается в общую стратегию по захвату государства правящей элитой. Дело в том, что эти действия могут быть направлены не только на узурпацию институтов публичного управления, которая уже произошла, но и на установление контроля над общественными институтами в более широком смысле. Полгода назад я именно об этом и писал применительно к науке и образованию, особенно подчёркивая, что социальные науки находятся в группе риска.

Отдельного внимания заслуживает пункт 7 Указа: в состав Межведомственной комиссии входят представители Администрации Президента и аппарата Совета Безопасности, представители Генеральной прокуратуры, Следственного комитета, МИДа, Минобороны, МВД... Допустим, что именно там собраны ведущие специалисты в области отечественной исторической науки и просвещения. Но я бы отметил ещё одну важную мысль: такой захват невозможен без поддержки или молчаливого согласия снизу, что, возможно, подтверждается назначением В.Р. Мединского на должность председателя комиссии. Зачем постоянно отбиваться от нападок историков в поле конкурентной научной дискуссии, если можно эту дискуссию ограничить силовыми методами?

Комиссия с таким разношерстным составом - очень неэффективный институт, но вообще-то их работоспособность редко ставится во главу угла. Во-первых, это важный сигнал научному сообществу, которое, по задумке инициаторов, должно чуть испугаться и притихнуть. Во-вторых, это инструмент не для системной работы, а для точечных репрессий - задачи, подобной той, что сейчас реализуется в отношении оппозиции и независимых журналистов, и с которой он точно справится.

А для политолога это очередной индикатор неспособности элит (и, соответственно, экспертов, на них работающих) к конкурентной полемике в публичной сфере. Вместо ответов на расследования - ярлыки иностранных агентов и нежелательных организаций. Вместо научной дискуссии - межведомственные комиссии с привлечением представителей силовых структур. Вместо публичной дискуссии - хунвейбины, строчащие доносы на посты в соцсетях. Вместо культурного разнообразия - слушания по репертуару театров в части соответствия стратегии нацбезопасности. Дальше будет больше. Но повторю ещё раз, что всё это было бы невозможно без достаточной поддержки снизу и молчаливого согласия общества, в целом, и профессиональных сообществ, в частности.

В начале недели в СМИ и соцсетях развернулась широкая дискуссия о снижении политической активности россиян. Триггером для полемики стали результаты исследования ВЦИОМ и опубликованный по его мотивам материал РБК. В связи с этим хотелось бы поделиться парой соображений на этот счёт.

Во-первых, нужно читать первоисточники. Многие почему-то увидели в результатах мониторинга, будто всего 22% граждан собираются голосовать на предстоящих выборах, хотя вопрос касался участия в тех, что уже прошли. Более того, вопрос звучал следующим образом: Скажите, пожалуйста, лично Вам приходилось за последний год участвовать в общественной и политической жизни? И один из вариантов ответа звучал так: Участвовал в выборах в органы власти различного уровня.

Много ли выборов прошло в России за прошедший год? В четырёх субъектах были дополнительные выборы депутатов Государственной Думы, в 18-ти - выборы губернаторов, в 11-ти - выборы депутатов региональных парламентов, в 22-х столицах субъектов прошли выборы муниципальных депутатов. Добавим сюда ещё ряд местных выборов и довыборов, и окажется, что далеко не у всех потенциальных избирателей вообще была возможность поучаствовать в электоральном процессе. То есть эти 22%, вокруг которых разгорелся сыр-бор, мало о чём говорят.

Во-вторых, большинство интерпретаций низкой политической активности, уверенность в которой хоть и основана на изначально неверном прочтении результатов мониторинга ВЦИОМ, касается общего снижения интереса к выборам. По мнению экспертов, оно происходит на фоне отсутствия реальной политической конкуренции и стратегии элит по "сушке" явки. Сложно с этим не согласиться, но если готовность принять участие в предстоящих выборах действительно падает, то я бы предложил ещё одну гипотезу, которая может дополнить картину.

В политической науке сложился консенсус, что уровень образования выступает значимым предиктором политического участия: чем образованнее граждане, тем они активнее (1). Академическая дискуссия здесь в большей степени концентрируется вокруг того, базовая причина это или всего лишь прокси. Но что понимается под образованностью в данном аспекте? Если частично абстрагироваться от сложных научных операционализаций, то, наверное, в первую очередь это наличие знаний об окружающем мире (в том числе в социально-политическом контексте) и понимание того, "как всё устроено". Но вышеупомянутый консенсус касается политического участия в демократиях. А вот, например, в условиях электорального авторитаризма (в России именно такой режим), наоборот, с ростом образованности уровень политического участия падает (2). При этом результаты этого исследования показывают, что образованные граждане получают больше экономических выгод, ценят демократию и чаще критикуют правительство. Возможно, снижение интереса к выборам (если оно имеет место) свидетельствует о том, что всё больше граждан понимают, как устроен политический режим в России. И сознательно выбирают стратегию неучастия в электоральных играх авторитарной элиты.
#выборы

(1) Hillygus, D.S. (2005). The Missing Link: Exploring the Relationship Between Higher Education and Political Engagement. Political Behavior 27 (1), 25–47.
(2) Croke, K., Grossman, G., Larreguy, H., Marshall, J. (2016). Deliberate Disengagement: How Education Can Decrease Political Participation in Electoral Authoritarian Regimes. American Political Science Review, 110(3), 579-600. doi:10.1017/S0003055416000253

Больше 2000 подписчиков у канала! Но самое удивительное то, что более 400 не отключили уведомления (возможно, просто не умеют это делать), примерно 1500 регулярно прочитывают/просматривают мою околонаучную нудятину, каждый пост в среднем пересылают 21 раз, а охват, в целом, почти всегда держится выше 100%. В общем, если начинал канал я вести для себя, то сейчас веду его и для вас, дорогие подписчики. Ну, и куда же без сложившегося в Телеграме этикета?

