Вот как должны выглядеть все комментарии на тему выборов в США.

Эпистемология диктатуры

Ранее я писал о том, что демократии сталкиваются с проблемами познания. В режимах всеобщего избирательного права у людей нет мотивации разбираться в политике. Вместо этого они чаще всего выбирают взгляды, которые соответствуют их типу личности или одобряются их окружением. Избиратели в демократиях плохо информированы или предвзяты. Как результат — принимаются плохие политические решения, например, начинаются ненужные войны или вводятся вредные протекционистские меры.

Однако критика демократии не означает, что автократии лишены подобных проблем. У них есть свои сложности. Возьмем самый распространенный вид автократии — персоналистскую диктатуру. В таких системах ключевые решения принимает один человек. Этот человек обычно окружает себя "yes people" – то есть теми людьми, которые постоянно с ним соглашаются и приносят только хорошие новости. Люди, особенно имеющие определенный социальный статус, не любят, когда с ними спорят. Это создает сразу несколько серьезных проблем.

▪️ Во-первых, диктатор не получает информации, необходимой для принятия качественных решений. Если ему приносят только хорошие новости, он не видит реальной картины.

▪️ Во-вторых, диктатору трудно пересмотреть свои решения или цели, даже если они явно ошибочны. Он не сталкивается с критикой и поэтому не имеет причин менять свою точку зрения.

▪️ В-третьих, у диктатора возникает излишняя уверенность в своих силах и аналитических способностях. Когда окружающие постоянно говорят ему, что он прав, он начинает в это верить. Это толкает его к еще более рискованным и ошибочным действиям. При этом за последствия своих решений диктатор может не отвечать. Он всегда может переложить ответственность на своих подчиненных – это часто порождает цикл репрессий.

Загадка политического активизма

Если задуматься, то политический активизм представляет собой одно из самых неблагодарных занятий. Возьмём обычного политического активиста. Каков шанс того, что конкретно его действия приведут к политическим изменениям? Он не лидер политического движения, как, например, Ганди или Мартин Лютер Кинг – так что этот шанс близок к нулю. Зачем ему это делать? Существует огромное количество других целей, достижению которых он мог бы уделить время: семья, работа, познание, спасение души, в конце концов. И все эти цели представляются гораздо более достижимыми. Более того, активизм часто связан с рисками – можно лишиться денег или даже свободы.

Неужели на нашей планете так много альтруистов? Есть гораздо более правдоподобное объяснение. Мне кажется, что на самом деле активисты по большей части не стремятся к политическим изменениям, а используют активизм как средство для достижения других целей. Во-первых, он даёт смысл. Как мы знаем из Аристотеля, человек – существо социальное. Нам нравится быть с другими, ощущать себя частью чего-то большего. Также мы чувствуем смысл, когда перед нами есть образ врага – зловещий режим, Израиль, ХАМАС, буржуи, леваки и так далее. В современном мире мы часто ощущаем отчуждение, и активизм помогает с этим справиться. Во-вторых, активистские сообщества очень хорошо организованы. Они часто обладают разветвлённой сетью организаций и других структур, которые могут помочь активисту продвинуться по карьерной лестнице. Именно поэтому люди становятся активистами, а не из альтруизма.

Эта гипотеза может многое объяснить в поведении активистов. Если вы когда-либо с ними сталкивались, то знаете, что с ними очень тяжело спорить. Они мало знают, а если и знают, то пропускают информацию через партийный фильтр. Если бы они действительно хотели изменить мир, то должны были бы стать учёными! Задумайтесь: в мире, где шансы на что-то повлиять настолько низки, необходимо мыслить как учёный – быть беспристрастным и хорошо понимать, к чему приведёт то или иное социальное действие. Вместо этого эти люди часто отстаивают самые безумные и радикальные убеждения своей группы. Выбор таких убеждений – это просто демонстрация групповой лояльности.

