семнадцать лет слушалась маму,
училась отлично,
цветочки между страничек
прятала. плакала.
в косички
вплетала ленточки
алые.
потом решила, что умная.
уехала в город с огнями —
шумными
улицами, прочей дрянью.
влюбилась в мальчика из комнаты слева,
варила борщ,
трепала нервы.
вышла замуж,
ждала ребенка.
считала себя ранимой и тонкой.
стихи вбивала в мобильный
на парах.
в родильной
рыдала.
недолго терпела мужа.
топталась с ребенком
в лужах,
хотя пыталась быть строже.
приставала к прохожим
и очень любила спрашивать:
скажите,
а я не ваша ли?
мужчина,
так я не ваша ли?

ах, бедная глупая
мамочка,
ах, бедная глупая
девочка,
им — каждому — всем — до лампочки
и косы твои
и ленточки.


Марианна Плотникова

***
ударить в ответ
не ударять в ответ
глазки маленькие
руки верткие
перекошенный рот
мальчик юра из лагеря меня бьёт
пока не видит никто

однажды это пройдёт
или не пройдёт
когда-то будет потом
сейчас нужно думать
что делать с юрой

юру любят вожатые
юру любят ребята
любят даже старшие из отряда
юру любят папа и мама
им такое необязательно

знать, как нужно действовать
не ударять в ответ
лена зашла, увидела
нет
просто дай ему сдачи
пускай заплачет
нет
пусть узнает, что это значит

завтра меня и юру поставят
на одной эстафете
мы побежим
вдоль огненно-красной ленты
под одним небом
и в одном обруче
а спина его у меня впереди

не суди, будешь не судим
он знает и сам
повсюду твердят
взрослый парень

нельзя ударять в ответ
нельзя ударять в ответ
нельзя ударять в ответ

но я размахнусь и ударю

Клементина Ширшова

я не знаю, как это — чувствовать себя взрослой
в детстве мне казалось, что взрослые едят и пьют что-то невкусное
в новый 1998 год я впервые попробовала маслины —
я почувствовала тошноту
(как будто ехала в дедушкиной Волге)
и случайно съела конфетку с коньяком
тоже невкусно
взрослые пили алкоголь — мне не нравился его запах
мне было скучно на семейных праздниках
еще скучнее на моих днях рождениях, где были случайные взрослые
(однажды мама работала во вторую смену, до шести
я ждала ее в комнате бабушки)

быть взрослой — уметь покупать подарки родственникам,
с которыми редко общаешься,
звонить 31 декабря
23 февраля
8 марта
в день строителя
день медика
день матери
день рождения племянника,
обещать, что приедешь
готовить салаты для поминок сдерживать слезы
покупать мужу трусы и носки
вызывать мастера по ремонту всего
работать на одной работе много лет

мне тридцать
я знаю на вкус весь алкоголь
(когда моей маме было тридцать, я пошла в первый класс)
я уволилась с седьмой работы
у меня есть психолог и психиатр,
запас лекарственных препаратов
я покупаю другу смешные носки в подарок без повода
я готовлю обед и ужин подруге, у которой закончились деньги
я думаю, что в 35 усыновлю или удочерю ребенка
в 58 заведу таксу
быть взрослой — не спать всю новогоднюю ночь
я подписываю открытки лучшим подружкам,
я дружу с их мужьями
у меня бессонница
у меня депрессия
у меня кариес
я выросла и ничего не поняла


Настя Макаренко

Сова

На фоне крупных белых звёзд
Летит в ночи сова.
Гнёт спину важный старый мост,
В воде блестит плотва.
Заснули мыши у печи
И лодки у пруда,
И лишь сова летит в ночи
Неведомо куда.
Заснуло кресло, и окно,
И мой скрипучий стул,
И даже я уже давно,
Давным-давно уснул.
И где-то спят мои друзья,
Враги, леса, трава,
Но снится мне, что это я
Лечу, а не сова.
Внизу, вдали, круглится мост
И спину гнёт, как кот,
А я лечу на фоне звёзд
Без горя и хлопот.
Я громко ухать не хочу
И никого не съем.
И знаю я — куда лечу,
Не знаю лишь — зачем.
…

Люди разные,
Посмотри:
У кого-то птица поёт внутри,
У кого-то серая спит сова,
У кого-то ворон склевал слова.
Здесь —
Весною кричат грачи,
Там —
О чём-то павлин молчит.
У кого-то ласточка или стриж,
У кого-то — весёлый чиж.
Этот чиж
Все дни напролёт
Скачет, прыгает и поёт,
Ветры слушает, что кружат,
Учит песням своих чижат.
А бывает —
Внутри живёт
Полосатый когтистый кот.
Или нет никого внутри…
Люди разные,
Посмотри.