Мои дорогие коллеги, с которыми я регулярно дискутирую и сотрудничаю:
@trueresearch - Русский ресёрчер, осмысленный, но беспощадный, да ещё и с очень толковым и продуктивным чатом;
@moneyandpolarfox - Дмитрий Прокофьев об экономике и политике понятным языком;
@ps_etc - серьёзно о политической науке, редко, но очень обстоятельно;

Академические и/или аналитические каналы с профессиональным содержанием, которые сам читаю и рекомендую:
@folkresearch - Народный research: квалифицированный взгляд коллектива ученых и преподавателей на процессы в науке и образовании;
@ivoryzoo - Зоопарк из слоновой кости: свежо о науке, иногда цинично, часто спорно, поэтому интересно;
@le_dauphinois - об экономике глазами представителя французской экономической школы;
@socialpsychPhD - доступно о социальной психологии от трио авторов, работающих над диссертациями в этой области;
@structurestrikesback - Структура наносит ответный удар: Маркс, Вебер, Дюркгейм, Бурдье, Хабермас, Рональд Берт, Виктор Воронков, вот эти все;
@smartandbeautiful - Умные и красивые: очень толково и симпатично о визуализациях в социальных науках;
@withothers - Жизнь с другими: умный канал о политической философии, этике и праве;
@datastudies - datastories о взаимном влиянии технологий и общества;
@roguelike_theory - вдумчивые размышления о современности;
@econkadat - заметки из траншей экономической науки с очень своеобразной и потому импонирующей авторской позицией;
@smart_regulation - об умном регулировании и оценке воздействия в России и во всем мире от профессионалов, сочетающих научную работу и практику.

​​В исследованиях социальных сетей большое внимание уделяется тому, как в них организуется коллективное действие. Время от времени здесь я тоже обращаюсь к этой теме и, например, писал немного о ней в контексте социальных медиа и сетей в офлайн. Кажется удивительным, но в фокус подобных исследований редко попадают элитные сети. Хотя представители элит тоже часто организуют коалиции и сотрудничают борясь за властные ресурсы или лоббируя политические решения. В статье, опубликованной в престижном American Political Science Review, учёные предлагают оригинальную модель анализа коллективных действий во внутриэлитных сетях и тестируют её на примере политического переворота в Гаити (1).

Как и почему взаимодействуют элитные группы, когда они организуют переворот? В более широком смысле, к примеру, Аджемоглу и Робинсон объясняют, что у элит, инициирующих откат от демократии, есть значимые экономические стимулы (2). Авторы статьи идут дальше и дополняют предложенную нобелевскими лауреатами теорию моделью, которая используется для выявления ключевых акторов во внутриэлитных сетях (3). Стоит отметить, что в этом заключается важный методологический вклад. Ранее я упоминал, что сетевой анализ в общественных науках дает широкие возможности для эксплоративных исследований, но его объяснительная сила в обосновании причинно-следственных связей (causal inference) явно недостаточна. В этом отношении синтез сетевого подхода и теории игр даёт интересные результаты.

Авторы рассматривают экономические цели граждан и элит, которые имеют бизнес-интересы, как противоречащие друг другу. Граждане заинтересованы в том, чтобы рынки были конкурентными, в то время как элиты, наоборот, нуждаются в преференциях для своего бизнеса и барьерах для потенциальных конкурентов. И если в условиях демократии вероятность того, что экономическая политика будет отвечать интересам граждан, довольно высока, то элита предпочитает устроить переворот и поддержав диктатора получить инструменты для монополизации рынков. Проведенный анализ показывает, что участники переворота 1991 года в Гаити распределены по всей сети (верхняя часть рисунка), однако распределение центральностей (нижняя часть рисунка) имеет скос вправо, особенно для тех, кто поддержал переворот и имеет бизнес, импортирующий товары в страну. То есть, чем выше показатель центральности для конкретного узла, тем больше вероятность, что представитель элиты способствовал перевороту. Авторы используют множество контрольных переменных, и оказывается, что корреляция между центральностью и участием в перевороте очень устойчива. А самое интересное, что после переворота во всех временных периодах на рынке в Гаити наблюдается стабильный рост цен на товары, импортируемые поддержавшими переворот элитами. Таким образом, элиты могут использовать свой социальный капитал для организации переворота с тем, чтобы номинировать диктатора, который обеспечивает реализацию выгодной элитам экономической политики.
#методология #сетевойподход #теорияигр

(1) Naidu, S., Robinson, J., Young, L. (2021). Social Origins of Dictatorships: Elite Networks and Political Transitions in Haiti. American Political Science Review, 115(3), 900-916. doi:10.1017/S0003055421000289
(2) Acemoglu, D., Robinson, J.A. (2006). Economic Origins of Dictatorship and Democracy. Cambridge: Cambridge University Press.
(3) Ballester, C., Calvó-Armengol, A., Zenou, Y. (2006). Who’s Who in Networks. Wanted: The Key Player. Econometrica 74 (5): 1403–17.10.1111/j.1468-0262.2006.00709.x

Уважаемый Дмитрий Прокофьев оперативно отреагировал на мой пост 👆 и очень точно уловил логику авторитарных элит. Действительно, похоже, что наблюдаемый нами захват государства политической элитой и консолидация авторитарного режима тоже обусловлены экономическими стимулами самой элиты. В этом отношении я хотел бы предложить гипотезу, которая обосновывается двумя предпосылками.

Во-первых, российская политическая элита ориентирована на извлечение ренты. Это утверждение не ново и подкреплено целым рядом исследований. И если первоначально это была рента, основным источником которой были природные ресурсы, то с разрастанием элиты постепенно сложилась целая система экстрактивных институтов. Для обеспечения лояльности нижних слоев элиты и поддержания устойчивости режима рента перераспределяется посредством государственного и муниципального заказа, множества учреждаемых государством НКО (в форме АНО, фондов и госкорпораций) и других инструментов (например, системы "Платон").

Во-вторых, основным механизмом организации элитной структуры и доступа к ренте стала многоуровневая сеть неформальных социальных связей, сочетающая горизонтальные и вертикальные (патронажные) отношения. То есть в отличие от гаитянской структуры из предыдущего поста, которая сформирована семейными связями бизнес-элит, в России это гибридная неопатримониальная сеть, включающая в себя помимо семейных ещё и патрон-клиентские связи. Сшивают эту сеть экономические стимулы доступа к ренте в обмен на лояльность и поддержку режима. Частный бизнес может получать свой кусок ренты и напрямую от потребителей - так же, как в упомянутом выше случае, через искусственное ограничение конкуренции, например, под лозунгами импортозамещения.