Другая странность в поведении активистов – это политизация важных вопросов. Возьмем, например, климатическое движение. Активисты бегают по всему западному миру с криками о том, что землю скоро затопит и государствам нужно срочно принять меры. Наверное, эти люди захотят, чтобы парламенты их стран проголосовали за их предложения. Для этого им надо убедить проголосовать другую сторону – правых. По опросам мы знаем, что большинство правых поддерживают принятие климатических мер. Но левые вместо того, чтобы говорить с ними, привязывают климат к другой своей повестке: борьбе за права меньшинств и даже помощи Палестине. Если бы они действительно хотели изменения климатической политики, то старались бы максимально деполитизировать вопрос. Но им это не нужно. Им просто нравится обличительная риторика в духе Савонаролы, обливание картин вонючим супом и привязывание себя к автобанам.

Я не хочу сказать, что все активисты такие. Среди них много отличных людей – альтруистов, способных мыслить. Одни из лучших людей, что я знаю, действительно пытаются изменить мир к лучшему. Хотелось бы, чтобы таких было больше.

Цифровая угроза: как интернет подрывает демократию

Читаю книгу Мартина Гурри «Бунт общественности: кризис власти в новом тысячелетии». Автор утверждает, что развитие технологий привело к кризису власти в демократиях. В прошлую информационную эпоху демократические элиты контролировали медиа-пространство и формировали повестку. С появлением интернета эта система начала рушиться: люди всё чаще сомневаются в информации, транслируемой элитами через традиционными медиа.

Появление интернета привело к резкому увеличению количества потребляемой информации и дало возможность многим людям производить и распространять ее самостоятельно. В результате появились альтернативные источники информации. Гурри использует метафору центра и периферии: в центре находятся традиционные медиа, такие как The New York Times или The Washington Post, а на периферии — блогеры, подкастеры и стримеры. Новые игроки подрывают доверие к элитам, распространяя данные, которые нередко раскрывают ложь, коррупцию и неэффективность. Раньше подобная информация редко становилась известной публике, а теперь доступна каждому и вызывает сильное недовольство. Новые источники информации также часто более низкого качества – они сильно идеологизированы, содержат большое количество дезинформации и конспирологических теорий.

Недовольство элитами справедливо, однако часто подогревается ложью и редко находит конструктивное выражение. Гурри обращает внимание на то, что большинство массовых политических движений в Америке последних лет не предлагают ничего конкретного. Людей в таких движениях не волнуют реформы – они просто ненавидят людей богатых людей с хорошим образованием, мнение которых транслируется в традиционных медиа. Зародившиеся в интернете Occupy Wall Street и QAnon – это просто выражение ярости масс в отношении элит. Аналогично и популисты используют альтернативные медиа, чтобы мобилизовать массы на борьбу с элитами, но не предлагают никакой содержательной программы.

Современное информационное пространство создает большие риски для власти. Многие авторитарные режимы не справились с альтернативными источниками информации и пали. Но, как показывает Гурри, демократические системы также находятся под угрозой. Интернет открыл путь для новых форм массовой политики, и демократии могут не выстоять, если не найдут новых способов коммуникации со своими гражданами.

Сегодня на меня подписался Томас Гоббс. Лучшего признания я и представить не мог! Все еще воюем, старина.

Идеология – что это, зачем это и что с этим не так

Прочитал статью философа Дэна Моллера об идеологии. Моллер отмечает, что слово "идеологизированный" редко используется как комплимент. Мы не хотим, чтобы наши учителя, журналисты или ученые были слишком идеологизированными. В статье Моллер пытается прояснить это интуитивное неприятие.

Он определяет идеологию как набор установок, которые

(A) укоренены в некоторой базовой моральной озабоченности,
(B) развиты в полноценную картину мира и
(C) мотивируют политическую программу, которую ее приверженцы стремятся навязать социальным институтам.

Хорошим примером идеологии может послужить современный прогрессизм. Моральная озабоченность здесь заключается в том, что расизм (сексизм, гомофобия и т.д.) – это аморально. На этом построена картина мира: в основе каждого общества лежат нормы, которые были созданы угнетателями, чтобы поставить угнетенных в худшее положение. Для борьбы с этим прогрессисты предлагают политическую программу, которая включает в себя отказ от финансирования полиции, разнообразие в кино, позитивную дискриминацию на рынке труда и образования и т.д.

