Во Дворце культуры сегодня назначен общий сбор дружины школы № 3. Школа очень большая, и детей в дружине аж полторы тысячи.

Секретарь обкома Маломуж настаивает:

— Всё, что у вас запланировано, — проводите.

Директор школы № 3 встревожена решением секретаря обкома собирать в ДК полторы тысячи детей в день катастрофы на атомной станции. После совещания она спрашивает секретаря горкома Анелию Перковскую:

— Ну что мне делать?

— Проводите в школе, и не обязательно, чтоб все дети были.

«И сбор прошел все-таки, но в школьном спортзале», — расскажет Перковская.

Инженеры, выполнявшие ненужное распоряжение открывать охлаждение реактора, идут в санпропускник мыться и переодеваться. «Вот тут-то меня и прорвало. Выворачивало вдоль и поперек каждые 3-5 минут», — вспоминает Аркадий Усков.

Он видит, как замначальника реакторного цеха Вячеслав Орлов заглядывает в какой-то журнал: «Ага… „Гражданская оборона“, понятно».

— Ну что там вычитал?

— Ничего хорошего. Пошли сдаваться в медпункт.

Впоследствии Орлов расскажет Ускову, что было написано в журнале. Появление рвоты — это признак лучевой болезни, что соответствует дозе более 100 рентген. Годовая норма — 5 рентген.

По подсчетам замначальника ядерно-физической лаборатории Николая Карпана к вечеру в поврежденном реакторе может начаться самоподдерживаемая цепная реакция. Это грозит сильнейшим излучением, в том числе, в сторону Припяти.

Он предлагает заглушить реактор борной кислотой. Но вопреки предписаниям, её запасы на станции попросту отсутствуют.

Секретарь обкома Маломуж передает заместителю директора ЧАЭС по гражданской обороне Серафиму Воробьеву приказ вести радиационную разведку скрытым образом.

«Чтобы никто не видел, что тут ходят с приборами, — объясняет Воробьев. — Я не представляю, как это можно сделать. Я сразу сказал офицерам: „Это же невозможно. Все равно люди видят, это же не спрячешь“»

В этот выходной день в Припяти стоит чудесная погода. На небе — ни облачка, ветра — абсолютный ноль. На деревьях появляются первые клейкие листочки.

Не предупрежденные о ядерной катастрофе, горожане проводят время на улице. Гуляют мамы с колясками. Люди идут в недавно открытый торговый центр, на пристань, в гаражный кооператив «Автолюбитель» (ближайшая к атомной станции точка города).

Информация о взрыве на ЧАЭС наконец-то доходит до Кремля. Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков отправляет своего заместителя Бориса Щербину (на фото) в Припять:

— Дело серьезное, Борис Евдокимович, разрушен реактор, мы не знаем толком, что там происходит. Я сейчас подписываю постановление о Правительственной комиссии, вас ставим во главе, давайте немедленно вылетайте туда.

Узнав от соседей, что на атомной станции что-то случилось, жена заместителя главного инженера Анатолия Ситникова (на фото) звонит ему на работу.

— Ты меня не жди, я буду поздно, — прямо говорит он.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо очень.

— Иди в медпункт.

— Меня рвет, я не могу.

В медсанчасть Припяти прибывают столичные врачи. Один из них, Георгий Селидовкин, симпатичный рыжий мужчина, после осмотра больных приходит хмурый, строгий и просит срочно соединить его с Москвой.

— Много крайне тяжелых. Ожоги сильные. У некоторых на языках отпечатались зубы. Сильная рвота. Считаю, что больных надо срочно эвакуировать в Москву.

На другом конце провода что-то спрашивают.

— Человек 20-25.

В трубке возражения. Врач Селидовкин из обаятельного вдруг превращается в жесткого:

— Ну так организуйте!

К секретарю обкома Маломужу подходят офицеры гражданской обороны. Они говорят, что надо оповещать население о катастрофе, ведь в городе много детей.

