Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол,-
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Михаил Исаковский
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.
Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол,-
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»
Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.
Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.
«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.
Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.
Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Михаил Исаковский
пиши с лицом подобным камню
тогда когда к тебе придёт
читатель и ударит в морду
себе он отобьёт кулак
© Шурин О. К.
тогда когда к тебе придёт
читатель и ударит в морду
себе он отобьёт кулак
© Шурин О. К.
"Представитель Маслоцентра, которого давно уже жгло, протиснулся к перилам трибуны, взмахнул рукой и громко заговорил о международном положении. По окончании его речи оба корреспондента, прислушиваясь к жиденьким хлопкам, быстро записали: "Шумные аплодисменты, переходящие в овацию". Потом подумали над тем, что "переходящие в овацию" будет, пожалуй, слишком сильно. Москвич решился и овацию вычеркнул. Маховик вздохнул и оставил".
(И.Ильф и Е.Петров, "12 стульев")
(И.Ильф и Е.Петров, "12 стульев")
Forwarded from ФАРЕНГЕЙТ 🔥 СПб
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
В Чернигове демонтировали очередной памятник Пушкину. Ну не любят они там светоч русской поэзии что поделать. Пускай только не выбрасывают, а то скоро придется обратно водружать.
Слово "пиндос" имеет целую историю. В 19 веке и в начале 20 века жители причерноморья Российской Империи называли так греков из Пинда, которых отличали особая бедность и неграмотность. Существуют примеры употребления варианта "пендос" в русской и украинской литературе в значении "грек", например, у Ивана Котляревского в поэме "Энеида", в рассказе Чехова "Огни", в произведениях Куприна и Паустовского. В 90-е годы 20 века сербы в Хорватии стали называть "пендосами" любых солдат, кроме солдат из России. В современном русском языке слово "пиндос" стало употребляться в качестве этнофолизма по отношению к американцам. Некоторые исследователи полагают, что такое употребление и широкое распространение слова "пиндос" и его производных связано с формированием образа врага из-за агрессивной политики США.
Forwarded from Диспетчер неизбежного
ОБРАСТЦЫ ВЗАВИСЕМОСТИ
Висит на заборе,
колышется ветром,
колышется ветром
бумажный листок...
Очередная открыточка для канала @philol_lol
#большеадавленте
_________
@yctaxy
Висит на заборе,
колышется ветром,
колышется ветром
бумажный листок...
Очередная открыточка для канала @philol_lol
#большеадавленте
_________
@yctaxy
Микола АВРАМЧИК
Баллада об освобождённом поэте
Перевод с белорусского В. Тушновой
Есть в белорусской пуще полустанок…
В густой листве по веснам тонет он,
Здесь партизаны как-то спозаранок
Фашистский захватили эшелон,
И в партизанском лагере зеленом
Рассказывал потом в кругу друзей
Разведчик,
Как, шагая по вагонам.
Наткнулся вдруг на пушкинский музей.
Архивы писем, груды книг старинных,
Тугие кипы выцветших газет
И, скрытый между них наполовину,
С горячим взглядом
Бронзовый поэт.
— Вот подлецы! —
Воскликнул парень с болью,
Подняв листок исписанный с земли. —
Подумать только,
Пушкина в неволю,
На каторгу фашистскую везли! —
И, торопясь укрыться до рассвета,
Отряд усталый двинулся в леса,
И, словно слезы,
По щекам поэта
Катилась тихо светлая роса,
Заботливо укутан в плащ-палатку,
Он на охапке вереска сухой
Лежал в тени, вдыхая запах сладкий
Лесных цветов
И горький запах хвой.
Меж партизан росла поэта слава:
Они заучивали
До строки
Стихи о том, как предки под Полтавой
Громили иноземные полки.
А по ночам мосты летели в речки,
Под насыпи катились поезда,
И был фашистский гарнизон в местечке
Однажды уничтожен без следа.
Когда промчалась весть в бору зеленом
О том, что час победный наш настал,
Поэт великий в городке районном
Торжественно взошел на пьедестал.
Теперь дубы, на скромный вереск глядя,
Рассказывают были в тишине
О том, что Пушкин жил в лесном отряде
И с хлопцами сражался наравне!
Баллада об освобождённом поэте
Перевод с белорусского В. Тушновой
Есть в белорусской пуще полустанок…
В густой листве по веснам тонет он,
Здесь партизаны как-то спозаранок
Фашистский захватили эшелон,
И в партизанском лагере зеленом
Рассказывал потом в кругу друзей
Разведчик,
Как, шагая по вагонам.
Наткнулся вдруг на пушкинский музей.
Архивы писем, груды книг старинных,
Тугие кипы выцветших газет
И, скрытый между них наполовину,
С горячим взглядом
Бронзовый поэт.
— Вот подлецы! —
Воскликнул парень с болью,
Подняв листок исписанный с земли. —
Подумать только,
Пушкина в неволю,
На каторгу фашистскую везли! —
И, торопясь укрыться до рассвета,
Отряд усталый двинулся в леса,
И, словно слезы,
По щекам поэта
Катилась тихо светлая роса,
Заботливо укутан в плащ-палатку,
Он на охапке вереска сухой
Лежал в тени, вдыхая запах сладкий
Лесных цветов
И горький запах хвой.
Меж партизан росла поэта слава:
Они заучивали
До строки
Стихи о том, как предки под Полтавой
Громили иноземные полки.
А по ночам мосты летели в речки,
Под насыпи катились поезда,
И был фашистский гарнизон в местечке
Однажды уничтожен без следа.
Когда промчалась весть в бору зеленом
О том, что час победный наш настал,
Поэт великий в городке районном
Торжественно взошел на пьедестал.
Теперь дубы, на скромный вереск глядя,
Рассказывают были в тишине
О том, что Пушкин жил в лесном отряде
И с хлопцами сражался наравне!
На фото Ольга Константиновна Кожухова. Война не дала ей стать филологом, но сделала прекрасной писательницей.
Уже в планшеты уложили карты,
Водители моторы завели.
В обрубленный, расстрелянный Тиргартен
Сурово и безмолвно мы вошли.
А вот и знаменитая аллея,
Где, выровнявшись, словно на парад,
И злобою, и кровью тяжелея,
Властители Германии стоят.
Они глядели гордо и надменно
На этот мир, покорный им века,
Недвижные, чуть тронутые тленом,
С оружием заржавленным в руках…
Теперь, вдыхая горький дым Берлина
И видя победителей иных,
Они сгибают каменные спины
Позорней и трусливее живых…
Уже в планшеты уложили карты,
Водители моторы завели.
В обрубленный, расстрелянный Тиргартен
Сурово и безмолвно мы вошли.
А вот и знаменитая аллея,
Где, выровнявшись, словно на парад,
И злобою, и кровью тяжелея,
Властители Германии стоят.
Они глядели гордо и надменно
На этот мир, покорный им века,
Недвижные, чуть тронутые тленом,
С оружием заржавленным в руках…
Теперь, вдыхая горький дым Берлина
И видя победителей иных,
Они сгибают каменные спины
Позорней и трусливее живых…