Дарья Герасимова

Стоило нам остаться наедине, как он осыпал меня жалобами и упреками и, в доказательство своей неодолимой страсти, принимался биться головою об стену, я во время заметила, что при этом он выбирает такие места, где за драпировкою прячется либо открытая дверь, либо растворенное окно, и это успокоило меня относительно глубины его безумия и пылкости чувств.

Франсуаза Шандернагор "Королевская аллея"

ПОЗИТИВНОЕ МЫШЛЕНИЕ
Как январь подкатывает к декабрю,
Я вам всем очень подмигиваю, всех люблю:
И соседа сверлящего, не дающего спать,
И кассиршу, гораздую наорать,
И беззаботку, обласканную судьбой,
И тех, кто придёт за тобой,
И тех, кто за тех, кто придёт за тобой,
И таинственные с утра на руке укусы,
И даже в мировой эпидемии я нахожу плюсы.
И счастливые лица на фотографиях с отпусков,
И вот мои пятьдесят котов и сто детей,
И вот я и мои любимые живые родители и бабушка и прабабка и дед,
И моя любимая женщина мы между прочим вместе сто пятьдесят лет,
И вот я издал миллион своих книг,
И вот я недепрессивный какой, вот я чего достиг,
Мое мышление позитивно, я рада всем,
Позитивно пью, позитивно ем,
Даже если не могу заснуть, а пол второго,
Даже если не позвали куда-то? Да что такого!
Плечи болят постоянно, синдром беспокойных ног,
Счастливые фотографии с отпусков.
И только одно в этом мире меня раздражает:
Стихи о позитивном мышлении, полные пиздежа.


Динара Расулева

Известно, что чувство вины за несоответствие доминирующим нормативным требованиям внушается молодым женщинам разными социальными институтами и прежде всего семьей. Вместе с тем именно преподавание литературы в школе, способы ее позиционирования, методы выстраивания коммуникации на уроках – все это вместе составляет эффективный канал традиционной гендерной социализации.

Любовь Борусяк
Ценить и быть послушными: школьная литература и гендерная социализация

для удобства
я сделаю это видимым
как мало всего
переключить внимание
/великое облако, опыт удара,
дробь текущего и дробно текущее
свечение предполагаемых линий –
оставлю здесь/ презумпция неочевидна
сломанный бегунок лежит на стуле
солнечный свет лежит на стене
on the edge к утру ритуал устанет
разъединять простые вещи
на сложные вещи
вкус воды одинаковый
в руке и в стакане
станет /по слухам/ легче


Станислава Могилёва

До самого XIX века нельзя было и помыслить о своей комнате, а уж тем более – тихой, разве что повезло родиться в очень богатой или высокопоставленной семье. Поскольку собственного дохода (чей размер полностью зависел от отца) едва хватало на одежду, ей недоступны были утешения, которыми радовали себя малоимущие Китс, Теннисон или Карлейль, – пешая прогулка за городом, поездка во Францию, отдельное жилье, пусть скромное, но все же спасающее от семейной тирании.

Материальные трудности были мучительны, но еще хуже оказывались нематериальные. Китсу, Флоберу и прочим гениям приходилось сражаться с равнодушием целого мира, но женщина имела дело не с равнодушием, а с враждебностью. Им общество говорило: пиши, если желаешь, мне это безразлично. Женщину оно осыпало насмешками: писать вздумала? Да кто ты такая?

Вирджиния Вульф

— Женщина, — слышали мы чуть не на каждой его лекции, — самое возвышенное, самое идеальное существо. Ей одной предназначено обновить мир, внести идеалы, уничтожить вражду… Только женская грация и прелесть, кротость и неземная доброта могут разогнать душевную тоску и тяжесть одиночества.