А теперь сама гипотеза. Устойчивость конструкции осуществляется посредством центрального механизма, который я бы назвал "патронажным коленвалом". В нём есть двигающиеся части, обеспечивающие регулярную горизонтальную ротацию элит для поддержания их в тонусе, а также для создания видимости изменений. И в нём есть неподвижные части - ключевые акторы (брокеры), формирующие вертикальную ось многоуровневых патрон-клиентских отношений и крепко связывающие её с остальными политическими и бизнес-элитами на горизонтальном уровне. "Смазывают" эту громоздкую структуру стимулы доступа к ренте и её распределения на основе внутриэлитных соглашений и при горизонтальной ротации "варягам" важно занять правильные позиции. Сложная ситуация с заменой губернатора в Хабаровском крае, кстати, неплохо иллюстрирует эту метафору.

Ещё раз подчеркну, что это лишь предположение, требующее эмпирической проверки, и к тому же сформулированное пока "на коленке" для поста в канале. Но задача по выявлению ключевых акторов этой многоуровневой неопатримониальной сети посредством сетевого анализа вполне реальна. А расширив эту модель с помощью теории игр и включив в нее стимулы доступа к ренте можно объяснить, почему российский авторитарный режим на самом деле довольно устойчив, так как опирается на очень широкий круг акторов, включающих политические, административные и бизнес-элиты на всех уровнях до самого низа. #методология #публичноеуправление #сетевойподход

Боюсь, что следующей целью в борьбе со свободой слова после журналистики станет академическая наука. Нормы управления посредством права имеют особенность выходить за рамки задач, для которых были созданы. И вполне вероятна ситуация, когда они будут применяться против "нежелательной науки". Особенно угроза реальна для журналов в области общественных наук, так как научные издания тоже регулируются законом "О СМИ" во всех его редакциях и всеми взаимосвязанными нормами.

Совсем недавно, например, я рецензировал рукопись статьи, где автор упоминал Фонд Борьбы с Кормлением. А ссылки на материалы из СМИ, попавших в разнообразные списки "иноагентов", вообще регулярно появляются в академических текстах по политический науке. Теперь же это превращается в какое-то минное поле: авторам и редакторам нужно будет следить за тем, как бы не упомянуть СМИ или организацию в тексте без ссылки на то, что они в одном из этих списков. Проколоться здесь будет несложно, так что многие журналы будут в группе риска. А избирательное применение норм может стать инструментом давления на редакции журналов: мол, не публикуйте "неправильные" статьи, а то накатаем на вас жалобу в Роскомнадзор. И на примере борьбы с исторической наукой мы знаем, какая политология и социология будут считаться неправильными.
#политология #управлениенаукой

Она думает, что папаша её учёный. И про нас он ей насвистел, что мы тоже учёные. Смотри не расколись!
"Джентльмены удачи" (реж. А. Серый, 1971 г.)

Уже вторую неделю в научно-образовательном сегменте Телеграма бурлит обсуждение нового рейтинга университетов Times Higher Education, в котором ряд российских ВУЗов добился "выдающихся" результатов. Если кратко, то лидерами по цитируемости в России оказались не МГУ, ВШЭ или СПбГУ, а несколько совсем неочевидных в этом отношении вузов. Особенно в комментариях сообщества досталось занявшему первое место Донскому государственному техническому университету (ДГТУ). Я же считаю, что это хороший пример для разбора в рамках такой междисциплинарной области, как оценивание политик и программ (policy evaluation).

Во-первых, обратим внимание на целеполагание. Если в качестве ключевого индикатора на каждом углу декларировалось вхождение в рейтинги, то и университетские администраторы действовали в этой логике. Руководящие и регулирующие документы задают стимулы, поэтому не нужно удивляться, что объекты регулирования выбирают наиболее оптимальные стратегии достижения ключевых показателей. Похожая ситуация, кстати, с целью войти в ТОП-20 рейтинга Doing Business, которая была задана ещё майскими указами в 2012 г. Даже заказанная Минэкономразвития НИР была без стеснения сформулирована как Разработка рекомендаций по вопросу улучшения позиции Российской Федерации в рейтинге Всемирного Банка Doing Business. Исполнители постарались и разработали соответствующие рекомендации, которые касались, естественно, в первую очередь формальных показателей, учитываемых Всемирным банком. В итоге Россия взлетела в рейтинге (28-е место в 2020г.), а вот как дело обстоит с самим doing business в России, вы и сами прекрасно понимаете.

Во-вторых, все обращают внимание на то, что высокие позиции лидерами рейтинга достигнуты за счет публикаций в мусорных изданиях и повального самоцитирования. Мол, это явное нарушение научной этики. Но тут дело в том, что научную этику соблюдают учёные, так как знают и принимают её нормы. А вот требовать её соблюдения от остальных довольно странно. Это не значит, кстати, что руководить наукой должен обязательно великий учёный. Просто, в госпрограммах важно формализовывать этические нормы, чтобы не давать простора для неэтичных злоупотреблений.

В-третьих, важно понимать стимулы и специфику деятельности тех, на кого направлено регулирование. Ведь всё вышесказанное касается и рядовых исполнителей, которые публикуются в мусорных журналах и намеренно цитируют сами себя и друг друга, чтобы выполнить требования начальства. Вот, к примеру, целая монография Public Administration and Regional Management in Russia - 50 статей по 7-12 страниц на ужасном английском, практически без какого-либо научного вклада, зато с обильным самоцитированием. Здесь и представители упомянутого ДГТУ и других региональных вузов, но есть даже и МГУ, МГИМО и РЭУ им. Плеханова. А ведь большинство авторов честно не понимает, что это всё полная чушь. Многие работники высшей школы добросовестно заблуждаются, что занимаются наукой. Они перегружены преподаванием и всевозможными отчетами и при этом совершенно не знают, что такое научная работа и не знакомы с современным положением дел в их области знаний. Они реально считают, что в таких публикациях есть научные результаты, а в чрезмерном самоцитировании ничего плохого нет.

Наконец, у любой программы есть и стейкхолдеры второго порядка, которые могут преследовать свои интересы. Монография из предыдущего абзаца опубликована в авторитетном издательстве Springer в хорошей серии Contributions to Economics. Почему же солидное издательство публикует такое? Для них это просто бизнес, а вот для Минобрнауки - очередная головная боль.

