Современные российские левые | Презентация моей книги в Санкт-Петербурге
СМОТРЕТЬ ВКОНТАКТЕ
СМОТРЕТЬ НА YOUTUBE
СМОТРЕТЬ В TELEGRAM
СМОТРЕТЬ ВКОНТАКТЕ
СМОТРЕТЬ НА YOUTUBE
СМОТРЕТЬ В TELEGRAM
Forwarded from Cyclopean Meditations (Sergei)
В рамках посещения Петрограда удалось наконец познакомиться с замечательным коллегой Сергеем Ребровым, специалистом по Альтюссеру и прочим неомарксизмам, издавшим недавно книжечку «Современные российские левые: структуралистский анализ». Презентацию в книжном магазине «Даль» я застать лично не смог и посмотрел в записи, однако автор в канун Рождества посетил уже мою лекцию в том же магазине и поделился экземпляром своего творения, и за оба эти жеста я выражаю ему свою глубокую благодарность. Ввиду моей увлеченности всяким левачеством я ознакомился с текстом уже в самолете до Владивостока и по завету Деррида из «Призраков Маркса» сему дару – пусть и кратко – ответствую.
Содержание книги определено названием и, несмотря на небольшой объем (144 страницы, из которых основной текст занимает около 120), тему вполне можно считать раскрытой. Книга писалась во время пандемии и должна была выйти еще в 2022 году, однако события последних лет задержали выход более чем на 2 года. При этом, по словам автора, особенных изменений вносить он не стал, хотя политическая конъюнктура и изменилась. Для кого-то это может сделать исследование неактуальным уже при выходе, но ее основную цель – задать векторы для будущего более подробного анализа – можно считать достигнутой: работа представляет собой скорее концептуальный политологический эскиз, применимый к различным историческим моментам.
В первой главе разбираются подходы к определению политических координат в рамках оппозиции «левый/правый». Я не удивлюсь, если сегодня уже кто-то даже не в курсе, что данные наименования – лишь историческая случайность, подобная появлению слова «метафизика» в качестве заголовка одной из работ Аристотеля. Хоть от указанной оппозиции уже давно пытаются отказаться, мы продолжаем ее использовать как минимум в обыденной жизни. При этом важно, что интуитивно понятная идентификация какого-либо движения в качестве «правого» или «левого» всегда требует дополнительных уточнений.
Далее рассматриваются особенности различных левых движений в России, их идеология и политическая практика. Показано, как осуществлялось воспроизводство структуры различных партий и организаций левого толка в меняющемся политическом пространстве постсоветской России. При этом можно выделить два пути этого воспроизводства: через встраивание в это политическое пространство, когда партия становится «системной», и через «исключение» из политики, когда движение за счет закрытости и догматизма (или нарушения законодательства) перестает оказывать какое-либо серьезное влияние на текущую политическую обстановку. И это важный момент, который подчеркивается в третьей и четвертой главе, где показано, как нарративно-символическое воспроизводство и протестная идентичность движений определяет их политическую «системность» или «исключенность».
К концу книги я почувствовал легкое разочарование: мне подумалось, что не хватает какого-то более подробного анализа конкретных организаций или кружков, ведь порой кажется, будто бы за последние годы подобные движухи просто-таки заполонили интернеты. Однако я быстро разгадал основной, как мне кажется, замысел автора, сводящийся к тому, что анализировать здесь попросту нечего, ибо ключевое слово здесь – интернеты, и потому малый объем книги – это скорее намеренный ход, призванный показать давнюю истину: пустые сосуды производят больше шума. Поэтому разочарование ушло: действительно, нынешние «левые», «красные» и прочие фандомы диаматчиков относятся скорее к сфере олигофренопедагогики или психиатрии, а вовсе не социологии или политической философии.
Содержание книги определено названием и, несмотря на небольшой объем (144 страницы, из которых основной текст занимает около 120), тему вполне можно считать раскрытой. Книга писалась во время пандемии и должна была выйти еще в 2022 году, однако события последних лет задержали выход более чем на 2 года. При этом, по словам автора, особенных изменений вносить он не стал, хотя политическая конъюнктура и изменилась. Для кого-то это может сделать исследование неактуальным уже при выходе, но ее основную цель – задать векторы для будущего более подробного анализа – можно считать достигнутой: работа представляет собой скорее концептуальный политологический эскиз, применимый к различным историческим моментам.
В первой главе разбираются подходы к определению политических координат в рамках оппозиции «левый/правый». Я не удивлюсь, если сегодня уже кто-то даже не в курсе, что данные наименования – лишь историческая случайность, подобная появлению слова «метафизика» в качестве заголовка одной из работ Аристотеля. Хоть от указанной оппозиции уже давно пытаются отказаться, мы продолжаем ее использовать как минимум в обыденной жизни. При этом важно, что интуитивно понятная идентификация какого-либо движения в качестве «правого» или «левого» всегда требует дополнительных уточнений.