Мы конечно, не имели ни малейшего понятия, как можем мы разгонять тоску, какие идеалы должны мы принести с собой и как надо обновлять мир, но всем из этих слов было ясно, что назначение женщины очень прекрасное, и мы весьма гордились этим.

Елизавета Николаевна Водовозова
История одного детства

Огонь

Корабли горят, как длинные фитили: зашипела спичка — блеснул огонь. Нижний трюм тихонечко подпалив, содрогнется крохотная ладонь: вот в тяжелых бочках сухая смесь, укусило пламя льняную нить…
Он меня измучил — хоть в петлю лезь.
Я была готова его убить.

Вспыхнет каждый, кто по природе — взрыв, как французский порох — придет черед. У меня был доблестный командир, у меня остался надежный плот. Лишь глоток воды, два десятка рифм, просмоленный факел да рыбий хвост. В голове гудит древний глас: «Гори!», темный корень смерти в меня пророс. Я строкой упругой — тугим веслом — утыкаюсь бодро в худую грудь. Южный берег близко, мне повезло — поутру пристану куда-нибудь.
За спиной — обломки, дымит фрегат.
Капитан спасется. В рассветный час жизнь земную будет оберегать золотая трепетная свеча: за него, за всех, кто довел до слез, кого ждет семейство, родной очаг.
Потечет в песок ароматный воск.
Не могу заставить себя молчать.


Ольга Ефимова

Не естся.
Не спится.
В Интернете не сидится.
Все плохо!
Как жемчугу в стручке гороха.

Зелено, тесно,
Неинтересно.
Сколько сидеть еще, неизвестно.

Посмотри, детка, свой календарь,
Скоро будет январь,
Спрячь его в ларь.
К черту сосульки, гирлянды, мерцающие шары,
Конфетти и прочие рождественские дары —
Только тошнит от праздничной мишуры.
Погоди, не спеши покупать тест,
Погляди на цифирь, крестики, точки сложи в квест.
Так хреново бывает только от ПМС.

Евгения Доброва

человек это капсула шума пустой колпак
под которым слепыми с рожденья слова растут
чтобы толпы других с пожитками на горбах
не смогли отобрать украсть обмануть разуть
ничего
дорастешь и ляжешь в сухой траве
в череде и ромашке бросишь велосипед
горлом хлынет нещадная ночь подойдет к тебе
отшатнешься в ужасе: рук и волос-то нет
и держаться-то не за что скажут на нет сведут
чтобы понял что пыль ты вбитая в косяки
глядь на месте где был живот васильки цветут
может быть асфодели может быть васильки
отречения кроме не было бед иных
и не спрашивай что я делала где была
только шелест невидимых лопастей ветряных
от которого слух раскаляется добела
только небо и ветер смыкаются у дверей
и змееныши смыслов ядом кропят нутро
стихнет внутренний голос память клубку доверь
подземелье собой прошив заходя в метро
мир зажатый в тоннеле дрогнет идя враскос
и душа возопит мол хватит уже садист
и когда ты пройдешь пещеры свои насквозь

сбрось рога и копыта
на велосипед садись


Марина Марьяшина
Полностью

Все мы, Европа, так глубоко обеспокоены,
что некоторые просто убиты.
Чисть почаще Ютубы,
чтобы здешняя жесткость не поразила граждан твоих.
Многие из наших никогда не увидят тебя своими глазами.
У тебя тоже со зрением что-то, Европа, ты упрямо не видишь
их выбитых глаз и огнестрельных ранений.
Многие больше не смогут, Европа, не обижайся,
подать тебе даже руки,
(только протезы!),
прикоснуться к культуре твоей прошедших эпох.
Стереги границы свои, Европа,
чтоб и тебя невзначай не коснулось,
прислушайся, на всякий пожарный, кричим ли мы всё еще
от ударов прикладами, дубинками, армейскими сапогами.
Дети наши вырастут злыми, Европа,
они вряд ли поверят
слезливым и истеричным твоим новостям
о бездомных животных.
Ты прости им, Европа, ты не удивляйся им,
мы все здесь как звери –
нас отстреливают, как бешеных, патронами для волков.
Чем ты, Европа, была занята всё это время –
сверяла пропавших и мертвых?
мыла руки? ждала подтверждений? пряталась вещью-в-себе?
Миру – мир, мору – мор, лишь деньги не пахнут.
И жертвы
не стоят защиты, в отличие от голубей?..