У всех идеологий есть две большие проблемы. Первая связана с тем, что строить картину мира вокруг какого-то одного морального беспокойства – это путь в никуда. Вы начинаете с того, что расизм или бедность это плохо, а заканчиваете тем, что вся человеческая история – это классовая борьба или схватка угнетателей и угнетенных. В ходе такого рассуждения вам надо сделать множество допущений о таких комплексных феноменах, как Французская Революция, экономический рост, этнические конфликты, преступность и многих других. Это очень сложные феномены, ученые годами спорят об их причинах. Когда сторонники идеологии пытаются объяснить их одной простой схемой, они гарантировано приходят к упрощенным или попросту ложным выводам.

Вторая проблема связана с политической практикой. Сторонники идеологии пытаются навязать свою упрощенную или ложную картину мира социальным институтам. Многие институты, например, наука или журналистика, играют важную роль в обществе и нам бы хотелось, чтобы они вырабатывали свои цели и правила свободно, а не под надзором политрука. Ученые и журналисты должны искать истину, а не продвигать определенные ценности и картину мира. И делать это они должны так, как сами посчитают нужным. Когда адептам идеологии удается захватить значительное количество институтов, начинается политизация всех сфер жизни, охота не ведьм, черные списки и чистки несогласных.

Однако, несмотря на критику, Моллер считает идеологию неизбежной и даже иногда полезной. Во-первых, некоторые институты, например, армия или дипломатия, попросту невозможны без идеологии. Военным и дипломатам необходимо прививать патриотическую идеологию с ее национальными мифами. Наверное, не стоит заострять внимание на геноциде индейцев, если вы в Америке, или на геноциде черкесов, если вы в России. Во-вторых, идеология часто способствует коллективным действиям с хорошими результатами. Многие национальные освободительные движения, положившие конец несправедливости, основывались на простых идеологических нарративах, которые были способны мобилизовать большое количество людей.

Сексуальная забастовка и логика коллективного действия

После победы Дональда Трампа многие женщины в США решили объявить сексуальную забастовку. Они призывают перестать вступать в какие бы то ни было отношения с мужчинами до того момента, пока не будет избран кандидат от демократической партии с более профеминистическими взглядами. Эта забастовка представляет собой интересную иллюстрацию проблемы безбилетника в политической теории.

Коллективные действия бывают успешными тогда, когда все придерживаются единого курса. Однако каждому члену коллектива выгодно стать безбилетником – то есть не выполнить свой вклад, но получить выгоду от кооперации. Если большинство членов коллектива предпочтут стать безбилетниками, то коллективное действие провалится и никто ничего не получит. Для решения проблемы коллектив вынужден либо ввести наказания, либо попросту отказаться от затеи.

Так и здесь. Не все женщины, объявившие забастовку, будут выполнять свою часть сделки. Многие вступят в отношения с мужчинами, понадеявшись на то, что остальные сдержат свое слово. Для того, чтобы решить проблему, необходимо вводить жесткие наказания для безбилетников. В рамках текущей забастовки это означает, что эти прогрессивные женщины должны будут заслатшеймить каждую из них, кто займется сексом с мужчиной.

Да, нации — это социальные конструкты. И что дальше?

В политических дискуссиях нередко обсуждают идею, что нации являются социальными конструктами. Недавно канал Political Animals опубликовал хороший пост, посвящённый этой теме. Прочитав его и комментарии, я задумался о том, что люди часто делают из конструктивизма неверные выводы. Поэтому я решил написать дополнение к посту коллег.

1. Социальный конструктивизм – это позиция, согласно которой нации являются продуктом социальной реальности. Это означает, что нации, в отличие от атомов, кварков, клеток и генов не являются естественными видами, которые существуют независимо от нас. Они являются социальными видами – то есть порождением наших убеждений и практик. В этом смысле они скорее схожи с такими феноменами, как деньги, статусы или государства.