В общем, всё это говорит о том, что при разработке программ многое было упущено. Да, по разным причинам. Но нужно же делать выводы. А была ли протестирована новая программа Приоритет 2030? Есть ли толковые экспертные заключения на нее? Я, к сожалению, не видел.
#публичноеуправление #управлениенаукой

В медиа широко разошлись результаты 31-й церемонии вручения Ig Nobel Prizes, которую у нас принято называть Шнобелевской премией. Приз по экономике в этом году получил Павло Блаватский за обнаружение того, что ожирение политиков может быть индикатором коррупции (1). Напомню, что присуждают её за исследования, которые "заставляют людей посмеяться, а потом подумать". Так вот, если с первым обычно всё в порядке, то со вторым не очень. За выходные и сегодняшнее утро я уже четыре раза услышал в разных вариациях: "учёные доказали, что чем толще политики, тем выше коррупция в стране".

Исследование на самом деле классное, но выводы его не такие громкие, как их представляют. Автор лишь предполагает, что результаты его анализа свидетельствуют о наличии взаимосвязи между особенностями физиологии политиков и уровнем коррупции. То есть индекс массы тела политиков может быть использован в качестве прокси-переменной для исследования политической коррупции.

Теперь к деталям. Допустим, что алгоритм, который использовался автором для оценки массы тела по фото, даёт хорошие результаты и адекватно оценивает индекс массы тела. Но сама выборка исследования довольно специфическая. Во-первых, речь идет только о пост-советском пространстве (15 бывших республик СССР). Во-вторых, анализируется индекс массы тела только министров (N=299). При этом не нужно ещё забывать и о том, что понятие "политик", даже применительно к пост-советским странам намного шире, чем "бюрократ". Я бы вообще не ставил знак тождества между политиками и даже топ-чиновниками в ряде стран из выборки (в том числе, в России), но оставим это в качестве дискуссионного аспекта.

Кроме того, автор находит статистически значимую корреляцию, но здесь тоже кроется ловушка восприятия научных исследований. Для многих, кто даже знаком с понятием корреляции, её наличие сразу "открывает глаза" на направление связи между двумя переменными. Но мы часто находимся в плену собственных искажений. Корреляция ещё не говорит о причинно-следственной связи. Поэтому можно лишь согласиться с автором исследования в том, что есть какая-то статистическая связь, а сам индекс массы тела политиков можно рассматривать в качестве прокси для изучения коррупции.

И ещё один момент, который может быть интересен не только в плоскости политической науки, но и в социальной психологии. Дело в том, что индексы коррупции по большей части основаны на её восприятии гражданами и экспертами. Методологически они устроены довольно точно, но использование субъективных оценок нужно учитывать. В научной работе всегда стоит искать альтернативные объяснения, поэтому у меня возникла ещё одна гипотеза. Может ли связь между двумя упомянутыми переменными иметь обратное направление? Согласно исследованиям (2, 3) люди склонны к негативным оценкам относительно полных индивидов, и даже имеет место стигматизация ожирения. Что если восприятие коррупции тоже находится под влиянием этого фактора? То есть граждане оценивая чиновников, которые в среднем выглядят полнее, чем среднестатистический соотечественник, приписывают им негативные черты, в том числе и склонность к коррупции.

Так что нужно заметить, что исследование П. Блаватского действительно интересное и, на мой взгляд, полностью заслуживает Шнобеля. Но при этом, как и многие другие научные работы, оно не столько даёт ответы, сколько заставляет задуматься о новых вопросах. Плохо это или хорошо, но наука работает именно так.
#методология #политология #юмор

(1) Blavatskyy, P. (2021). Obesity of politicians and corruption in post-Soviet countries. Econ Transit Institut Change. 29: 343– 356. https://doi.org/10.1111/ecot.12259
(2) Puhl R., Brownell, K.D. (2001). Bias, discrimination, and obesity. Obes Res. 9(12):788-805. doi: 10.1038/oby.2001.108
(3) Sikorski, C., Riedel, C., Luppa, M., Schulze, B., Werner, P., König, H.H., Riedel-Heller, S.G. (2012). Perception of overweight and obesity from different angles: a qualitative study. Scand J Public Health. 40(3):271-7. doi: 10.1177/1403494812443604

В политической науке актуальна дискуссия о том, можно ли считать российский авторитаризм электоральным, или он уже прошел эту стадию и превращается в репрессивный режим, который больше не имитирует демократические институты. Действительно, тенденции к усилению авторитарного правления налицо, но при этом и выборы продолжают играть значимую роль для режима. Иначе мы бы не наблюдали сейчас такие активные действия по блокированию "нежелательных" интернет-ресурсов, продвижению электронного голосования, настойчивому давлению на членов избиркомов и т.д.

Считается, что в электоральных авторитарных режимах выборы существуют как подтверждение легитимности, а также как механизм получения обратной связи от граждан. Странно, что международная легитимность всё ещё имеет значение для российского режима, но внутренняя необходима безусловно. Например, в качестве одного из легитимирующих актов вчера прошла большая конференция "Роль гражданского общества в обеспечении демократических стандартов организации и проведения выборов" (что очень важно - с широким международным участием). Научных докладов - то есть основанных на научных исследованиях - там почти не было, зато было много описательных, нормативных и легитимирующих российские выборы выступлений. Про обратную связь, думаю, и так понятно - других её механизмов, кроме как "закрытые соцопросы ФСО", имитационные ЦУРы и выборы, у режима нет.

Но я бы выделил ещё два важных аспекта. Во-первых, элитная верхушка специально взяла на себя функцию политического арбитража. Она создает и регулирует правила игры, ограничивая конкуренцию и не допуская участия нелояльных режиму акторов, но при этом даёт возможность посоревноваться средним и нижним этажам элиты, для которых выборы - это борьба за доступ к ренте. Таким образом, она демонстративно играет роль арбитра и тем самым обеспечивает лояльность разнообразных групп интересов и снимает с себя ответственность, чтобы не плодить недовольных среди тех, кто выступает опорой режима.

Во-вторых, выборы нужны для регулярной мобилизации тысяч людей, которые вовлекаются в организацию и контроль избирательного процесса и обеспечение нужного результата. Это важнейший тест на лояльность и инструмент поддержания тонуса. Ответственность в результате таких выборов размывается по всем, кто занят фильтрацией кандидатов, административной мобилизацией избирателей, фальсификациями итоговых результатов. Возникающая круговая порука - мощный стимул для поддержки режима административной иерархией.