Галина Крук
Перевод с украинского Ии Кивы

Странное дело, подумала я. История мужского противостояния женской эмансипации оказывается чуть ли не интереснее самой эмансипации. Если бы какая-нибудь студентка Гертона или Ньюнхема собрала примеры и вывела из этого теорию, могла бы получиться небезынтересная книга – вот только студентке потребовались бы толстые перчатки и золотой судебный барьер.

Вирджиния Вульф

О жизни

Жизнь состоит из событий с чужими и близкими,
из их достижений забот и их интересов,
только и делаю что разделяю чье-либо счастье
или чью-то беду или чей-то праздник.
Я нужна всем и при этом ни им, ни себе.
Разве что серый кот щурит глаза и требует корма.

Мама говорит со мной не о нас, а о подробностях жизни
какой-то женщины, с которой вместе ехали в поезде,
или сидели в парке на той же скамейке,
или купались в море, когда вода была очень холодной.

Одна знакомая, рассматривая меня в упор
безразличным взглядом,
сказала: к тебе все относятся хорошо,
ты говоришь им то, что они хотят слышать.

Не рассказывать же о себе,
да и кто станет слушать?

Я не помню, чего хочу, что чувствует тело,
даже если на пальце ранка и то не саднит как раньше.
Я стараюсь не вспоминать, как однажды в детстве
всей гурьбою ночью лепили снежную бабу,
обжигая руки о первый выпавший снег.

Я не ношу вещей, которые покупаю.
Не покупаю того, что могла бы носить.
Все равно ведь буду сутулиться или прятать лицо.
Только бы хватило сил выходить на улицу.
Ведь там есть люди — чужие и близкие.
Я не буду одна.

У меня остаются страхи,
повзрослевшие детские страхи,
умноженные опытом и годами,
мои постоянные страхи

топчутся у порога,
толкутся в прихожей и в кухне,
лезут в ванну, в постель, в любую кладовку,
в каждую нишу, где и без них куча хлама,
старых вещей, бумаг и различных коробок.

Я ведь так одинока и так боюсь остаться одна!
Не знаю, в какую из этих кладовок забиться,
чтобы не видеть, не слышать, не отвечать,
не говорить того, что хотят услышать другие.

Но, когда исчезнут иллюзии,
останется липкий неровный комочек
моей собственной жизни.
Настоящей, тахикардичной, жалкой,
с выцветшей памятью и забытыми желаниями.
Вот этого я больше всего и боюсь.
Остаться наедине с ней.

Это не обо мне, не обо мне,
потому что если все-таки обо мне,
кто станет слушать?

