Бывают ли выборы в автократиях конкурентными?

Многие уже могли забыть (я и сам едва не забыл), что мой основной научный интерес: функции выборов в авторитарных режимах.

Автократию часто представляют как гомогенный организм, где нет места политической конкуренции. Мол, в демократических режимах политические силы борются друг с другом, а в автократиях настоящее единение, потому что бороться за власть через выборы невозможно.

Однако существуют исследования, которые опровергают этот миф и показывают, что даже в консолидированном авторитарном режиме бывает политическая конкуренция через выборы.

Начнём с личной истории. В 2021 году я был наблюдателем на выборах в г. Санкт-Петербурге, где одновременно с выборами в Госдуму проводились выборы в Законодательное Собрание (парламент города-региона). И если на первых конкуренции не было никакой, то во втором случае в нашем округе победа была с перевесом всего в 150 голосов. Конкуренция была между кандидатами:

- Кандидат от ЛДПР, хоккеист, друг губернатора (он в итоге и победил)
- Кандидат от ЕР
- Кандидатка от СР, выбранная Умным Голосованием

И тогда я задумался: а почему, собственно, в стране, где "выборы давно ничего не решают", появилась такая ожесточённая борьба за власть, где трое из бюллетеня набрали примерно одинаковое количество голосов?

Так появилась статья "Когда авторитарные выборы конкурентны?" (2022), гипотеза которой такова: если элитные группы негомогенны, выборы будут их площадкой для выяснения отношений, ареной для политической борьбы. (Она была подтверждена через QCA, но расписывать метод я уже не буду, и так пост получился огромный, но, если интересно, посмотрите сам анализ в статье, доступ открытый).

Недостатки и ограничения у статьи есть. Например, конфликт элитных групп определялся через то, одобрен или не одобрен был кандидат от ЕР в администрации города, а эта инфа, в свою очередь, была получена через анонимные источники от журналистов из Ротонды.

Надёжно? Ну, такое. Однако за неимением альтернативы учёным иногда приходится обращаться к данным, которых нет в открытом доступе, тем более результаты совпали, что в случае с QCA снимает эту проблему.

P.S. Сокращал этот пост трижды, он всё равно получился довольно большим, но, надеюсь, было интересно. Главное, что я хотел сказать: выборы в рамках российского авторитарного режима – это не "витрина" для показухи и не фикция.

Да, авторитарные выборы нечестные (но иногда конкурентные), однако при этом они играют важную роль для поддержания авторитаризма, и их нельзя просто взять и отменить, потому что выборы и есть каркас, который используют тысячи больших и малых групп интересов для борьбы за власть.

Летом как-то совсем упустил из виду интервью политолога Михаила Турченко. Несмотря на то, что ему уже 5 месяцев (не Михаилу, а интервью), обсуждаемые тем по-прежнему актуальны:

> Выборы 2024 и что от них ждать;
> Степень стабильности и уровень рисков российского политического режима;
> Обзор научных работ про то, как оппозиция в изгнании может договориться между собой.

Михаил целых полгода был моим научным руководителем, и я бы сказал, что конкретно в области электоральных исследований это один из самых сильных российских политологов сейчас. Так что стронгли рекомендед к просмотру, так сказать!

Десегрегация улучшает городскую среду – эвиденс фром Бразилия

Почему у одинаковых городов с одинаковыми бюджетами разный уровень развития инфраструктуры? Что будет, если предотвращать появление гетто? И что такое "пространственные внешние эффекты неравенства"?

На эти и другие вопросы можно найти ответ в увлёкшей меня статье "Segregation and the Spatial Externalities of Inequality: A Theory of Interdependence and Public Goods in Cities" (2023), где проводится анализ 4208 домохозяйств в 420 районах Сан-Паулу (Бразилия).

Гипотеза: чем больше в городе классовая сегрегация, тем больше средний класс предпочитает вкладываться в частную безопасность (видеокамеры, личное оружие или охранное предприятие), поскольку пересечение с бедными районами минимальное, однако это порождает ещё большее неравенство. Напротив, при более равном расселении и отсутствия концентрации бедных в конкретных районах социальная инфраструктура развивается.