Не думаю, кстати, что сложившаяся система - результат какой-то долгосрочной стратегии. Скорее, такая конфигурация электорального авторитарного режима сформировалась как следствие множества тактических решений, внутриэлитных компромиссов и неформальных практик на всех уровнях властной вертикали.
#выборы

Завтра 30 сентября в телеграм-канале @smart_regulation пройдет третий онлайн-семинар, посвященный актуальным вопросам российской регуляторной политики. Мероприятие открыто всем заинтересованным представителям экспертного и делового сообщества, органов власти всех уровней, ученым, магистрам и аспирантам.

Семинар будет проходить с 10.00 до ~12.15 (МСК) в формате видеочата в @smart_regulation (в канале уже запущен обратный отсчет).

Итоговая программа завтрашней трансляции.
Доклады (первый час семинара):
💎 О реализации закона «Об обязательных требованиях в Российской Федерации» - Александр Литвак, директор Департамента регуляторной политики и ОРВ Минэкономразвития России (@MinEconomyrf)
💎 Направления реформы контрольно-надзорной и разрешительной деятельности в 2021 и 2022 годах - Михаил Прядильников, руководитель Проектного офиса по реализации реформы КНД Аналитического Центра при Правительстве РФ
💎 Новые международные рейтинги качества регуляторики – начала ли проявляться «регуляторная гильотина» в позициях РФ? - Даниил Цыганков, доцент Департамента политики и управления НИУ ВШЭ
💎 Пределы контроля и пост-регуляторика, или что общего у НХЛ и курортов Краснодарского края? - Александр Шерстобитов, политический ученый

Ещё ~1 час 10 мин. запланирован на вопросы-ответы, комментарии слушателей и дискуссию.

О нобелевских лауреатах по экономике этого года и их работах уже написано много. Но в основном это тексты экономистов, для которых тематика понятна и близка. Тем не менее важно отметить, что методологические проблемы causal inference и, в частности, выявление и обоснование причинно-следственных связей в современной политической науке тоже считаются одной из магистральных тем. Особенно это проявляется в исследованиях публичной политики (public policy), а также в прикладных разработках для реализации мер доказательной политики (evidence-based policy).

Я сам не знаком с работами Д. Карда, Д. Ангриста и Х. Имбенса, хотя в своих текущих исследованиях тоже пытаюсь решить проблему установления причинно-следственных связей. В моем случае это не квазиэксперименты, как у вышеназванных авторов, а, скорее, структурные модели. К сожалению, в российской политологии эта проблематика почти не разрабатывается, да и соответствующие методы целостно не преподаются студентам-политологам. Если не ошибаюсь, единственное исключение здесь - Высшая школа экономики (наверное, чуть позже напишу об исследованиях коллег).

Для тех же, кто интересуется, я бы посоветовал обратить внимание на простые и понятные основы. Например, для себя я начал копать с онлайн-ресурса профессора экономики Ника Хантигтона-Кляйна из Университета Сиэттла. Если понравится, то советую книгу Скотта Каннингема Causal Inference: The Mixtape, которая, кстати, полностью и бесплатно доступна онлайн. Ну, а дальше - широкие просторы для собственной научной и аналитической работы.
#методология #ресурсыполитолога

Коллеги из СПбГУ напомнили о концепции эпистемической демократии - теоретическом подходе, который поддерживает идею о "мудрости большинства" и вывод о том, что демократическое принятие решений обеспечивает высокое качество управления именно по причине своей надежности. В качестве основы здесь выступает, например, теорема Кондорсе о жюри присяжных, доказывающая, что если вероятность правильного решения каждого присяжного больше 0.5, то с увеличением количества присяжных вероятность общего правильного решения стремится к 1.

При этом в классической статье, где Д. Коэн формулирует эту концепцию (1), он выстраивает её из критики не менее важной для теории демократии работы У. Райкера, который анализирует противоречия между демократией и теорией общественного выбора (2). Отталкиваясь от теоремы Эрроу о невозможности демократии как коллективного выбора, У. Райкер делает вывод о том, что результаты демократического голосования далеко не всегда могут быть стратегически правильными. Не вдаваясь в подробности теоретической дискуссии на этот счет, замечу, что эмпирические тесты в основном демонстрируют неприменимость теоремы Эрроу в реальной политике (3). Но, как это обычно бывает, есть и некоторые гипотетические исключения, об одном из которых я однажды упоминал (4).

Однако я хотел бы обратить внимание на теорию эпистемической демократии с другого ракурса, который актуализируется в современных условиях. Проф. Л.В Сморгунов замечает, что выборы можно рассматривать "как важный компонент формирования у избирателей правильных суждений относительно политики и стратегии развития общества". Эта идея созвучна принципам делиберативной демократии. Таким образом, эпистемическая демократия (и применимость в ее рамках теоремы Кондорсе о жюри присяжных) возможна при соблюдении трех важных условий: (i) наличие публичной сферы, где возможна свободная дискуссия и артикуляция политических интересов; (ii) имплементация институтов и процедур, которые обеспечивают высокое качество выборов и референдумов; (iii) относительно рациональное поведение граждан, учитывающее не только индивидуальные, но и групповые предпочтения (та самая вероятность индивидуального правильного решения >0.5).

И вот здесь, на мой взгляд, кроется целый ряд ограничений для эпистемической демократии. В демократических режимах это связано в первую очередь с информационным шумом, манипулятивными практиками и возрождением популизма. Но меня больше интересует российский контекст, и в этом отношении я бы не согласился с выводом о том, что "снижение явки на выборах создает условия для повышения уровня компетентности голосования". Думаю, наоборот, в условиях авторитарных выборов и характерной для них асимметричности информации снижение явки или, например, "умное голосование" - это индивидуальные стратегии, обратные классическому пониманию принципов эпистемической демократии. Вы скажете, что ничего нового тут и нет: с чего бы нам рассматривать авторитарный режим через призму концепции эпистемической демократии?