Далее рассматриваются особенности различных левых движений в России, их идеология и политическая практика. Показано, как осуществлялось воспроизводство структуры различных партий и организаций левого толка в меняющемся политическом пространстве постсоветской России. При этом можно выделить два пути этого воспроизводства: через встраивание в это политическое пространство, когда партия становится «системной», и через «исключение» из политики, когда движение за счет закрытости и догматизма (или нарушения законодательства) перестает оказывать какое-либо серьезное влияние на текущую политическую обстановку. И это важный момент, который подчеркивается в третьей и четвертой главе, где показано, как нарративно-символическое воспроизводство и протестная идентичность движений определяет их политическую «системность» или «исключенность».
К концу книги я почувствовал легкое разочарование: мне подумалось, что не хватает какого-то более подробного анализа конкретных организаций или кружков, ведь порой кажется, будто бы за последние годы подобные движухи просто-таки заполонили интернеты. Однако я быстро разгадал основной, как мне кажется, замысел автора, сводящийся к тому, что анализировать здесь попросту нечего, ибо ключевое слово здесь – интернеты, и потому малый объем книги – это скорее намеренный ход, призванный показать давнюю истину: пустые сосуды производят больше шума. Поэтому разочарование ушло: действительно, нынешние «левые», «красные» и прочие фандомы диаматчиков относятся скорее к сфере олигофренопедагогики или психиатрии, а вовсе не социологии или политической философии.
#философия
К теме восприятия истории в рамках альтюссерианского подхода:
«Мы можем и должны сказать: у каждого способа производства особые время и история, специфическим образом акцентируемые развитием производительных сил; производственные отношения предполагают особые время и историю, акцентируемые особым образом; у политической надстройки собственная история; у философии собственные время и история; у эстетических произведений собственное время и история; у научных формаций собственные время и история – и так далее. Каждая из этих конкретных историй характеризуется особыми ритмами и поддается познанию только при условии, что мы определили понятие специфики ее исторической темпоральности и ее пунктуаций (непрерывное развитие, революции, разрывы и так далее).
Вот принцип, на котором основана возможность и необходимость различных историй, соответствующих каждому уровню. Этот принцип оправдывает то, что мы говорим об экономической истории, политической истории, истории религий, истории идеологий, истории философии, истории искусства и истории наук, тем самым не обходя – а напротив, обязательно принимая относительную независимость каждой из историй в специфической зависимости, которая сочленяет (articule) каждый из различных уровней общественного целого со всеми другими. Вот почему, если у нас есть право конституировать эти разные истории, которые являются лишь дифференциальными историями, мы не можем удовлетвориться, как часто делают лучшие сегодняшние историки, констатацией существования разных времен и ритмов, не связав их с понятием их различия, то есть с типичной зависимостью, которая устанавливает их в артикуляции уровней целого. Поэтому недостаточно сказать, подобно современным историкам, что есть разные периодизации разных времен, что у каждого времени собственные ритмы, некоторые краткие, а другие долгие, – мы также должны помыслить эти различия ритма и пунктуации (scansion) в их основе, в том типе артикуляции, смещения и скручивания (torsion), который согласовывает эти разные времена друг с другом».
=====
Л. Альтюссер «Читать "Капитал"» (с. 163-164)
К теме восприятия истории в рамках альтюссерианского подхода:
«Мы можем и должны сказать: у каждого способа производства особые время и история, специфическим образом акцентируемые развитием производительных сил; производственные отношения предполагают особые время и историю, акцентируемые особым образом; у политической надстройки собственная история; у философии собственные время и история; у эстетических произведений собственное время и история; у научных формаций собственные время и история – и так далее. Каждая из этих конкретных историй характеризуется особыми ритмами и поддается познанию только при условии, что мы определили понятие специфики ее исторической темпоральности и ее пунктуаций (непрерывное развитие, революции, разрывы и так далее).
Вот принцип, на котором основана возможность и необходимость различных историй, соответствующих каждому уровню. Этот принцип оправдывает то, что мы говорим об экономической истории, политической истории, истории религий, истории идеологий, истории философии, истории искусства и истории наук, тем самым не обходя – а напротив, обязательно принимая относительную независимость каждой из историй в специфической зависимости, которая сочленяет (articule) каждый из различных уровней общественного целого со всеми другими. Вот почему, если у нас есть право конституировать эти разные истории, которые являются лишь дифференциальными историями, мы не можем удовлетвориться, как часто делают лучшие сегодняшние историки, констатацией существования разных времен и ритмов, не связав их с понятием их различия, то есть с типичной зависимостью, которая устанавливает их в артикуляции уровней целого. Поэтому недостаточно сказать, подобно современным историкам, что есть разные периодизации разных времен, что у каждого времени собственные ритмы, некоторые краткие, а другие долгие, – мы также должны помыслить эти различия ритма и пунктуации (scansion) в их основе, в том типе артикуляции, смещения и скручивания (torsion), который согласовывает эти разные времена друг с другом».
