Подписчица спросила меня, есть ли список хороших детских книг современных зарубежных авторов.
Я не занимаюсь детской литературой, но стало интересно, что предлагают детям для чтения сегодня.
Из плюсов отмечу наличие книг Бианки, Сутеева, сборников сказок и романов Жюля Верна.
Но вот современные книги зарубежных авторов вызывают во мне некоторые сомнения. Очень странно выглядит оформление, заглавия ставят в тупик, а от аннотаций всё становится только хуже. Я бы такое ребёнку не купила.
Барто и Чуковского вообще не нашла.
Я не занимаюсь детской литературой, но стало интересно, что предлагают детям для чтения сегодня.
Из плюсов отмечу наличие книг Бианки, Сутеева, сборников сказок и романов Жюля Верна.
Но вот современные книги зарубежных авторов вызывают во мне некоторые сомнения. Очень странно выглядит оформление, заглавия ставят в тупик, а от аннотаций всё становится только хуже. Я бы такое ребёнку не купила.
Барто и Чуковского вообще не нашла.
У Пелевина выходит новая книга. Здесь к странностям не привыкать🤷♀
РБК
Новая книга Пелевина «KGBT+» выйдет в конце сентября
Издатель впервые раскрыл дату выхода нового романа писателя и проанонсировал ее содержание: читатели прочтут историю «великого вбойщика», который даст множество мемосоветов и расскажет об отсидке в
Этих мразей кто-то воспитал. Или не воспитывал совсем.
Хорошо работает пропаганда. Только не наша, к сожалению. Надеюсь, органы хотя бы сработают.
Ждём, когда вместе с мамками и папками "детки" начнут размазывать сопли по лицу.
Хорошо работает пропаганда. Только не наша, к сожалению. Надеюсь, органы хотя бы сработают.
Ждём, когда вместе с мамками и папками "детки" начнут размазывать сопли по лицу.
Lenta.RU
В России избили 12-летнюю школьницу в шапке с цветами российского флага
В Екатеринбурге три подростка напали на 12-летнюю школьницу и избили ее из-за шапки, которая была с цветами российского флага. По словам женщины, инцидент случился в Компрессорном районе города, когда школьница направлялась в секцию. К ней подошли трое подростков…
Болдинская осень
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик – он льёт три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит намётом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, –
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог – был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина – тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была –
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет –
Седой, все помнящий аксакал.
Юлия Друнина
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик – он льёт три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит намётом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, –
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог – был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина – тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была –
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет –
Седой, все помнящий аксакал.
Юлия Друнина
...по внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому,— не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными! И пусть не возражают мне, не оспаривают, не кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я, напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому, неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет,— у них характер в этом смысле как у всех,— а именно потому, что такие вещи на свете иначе и происходить не могут. Распространяться не буду, но знаю, что нам отнюдь не надо требовать с славян благодарности, к этому нам надо приготовиться вперед. Начнут же они, по освобождении, свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе, и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в защиту от России это и сделают. Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия, отняв их у турок, проглотила бы их тотчас же, «имея в виду расширение границ и основание великой Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и варварскому великорусскому племени». Долго, о, долго еще они не в состоянии будут признать бескорыстия России и великого, святого, неслыханного в мире поднятия ею знамени величайшей идеи, из тех идей, которыми жив человек и без которых человечество, если эти идеи перестанут жить в нем,— коченеет, калечится и умирает в язвах и в бессилии...
...Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели освободиться от турок, своею доблестью или помощию Европы, которая, опять-таки не будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения, но и сама освободила бы их. Это хитрое учение наверно существует у них уже и теперь, а впоследствии оно неминуемо разовьется у них в научную и политическую аксиому. Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее.
Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. 1877. Ноябрь. Глава вторая. III. Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать.
...Напротив, выставят как политическую, а потом и научную истину, что не будь во все эти сто лет освободительницы-России, так они бы давным-давно сами сумели освободиться от турок, своею доблестью или помощию Европы, которая, опять-таки не будь на свете России, не только бы не имела ничего против их освобождения, но и сама освободила бы их. Это хитрое учение наверно существует у них уже и теперь, а впоследствии оно неминуемо разовьется у них в научную и политическую аксиому. Мало того, даже о турках станут говорить с большим уважением, чем об России. Может быть, целое столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и интриговать против нее.
Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. 1877. Ноябрь. Глава вторая. III. Одно совсем особое словцо о славянах, которое мне давно хотелось сказать.