Но на проблему можно взглянуть и по-другому. Что если эпистемическое голосование в авторитарном режиме заключается не в выявлении "мудрости большинства" о том, кто должен представлять интересы граждан в следующем цикле, а в том, чтобы выступать механизмом публичного вотума недоверия или "опрокидывающих выборов"?
#методология #выборы

(1) Cohen, J. (1986). An Epistemic Conception of Democracy. Ethics, 97(1), 26–38.
(2) Riker, W. H. (1982). Liberalism against populism: A confrontation between the theory of democracy and the theory of social choice. San Francisco: W.H. Freeman.
(3) Mackie, G. (2014). The reception of social choice theory by democratic theory. In S. Novak, & J. Elster (Eds.), Majority decisions: Principles and practice (pp. 77–102). Cambridge: Cambridge University Press.
(4) Potthoff, R. F., Munger, M. C. (2021). Condorcet Loser in 2016: Apparently Trump; Condorcet Winner: Not Clinton? American Politics Research. DOI: 10.1177/1532673X211009499

​​Мохаммед Салах попал на обложку American Political Science Review!

Для тех, кто не в курсе: М. Салах - нападающий футбольного клуба Ливерпуль, один из лучших в мире на данный момент, а APSR - один из самых престижных и цитируемых научных журналов в области политической науки. Точнее, на обложку попал не сам футболист, а фото граффити с его изображением и хвалебной одой на одном из заборов в Мерсисайде (графстве, где расположен Ливерпуль).

Дело в том, что в ноябрьском номере опубликована статья о том, как меняется отношение к стигматизированным социальным группам, когда их представители занимают значимое место в публичном пространстве (1). И чтобы выяснить это, авторы исследования изучают случай М. Салаха, который с 2017 года является ключевым игроком Ливерпуля, а также публично (но аккуратно) демонстрирует свою исламскую идентичность на поле и за его пределами.

Анализируя данные о преступлениях на почве ненависти в Англии, а также 15 млн твитов английских футбольных фанатов, учёные обнаруживают, что с тех пор, как М. Салах играет за Ливерпуль, число таких преступлений в Мерсисайде снизилось на 16%, а болельщики клуба публикуют вдвое меньше анти-мусульманских твитов в сравнении с фанатами других больших английских команд. Тут важно отметить, что это не просто наблюдения. Авторы разрабатывают количественные модели и эксперименты, которые не только демонстрируют значимые причинно-следственные связи, но и успешно проходят тесты на устойчивость (робастность) и масштабирование.

При этом, конечно же, важно то, насколько личность публична. Например, авторы сравнивают "эффект Салаха" с эффектом его партнёра по команде Садьо Мане и показывают, что несмотря на совпадение по вектору разница в силе влияния существенна. Они объясняют это двумя факторами: (i) в СМИ Салаху уделяется внимание в три раза большее, чем Мане; (ii) для англичан египтянин Мохаммед в большей степени ассоциируется с исламом, чем чернокожий сенегалец Садьо.

Наконец, немаловажную роль играет и то, что М. Салах успешен на поле, о нём комплиментарно отзываются журналисты и комментаторы, а сам он не озвучивает свои взгляды по острым для общества проблемам. За примерами обратного далеко ходить не нужно. И я лишь как наблюдатель могу предположить, что публичные высказывания на важные социально-политические темы от представителя той или иной группы могут иметь и резко негативный эффект.

(1) ALRABABA’H, A., MARBLE, W., MOUSA, S., & SIEGEL, A. (2021). Can Exposure to Celebrities Reduce Prejudice? The Effect of Mohamed Salah on Islamophobic Behaviors and Attitudes. American Political Science Review, 115(4), 1111-1128. doi:10.1017/S0003055421000423

В научно-образовательных каналах и чатах постоянно всплывают разговоры о состоянии дел в отечественном высшем образовании. Часто дискуссия крутится вокруг пары банальных проблемных зон, взгляды на которые уже затёрлись до такой степени, что очень быстро доводы всех сторон зацикливаются в стиле статей о сепульках в Космической энциклопедии из рассказа С. Лема. Поэтому я решил поделиться четырьмя тезисами (из десятка), которые развиваю в своём пока неопубликованном эссе о российских университетах. Мысли, изложенные ниже, касаются различных аспектов, не так очевидны, как другие, и для каждого у меня есть довольно развёрнутая аргументация. Здесь, конечно, озвучу их очень кратко.

1. Служба по призыву - это, возможно, один из ключевых источников экстерналий, о котором редко вспоминают в контексте образовательной политики. Внешние эффекты, порождаемые призывом, негативно сказываются на равновесии в сфере профессионального образования и науки. Они вынуждают выпускников школ выбирать неоптимальные образовательные стратегии, а некоторых выпускников университетов идти в аспирантуру, чтобы имитировать научную работу. Базовая проблема здесь лежит, кстати, в политической плоскости. Армия в нынешнем её виде нужна лишь отдельной группе интересов, которая извлекает свою часть ренты посредством поставок обмундирования, питания и др. Это очень влиятельная часть политической элиты, так что ситуация изменится не скоро.

2. Необходимо отказаться от платной формы обучения на основных программах в государственных вузах для граждан России, получающих первое образование на конкретной ступени. Да, в 90-е возникновение такой надстройки было вызвано экономическими причинами. Но сейчас, когда в бюджете денег достаточно, сосуществование бюджетной и платной форм обучения для граждан, де-юре обладающих равными правами, лишь усиливает экономические диспропорции и социальное неравенство. Во-первых, это просто несправедливо, что некоторые граждане должны оплачивать образование, за которое они и их родители уже заплатили (налогами и ресурсной рентой). Во-вторых, такое положение вещей опять же значительно искажает стимулы и, следовательно, равновесие на рынке образования. Самим вузам и всей образовательной системе это тоже в результате идёт во вред.

3. Дискуссия о том, что первично — развитый рынок труда или качественная подготовка кадров, — похожа на спор о курице и яйце. Ситуация в некоторых отраслях российской экономики, вроде, показывает, что развитие рынка стимулирует рост востребованности и, как следствие, качества подготовки специалистов (например, в ИТ). Однако регулярные провалы экономической политики и тотальное проникновение государства в ряд секторов не дают надежд на позитивные перемены. Поэтому я считаю, что, наоборот, работа над качеством образования может стать драйвером развития для рынков, даже с учётом общего низкого качества публичного управления и неблагоприятной бизнес-среды. Высококвалифицированные специалисты могут и сами создавать новые бизнесы или целые ниши.

