Сколько помню, всегда меня мучил вопрос:
Кто живёт по ту сторону моря?
Там деревья в лесах вроде наших берёз
Или всё абсолютно другое?

И влекло за далёкий пустой горизонт,
Как домашнюю птицу за стаей,
Что на юг по холодному небу идёт,
Ровным клином его рассекая.

Помню сердца удары, щенячий восторг,
Когда там оказался впервые.
Как запретную некую грань пересёк
И не стали стрелять часовые.

Всё блестело вокруг, было сладко чужим,
Было миром весёлым, свободным.
Вот счастливые люди. Живут не по лжи.
И всего у них сколько угодно.

Мы рванули туда, куда звали нас сны,
Без руля, под собою не чуя страны.

Мы забыли про разум, отбросили стыд,
Мы открыли ворота осаде.
Ради сытого брюха, ничтожной мечты
И тщеславия мелкого ради.

Понимание поздно, но всё же пришло:
Это - сор. Это ржавая жесть и стекло.
Сладких песен фальшивые ноты,
За которыми хищный звериный оскал.
Моментально сожрут, чтобы впредь не зевал,
Чтобы помнил, зачем ты и кто ты.

Они тонут. В истерике брызжут слюной.
Лишь бы выжить. Не миром, так, значит, войной.
Лишь бы выжить. Одним одержимы.
Это - правда ущербных безжалостных душ.
Мы - другие. Быть может, наш шаг неуклюж.
Мы богаты. И мы уязвимы.

Наша правда другая. Её защищать
Нам дарованы силы. Но прежде понять
Нам самих себя надо бы глубже.
Сплав громадной земли, разных рас и племён
Нам беречь заповедано с гордых времён
Настоящей неглянцевой дружбы.

Наша правда великого смысла полна.
Это - мы, а не просто большая страна.
И потомкам судить нас пристало
По великим делам, по великим мечтам.
Как же нам повезло, что мы здесь, а не там.
Для начала и это немало.

«Человек имеет право!
Сам себе ты господин!»
Где засада? В чём отрава?
Что желаем, то творим.
Всё годится для замены:
Пол, религия, семья,
Отчий дом, родные стены,
Мама, девушка, друзья.
Старый весь комплект на новый,
Чохом заменить не грех.
Захотел, раз - и готово.
Просто новый человек.
И теперь с позиций новых,
С новых радужных высот
Справедливо и сурово
Судишь бывший свой народ.
Как Россию обустроить,
Ты готов нас поучить.
Что такое правда, совесть,
С кем дружить и не дружить.

Объясняем, приготовься,
Хоть давно пора понять:
Объяснять не надо вовсе,
Если надо объяснять.

Ты теперь американец,
Англичанин и француз.
Ты - загранец-иностранец,
Козырной бубновый туз.
У тебя свои заботы.
У тебя свои дела.
Родина не помнит, кто ты.
Умерла, так умерла.
Родина - она как воздух.
Вспоминаешь, когда нет.
Вдруг спохватишься, да поздно.
Тень, мелькнувшая в окне.
В юности мечтает всякий,
Чтоб из холода - в тепло.
Родина - она как якорь.
Чтобы прочь не унесло.
Унесло - пиши пропало.
Думал - куш, а это - шиш.
Рад бы, да нельзя сначала.
Не вернёшь. Не воскресишь.
Нет, не близко и не быстро
К вечной истине прийти:
Родина - синоним смысла
Всех земных перипетий.

Ветчина-антисоветчина
Нам диктует до сих пор
Ценности свои извечные
И широкий кругозор.
Кто неистово, кто нехотя
К телевизору приник.
Смело бьёмся против перхоти
Мы в критические дни.
Тут развод, а там селебрити
Изучают ДНК.
Кто чей сын? Не верю. Брешете.
Отыскали дурака!
Есть каналы не гламурные.
Щёлкнул пультиком и вот
Исключительно культурное
Содержимое течёт.
Здесь ведущий основательный,
Не какой-нибудь сопляк.
Он тебе втолкует тщательно.
Знает: зритель - не простак.
Хочешь снова в Эсесерию?
Пыток хочется тебе?
Хочешь Сталина и Берию
И кошмарный КГБ?
Интернета чтобы не было?
Чтобы не было Мальдив?
Чтоб из нас болванов делали?
Нет, конечно, не хотим.
Мы хотим, отцы и матери,
Чтобы всё как у людей.
Ветчины и демократии.
Чтобы без очередей.
Ради этого готовы мы
Нашу душу и страну
По пути пустить по новому
На навоз и ветчину.
И лететь на встречу с кущами.
К дяде доброму на кошт
Племяшами неимущими.
Неудобно? Ну, так что ж.
Но зато какие запахи.
Но зато какой восторг.
Мы уже почти на Западе.
Где там Север и Восток?
Ах, как сладко пахнет жареной
И копчёной ветчиной.
Если что, так мы не жадные.
Мы поделимся страной.
Изменился мир, поэтому
Нет у нас врагов былых.
Если что, так мы буклетами
Защитим свои тылы.
Современное прочтение
Старой песни «миру - мир!»
Нас приводит к осмыслению,
Что отнюдь не правы мы
С нашей слабою харизмою,
Когда лезем на рожон.
Вот какими кормит мыслями
Нас культурный пантеон.
Что ответим? Толком нечего
Нам сказать своим врагам.
Пока ложь-антисоветчина
Бьёт наотмашь по мозгам.

