Ноги Ван Гога
Давно у нас не было искусства из Италии. Сегодня посмотрим на романтичный ар-деко авторства художника Giovanni Meschini (1888—1977). Обратили внимание, что во всех работах отчётливо видна текстура? Дело в том, что Meschini был мастером открыток в технике…
А учителем этого мастера был другой итальянский автор — иллюстратор, карикатурист и театральный декоратор (что заметно) Умберто Брунелески (1879-1949). Очень здесь такая, нарядная, и одновременно пикантная элегантность XVIII века — напомнило и Бакста, и Эрте, и Сомова, и что-то от Барбье.
Вспомнив в предыдущем
посте о Константине Сомове,
я задумалась и о других его работах. Не дерзких и откровенно эротичных, а куда более классических.
На ум, конечно же, пришла утончённая «Дама в голубом» (1897—1900). Здесь изображена Елизавета Мартынова — близкая подруга Сомова, и одна из первых женщин, которой разрешили учиться в Академии художеств. Увы, болезненная хрупкость не фантазия художника — девушка страдала от чахотки. И вскоре после завершения картины умерла.
Но я остановлюсь даже
не на образе прекрасной дамы, а на её словах, сказанных в адрес полотна, когда Сомов задумал продать его Третьяковской галерее. Слова, которые говорят
о Елизавете даже больше всевозможных описаний:
«Вы не должны и не имеете
права продать мой портрет.
Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою
грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги…
Я не хочу этого! Оставьте
портрет у себя, сожгите его,
если Вам так жаль отдать его
мне или подарите его даром в галерею…»
отрывок из письма Е.М. Мартыновой Сомову
посте о Константине Сомове,
я задумалась и о других его работах. Не дерзких и откровенно эротичных, а куда более классических.
На ум, конечно же, пришла утончённая «Дама в голубом» (1897—1900). Здесь изображена Елизавета Мартынова — близкая подруга Сомова, и одна из первых женщин, которой разрешили учиться в Академии художеств. Увы, болезненная хрупкость не фантазия художника — девушка страдала от чахотки. И вскоре после завершения картины умерла.
Но я остановлюсь даже
не на образе прекрасной дамы, а на её словах, сказанных в адрес полотна, когда Сомов задумал продать его Третьяковской галерее. Слова, которые говорят
о Елизавете даже больше всевозможных описаний:
«Вы не должны и не имеете
права продать мой портрет.
Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою
грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги…
Я не хочу этого! Оставьте
портрет у себя, сожгите его,
если Вам так жаль отдать его
мне или подарите его даром в галерею…»
отрывок из письма Е.М. Мартыновой Сомову
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Это же почти гипноз. Музыка, костюмы, ритмы, а как тонко изображает режиссёр процесс перерождения. Красивейшая
анимация советского периода из мультфильма «Наргис», 1965.
/ wanyizee
анимация советского периода из мультфильма «Наргис», 1965.
/ wanyizee
Forwarded from Ноги Ван Гога
Когда мне хочется ботаники,
я неизменно обращаюсь к Моррисам. И если про Уильяма слышали примерно все, то
Седрик Моррис (1889-1982) не так широко известный (что жаль), но совершенно восхитительный художник.
Селекционер ирисов, коллекционер редких растений и увлечённый садовод, он обожал свой сад. И относился к цветам так, будто они были людьми. Каждый натюрморт — экзотическая клумба со своей личностью, характером и настроением.
Искусствовед Ричард Морфет написал о Моррисе вот так:
«Не красоту цветов он рисовал,
и даже не внешний вид, а их жизнь».
#ohgreatart
я неизменно обращаюсь к Моррисам. И если про Уильяма слышали примерно все, то
Седрик Моррис (1889-1982) не так широко известный (что жаль), но совершенно восхитительный художник.
Селекционер ирисов, коллекционер редких растений и увлечённый садовод, он обожал свой сад. И относился к цветам так, будто они были людьми. Каждый натюрморт — экзотическая клумба со своей личностью, характером и настроением.
Искусствовед Ричард Морфет написал о Моррисе вот так:
«Не красоту цветов он рисовал,
и даже не внешний вид, а их жизнь».
#ohgreatart
Ноги Ван Гога
Возвращаясь к пейзажам Климта, хочется отметить, что вспоминают их намного реже, чем портреты. Хотя изображения деревьев и цветов составляют почти четверть всех работ художника. В большинстве случаев формат один и тот же — изолированные, квадратные фрагменты…
Хочу подытожить посты о пейзажах Климта.
Мы уже проговорили,
что самое важное в ландшафтах модерниста — это квадратный формат холста в сочетании с необычной композицией, где линия горизонта либо слабо обозначена, либо отсутствует совсем. Всё ради ощущения вне времени и эффекта бесконечности.
Ещё одна черта — это мозаичность. На рубеже веков Вена испытала влияние пуантилизма, и, Климт конечно же, тоже на него откликнулся.
Но сделал это в своём стиле, превратив наследие Сёра в узоры, напоминающие россыпь драгоценностей.
Он будто берёт микрокосмы
из растений и наряжает в роскошные орнаментальные одежды. Как одну из женщин, которых увековечивал в своих портретах.
«Пейзаж у Климта напоминает женское шелковое платье, мерцающее и кокетливо сверкающее синими, зелеными и фиолетовыми тонами. Климт всегда оставался эротиком...
Сами мотивы мало чем отличаются от тех, которые были нарисованы сотнями других, но Климта узнают по нежности, эротичной мягкости чувства природы».
Мы уже проговорили,
что самое важное в ландшафтах модерниста — это квадратный формат холста в сочетании с необычной композицией, где линия горизонта либо слабо обозначена, либо отсутствует совсем. Всё ради ощущения вне времени и эффекта бесконечности.
Ещё одна черта — это мозаичность. На рубеже веков Вена испытала влияние пуантилизма, и, Климт конечно же, тоже на него откликнулся.
Но сделал это в своём стиле, превратив наследие Сёра в узоры, напоминающие россыпь драгоценностей.
Он будто берёт микрокосмы
из растений и наряжает в роскошные орнаментальные одежды. Как одну из женщин, которых увековечивал в своих портретах.
«Пейзаж у Климта напоминает женское шелковое платье, мерцающее и кокетливо сверкающее синими, зелеными и фиолетовыми тонами. Климт всегда оставался эротиком...
Сами мотивы мало чем отличаются от тех, которые были нарисованы сотнями других, но Климта узнают по нежности, эротичной мягкости чувства природы».
Какие же яркие и позитивные,
так схожие по настроению с Матиссом, букеты у Zenzaburo Kojima (1893-1962). Этот японский художник-самоучка три года
жил в Европе, где и совместил масляную живопись с принципами гравюр укиё-э, стремясь создать «картину маслом, но отчетливо японскую».
так схожие по настроению с Матиссом, букеты у Zenzaburo Kojima (1893-1962). Этот японский художник-самоучка три года
жил в Европе, где и совместил масляную живопись с принципами гравюр укиё-э, стремясь создать «картину маслом, но отчетливо японскую».