2. Социальные виды, в отличие от естественных, не являются фиксированными. Они меняются вместе с нашими убеждениями и действиями. Люди обладают сознанием, благодаря которому могут сопротивляться навязанным классификациям и менять своё поведение. Меняя его, мы меняем и сами классификации — философ Ян Хакинг называет это эффектом петли.

3. Из этого следует, что характеристики, которые связывают с определённой нацией, могут измениться, если изменятся убеждения и действия её членов. Бедность и плохие институты – (вероятно) не приговор. Это также означает, что люди могут сменить национальную принадлежность, если пересмотрят свои убеждения и действия.

4. Конструктивизм также подразумевает, что нации контингентны, то есть они появились в определённый момент истории и могли бы не возникнуть, если бы обстоятельства сложились иначе. Этот факт ставит под сомнение многие национальные мифы, которые представляют нации как вечные и неизменные.

5. Конструктивизм постоянно путают с утверждением, что наций не существует. Это неверно. Конструктивизм – это теория о том, к какому онтологическому классу принадлежат нации, а не о том реальны они или нет. Деньги, статусы и государства – это тоже социальные конструкты. Можно ли сказать, что поэтому они не существуют?

6. Конструктивисты не считают национализм иррациональным. Один из основоположников конструктивизма Эрнст Геллнер считал, что он имел важную социальную функцию в процессе модернизации. Более современные конструктивисты, такие как Дэвид Лейтин, объясняют националистическую политику теорией рационального выбора. Этнические характеристики могут служить "фокальными точками", вокруг которых индивиды группируются для координации. Лейтин доказывает, что национальные языки являются результатом такой кооперации.

7. Социальный конструктивизм часто путают с теорией элитной манипуляции, согласно которой национальные категории – это исключительно продукт обмана со стороны элит. Это неверно. Нации могут быть продуктом любого социального механизма. Более того, как показывают теоретики рационального выбора, эти социальные механизмы часто работают снизу вверх, а не сверху вниз.

8. Наконец, конструктивист сам может быть националистом. Такие философы, как Дэвид Миллер, Юли Тамир и Маргарет Мур, сочетают эти взгляды. Даже если нации созданы людьми, это не мешает им иметь ценность. Они могут давать чувство солидарности, доверия и смысла. Кроме того, национальные государства нередко оказываются более экономически эффективными и более эгалитарными, чем альтернативы. Люди часто обращаются к социальному конструктивизму для критики национализма. Вместо этого, однако, им следует вступить в дискуссию о моральных вопросах.

Как США меньшинства придумывали

В предыдущем посте я писал про социальные конструкты. И одна из типичных реакций на мой пост была следующая: "ну не может же идентичность возникнуть на пустом месте". Этнические и расовые категории действительно часто отражают общее происхождение, общие практики и традиции. Однако бывают случаи, когда они попросту берутся с потолка. Государство придумывает определенную категорию, а люди подстраиваются – и вот мы уже имеем дело с новой идентичностью и культурой. Хорошим примером здесь могут послужить категории, которые правительство США придумало для меньшинств.

До 1970-х в США не было такой категории, как "латиноамериканцы". Люди, которые говорят на испанском и приехали из стран Латинской Америки, ассоциировали себя со странами своего происхождения. На опросах они называли себя мексиканцами, пуэрториканцами, кубинцами и так далее по списку. Затем, однако, в результате лоббизма определенных организаций правительство внесло категорию "латиноамериканцы" в список меньшинств. Теперь на них начали распространяться льготы, которые полагались меньшинствам по новому законодательству о гражданских правах. Спустя некоторое время, как отмечает Ричард Хананья в своей книге, люди подстроились под государственную классификацию и начали на опросах называть себя латиноамериканцами.