=====
Л. Альтюссер «Читать "Капитал"» (с. 163-164)
В эту пятницу (17 января) в Шанинке состоится презентация большой книги-антологии американской консервативной мысли, недавно вышедшей в издательстве "Владимир Даль" (название явно отсылает к легендарному многосерийному фильму советского времени). Лично я от подобной традиции в истории политической философии максимально далёк, но нельзя не признать, что любая публикация тех или иных первоисточников является положительным явлением в отечественной интеллектуальной жизни. Книгу представит Родион Белькович, книгу которого, при всех оговорках, можно назвать серьёзным переосмыслением ряда политико-философских традиций и подходов (в своём стиле). В любом случае рекомендую посетить всех тем, кто интересуется.
Альтюссер и «Grundrisse» (2)
Иногда, перечитывая отдельные фрагменты работы «Читать “Капитал”», ко мне приходит ощущение, что местами эта книга действительно производит впечатление идеального примера грамотной деконструкции исходного сюжета. Вместе с этим в других местах конечные выводы данной работы могут показаться в высшей степени ортодоксальными в контексте времени её написания. Скажем, в отношении определения многих политико-экономических категорий последователи Альтюссера придерживались откровенно устаревших взглядов на природу стоимости, рассматриваемую ими в области отношения обмена и равенства между товарами (в данном аспекте альтюссерианцы были максимально далеки от ценностной парадигмы Бём-Баверка ). При этом, возвращаясь к содержанию «Grundrisse», некоторые их выводы в конечном итоге стали с научной точки зрения прорывными.
В качестве примера, можно привести ещё один небольшой фрагмент «Grundrisse», имеющий название «Формы, предшествующие капиталистическому развитию». С позиций более поздних марксистских схем, описывающих происхождение государства как машины классового господства, в данном фрагменте демонстрируется иной подход самого Маркса к указанной области, согласно которому государство исторически являлось более сложной и более маневренной системой институтов. В соответствии с указанным текстом, в докапиталистических способах производства государство могло не иметь классового характера и выступать в форме автономной социальной силы, существующей в симбиозе с различными сословиями или государственными чиновниками для организации общественно-полезных работ, требующих коллективных усилий. Данное утверждение, конечно, не свидетельствует о полном отказе Маркса от классовой природы государственной власти, однако указанный отрывок открывает возможности для анализа развития антителеологической концепции способов производства, которую в той или иной степени пытались создать альтюссерианцы. В этом смысле внимательное прочтение отдельных фрагментов «Grundrisse» позволяет по-настоящему понять всю глубину их изначальной теоретической задумки.
Иногда, перечитывая отдельные фрагменты работы «Читать “Капитал”», ко мне приходит ощущение, что местами эта книга действительно производит впечатление идеального примера грамотной деконструкции исходного сюжета. Вместе с этим в других местах конечные выводы данной работы могут показаться в высшей степени ортодоксальными в контексте времени её написания. Скажем, в отношении определения многих политико-экономических категорий последователи Альтюссера придерживались откровенно устаревших взглядов на природу стоимости, рассматриваемую ими в области отношения обмена и равенства между товарами (в данном аспекте альтюссерианцы были максимально далеки от ценностной парадигмы Бём-Баверка ). При этом, возвращаясь к содержанию «Grundrisse», некоторые их выводы в конечном итоге стали с научной точки зрения прорывными.
В качестве примера, можно привести ещё один небольшой фрагмент «Grundrisse», имеющий название «Формы, предшествующие капиталистическому развитию». С позиций более поздних марксистских схем, описывающих происхождение государства как машины классового господства, в данном фрагменте демонстрируется иной подход самого Маркса к указанной области, согласно которому государство исторически являлось более сложной и более маневренной системой институтов. В соответствии с указанным текстом, в докапиталистических способах производства государство могло не иметь классового характера и выступать в форме автономной социальной силы, существующей в симбиозе с различными сословиями или государственными чиновниками для организации общественно-полезных работ, требующих коллективных усилий. Данное утверждение, конечно, не свидетельствует о полном отказе Маркса от классовой природы государственной власти, однако указанный отрывок открывает возможности для анализа развития антителеологической концепции способов производства, которую в той или иной степени пытались создать альтюссерианцы. В этом смысле внимательное прочтение отдельных фрагментов «Grundrisse» позволяет по-настоящему понять всю глубину их изначальной теоретической задумки.