Казалось бы, должно быть наоборот, но нет. Потому что когда проблемы с безопасностью и комфортной средой касаются лично тебя, а не маячат где-то в гетто на горизонте (и могут случиться, а могут и не случиться), частные меры уже перестают помогать, и требуется комплексное решение проблемы на более высоком, политическом уровне. В статье приводится такое объяснение:

"С увеличением контактов посредством интеграции частная охрана больше не воспринимается как эффективная замена государственной полиции. Общий риск потери благосостояния порождает взаимозависимость между группами социальных классов в интегрированных местностях, что обязывает к сотрудничеству ради коллективного общественного блага."

Такое вот противодействие анархокапитализма и теории коллективного действия получается.

Единее некуда: зачем автократу доминирующая партия?

Россию и Беларусь часто сравнивают, но всегда упускают важное отличие – у Путина есть своя "партия власти", а у Лукашенко её нет. И у Ельцина, кстати, тоже её не было, хотя он очень старался её построить.

Если мы поднимемся чуть выше с постсоветского пространства и посмотрим на мировую практику авторитарных режимов, то обнаружим, что доминирующая партия автократа – вполне опциональное явление, и проявляется оно далеко не во всех авторитарных режимах.

В своей книге «The Origins of Dominant Parties» (2017) политолог Дж. Ройтер задаётся вопросом: а почему партии власти возникают в одних авторитарных режимах, но не возникают в других? Вывод интересный: партия нужна не только авторитарному лидеру, но и элитным группам, которые его поддерживают. Партия в авторитарном режиме – это буфер между автократом и элитой, их площадка для переговоров и распределения ресурсов. Получается, она нужна только тогда, когда они нуждаются в этом и друг в друге.

Элитные группы при Лукашенко изначально были слабыми. В России Бориса Ельцина, наоборот, региональные элиты были настолько сильны, что любые попытки создать "партию президента" заканчивались провалом. Но в тех случаях, когда автократ и его окружение имеют примерно одинаковый политический вес, они нуждаются во взаимных гарантиях и поддержке: автократ получает удобный аппарат управления и лояльность элит (вступая в партию, они как бы соглашаются с тем, что есть лишь одна доминирующая сила), а элиты получают понятные правила игры и площадку. В конечном итоге доминирующая партия даёт:

1) Конституционный статус партии (отдельная структура, не связанная с президентом напрямую)

2) Финансовую автономию (все партии пользуются бюджетом, лидер партии становится вторым полюсом власти, у элит есть арбитр)

3) Кадровую ротацию (партийные правила безопаснее и стабильнее, чем личные договорённости)

4) Лидер связывает свою репутацию с партией, значит, поражение этой партии становится невыгодно ему самому. Значит, он будет работать на эту партию. И элиты думают: "пока мы в партии, мы будем побеждать".

Путин действительно рисковал, когда сотрудничал с «Единством» и помогал этой партии добиваться большинства — новая структура, обладающая некоторой самостоятельностью всегда угрожает автократу риском потерять власть. Однако в случае РФ этого не произошло – губернаторы, чиновники, депутаты, все они подписали контракт, разрыв которого для них смертелен — в последние годы Единая Россия черпает свои электоральные ресурсы исключительно как "партия президента", так что если здесь и есть какое-либо единство – то это единство от противного, единство лояльности элитных групп перед страхом потерять напрямую зависящий от партии политический вес.

О соревновательном авторитаризме

Почему у Украины получилось перейти к электоральной демократии, а у России не получается? Уж точно не потому, что в одной стране живут смелые люди, а в другой – трусливые. Хотите простой ответ? В Украине за последние 30 лет сменилось 6 президентов, в России – два с половиной.

Этот случай ярко демонстрирует отличие конкурентного авторитаризма от электорального. Что такое типичный электоральный авторитарный режим? Выборы есть, через них действительно избирается власть, но они нечестные и неконкурентные. В конкурентном же (или в соревновательном) они тоже нечестные, но при этом конкурентные.