Людмила Херсонская

6. Заплачка

Ой, меня ль, маленькую, не мучили.
Ой, меня ль, девочку, не скручивали, не пеленали.
Ой, меня ли, меня ли не застёгивали на все пуговицы,
на кнопки, крючки, лифчики и подвязки, шарфы и шапки,
шубы затягивали ремешком, завязывали платки
крест-накрест на спине, что было не пошевелиться.
Ой, меня ли, меня ли в детстве не муштровали строго,
воспитывали, прививали манеры, учили ничего не просить,
ничего не желать, не занимать место в пространстве,
не корчить рожи, не гримасничать, иметь приятное выражение
лица, соблюдать приличия, не морщиться, думать гладко,
двигаться грациозно, покачивая бёдрами, быть спортивной.
Ой, не меня ль, не меня ли учили бальным танцам, балету,
не пачкать руки, особенно когда ешь, одеваться со вкусом,
волосы не отращивать слишком длинно, как у хиппи,
не стричь слишком коротко, ты не мальчик,
мини-юбку укорачивать не слишком коротко,
и если длинную, то не совсем до пят, ты ж не синий чулок,
и вырез не слишком низкий, и голос не слишком громкий.
Ой, не меня ли учили не жаловаться, не говорить,
что это несправедливо, что это просто неправда,
не обращать внимания на насильников, на садистов,
на психов, на деспотов и убийц, не идти в милицию,
всё равно правды не добьёшься, не обращать внимания — и всё,
как будто их нет или они тебе приснились, это твоя фантазия,
богатое воображение, галлюцинации, шизия,
ты всё придумываешь или врёшь. Ой, не мне ли,
не мне ли наказывали не простужаться, не сидеть на сквозняке,
не болеть, не создавать проблем, избегать конфликтов,
не конфронтировать с начальством, ни с кем бы то ни было
вообще, не вставать в позу, в оппозицию к власти,
быть практичной, дипломатичной, твёрдо стоять
на своих ногах, быть реалистом, не мечтать о несбыточном,
учиться на инженера, мама же говорила, «чтобы стихи писать,
надо талант иметь». Ой, не мне ли, не мне ль говорили,
что мальчики способнее к математике, на сто мальчиков
одна девочка, мальчики вообще ко всему способнее,
быстрее бегают и прыгают с парашюта, пусть они занимаются
наукой, пусть они книги пишут, а ты будь женственной,
кокетливой, показывай слабость, не конкурируй,
они хоть и сильный пол, а конкуренции не любят, особенно
конкуренции с женщиной, так что флиртуй, но слегка,
не забывайся, а пристанут, обрати всё в шутку, посмейся,
похохочи, неважно, что тебе не смешно и анекдот обидный,
сохраняй мир, не лезь на рожон, пусть делает, что хочет,
а ты не сопротивляйся, молчи, подчиняйся, будь умнее,
будь выше этого, научись вовремя капитулировать,
это лучше, чем быть битой, сохраняй семью,
во всём ему помогай, ему одному тяжело, один он не справится.
Будь хорошей девочкой, и пусть тебя съедят.

Марина Темкина

Яна Юхалова, фрагмент стиха «‎Женщины моей семьи»‌‎


когда я училась в институте современного искусства база, я придумала проект
про женщин моей семьи.
там были бы мои фотографии, моей матери и моей бабушки,
фотографии частей наших тел. например:

фотография моей руки, руки моей матери, руки моей бабушки;
фотография моего живота, живота моей матери, живота моей бабушки
и так далее.

я хотела бы сделать еще фотографию
моей вульвы, вульвы моей матери, вульвы моей бабушки,

но в конце концов отказалась от этой идеи.

я хотела разбирать женщин моей семьи по частям,
видеть, как мы прорастаем друг в друге,
пускаем побеги, переплетаемся,
сочимся и отмираем.

женщины моей семьи всегда ненавидели женщин моей семьи,
тех, кто были до них, и тех, кто были сразу за ними.
и я ненавидела их в себе и себя в них.

но
у меня родилась дочь,
и я должна была научиться за всех нас нас принимать.

я не сделала этот проект. а потом моя бабушка умерла,
и я не поехала ее хоронить.
к тому моменту мы уже почти не разговаривали,

мы не ссорились.
просто
мои дети были еще совсем маленькими,
и я никуда не поехала.

когда мне сообщили, что она умерла, у нас были гости.
в моей голове все перепуталось. мне было все равно. мне было очень плохо.
я держалась перед детьми, друзьями и мужем,
я готовила суп с лисичками,
я мыла пол,
я играла с детьми,
я разговаривала с друзьями.
они все время забывали, что она умерла, и спрашивали:
почему ты такая грустная?
и я отвечала: у меня бабушка сегодня умерла.
а, точно. говорили они и продолжали разговор.

Время и беды укротят эмансипированную девушку, но никакими силами невозможно остановить эмансипированную пожилую даму

Дороти Ли Сейерс

Меня воспитала закрытая дверь
В комнату моих родителей.

Дверь провожала меня в школу.
Она встречала меня
И не задавала вопросы.

Я пробовала обижаться,
Сдерживая всхлипывания.
Дверь безучастно разглядывала меня.

Я росла, дверь не открывалась.
Я перестала смотреть на нее.
Я перестала обижаться.

С тех пор
Прохожу мимо
Любой закрытой двери.

Лилия Газизова