Векторы 2025
Приняв участие в секции по политической теологии в прошлом году, я никак не мог пройти мимо данной конференции уже в году нынешнем. Исходя из того, что я вижу на сайте в данный момент, список более чем внушительный. Перечислю несколько секций:
1) Политическая теология: die Morgenlandfahrt (Мой основной фаворит. Вообще сама тема Востока и политической теологии особым образом заинтересовала меня ещё в прошлом году);
2) Res publica et ecclesia: религиозные практики и политическая теория (Выглядит тоже весьма интересно, особенно в контексте возможностей исследования религиозного смысла идеологии советского патриотизма);
3) Покидая междуцарствие: «старое» и «новое» в политической теории (Напомню, что в этом году была впервые издана на русском языке "Учреждающая власть" Антонио Негри. Короче говоря, теперь вы знаете, в каком месте об этом можно порассуждать);
4) Приключения материи: за границами живого и неживого (Здесь лучше всего можно было бы обсудить современные материалистические онтологии. Впрочем, здесь также есть риск тотальное падения в радикальный имманентализм, что уже звучит несколько банально). Такие дела.
Приняв участие в секции по политической теологии в прошлом году, я никак не мог пройти мимо данной конференции уже в году нынешнем. Исходя из того, что я вижу на сайте в данный момент, список более чем внушительный. Перечислю несколько секций:
1) Политическая теология: die Morgenlandfahrt (Мой основной фаворит. Вообще сама тема Востока и политической теологии особым образом заинтересовала меня ещё в прошлом году);
2) Res publica et ecclesia: религиозные практики и политическая теория (Выглядит тоже весьма интересно, особенно в контексте возможностей исследования религиозного смысла идеологии советского патриотизма);
3) Покидая междуцарствие: «старое» и «новое» в политической теории (Напомню, что в этом году была впервые издана на русском языке "Учреждающая власть" Антонио Негри. Короче говоря, теперь вы знаете, в каком месте об этом можно порассуждать);
4) Приключения материи: за границами живого и неживого (Здесь лучше всего можно было бы обсудить современные материалистические онтологии. Впрочем, здесь также есть риск тотальное падения в радикальный имманентализм, что уже звучит несколько банально). Такие дела.
Тут как-раз успел выйти новый выпуск журнала "Stasis", посвящённый актуальным вопросам современной континентальной философии. Как всегда все статьи более чем хороши, однако лично я бы особо выделил текст Сергея Коретко, посвящённый противоречию между герменевтическим и контекстуалистским подходами в истории идей, и, конечно, статью Данила Давлетбаева об Альтюссере и Бадью. В случае с первой работой, я думаю, что любой, кто занимается историей философии/политической мысли хоть раз задумывался о проблеме эффективности конкретной методологии (я в данном случае могу лишь согласится с мнением Сергея о преимуществах подхода Рикёра). В то же время во втором случае я могу порадоваться тому факту, что область алеаторного материализма всё чаще становится предметом философской рефлексии с неожиданных ракурсов. Особенно в среде молодых исследователей. Это очень здорово.
По следам конференции (6)
Сам по себе вопрос о влиянии Спинозы на Альтюссера, вероятно, является одним из ключевых в контексте обсуждения его мировоззренческих истоков. Действительно сам Альтюссер часто говорил и писал о себе как о спинозисте, что также выражалось в его критике Гегеля. В то же время, как в своём выступлении справедливо замечает Антон Бархатков, сам автор "Феноменологии духа" придерживался высокого мнения о Спинозе, считая его философию некоторым основанием для любой философии вообще. Стоит так же напомнить, что именно Альтюссер, наряду с Делёзом, являлся тем, кто способствовал реабилитации спинозизма во французской философии второй половины XX века. Особым образом в этом преуспели его ученики, написавшие о Спинозе несколько интереснейших книг. Удивительным образом сам Альтюссер, имевших привычку часто писать большие работы о конкретных мыслителях, не написал отдельно о Спинозе практически ничего. При этом одних только выписок из "Этики" в его архиве можно обнаружить на все 500 страниц чистого текста. Интереснейший парадокс.