Фальсификации выборов и другие электоральные манипуляции часто использовались на местном и региональном уровнях [Birch 1997; Herron & Sjoberg 2016], однако они не являлись единой централизованной системой. А всё потому, что однозначной позиции, на чью сторону вставать, кого продвигать, не было. Действующему президенту всегда приходилось договариваться индивидуально с каждым владельцем политической машины, и получалось это далеко не всегда.

Негомогенность элитных групп обилие вторых туров привели к тому, что любая попытка централизировать власть заканчивалась провалом. Это, например, привело к потери контроля над выборами для партии регионов [Kuzio 2015].

В целом, это вписывается в уже упомянутое мной исследование про демократизацию электоральных автократий. Если власть на выборах не меняется три раза подряд, режим консолидируется, элитные группы встраиваются в общую вертикаль, а электоральные процедуры отлаживаются и практически не дают сбоев, а шансы демократизации через выборы стремятся к нулю. А ведь Украина стала электоральной демократией не в 2014, не в 2015, а в 2019, когда действующий президент проиграл выборы и добровольно, без революций и майданов, сдал пост своему конкуренту.

Смотрите на институциональный дизайн, смотрите на фактическое применение этих институтов, и многое прояснится.

МРОТ и безработица – проверяем либертарианский тезис эмпирически

Тут один либертарианский, кхм, политический обозреватель снова завёл старую шарманку о том, как сильно вредит экономике минимальный размер оплаты труда (далее будет назвать его незвучной аббревиатурой «МРОТ»).

Мол, работодатели не могут платить слишком высокие зарплаты, поэтому при повышении МРОТ они просто сокращают сотрудников, что приводит к безработице.

Ну и тут я слушаю это и думаю: а ведь влияние МРОТ на уровень безработицы очень легко проверить эмпирически! Тут даже фиктивные переменные выдумывать не надо, и причина, и следствие уже посчитаны. И полез я ради интереса искать исследования на новую для меня тему.

Статьи, свидетельствующие о повышении уровня безработицы при повышении МРОТ, действительно есть. Однако таких исследований не больше, чем тех, которые показывают обратные результаты. Почему так получается?

Убедительный, на мой взгляд, аргумент приводит исследовательница Мария Рамос (2023), когда берётся за панельную модель на данных из 33 стран в период 1980-2020гг.

А аргумент её состоит в том, что связь между МРОТ и безработицей нелинейна:

До определённого порога повышение МРОТ действительно ведёт к повышению уровня безработицы, однако после достижения определённого порога безработица перестаёт повышаться и наоборот начинает снижаться.

Иными словами, если вы повышайте МРОТ на 1-2%, это действительно приведёт к безработице, а вот если на 10% – эффект будет противоположным. Важно также и базовое значение МРОТ – если он совсем низкий, безработица тоже будет расти, пока он не станет нормальным.

Короче, тема, в целом, неоднозначная. Но подход именно этой статьи мне понравился тем, что мы очень часто допускаем линейную связь, хотя логично предположить, что после определённых значений направление связи может и поменяться.

Не нравится мне в этой статье практически отсутствие теоретических обоснований гипотезе, но это уже другая история.

Против всех = за самых сильных

Периодически те или иные депутаты вносят предложения вернуть графу против всех хотя бы в выборы их локального города. Сегодня это произошло в иркутской городской думе. Причём все уверены, что депутаты жутко боятся этой графы, поскольку она будет ухудшать результаты правящей партии, и именно поэтому инициативу отклонили.

Но на самом деле графа против всех больше всего выгодна именно правящей партии. Об этом отлично написано у политолога А. В. Кынева: Gопытка вернуть графу “против всех” была сделана с целью стремления к дополнительному распылению протестных голосов: если ты голосуешь против всех, твой голос не достаётся малым партиям, и в итоге самая крупная партия получает больше мест в парламенте.

Но почему же реализаия не проходит, если инкумбентам это так выгодно? Взяли бы и одобрили, и улучшили бы своё положение, не правда ли? Однако даже авторитарная политика построена на множестве договорённостей между разными группами интересов. По-видимому, чтобы получить дополнительную лояльность системных партий, эта инициатива не была доведена до конца и была ограничена только муниципальным уровнем выборов.