4. Нередко возникает вопрос о том, стоит ли "приватизировать" вузы. Но в основе этой проблемы лежит ложная дихотомия "государственные - частные", где под вторыми многие понимают учреждения образования как коммерческие структуры. Однако мне это видится в другом свете. "Приватизация" может заключаться в возвращении университетам широкой автономии и вовлечении учёных и преподавателей в принятие управленческих решений. Это опять же вопрос стимулов, которые создаются институциональной средой: сотрудники-стейкхолдеры работают намного лучше, чем наёмный прекариат.
#управлениенаукой

Внимательные читатели канала знают, что я апологет (нео)институциональной теории и аналитических моделей, в основе которых лежит теория рационального выбора. Тем не менее как настоящий позитивист я очень люблю исследования, результаты которых могут поставить под сомнение или ограничить объяснительную силу некоторых аспектов институционализма. Например, здесь я много писал о качестве институтов и их роли в достижении результатов публичного управления. Но неужели результативность и эффективность не зависят от конкретных людей, которые заполняют эти институты? На этот вопрос пытаются ответить авторы статьи Leadership or luck? Randomization inference for leader effects in politics, business, and sports (1).

Естественно, речь не о том, что успех разных начальников может сильно отличаться даже в похожих институциональных условиях. Это и так понятно и подтверждается множеством наблюдений. Но насколько случайны вариации в успехе разных руководителей, и есть ли какие-либо устойчивые факторы, которые могут объяснять эту разницу? Традиционные статистические модели позволяют находить корреляции между тем, «кто в офисе» (leaders), и результатами (outcomes), но само по себе наличие зависимости мало что объясняет: случайные шумы в данных или частотность корреляций не позволяют обоснованно отделять вклад лидеров от удачного или, наоборот, неудачного стечения обстоятельств. Авторы предлагают методику, которая в значительной степени решает проблему выявления зависимостей. Применяемая процедура основана на пермутационных тестах (permutation tests) и рандомизированных контрольных испытаниях (RCT), а также методах тестирования гипотез о множественных эффектах, используемых в эконометрике.

Не буду утомлять деталями методики (для интересующихся статья в открытом доступе) и перейду к результатам. Интересные выводы по странам с различными режимами: более-менее значимые эффекты лидеров в авторитарных странах, очень сильное влияние лидеров в транзитных режимах и минимальное в демократических. При этом к выводу о том, что в демократиях эффект меньше, нужно подходить очень аккуратно. Например, авторы объясняют это тем, что в демократических условиях качественные институты (опять!) играют более значимую роль и поэтому минимизируют разницу в эффектах руководителей. А можно интерпретировать и так, что демократические выборы позволяют лучше отбирать качественных управленцев (и с легкостью менять тех, кто не справляется), что тоже снижает диапазон вариаций в результатах.

Помимо лидеров стран авторы оценивают вклад губернаторов и мэров крупных городов в США. Первые показывают значимый вклад в динамику ряда экономических показателей штата. Что важно, авторы не находят зависимости от партии, номинировавшей губернатора, то есть демократы и республиканцы справляются примерно одинаково. А вот вклад мэров в целевые индикаторы городского управления минимален. Далее, тестирование модели на большой выборке крупнейших американских компаний не даёт значимых результатов по эффективности CEO, что означает либо отсутствие эффектов, либо наличие очень хороших практик отбора управленческих кадров, в результате чего вариации минимальны.

Наконец, в североамериканских спортивных лигах эффект тренеров (менеджеров) значителен. В принципе, такие результаты в американском футболе, хоккее и бейсболе меня не удивили. Правда, открытием для меня стало, что в большей степени эффект успешных тренеров заключается в снижении числа голов/очков, забитых/набранныхсоперниками. А вот относительно баскетбола я бы никогда не подумал, так как привык считать, что здесь вклад игроков на площадке огромен, а Леброн Джеймс в составе почти гарантирует попадание в финал. #публичноеуправление
(1) Berry C. R., Fowler A. (2021). Leadership or luck? Randomization inference for leader effects in politics, business, and sports. Science advances, volume 7, issue 4. DOI: 10.1126/sciadv.abe3404

Антропологи Дженнифер Ли О’Доннелл и Стефен Сэдлер предлагают прелюбопытнейшее эссе, где описывают современный университет как секретное общество. Действительно, академическая жизнь в нем во многом составлена из управления потоками в разной степени эксклюзивной информации. Сведения о собеседованиях на позиции, рецензировании статей, оценках заявок на стипендии и гранты содержат в себе кучу формальных ограничений на доступ. Над этим всем надстраивается череда фуршетов, корпоративов и обедов, участники которых обмениваются не только официально закрытыми данными, но и куда менее уловимыми сообщениями о принадлежности к правильным академическим кастам. Иронично, что все усилия по обеспечению прозрачности университета перед спонсорами, медиа и надзорными органами только увеличивают объемы и ценность циркулирующих секретных и околосекретных сведений.

Членам университетского сообщества, таким образом, необходимо тщательно контролировать сигналы, которые они испускают. Одну и ту же информацию зачастую необходимо шифровать так, чтобы в нужной ситуации сойти за однозначно своего, но при этом не выдать лишнего чужакам. Способы хранения и распространения важных сведений сотрудниками вузов О’Доннелл и Сэдлер сравнивают с навыками discrezione итальянских масонских лож, изученных их коллегой Лилит Махмуд. Так же, как и мастера лож, успешные профессора должны уметь в тончайшее ремесло ритуализированного нетворкинга, которое должно совершенствоваться на протяжении всей карьеры.

Авторы – американцы, поэтому оговариваются, что описывают в основном практики привычной им академической культуры, где ожесточенная конкуренция за теньюры накладывается на строгие требования по соблюдению норм политкорректности. Знали бы они, в какие шпионские игры вынуждены играть российские преподаватели и исследователи, спарринг-партнерами которых являются не какие-то там журналисты и меценаты, а настоящие товарищи майоры. Впрочем, квазизиммелевскую оптику О’Доннелл и Сэдлера это ни в коем случае не опровергает, а только энергично подтверждает.

История, пересказанная уважаемым @moneyandpolarfox, представляет интерес не только как пример борьбы сотрудников с крупной корпорацией за свои права. С профессиональной точки зрения, меня, например, заинтересовало, как 14683 сотрудника из 52 калифорнийских магазинов Apple смогли скоординировать свои действия.