C одной стороны, очевидно, что непосредственно в период 1960-х годов Альтюссер вполне справедливо может быть назвать спинозистом (особенно в контексте его подхода к интерпретации термина "структура"). В противовес пониманию структуры как господствующего порядка, Альтюссер, ориентируясь на Спинозу, уже в 1963 году рассматривал структуру как форму причинности, полностью имманентную своим собственным аффектам. В этом плане Альтюссер действительно в некотором роде противопоставлял Спинозу и Декарту, как верно замечает Бархатков. Однако уже в период 1970-х годов влияние автора "Этики" на Альтюссера серьёзным образом ослабевает в силу зарождения алеаторного материализма как некоторой новой онтологии. Несмотря на то, что в известном тексте 1982 года Альтюссер всё-таки включает Спинозу в пантеон каноничных мыслителей данного направления, нетрудно заметить, что пишет он о нём там крайне мало (в отличие от Макиавелли, Руссо или Хайдеггера).
Вообще в контексте осмысления спинозизма Альтюссера мне довольно часто вспоминается наш разговор с Андреем Володиным, который как раз буквально собаку съел на изучении текстов Спинозы. Я хорошо помню как Андрей был искренне удивлён, когда я изложил ему на пальцах тезисы алеаторного материализма так как по его словам более антиспинозистской формы мировоззрения просто не существует ибо в онтологии Спинозы принципиально не только невозможна никакая случайность, но более того, актуальность тождественна потенциальности. Исходя из этого, никаких возможных миров и локальных времён (в терминологии Морфино) быть не может. Лично я не знаю тексты Спинозы столь досконально как Андрей, однако, в данном случае интересно, что в выступлении Бархаткова упоминается Лейбниц с его идеей Бога как субъекта, принимающего решения о том, какой из множества возможных миров в конечном итоге будет создан. C этой точки зрения особым образом становится возможной связка Альтюссера и Лейбница, о которой сам я пока не могу сказать ничего. Возможно также здесь сможет в некотором роде пригодиться Делёз (ещё одна ниточка связи между ними). Впрочем, я могу лишь поблагодарить Антона из интереснейшую мысль. Это дорогого стоит.
Сам по себе вопрос о влиянии Спинозы на Альтюссера, вероятно, является одним из ключевых в контексте обсуждения его мировоззренческих истоков. Действительно сам Альтюссер часто говорил и писал о себе как о спинозисте, что также выражалось в его критике Гегеля. В то же время, как в своём выступлении справедливо замечает Антон Бархатков, сам автор "Феноменологии духа" придерживался высокого мнения о Спинозе, считая его философию некоторым основанием для любой философии вообще. Стоит так же напомнить, что именно Альтюссер, наряду с Делёзом, являлся тем, кто способствовал реабилитации спинозизма во французской философии второй половины XX века. Особым образом в этом преуспели его ученики, написавшие о Спинозе несколько интереснейших книг. Удивительным образом сам Альтюссер, имевших привычку часто писать большие работы о конкретных мыслителях, не написал отдельно о Спинозе практически ничего. При этом одних только выписок из "Этики" в его архиве можно обнаружить на все 500 страниц чистого текста. Интереснейший парадокс.
C одной стороны, очевидно, что непосредственно в период 1960-х годов Альтюссер вполне справедливо может быть назвать спинозистом (особенно в контексте его подхода к интерпретации термина "структура"). В противовес пониманию структуры как господствующего порядка, Альтюссер, ориентируясь на Спинозу, уже в 1963 году рассматривал структуру как форму причинности, полностью имманентную своим собственным аффектам. В этом плане Альтюссер действительно в некотором роде противопоставлял Спинозу и Декарту, как верно замечает Бархатков. Однако уже в период 1970-х годов влияние автора "Этики" на Альтюссера серьёзным образом ослабевает в силу зарождения алеаторного материализма как некоторой новой онтологии. Несмотря на то, что в известном тексте 1982 года Альтюссер всё-таки включает Спинозу в пантеон каноничных мыслителей данного направления, нетрудно заметить, что пишет он о нём там крайне мало (в отличие от Макиавелли, Руссо или Хайдеггера).
Вообще в контексте осмысления спинозизма Альтюссера мне довольно часто вспоминается наш разговор с Андреем Володиным, который как раз буквально собаку съел на изучении текстов Спинозы. Я хорошо помню как Андрей был искренне удивлён, когда я изложил ему на пальцах тезисы алеаторного материализма так как по его словам более антиспинозистской формы мировоззрения просто не существует ибо в онтологии Спинозы принципиально не только невозможна никакая случайность, но более того, актуальность тождественна потенциальности. Исходя из этого, никаких возможных миров и локальных времён (в терминологии Морфино) быть не может. Лично я не знаю тексты Спинозы столь досконально как Андрей, однако, в данном случае интересно, что в выступлении Бархаткова упоминается Лейбниц с его идеей Бога как субъекта, принимающего решения о том, какой из множества возможных миров в конечном итоге будет создан. C этой точки зрения особым образом становится возможной связка Альтюссера и Лейбница, о которой сам я пока не могу сказать ничего. Возможно также здесь сможет в некотором роде пригодиться Делёз (ещё одна ниточка связи между ними). Впрочем, я могу лишь поблагодарить Антона из интереснейшую мысль. Это дорогого стоит.