Лучше нету того цвета,
Когда яблоня цветёт.
Опадает цвет и следом
В завязи родится плод.

Оживает это чудо,
Набирает вес и сласть.
Вдруг неведомо откуда
Червоточина взялась.

Огляделась, отлежалась,
Ложками обзавелась
И, отбросив стыд и жалость,
За добычу принялась.

Им бояться нет причины
И стесняться не с руки.
Поглощают витамины
Удалые червячки.

Слой за слоем, словно стружку.
Подвернётся - и друг дружку.
Яблоку поют при этом
Дифирамбы и куплеты.

А потом в угаре сытом,
Отвалившись от корыта,
Начинают размышлять,
Недостатки различать.

Когда свет везде потухнет,
Когда ночь укроет сад,
Собираются на кухне
И друг дружке говорят:

Это яблоко гнилое.
Всё изъедено червём.
Срочно надобно другое.
Как мы только здесь живём?

Хазары, монголы, иные кочевники.
Воинственный чуждый язык.
Косматые тени нойонов и темников,
Безжалостных, диких и злых.

История горя. Набегов и гибели
Обителей, царств, городов.
Историки путь наш иначе не видели
Сквозь толщу прошедших веков.

Откуда же знаниям взяться и смелости
У нас, их детей неродных,
Себя за чертой поместивших оседлости
Готических стен крепостных.

Мы прячем глаза, как от жгучей метели,
От прошлого наших отцов,
Чьи корни уходят в простор беспредельный,
А мамины - в Тверь или Псков.

Столетия школы в монгольском улусе,
Где рабство и мудрость в одном,
Мы, ставшие сильною гордою Русью,
Когда-нибудь всё же поймём:

Где стрел наших острых лежат наконечники,
Там предок далёкий наш спит.
Россия - река единения вечного
С культурами дикой степи.

Вам потом будет очень стыдно.
Кто всё это переживёт,
Не предателям и не быдлу
Будет стыдно за свой народ.

За позор земли украинской,
Из которой травили «русню».
Из детей, из родных и близких,
Из себя самих на корню.

Инородные слуги дружно
За большое дело взялись.
Объявили: «русни» не нужно,
А нужна зелёная слизь.

Если жёлтое и блакитное
Замутить и перемешать,
Слить в какое-нибудь корыто,
То получим нужную масть.

А другие цвета - на вынос.
Вслед за алым и золотым.
А Победа? Она приснилась.
Память общая? Это - дым.

Мы сменили масть. Не холопы
Мы отныне дикой Москве.
Нам теперь пора до Европы.
До Америки. Чтоб как все.

Кто под музыку эту с ними
Хоть минуту готов прожить,
Тот, наверное, украинец.
С точки зрения высшей лжи.

С точки зрения западной «мамки»,
Что сверкает зубом во мгле,
Души русские - иностранки
На родной украинской земле.

Те беспамятные микробы,
Что поставлены у руля,
Завели себе «день Европы».
Покраснеет под ними земля.

С ДНЁМ ПОБЕДЫ!
Из написанного в мирное время о той войне:

***
У трассы на север вдоль ладожских шхер,
Где сосны приникли к скалистому склону,
В упор за кроваво-брусничный бруствер
Парторг Николаев держал оборону.
Задача понятна - ни шагу назад
Бойцам истребительного батальона.
От финских фашистов закрыть Ленинград -
В то лето не знали другого закона.
Они поголовно тогда полегли -
Солдатский призыв из бумажного цеха.
Сейчас это малозаметная веха
На севере бывшей советской земли.
Как мы безнадёжно от них далеки,
От канувших в то раскалённое лето.
В то время,как сытая наша планета,
Считает и копит свои вещмешки.