Интересно также, что левые борцы с дискриминацией строят свой активизм вокруг категорий, созданных государством. В 1980-х годах правительство США внесло в перепись населения категорию «азиаты и жители Тихоокеанских островов» (Asian and Pacific Islanders, AAPI), которая объединила китайцев, японцев, корейцев и другие народы Восточной Азии, индийцев, пакистанцев и других выходцев из Южной Азии, а также тех, кто приехал из Тихоокеанских островов, – гавайцев и самоанцев. Во время пандемии ковида в США усилилось негативное отношение к людям восточно-азиатской внешности. Китайцев винили в начале эпидемии, однако дискриминация также распространялась на японцев или корейцев, которых американцы плохо отличали от китайцев. Об этой дискриминации постоянно говорили активисты и либеральные медиа. Однако, вместо того чтобы говорить о дискриминации конкретных групп, активисты использовали общий термин «азиаты и жители Тихоокеанских островов», продвигая хэштег #StopAAPIHate. При этом очевидно, что выходцы из Индии или Самоа, которые совершенно не похожи на китайцев, никакой дискриминации не испытывали.

(Подробнее о том, что воук культура – продукт государства, можно прочитать в моих предыдущих постах: 1, 2)

Вывод: перестаньте недооценивать силу государственной дубинки.

Против кремлинологии

В России существует особенный способ говорить о политике – кремлинология. Ее адепты анализируют российскую политику как схватку крупных игроков или элитных групп – "башен Кремля". Любое политическое событие можно объяснить при помощи интересов и стратегий участников схватки. На первый взгляд эта оптика весьма разумна, однако при более пристальном рассмотрении превращается в странную смесь эзотерики и телепатии. Кремлинологи постоянно делают предсказания, которые никогда не сбываются. Почему так?

Первая проблема заключается в том, что они обращаются к ненадежным способам поиска информации. Кремлинологи получают информацию двумя способами: из новостей и от "источников, близких к Кремлю". Начнем с последнего. Кремлинологу тяжело получить доступ к источнику, который обладает важной информацией. Если в демократиях элита и аналитики имеют схожий бэкграунд, то в России это не так. Кремлинологи – это обычные люди, которые отучились на политологов, пиарщиков или журналистов. Типичный представитель элиты же – это выходец из "номенклатурной" или силовой среды с радикально другой жизненной траекторией.

Максимум на что может надеяться кремлинолог – это завязать знакомство с режимным политтехнологом или экономистом. Эти люди попросту не обладают всеми данными. Например, они ничего не знали о подготовке к 24 февраля – вот никто из "экспертов по элитам" и не смог предсказать начало СВО. Но допустим, что нашему эксперту повезло и он нашел нужного человека. Зачем ему просто так делиться информацией? Гораздо более вероятно, что кремлинологу будут скармливать ложь для того, чтобы ввести в заблуждение его аудиторию или дискредитировать оппонентов.

Другой способ получения информации не лучше. Кремлинолог вглядывается в новостную повестку в поисках элитного противоборства. Однако, чтение новостей сопряжено с когнитивными искажениями. Наиболее распространенное из них – это искажение доступности. Джейсон Бреннан приводит хороший пример. В середине десятых медиа в США поняли, что людям нравится читать о похищениях и начали рассказывать о каждом таком случае. Спустя некоторое время публика была уверена, что количество похищений резко повысилось, хотя тенденция была обратной. Механизм прост – когда нам нужно оценить, как часто что-то происходит, мы обращаемся к тому, как часто мы об этом слышим. Также и с кремлинологами: их оценка того или иного феномена сильно зависит от новостной конъюнктуры – они редко обращаются к статистике.

Вторая большая проблема кремлинологии – это ее концептуализация российского режима. Кремлинологи исходят из предположения, что в России сейчас такой режим, в котором элитные группы играют важную роль. Это видно по тем сравнениям, которые используют самые умные из них. Так, Евгений Минченко говорит о "Политбюро 2.0", а Константин Гаазе сравнивает российские элиты с монаршьим двором. Как в партийных режимах, так и в монархиях элиты играют ключевую роль при принятии решений. Эти режимы также обладают высокой степенью институционализации – передача и отправление власти регулируются строгими нормами.