В отношении экзамена по курсу Ханны Арендт "О революции" особо примечательными мне показались два момента: 1) Темы предлагаемых эссе особым образом концентрируются вокруг вопроса об атлантическом характере американской политической системы, и Американской революции, в частности (при всём том, что сама Арендт не являлась большим сторонником термина "цивилизация"); 2) Одна из тем эссе звучит так: "Прокомментируйте возможные значения фразы: Погоня за счастьем (Pursuit of happiness)". Здесь интересным образом обыгрывается разница между социальной и политической революциями в терминологии Арендт.
otmenyaya_vebera_strategii_borby_s_klassikom_stoletie_nazad_i_segodnya.pdf
719.5 KB
Полтора года назад я уже рекомендовал к ознакомлению публичное выступление Олега Кильдюшова, посвящённое истории интеллектуальной отмены Вебера со стороны различного рода умных и не очень публичных деятелей. На днях наконец узнал о существовании расширенной версии данного доклада в формате научной статьи. Рекомендую к прочтению! От себя могу добавить, что сама область исследования истории критики или отмены того или иного интеллектуала кажется мне максимально интересной. Быть может стоит попробовать в будущем написать что-то подобное и про Альтюссера (материала в этом плане будет более чем достаточно). Что думаете?
По следам конференции (7)
Как известно, теория идеологии Альтюссера до сих пор справедливо считается если не самым главным политико-философским концептом теоретиков альтюссерианского направления, то уж точно один из ключевых. Вместе с этим, как в своём выступлении замечает Стефано Пиппа, теория идеологии Альтюссера довольно часто критиковалась в связи с её фаталистическим характером. В своё время точно такая же история произошла со структурным функционализмом Парсонса (думаю, что именно с отсылкой на последнего Пиппа и предложил называть эту тенденцию функционалистско-историцистской). В то же время конкретно Пиппа видит в текстах Альтюссера противоположный подход к идеологии (материалистическо-антагонистический, если угодно). То есть в этом случае речь идёт о борьбе двух тенденций в работах самого Альтюссера. Именно с этой же целью Пиппа вводит понятие сверхинтерпеляции, описывающее процесс производства субъективности как сложный и противоречивый.
Действительно тезис о всеохватывающем характере идеологии создаёт глубоко фаталистическую картину мира (в рамках которой идеология становится некоторым общественным божеством, создающим самих субъектов). Однако при этом довольно часто подобного рода критика имела откровенно гуманистический характер (очевидно, c левой стороны). В данном же случае Пиппа старается представить то, как можно было бы выстроить несколько иную критику идеологии с антигуманистических позиций. Основой его интерпретации становится идея идеологии двойной сложности (сам Пиппа в данном случае опирается на один из текстов из сборника "Философия и спонтанная философия учёных"). То есть Пиппа в первую очередь говорит о том, что государственная идеология является конфликтным результатом того, что всегда уже имеет место, а не простым выражением сознания господствующего класса. В этом смысле идеология становится тканью, сшитой белыми нитками из материалов разного цвета и размера, возникшей во всей сложности и неравновесности отдельных сегментов разных идеологий внутри исхода социальных и классовых конфликтов в режиме реального времени.
Однако, что же тогда имеется в виду под термином сверхинтерпеляция, исходя из определения Пиппа? Фактически речь идёт о множественности сверхдетерминированных интерпелляций. В первую очередь он говорит о том, что конкретно идеологии никогда не перестают интерпеллировать субъектов как субъектов, никогда не перестают вербовать индивидов, которые всегда уже являются субъектами. Игра идеологий накладывается, пересекается, противоречит сама себе в одном и том же субъекте. Один и тот же индивид всегда уже несколько раз оказывается субъектом. В этом случае никогда нельзя быть точно уверенным какой сегмент идеологии окажет решающее значение. Как мне кажется, данная концепция позволяет идеально объяснить то, почему различные индивиды могут воспринимать различные идеологические и пропагандистские сюжеты совершенно различным способом, что при этом не предполагает скатывания на субъективистские позиции. Фактически благодаря понятию сверхинтерпелляции становится возможным подчеркнуть непрерывные изменения идеологических интерпелляций - разнообразного и фактически противоречивого образования субъектов из индивидов. Прежде всего, становится возможным подчеркнуть, что субъект никогда не принадлежит порядку единого, никогда не является простым единством.