«Маломуж аж почернел. Сказал, чтобы они не сеяли панику», — вспоминает замдиректора ЧАЭС по гражданской обороне Серафим Воробьев

Замминистра энергетики СССР Алексей Макухин отправляет в ЦК КПСС срочное донесение. Он сообщает, что эвакуация из Припяти не требуется.

Несмотря на заголовок «Срочное донесение», в ЦК документу особого значения не придают. Из общего отдела он отправляется в сектор атомной энергетики, затем в секретариат и лишь во второй половине дня будет доложен Михаилу Горбачеву.

Из школы возвращается дочь журналистки Любови Ковалевской по имени Яна:

— Мама, была физзарядка почти целый час на улице.

Три месяца назад Ковалевская написала статью об опасной спешке при строительстве новых блоков ЧАЭС. К нынешней ситуации она может подобрать только одно слово: «безумие».

Не будучи оповещенными о ядерной катастрофе всего в трех километрах от Припяти, горожане отпускают своих детей после школы гулять на улицу. Впоследствии писатель Юрий Щербак процитирует письмо, которое ему прислали несколько местных рабочих:

«Мы, зная уровень радиации по роду своей работы, позвонили в штаб гражданской обороны города и спросили:

— Почему нет указаний о поведении детей на улице и о необходимости пребывания их в помещении?

— Это не ваше дело. Решения принимать будет Москва»

В ресторане Припяти вовсю играют свадьбу Сергея и Ирины Лобановых. На аудиопленку попадает один из шуточных номеров. Молодожёны говорят друг другу приятные слова:

— Ласковая моя!

— Дорогой мой!

— Любимая моя!

— Ненаглядный мой!

— Ласточка…

Все смеются.

Руководство ЧАЭС до сих пор не верит, что взорвался именно ядерный реактор. Штатному фотографу Анатолию Рассказову приказывают снять энергоблок с воздуха.

Он садится в вертолет вместе с двумя солдатами и двумя гражданскими из «Атомэнерго», прилетевшими из Москвы.

Вертолет поднимается в воздух. Но вокруг столько дыма и пепла, что снимать через иллюминатор оказывается невозможно.

— Товарищи, нужно открыть окно, — просит фотограф Анатолий Рассказов.

Все начинают протестовать, опасаясь, что радиоактивный дым попадет в салон вертолета. Они уже видят, что он поднимается именно из реактора.

Несмотря на протесты, окно все-таки открывают. Солдат придерживает фотографа Анатолия Рассказова за ноги, и, высунувшись из вертолета, он делает первый снимок взорвавшегося 4-го энергоблока с высоты птичьего полета.

Отчитавшись перед директором Брюхановым об упешной съемке реактора с воздуха, фотограф Анатолий Рассказов получает от него новое задание:

— Теперь нужно сфотографировать с земли.

Рассказов выдвигается туда с начальником отдела ядерной безопасности Александром Гобовым и дозиметристом Юрием Абрамовым. Последний качает головой:

— Ой-ой-ой, мы такую дозу получим…

Фотограф Анатолий Рассказов вместе со своими спутниками подъезжает к месту взрыва на пожарной машине. Повсюду валяются графитовые блоки.

— Откуда они взялись? — всё еще не понимает начальник отдела ядерной безопасности Александр Гобов. — Не из активной же зоны?

— Дальше нельзя! — кричит дозиметрист Юрий Абрамов. — Всё зашкалило, большой фон.

«А нам надо было подъехать ближе и снять разрушения. Не возвращаться же обратно. Мы понимали, что это очень опасно, но надо так надо», — вспоминает фотограф Анатолий Рассказов.

Наконец, фотограф и его спутники останавливаются в 50 метрах от взорвавшегося 4-го энергоблока.

«Я сделал по 12 снимков на каждую камеру, и мы тем же путем поехали обратно, моля о том, чтобы двигатель не заглох», — вспоминает Анатолий Рассказов.