В современной России дела обстоят иначе. Наш режим – персоналистский. Это означает, что ключевые решения принимаются одним человеком. Степень институционализации таких режимов гораздо ниже – существование и толкование норм сильно зависит от воли властителя. Кремлинологи совершают фатальную ошибку уже на уровне своих базовых допущений. В текущем российском режиме элита – это лишь фон для центральной фигуры. Все ключевые события, связанные с этим режимом, объясняются желаниями и убеждениями этой фигуры, а не второстепенными играми башень.

Вместо всего этого кремлинологам следует обучиться социальной науке – она лишена всех описанных выше проблем. Но кремлинолог никогда этого не сделает. Во-первых, это требует интеллектуальных усилий. Вместо этого он может просто читать новости и болтать со своими знакомыми. Во-вторых, "игры башень" очень заходят людям, потому что соответсвуют их интуитивным ожиданиям от политики. Игра престолов гораздо увлекательнее осени патриарха.

Почему Трамп не закончит конфликт на Украине в ближайшее время?

1. Три причины: (1) позиции сторон слишком далеки друг от друга, (2) у Трампа нет сильных рычагов воздействия и (3) на него налагаются серьезные институциональные ограничения.

2. Позиции России и Украины фундаментально противоположны по ключевым вопросам: гарантии безопасности Украине от ее западных союзников, численность украинской армии и политический суверенитет Украины.

3. Важное напряжение между сторонами касается взаимоотношений Украины и Запада. Москва рассматривает партнерство Киева и Запада как угрозу безопасности России – это основная причина ее участия в этом конфликте. Киев же, наоборот, считает эти отношения средством защиты от предполагаемой будущей угрозы со стороны Москвы. Это напряжение было ключевым на стамбульских переговорах. Киев согласился на внеблоковый статус, однако требовал включить в договор гарантии безопасности от США, Великобритании, Франции, Китая и России. Москва же настаивала на том, что любая помощь Украине должна согласовываться со всеми гарантами. На практике это означало бы право вето Москвы на помощь Украине со стороны Запада в случае будущего конфликта.

4. Другое разногласие касается численности украинской армии. Большинство проектов мирного соглашения предполагают, что Киев сохраняет за собой сильную армию. Москва рассматривает это как угрозу собственной безопасности. Это противоречие также отражено в проекте стамбульских соглашений: Киев хотел оставить за собой армию в 250 тысяч человек, тогда как Москва настаивала на ее ограничении в 85 тысяч.

5. Ключевое напряжение, на мой взгляд, заключается в том, что Москва хотела бы видеть на Украине подконтрольный ей режим. Предвестником нынешнего конфликта стала атака Зеленского на партию ОПЗЖ Виктора Медведчука. В этот момент Москва разуверилась в том, что может воздействовать на Киев мягкой силой – тогда же и случилось первое напряжение на границе. Украинская политическая система систематически приводит к власти кандидатов, которые вступают в союзы, которые Москва считает угрозой безопасности России.

6. Для того, чтобы закончить конфликт, Трамп должен либо сблизить позиции сторон, либо дать одной из них выиграть. Победа Украины выглядит невероятной – Россия обладает кратно большими ресурсами и ядерным оружием. Победа России плохо скажется на рейтингах Трампа – избиратели увидят плохую картинку в медиа, а демократы будут обвинять его в сдаче стратегического союзника.

7. Вероятнее всего, Трамп попытается сблизить позиции сторон и усадить их за стол переговоров. Кандидат на должность спецпосланника по Украине при Трампе Кит Келлог предлагает следующий механизм воздействия: Трамп будет давить на Киев снижением поставок вооружения, а на Москву санкциями и, наоборот, увеличением поставок Киеву.

8. У этого плана есть одна ключевая проблема – рычаги воздействия слишком слабые, чтобы заставить стороны заключить мирное соглашение. Санкции не сильно остановили военный потенциал Москвы, а ее ядерное оружие никуда не делось. Трамп также не может просто лишить Киев поставок вооружения. Более того, как я писал ранее, противоречия между сторонами слишком сильны. Достаточны ли эти рычаги для того, чтобы стороны преодолели взаимные опасения? Я думаю, что нет. Мне сложно представить, что Киев согласится на отсутствие гарантий безопасности и урезанную армию. Он также вряд ли добровольно уступит власть пророссийскому режиму.