Кынев также отмечает следующие причины, почему графу "против всех" не возвращают:

> Отсутствие графы “против всех” препятствует радикализации системных партий [Кынев, С. 52].
> Экспериментальным возвращением графы “против всех” на муниципальных выборах с 2009 по 2013гг воспользовались лишь 6 субъектов Российской Федерации и показало свою неэффективность.

Так что это, резюмируя: графа против всех выгодна только тем, кто находится у власти, но малые партии играют свою роль и им надо скидывать хотя бы какие-то крохи, поэтому обижать их лишний раз не надо, вот эту графу и не возвращают

Кынева с прошедшим ДР кста!

Миф об «электоральных султанатах»

Этнические республики РФ отличаются как высокой долей явки, так и высокими результатами инкумбентов. Однако действительно ли причина в этносе? На этот вопрос отвечают мои коллеги из НИУ ВШЭ СПб в своей новой статье «Анатомия лояльности…»

Авторы указывают, что у этнических республик (помимо собственно высокой доли нерусского населения) есть ещё один общий фактор: деурбанизированный тип заселения региона, что позволяет местным администрациям контролировать поведение избирателей намного эффективнее.

Чем меньше населенный пункт, тем более гражданин беззащитен: невозможно ни сменить работу, ни поругаться с соседями, а при немногочисленном населении и отсутствии наблюдения намного сложнее сопротивляться давлению сверху. Так может, в этом и кроется основная причина высоких результатов на выборах в республиках РФ?

Чтобы проверить эту гипотезу, исследователи строят множественную логистическую регрессионную модель на данных опроса European Social Survey, предсказывающую электоральное поведение избирателей в зависимости от их этнической принадлежности и места проживания (город или сельская местность).

Результаты показывают: сельские жители лояльны в любом случае, вне зависимости от их этничности, в то время как при рассмотрении всех типов местности в целом электоральное поведение нерусских этносов не отличаются от русских.

У меня долгое время было убеждение, что этничность действительно является влиятельным фактором. Я думал, к примеру, теснота семейных связей и клановость приводит к электоральному давлению главы семейства на младших членов семьи. Однако, как справедливо заметил один из авторов статьи, структура семейных связей и патриархальные установки вполне могут зависеть от типа местности, а не от этноса.

Почему мне захотелось этим поделиться (помимо того что это хорошо написанная статья)? Часто бывает, что созданные нами самими же конструкции задним числом объясняют те механизмы, которые ещё не исследованы, и важно уметь разделять различные потенциальные причины, выявляя только истинные, первичные по отношению ко всем остальным.

В случае с термином «электоральные султанаты» само название конструирует нам нарратив, который влияет на наше представление о том, как он функционирует, однако зачастую это представление ошибочно, поскольку не было проведено дополнительных проверок гипотезы.

Не было до написания этой статьи, конечно же. А теперь есть, на русском и в открытом доступе, чтобы все могли с ней ознакомиться:

Влияют ли протесты на лояльных избирателей?

Протесты объединяют граждан, несогласных с существующей властью. Однако могут ли массовые протесты пробудить сомнения в тех, кто всегда поддерживал власть? Таким вопросом задалась Екатерина Тертычная в статье "Protests and Voter Defections in Electoral Autocracies: Evidence From Russia" (2020)

Для тестирования гипотезы исследовательница использовала панельные данные: 661 респонденту задавались одни и те же вопросы с промежутком в 4 года (2008 и 2012 гг)

Респонденты были разделены на две группы:

(1) кто как голосовал в 2008 году за кандидата от правящей партии (Медведева), так и в 2012 остался верен своим предпочтениям, проголосовал за Путина

(2) Кто голосовал за Медведева, но в 2012 году уже не стал голосовать за Путина, то есть изменил свои предпочтения

В результате регрессионного анализа связь с протестами подтвердилась: лояльные избиратели из тех округов, где в 2011 году наблюдались наиболее массовые протесты, изменили своим предпочтениям и не стали голосовать за Путина, хотя в прошлом голосовали за кандидата от ЕР:

«Результаты показывают, что протесты оппозиции ослабили поддержку правящего режима и увеличили вероятность того, что те, кто голосовал за кандидата правящего режима в 2008 году, воздержатся от голосования в 2012 году.

