Совершенно внезапно, по какой-то прихоти мозга, вспомнилось, как некоторые люди со светлыми лицами бубнили:

"зачем мы тратим деньги на какой-то ГЛОНАСС, если есть прекрасный всемирный GPS"

"ахаха идиоты, придумали свою платёжную систему, кто ей вообще пользоваться будет, если есть Visa и Mastercard? Ещё и название максимально кринжовое, Мир, не, вы видели?"

"чё? Русский хамон и пармезан? Вы идиоты? Разве можно сделать хороший сыр, если ты не прекрасный кудрявый итальянец или, скажем, порывистый грассирующий француз? Разве получится пармезан, если тот, кто его варит, не умеет делать так 🤌?"

Спустя годы это довольно забавно, не правда ли?

Красивое вам сегодня принёс. Это орбиты, по которым движутся Земля и Венера вокруг Солнца и относительно друг друга.

Сегодня думал о разнице между свободой и волей. Вроде бы слова-синонимы, и даже Даль в своём толковом словаре определял "свободу" через "волю", но всё же разница есть, постигаемая именно на уровне ощущений, причём ощущений, как я думаю, конкретно русского человека. Не знаю, возможно, что на планете существуют и другие нации, которые чувствуют эту разницу, но лично мне о таком не известно.

Итак, в чём же фундаментальное различие, при всей схожести слов и понятий? Свобода — она принадлежит обществу и неразрывно связана с понятиями социальными, тогда как воля отождествляется с природой, русскими просторами, чем-то диким и необузданным. "Свобода торговли", но "птица вольная". "Освобождение от оккупантов", но "приволье". И, возвращаясь к ощущениям — вряд ли кто-то из русских людей, выйдя в поле или поднявшись на гору, будет думать категориями свободы, скорее всё же воли.

В общем, мне воля ближе, чем свобода. А вам?

Кому нужен ломтик июльского неба?

Если кто был в Художественном музее Новосибирска, наверняка видел зал, где выставлены самописные иконы первых сибирских поселенцев. Эти иконы — ярчайший представитель жанра наивного искусства. Иногда не соответствующие строгому церковному канону, в большинстве случаев не отягощённые пропорциями, на современный взгляд выглядящие так, словно их писал ребёнок. Однако при этом в них чувствуются до сих пор, спустя несколько сотен лет, жизнь, вера и устремление тех людей, что покоряли огромные недружелюбные пространства.

Что я безусловно люблю в Сибири — так это слегка наивную непосредственность, которая ещё теплится в этих краях, несмотря на то, что Новосибирск, в общем-то, крупный город с европейской культурой и современными взглядами на жизнь. Можно просто гулять и встретить вот такую палатку, стоящую на обочине крупной дороги. Наверняка эстет-дизайнер наморщит свой припудренный носик — мол, фи, что за штампы, если "Русские блины", то обязательно должен быть медведь — но моему сердцу именно здесь это очень близко. Наверное, увидев такое в Москве, я бы и сам усмехнулся в усы (если бы они у меня были), но в Сибири я воспринимаю подобное с теплотой и странной приятственностью. "Чёрствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит", — как говорилось в одном хорошем фильме, а до этого писалось в древнем трактате. И пока мы храним в себе искру детского и безусловного взгляда на мир — мы побеждаем; ибо именно свежий, зелёный, хрупкий росток рано или поздно пробивает бетонную плиту.

Ещё одна иллюстрация ко вчерашнему посту — одна из самописных икон, хранящаяся в коллекции Художественного музея Новосибирска.

Сегодня ранним утром ехал по трассе сквозь густой туман и понял, что лето — всё.

Ещё будут арбузы, дыни, сочные фрукты и вкусные овощи; тёплые и даже жаркие деньки, когда так приятно выпить кружку холодного кваса или бокал сухого белого вина со льдом; возможно, купания в реке, море или озере; ночные прогулки под звёздным небом в компании стрекочущих цикад.

Но уже ощущается прохладное, неумолимое дыхание осени, в воздухе витают предвестники осенних ароматов — угасания, тления, жухлых трав и земли после дождя. Их пока нельзя учуять, но можно ощутить неким шестым чувством, которое есть у каждого из нас, чувством, что позволяет каждому человеку предсказывать будущее и порой называемым интуицией.

Она — интуиция — появляется не сразу, о, далеко нет. Лишь с годами и с опытом мы начинаем предвидеть грядущее, ловить вибрации мира вокруг тонкими иррациональными струнами души, чтобы после, в очередной раз не прислушавшись к интуиции, горестно воскликнуть извечное "я так и знал!"

В детстве же, когда кругом яркое, жаркое, напоенное ароматами цветов лето, наступление осени всегда становится неожиданностью. Ты, конечно, смотришь календарь, может, даже отмечаешь дни, но чувство того, что впереди ещё целая жизнь — не оставляет тебя. Вот же, вот же они — и друзья, и велосипеды, и футбольный мяч, и речка, и девочки в лёгких сарафанах, с которыми ты ещё не умеешь общаться, потому и дразнишь их, и мультики в обед, и стакан парного молока, остро пахнущего животным, и зелёные коленки, и выгоревшие волосы, и тёплые, ласковые руки и взгляды родных, которых, возможно, уже нет, или есть, но далеко, и ты забыл, не звонишь, не пишешь и не навещаешь.

И вдруг, как гром среди ясного неба, как пыльным мешком по голове — осень, школа, линейка, цветы, загоревшие одноклассники, обмен впечатлениями; и дальше, ещё дальше, сам не понимаешь как — работа, круговерть дел и забот, ипотека, а машина сломалась, а ребёнка надо в садик отдать, а два зуба разваливаются, а с пищеварением неладно, а кто-то недавно женился, а кто-то уже и умер. И ты вроде бы тот же самый — но ничего общего не имеешь с тем весёлым пацаном, что жил, мечтал, дрался до первой крови и мирился спустя минуту, наслаждался летом и ни на секунду не задумывался о предстоящей осени. И всё чаще в разговоре ты говоришь "а помнишь" вместо "а давай", и не понимаешь, куда оно ушло, это счастливое лето, в котором, как тебе казалось, ты останешься — навсегда.