9. Также на Трампа налагаются серьезные институциональные ограничения. Как пишет специалист по международным отношениям Филипп Лемуан, большинство невыборных государственных чиновников являются ястребами в отношении России. Условный "дипстейт" будет тормозить любые решения Трампа, которые, по его мнению, ослабят позицию Украины. Также ястребами являются консультанты из Пентагона и всевозможных НКО. Сложно представить, что Трамп вообще не будет прислушиваться к их мнению.

10. Наиболее вероятный вариант заключается в том, что Трамп попробует урегулировать конфликт по плану Келлога, а когда у него ничего не выйдет, продолжит политику предыдущей администрации.

Революция фейрверков? Сценарии грузинский протестов

В Грузии продолжаются массовые протесты, вызванные решением правительства приостановить процесс вступления страны в Европейский Союз до 2028 года. Протесты охватили столицу и другие города страны, сталкиваясь с жестким сопротивлением властей, включая использование слезоточивого газа, водометов и аресты оппозиционных политиков.

Исследователь национальной безопасности и обороны в Институте Хадсона Люк Коффи выделяет 4 возможных хода развития событий:

1. Компромиссный сценарий. Правительство может согласиться на уступки – например, возобновить процесс вступления в Евросоюз. Однако, здесь есть сложность. Как показывает известная модель социолога Чарльза Тилли, основным фактором разрастания протестов является насилие в отношении протестующих. Если не вышедшие на протест граждане посчитают такое насилие несправедливым, то они могут сами выйти на протест, хотя изначально не собирались. Можно предположить, что вероятность компромисса будет снижаться по мере разрастания насилия.

2. Белорусский сценарий. Жесткое подавление протеста и превращение режима в авторитарный. При таком развитии событий "Грузинская мечта", как и Лукашенко, может обратиться за помощью к Москве.

3. Сценарий военного положения. Правительство может ввести военное положение под угрозой интервенции России. Избирательная кампания "Грузинской мечты" строилась на том, что оппозиция хочет втянуть Грузию в конфликт на Украине. Теперь они могут попросить Москву показать мускулы и подавить протесты в рамках военного положения. Схожим образом поступило польское коммунистическое правительство в 1981 году.

4. Революционный сценарий. Свержение режима, которое, возможно, назовут "революцией фейрверков" – в честь характерного использования фейрверков протестующими. За ним последует либо установление нового правительства, либо период турбулентности с неясным исходом.

В догонку к посту про мирное соглашение. Встретил у Стивена Уолта интересную мысль: в международных отношениях мораль – это враг мира. Стороны конфликта часто фреймируют его в моральных терминах: "это война свободы и несвободы, цивилизации и варварства", "вы нарушаете наш суверенитет / наше право самоопределения" и так далее.

Проблема здесь в том, что такой фрейминг превращает ваш конфликт в игру с нулевой суммой: либо победит добро, либо никак. Морализм, таким образом, только усугубляет международную войну всех против всех.

Я думаю, что мораль в международных отношениях лучше всего понимать как результат договора. В такой оптике мир как наличие хотя бы какого-то соглашения часто будет перевешивать соглашение, основанное на том, что кажется идеальной справедливостью.

Три ошибки конспиролога

Люди постоянно придумывают теории заговора. С появлением интернета их распространение стало особенно легким. Каждый из нас хоть раз слышал про чипирование, «великое замещение», взрывы домов, русские буквы на луне, ящеров и даже альтернативную математику. Почему людям так нравится во всем видеть заговор?

Есть, как минимум, три типичные ошибки, которые проводят к появлению конспирологических теорий:

1. Конспирологи считают, что у значительных событий должны быть значительные причины, хотя у нас никаких оснований так считать. «Кеннеди не мог убить самый обычный безумец». «11 сентября / взрывы домов в Москве не могли организовать самые обычные боевики». А почему нет?