Однако анализ не находит поддержки аргументу о том, что протесты также увеличили поддержку противники режима, оппозиционные партии и активисты, участвовавшие в протестах и обнародовавшие информацию о злоупотреблениях режима.

Когда избиратели приходят к выводу, что участие бесполезно и политические изменения маловероятны, поддержка оппозиции вряд ли вырастет.»

Тут есть к чему прикопаться с точки зрения методологии. Главная проблема, которую я вижу – это Дмитрий Анатольевич. Очевидно, что при всей его провластности отношение к нему совершенно другое. Было бы точнее сравнивать с голосованием на президентских выборах 2004 года, хотя я понимаю, что провести опрос одних и тех же людей с дистанцией в 8 лет ещё сложнее, чем в 4 года.

Тем не менее, модель устойчивая и в целом демонстрирует хорошее доказательство того, что протесты (даже если их не особо освещают в СМИ) могут заставить задуматься даже лояльных избирателей и повлиять на их политические предпочтения.

Оставляю ссылку на сайт UCL, где статья лежит в открытом доступе!

(Не)насильственный протест

В связи с непрекращающейся дискуссией о том, как надо протестовать на самом деле, решил сделать подборку книг и статей, сравнивающих насильственные и ненасильственные способы сопротивления:

1. Chenoweth, E., & Stephan, M. J. (2011). Why Civil Resistance Works: The Strategic Logic of Nonviolent Conflict. Columbia University Press.
Нашумевшее исследование, доказывающее, что ненасильственный протест в 6 раз эффективнее насильственного. Данные: 234 протеста с 1900 по 2006 гг. В целом, операционализация (способ измерить интересующие факторы) сделана хорошо, хотя 9 переменных на 234 случая — это довольно много. Сама книга, в отличие от одноимённой статьи, хороша своим качественным разбором кейсов, которые не совпадают с основными выводами.

2. Pearlman, W. (2011). Violence, Nonviolence, and the Palestinian National Movement. Cambridge: Cambridge University Press.
Почему одни национальные движения используют насильственный протест, а другие — ненасильственный? Венди Перлман на примере Палестины, ЮАР и Северной Ирландии показывает, что большая часть ответа лежит внутри самих движений. Ненасильственный протест требует координации и сдержанности, которые может обеспечить только сплоченное движение. А когда это движение фрагментировано, фракционная конкуренция порождает новые стимулы для насилия, а структуры власти слишком слабы, чтобы сдерживать эскалацию. Перлман показывает, что ненасилие — это не просто вопрос лидерства, оно не определяется только религией, или настроениями, поскольку первична организационная структура движения и используемые им стратегии.

3. Kim, N. K., & Kroeger, A. M. (2019). Conquering and coercing: Nonviolent anti-regime protests and the pathways to democracy. Journal of Peace Research, 56(5), 650–666.
Работа дополняет выводы Ченовет и Стефан, указывая, что ненасильственные протесты не всегда приводят к режимным трансформациям, и тестируют не просто успешность протеста, но и дальнейшую динамику политического режима. С помощью регрессионного анализа исследователи приходят к выводу, ненасильственные движения повышают вероятность демократических преобразований, в то время как насильственные повышают вероятность автократических переходов.

4. Manekin, D., & Mitts, T. (2022). Effective for whom? Ethnic identity and nonviolent resistance. American Political Science Review, 116(1), 161-180.
Исследование с экспериментальным дизайном: респондентам дают читать смоделированные новости и статьи про протесты, заменяя национальность и расовую принадлежность протестующих. В результате респонденты оценивали опасность ненасильственного протеста по-разному, в зависимости от национальности протестующих. Однако это исследование показывает именно общественное отношение к протестам, и не доказывает, что лица, принимающие решения о реакции и на протесты будут реагировать так же.