Как известно, теория идеологии Альтюссера до сих пор справедливо считается если не самым главным политико-философским концептом теоретиков альтюссерианского направления, то уж точно один из ключевых. Вместе с этим, как в своём выступлении замечает Стефано Пиппа, теория идеологии Альтюссера довольно часто критиковалась в связи с её фаталистическим характером. В своё время точно такая же история произошла со структурным функционализмом Парсонса (думаю, что именно с отсылкой на последнего Пиппа и предложил называть эту тенденцию функционалистско-историцистской). В то же время конкретно Пиппа видит в текстах Альтюссера противоположный подход к идеологии (материалистическо-антагонистический, если угодно). То есть в этом случае речь идёт о борьбе двух тенденций в работах самого Альтюссера. Именно с этой же целью Пиппа вводит понятие сверхинтерпеляции, описывающее процесс производства субъективности как сложный и противоречивый.
Действительно тезис о всеохватывающем характере идеологии создаёт глубоко фаталистическую картину мира (в рамках которой идеология становится некоторым общественным божеством, создающим самих субъектов). Однако при этом довольно часто подобного рода критика имела откровенно гуманистический характер (очевидно, c левой стороны). В данном же случае Пиппа старается представить то, как можно было бы выстроить несколько иную критику идеологии с антигуманистических позиций. Основой его интерпретации становится идея идеологии двойной сложности (сам Пиппа в данном случае опирается на один из текстов из сборника "Философия и спонтанная философия учёных"). То есть Пиппа в первую очередь говорит о том, что государственная идеология является конфликтным результатом того, что всегда уже имеет место, а не простым выражением сознания господствующего класса. В этом смысле идеология становится тканью, сшитой белыми нитками из материалов разного цвета и размера, возникшей во всей сложности и неравновесности отдельных сегментов разных идеологий внутри исхода социальных и классовых конфликтов в режиме реального времени.
Однако, что же тогда имеется в виду под термином сверхинтерпеляция, исходя из определения Пиппа? Фактически речь идёт о множественности сверхдетерминированных интерпелляций. В первую очередь он говорит о том, что конкретно идеологии никогда не перестают интерпеллировать субъектов как субъектов, никогда не перестают вербовать индивидов, которые всегда уже являются субъектами. Игра идеологий накладывается, пересекается, противоречит сама себе в одном и том же субъекте. Один и тот же индивид всегда уже несколько раз оказывается субъектом. В этом случае никогда нельзя быть точно уверенным какой сегмент идеологии окажет решающее значение. Как мне кажется, данная концепция позволяет идеально объяснить то, почему различные индивиды могут воспринимать различные идеологические и пропагандистские сюжеты совершенно различным способом, что при этом не предполагает скатывания на субъективистские позиции. Фактически благодаря понятию сверхинтерпелляции становится возможным подчеркнуть непрерывные изменения идеологических интерпелляций - разнообразного и фактически противоречивого образования субъектов из индивидов. Прежде всего, становится возможным подчеркнуть, что субъект никогда не принадлежит порядку единого, никогда не является простым единством.
Побеседовали с Данилингом на скамейке в центре Петербурга о содержании моей книги, философии, постмодернизме (которого нет), левых, диаматчиках и о многом другом. Большое спасибо за диалог!
СМОТРЕТЬ НА YOUTUBE
СМОТРЕТЬ НА YOUTUBE
Ещё раз о книге Виткина
Когда этот канал только появился несколько лет назад одним из первых в нём был пост о замечательной книге Михаила Виткина "Восток в философско-исторической концепции К. Маркса и Ф. Энгельса". К большому сожалению, эта книга не столь известна массовому читателю в сравнении со многими другими работами по марксоведению, изданными в СССР. В то же время Виткин предлагает действительно уникальный взгляд на творчество Маркса в контексте истории Востока. Лично я бы даже назвал эту книгу, вероятно, один из лучших исследований, написанных в советское время (при том, что она едва превышает 100 страниц).
Виткин интереснейшим образом описывает эволюцию взглядов Маркса (главным образом) и Энгельса на проблему Востока: 1) 1840-е годы. Маркс ещё придерживается точки зрения Гегеля: Восток есть доисторическое состояние; 2) 1850-1870-е годы. Восток как противоречивое сочетание архаичных и общественно-экономических отношений. В основе данного подхода лежали фрагменты "Экономических рукописей 1857-1861 годов" или "Grundrisse". Именно здесь же появляется концепция азиатского способа производства; 3) 1880-е годы. Маркс фактически возвращается к ранним идеям о Востоке как о доисторическом состоянии, однако в совершенно иной плоскости. Здесь уже основные тексты это "Конспект книги Моргана" и "Наброски на письмо Вере Засулич". Так или иначе, конкретно первый этап особого интереса не вызывает, чего, однако, нельзя сказать о последних двух. Исключительно с моей точки зрения, неслучайно, что именно в "Grundrisse" Маркс приходит к идее Востока как сочетания радикально разных типов общества (разных исторических времён, если угодно). То есть, несмотря на господство естественных (архаичных) отношений в истории Востока, определяющую роль в ней отводятся общественно-экономическим связям. Разумеется, Виткин вряд ли читал работы альтюссерианцев, однако, здесь я вижу очень много общих пересечений (особенно если заменить слово "определяющую" на "сверхдетерминированную"). Не стоит также забывать какой именно текст Маркса оказал решающее значение на структуралистскую интерпретацию содержания того же "Капитала" (это был именно рукописи 1857-1861 годов).