Исследования в этой области чаще фокусируются на инфраструктуре коллективных действий, в то время как формальным институтам уделяется меньше внимания. Возможно, это происходит потому, что сам перенос акцентов "зашит" в неоинституциональные подходы. Да, сила слабых связей, концептуализированная Грановеттером, и сами сети и платформы сетевой коммуникации и сотрудничества важны. Но не меньшее значение имеют институционализированные инструменты коллективного действия, что прекрасно иллюстрирует этот случай. Сотрудники Apple, например, реализовали такой институт американского права как putative class action - иск, поданный одним или несколькими названными истцами от имени потенциальной группы лиц, находящихся в аналогичном положении.

В этом свете наблюдаемая сейчас в России атака на свободу слова имеет более широкие очертания. Информация так или иначе пробьётся, инфраструктура тоже есть, в том числе платформенная. А вот институты коллективного действия, которыми можно считать созданные гражданским обществом организации, в результате такой политики резко ограничены в этой своей функции.

Возможно, кому-то это покажется удивительным, но для авторитарных элит опросы общественного мнения и рейтинги очень важны. Особенное значение они приобретают в качестве символического капитала во внутриэлитной конкуренции. В демократиях основу этого капитала составляет электоральная поддержка, то есть непосредственно голоса избирателей. В российском же случае представители элит знают реальную ценность официальных результатов голосования, и поэтому не считают их значимым фактором политического веса. В таких условиях результаты опросов, замеряющих уровень доверия в конкретный момент времени, и становятся важным показателем "аппаратного веса", который имеет значение в кулуарных соглашениях, лоббистских стратегиях и пр.

Именно поэтому никто из ведущих представителей элиты не озвучивает свою позицию относительно QR-кодов. Работа по подготовке нормативной базы идёт довольно уверенно, однако её публичная поддержка чревата резким падением рейтинга. Высказываться против тоже нельзя, поэтому лучшая стратегия - молчание. В целом, динамику электоральной поддержки и доверия политикам хорошо объясняет теория ретроспективного голосования (1, 2). Однако, в качестве надстройки к рациональным мотивам всегда есть и ценностные или ситуативные факторы.

Как раз в этом отношении хочу упомянуть интересное исследование российских коллег, которые выявляют степень влияния таких факторов с помощью методики совместных или комбинационных экспериментов (conjoint experiment). Теоретическая база этого подхода описана в статье в Политической науке (3), а экспериментальный дизайн раскрыт здесь. Я слушал доклад одного из авторов на вебинаре, где обсуждались предварительные результаты. А они показывают, что действительно в российском контексте есть значимые зависимости между риторикой политиков и уровнем их поддержки. Соответственно, имеют место и стратегии фреймирования общественного мнения для сохранения уровня поддержки элит и "избегания ответственности" за непопулярные меры. Так что ждём и полноценную публикацию результатов исследования.

(1) Fiorina, Morris P. Retrospective Voting in American National Elections New Haven: Yale University Press, 1981, pp. xi, 249
(2) Jastramskis, M., Kuokštis, V., & Baltrukevičius, M. (2019). Retrospective voting in Central and Eastern Europe: Hyper-accountability, corruption or socio-economic inequality? Party Politics.
(3) Соколов Б.О., Завадская М.А., Камалов Э.А. Факторы
массовой поддержки правительства в условиях проведения структурных
реформ // Политическая наука. – 2021. – № 2. – С. 73–104. –
DOI: 10.31249/poln/2021.02.03

​​На прошлой неделе в научном сообществе обсуждался материал о целой индустрии написания статей и продажи соавторства в них. Мнения коллег по научно-образовательному сегменту Телеграма можно найти здесь, здесь и здесь.

Я тоже писал об этой проблеме несколько месяцев назад, не упоминая "конторку", чтобы не делать ей рекламу. Думаю, стоит добавить два важных замечания. Во-первых, нужно иметь в виду, что речь здесь идёт не только о российской науке. Среди клиентов много представителей разных стран, которые объединяет то, что их обычно относят к категории развивающихся. К тому же в большинстве из них наблюдаются схожие подходы к управлению наукой, и, следовательно, создаются одинаковые стимулы для учёных.
Во-вторых, это не проблема только научного сообщества, так как финансируют подобное безобразие в конечном итоге все налогоплательщики.

Что касается моего эксперимента, то ниже ещё пара наблюдений. Напомню, что чуть больше года назад я сделал несколько скриншотов объявлений о продаже соавторства (см. рис. ⬇️). А вот две статьи (1, 2), в которых чуть изменены названия, но по ряду параметров они очень подходят под описание. При этом статьи выглядят очень подозрительно. Например, подготовлены они коллективами авторов, которые не только из разных стран, но и никогда ничего друг с другом вместе не публиковали, некоторые не имеют предыдущих работ по данной тематике, да и сами представляют разные области знания. Похоже, что у каждой статьи есть один-два реальных автора, а остальные идут прицепом.

При этом если покопаться, то оказывается, что у одного из авторов второй статьи есть очень много публикаций по смежным темам, но каждый раз с уникальным набором соавторов. Видимо, он строчит тексты, а потом продаёт соавторство. Более того, если обратиться к содержанию, то даже модель сложно верифицируема, так как компании, попавшие в выборку, нигде не названы. А это значит, что данные могут быть взяты "с потолка". Отсюда и такая продуктивность. Ну, а вишенка на торте - "притянутые за уши" цитирования работ, которые нерелевантны теме, что, вероятно, даёт ещё и приятный материальный бонус за накрутку индекса Хирша (да-да, такая услуга тоже есть).

Конечно, это всё догадки. Но, поверьте, для именно такой интерпретации наблюдений оснований более чем достаточно. Да и конкретные авторы здесь не так важны, ибо проблема носит системный характер. #управлениенаукой

(1) Tu C., Nurymov Y., Umirzakova Z., Berestova A. (2021). Building an online educational platform to promote creative and affective thinking in special education. Thinking Skills and Creativity. Vol. 40. DOI: 10.1016/j.tsc.2021.100841.
(2) Lu J-B, Liu Z-J, Tulenty D, Tsvetkova L, Kot S. (2021). Implementation of Stochastic Analysis in Corporate Decision-Making Models. Mathematics. 9(9):1041. DOI: 10.3390/math9091041