Friendly reminder: Идеальных исследований не бывает. Два исследования могут полностью противоречить друг другу, но при этом быть хорошо сделанными и очень качественными. Лучший способ приблизиться к истине – прочитать противоречащие друг другу статьи, сопоставить их и ответить внутренне самим себе на вопрос: почему авторы пришли к разным выводам?

Когда метод включённого наблюдения работает: нарративы радикальных левых

С большим интересом прочитал только что вышедшую книгу историка А. Ноговищева «Революция в революции: выход из кризиса радикальных левых» (2024)

Я и сам не понимал этого противоречия: почему консервативные левые при всей их радикальности демонстрируют такой догматизм относительно своей теоретической рамки? Апологеты рыночной экономики же не следуют слово-в-слово заветам Адама Смита, так как же сложилось, что тексты теоретиков марксизма позапрошлого века до сих пор остаются «непогрешимыми» и не переосмысляются критически?

Автор показывает глубокие исторические корни этих процессов. Через метод включённого наблюдения он собрал весьма обширный материал из бесед и высказываний, по которым провёл параллели с тем, как в СССР каждый следующий генсек постоянно пытался вести свою нить от Ленина, подобно тому, как дворянин вёл свою родословную от известного предка или как царь правил от имени Бога. (При этом ещё и не забывая поносить всех предыдущих генсеков и приговаривать «вот они-то дело Маркса/Энгельса/Ленина/etc понимали неправильно, не то что я!»)

Интересная,кстати, мысль и о том, что этот консерватизм ведёт к деполитизации, поскольку акцент в движениях ставится преимущественно на исторических нарративах и на том, как правильно трактовать Маркса или Ленина. Эти дискуссии заменяют политическую борьбу, отвлекая от работы в публичном поле и приводя к атомизации левого движения, поскольку эти споры и противоречия порождают расколы.

Что мне не понравилось: мало неоинституциональной оптики. Нужно учитывать контекст, что большинство из анализируемых в книге движений находятся в авторитарных режимах и это накладывает на них определённые ограничения. Ну а уж то, что СССР обозначен как «самодемократизирующееся сообщество»… Без комментариев, это совсем не вписывается в рамки политической науки, но на то автор и историк, а не политолог, хотя имхо оптика political scientist’а только обогатила бы это исследование.

Рекомендую и ставлю 7 газет «Лимонка» из 10!

#PS_рецензии

Семья и социальное доверие

Тут К. Вейцель (который теперь возглавляет WVS) с российскими коллегами написал статью про то, как структура семьи влияет на доверие в обществе. Открытый доступ, кста!

Как измерялась эта структура? Совокупность пяти элементов:
🚸 Количество членов семьи в одном домохозяйстве
🚸 Соотношение детей и взрослых
🚸 Горизонтальное измерение (совместное проживание родственников одного поколения: братьев, сестёр и тд)
🚸 Вертикальное измерение (количество поколений)
🚸 Уровень гендерного неравенства в семье
Бтв данные собирались из переписей населения 8 стран Европы и носят исторический характер, то есть прослеживаются не в моменте, а на протяжении веков. Это важно учитывать: данные не про нынешние семьи, а про их историческую эволюцию в регионе.

Почему это разделение на пункты так важно? Потому что предыдущие работы выводили простую закономерность: большая семья => закрытость от внешнего мира в пользу членов семьи => меньшее доверие. Но в этой статье учёные обнаружили, на снижение доверия влияет только иерархичность семейных связей, а их сплочённость и размер не являются факторами, снижающими доверие!

Объяснение от авторов в моём переводе на скорую руку, почему так:

«Изолирующий» компонент большой семьи, связанный с самодостаточностью и низким числом контактов с внешними группами, уравновешивает её «кооперативный» компонент, который опирается на социальные нормы благодаря горизонтальному расширению семьи… Это говорит о том, что люди из больших семей могли избегать контактов с чужими группами не потому, что они могли удовлетворить все свои потребности внутри своей большой семьи, а потому, что, выросшие в авторитарной семье, они не получили достаточный уровень доверия для взаимодействия с внешними по отношению к семье группами.