2. Конспирологи склонны объяснять все события человеческими намерениями. Часто, однако, событие может быть вызвано сложными социальными процессами, без какого бы то ни было плана. Массовая миграция – это не результат сознательного замещения, а лишь потребности либеральных обществ в рабочей силе. Распад Советского Союза – это результат не заговора западных элит, а непреднамеренное следствие политики Горбачева. Намеренное объяснение заменяет конспирологу сложную социальную науку.

3. Конспирологи не верят авторитетам. Многие конспирологи разбираются в вопросе лучше вас. Однако в споре с ним вы скорее всего правы, а он нет. Почему? Потому что вы конформист и принимаете точку зрения экспертов в этой области, а конспиролог – сигма и решает самостоятельно разобраться в вопросе. Людям часто рассказывают «народную» теорию аргументации, где апелляция к авторитету – это ошибка. Это неверно. Люди в научном сообществе тратят годы на то, чтобы освоить один узкий вопрос. Если вы попытаетесь сами оценить данные в их области, то гарантированно придете к ложному выводу.

Почему инженеры становятся террористами?

Пролистал занятную книжку социологов Диего Гамбетты и Стеффена Хертога "Инженеры джихада". На большом объеме данных авторы показывают, что среди участников исламистских террористических групп преобладают инженеры. У левых террористов ситуация иная – они, как правило, гуманитарии или социальные ученые. Почему так происходит?

Авторы разбирают различные гипотезы и в итоге приходят к тому, что инженерам свойственен определенный подход к политике. Профессия инженера связана с поиском простых решений. Тот же подход они переносят в политику. Когда они считают ситуацию несправедливой, они не склонны к выстраиванию сложных политических стратегий для ее преодоления. Насилие в таких ситуациях часто кажется им наиболее простым средством достижения целей.

Зачем правительства убивают собственных граждан?

После падения режима Асада в соцсетях многие вспоминают его правление и называют "поехавшим мясником". Сирийского диктатора обвиняют в массовом насилии в отношении сирийских граждан. С 2011 года Асада неоднократно уличали в использовании химического оружия в районах, где проживают гражданские. Правозащитные организации также фиксировали массовые задержания оппозиции и пытки в отношении политических заключенных.

Падение режима Асада – хороший повод, чтобы поговорить о том, почему правительства совершают масштабные акты насилия в отношении своих же граждан. Возможно, как предполагают комментаторы в соцсетях, некоторые люди во главе правительств – просто сумасшедшие люди с неустранимой жаждой насилия? Эта теория ложна и далее я объясню почему.

В статье "Хуже, чем ничего: почему вмешательство США сделало злодеяния правительства в Сирии более вероятными" автор суммирует исследования массового насилия со стороны правительств:

▪️ Исследования показывают, что основным предиктором массового насилия является не безумие правителя, а гражданская война c участием партизанского противостояния. Правительство не может отличить боевиков от обычных граждан и применяет насилие менее разборчиво. С 1945 по 2004 годы 71 % от всех актов массового насилия со стороны правительства (более 50 000 тысяч жертв среди гражданских) были совершены в рамках гражданских войн такого рода.

▪️ Правители не безумны, а эгоистичны. Они понимают, что насилие неэффективно для удержания власти и прибегают к нему лишь в чрезвычайных случаях. Основной такой случай – гражданская война.

▪️ В пользу этой гипотезы также свидетельствует тот факт, что именно правительства бедных стран чаще всего склонны к массовому насилию. У них просто не хватает денег на то, чтобы устранить угрозу своей власти другим способом.

▪️Вероятность насилия увеличивается, если существует угроза жизни правителю и его семье.

▪️ Исследования также показывают, что поддержка оппозиции иностранными правительствами в гражданской войне увеличивает вероятность применения массового насилия со стороны правительства. По этой причине автор считает, что ответственность за насилие в Сирии в том числе лежит на США, которые оказывали помощь оппозиции в ее войне против Асада.

Основная причина насилия правительства в отношении сирийских граждан – это не безумие Асада, а начавшаяся в 2011 году гражданская война, в которой он пытался удержать власть. Политики – не безумцы, они лишь преследуют свои интересы. Еще одно свидетельство банальности зла.