С одной стороны, можно подумать, что сам Маркс в конечном итоге полностью отбросил эту идею (хотя, само по себе это не является аргументом в сторону ошибочности его более ранних взглядов), однако, в тоже время его поздний взгляд на Восток далеко не во всём тождественен его самым ранним убеждениям. Начнём с того, что, согласно Виткину, Маркс пишет о возможности внешнего вмешательства в социальную структуру восточных обществ с возможностью их радикального переустройства (для него таким вмешательством был капитал). При этом он также весьма осторожно пишет о том, что в определённых условиях община может перерасти в высшую коммунистическую форму землевладения (об этом как раз можно узнать из набросков на письмо Засулич). Особым образом здесь играет роль идея "ренты". Тем самым можно сделать вывод, что Виткин демонстрирует весьма широкую палитру различных взглядов Маркса на структуру восточных обществ, некоторые из которых могут быть полезны даже для откровенно немарксистских подходов и концепций.
Когда этот канал только появился несколько лет назад одним из первых в нём был пост о замечательной книге Михаила Виткина "Восток в философско-исторической концепции К. Маркса и Ф. Энгельса". К большому сожалению, эта книга не столь известна массовому читателю в сравнении со многими другими работами по марксоведению, изданными в СССР. В то же время Виткин предлагает действительно уникальный взгляд на творчество Маркса в контексте истории Востока. Лично я бы даже назвал эту книгу, вероятно, один из лучших исследований, написанных в советское время (при том, что она едва превышает 100 страниц).
Виткин интереснейшим образом описывает эволюцию взглядов Маркса (главным образом) и Энгельса на проблему Востока: 1) 1840-е годы. Маркс ещё придерживается точки зрения Гегеля: Восток есть доисторическое состояние; 2) 1850-1870-е годы. Восток как противоречивое сочетание архаичных и общественно-экономических отношений. В основе данного подхода лежали фрагменты "Экономических рукописей 1857-1861 годов" или "Grundrisse". Именно здесь же появляется концепция азиатского способа производства; 3) 1880-е годы. Маркс фактически возвращается к ранним идеям о Востоке как о доисторическом состоянии, однако в совершенно иной плоскости. Здесь уже основные тексты это "Конспект книги Моргана" и "Наброски на письмо Вере Засулич". Так или иначе, конкретно первый этап особого интереса не вызывает, чего, однако, нельзя сказать о последних двух. Исключительно с моей точки зрения, неслучайно, что именно в "Grundrisse" Маркс приходит к идее Востока как сочетания радикально разных типов общества (разных исторических времён, если угодно). То есть, несмотря на господство естественных (архаичных) отношений в истории Востока, определяющую роль в ней отводятся общественно-экономическим связям. Разумеется, Виткин вряд ли читал работы альтюссерианцев, однако, здесь я вижу очень много общих пересечений (особенно если заменить слово "определяющую" на "сверхдетерминированную"). Не стоит также забывать какой именно текст Маркса оказал решающее значение на структуралистскую интерпретацию содержания того же "Капитала" (это был именно рукописи 1857-1861 годов).
С одной стороны, можно подумать, что сам Маркс в конечном итоге полностью отбросил эту идею (хотя, само по себе это не является аргументом в сторону ошибочности его более ранних взглядов), однако, в тоже время его поздний взгляд на Восток далеко не во всём тождественен его самым ранним убеждениям. Начнём с того, что, согласно Виткину, Маркс пишет о возможности внешнего вмешательства в социальную структуру восточных обществ с возможностью их радикального переустройства (для него таким вмешательством был капитал). При этом он также весьма осторожно пишет о том, что в определённых условиях община может перерасти в высшую коммунистическую форму землевладения (об этом как раз можно узнать из набросков на письмо Засулич). Особым образом здесь играет роль идея "ренты". Тем самым можно сделать вывод, что Виткин демонстрирует весьма широкую палитру различных взглядов Маркса на структуру восточных обществ, некоторые из которых могут быть полезны даже для откровенно немарксистских подходов и концепций.