***
Мы помним то, чего не видели,
Что нам не суждено понять,
О чем нам никогда родители
Не захотели рассказать.

Тебе про очереди хлебные,
Малыш, совсем не нужно знать.
Считай, что ничего и не было.
И мы не будем вспоминать.

От беспощадной  муки голода,
От города, который жгли,
Родители надёжно головы
Свои и наши берегли.

Конечно, были вариации
О том, чем город жил тогда,
Рассказы об эвакуации
Или о том, как иногда,

Бывая из окопов в отпуске,
Их постаревшие отцы
Дверь открывали с тихим возгласом:
«Вы живы!? Ай да молодцы!»

Им время выдало военное
Войной пробитую насквозь
Жизнь как награду драгоценную
За то, что пережить пришлось.

Нам наши времена потрафили.
Нам просто подарили приз,
Поскольку наши биографии
Гораздо позже начались.

***
Они не смогут никогда пройти
По Невскому, Дворцовой, Миллионной,
Но эта многолюдная колонна
Незримо неизменно впереди.

Они решали: быть или не быть?
Семьёй, поодиночке или строем.
Кто пожелает умереть героем,
Судьба не соизволила спросить.

Три четверти столетия спустя
По городу-герою Ленинграду
Идут потомки встретивших блокаду
И Петербургом зваться не хотят.

И солнышко в глазах их, полных слёз,
Блестит победно и бесповоротно,
Доказывая всем, что мы  - всерьёз,
Что мы - народ, а не табун безродных.

Поначалу было не сладко.
Было всё. Города сдавали.
Вражья волчья давила хватка.
Но работали. Воевали.

Было, сдали какой-то город.
Им нужны оказались руки.
И нашёлся довольно скоро
Предложивший свои услуги.

Аппаратчик опытный бывший
С безупречным партийным стажем.
Подойду, мол, к делу привычен
И служить буду вашим как нашим.

Раз уж так повернулось дышло.
Навсегда, как ему казалось.
Только вот незадача вышла,
И такое тоже случалось:

Мы отбили родные стены.
Ненадолго. На три недели.
Но его по факту измены
Осудить и казнить успели.

Тем, кто к нынешним оккупантам
В бургомистры, в старосты лезет,
Вспоминать те давние факты
Иногда было бы полезно.

Они бросят их так же, как бросили там
Человечий дрянной отработанный хлам.
Как когда-то давно был оставлен Вьетнам.
Как недавно совсем брошен Афганистан.
Поначалу азарт, поначалу кураж.
Постепенно усталость, досада, мандраж.,
Ощущение, что где-то что-то не так,
И тягучий унылый предательский страх.
Понимание, что в общем надо валить.
Ну, а с этими как? Наплевать и забыть.
В самом деле, кто будет держать за людей
Этих кукол, висящих на ржавом гвозде?
Куклам жалким никак до земли не достать.
Среди них уже есть те, кто стал понимать:
Проку нет предаваться фальшивым мечтам,
Пробегаться в мечтах по далёким счетам.
Он всё тот же трусливый расчётливый хам -
Дядя Сэм, дядя Джо или как его там.

Их не знают. И ни к чему.
Это только им помешает.
Работягам, что землю мнут
На переднем горелом крае.

Там, где века дороже час,
Где секунда дороже года,
Там сейчас золотой запас
Всей России. Всего народа.

Ну зачем мы в тылу шумим?
Им важнее, чтоб пуля - мимо.
Мы их шумом только сдадим,
И потеря невосполнима.

Кто-то в кадре узнает вдруг
И в восторге хвастливом взвизгнет.
Даже малый случайный звук
Может стоить солдату жизни.

Шаг за шагом. За мигом миг.
Тишина звенит золотая.
Пусть мы позже узнаем о них
Или, лучше, вообще не узнаем.

«Мы увозим, сказали они,
Нашу матушку в чемодане.
Мы пытались вас изменить.
Вы доверия не оправдали.

Она будет везде, где мы,
Дорогая наша Россия.
Мы увозим её из тюрьмы,
Из условий невыносимых.

Мы спасёмся. Мы слеплены
Из того, что нигде не тонет.
Всем известно: Россия - мы.
Вон, спросите хоть в Вашингтоне.»

Что ж, придётся как-то без них.
Может, будет поменьше фальши.
Пусть свои коротают дни
С «ихней» матушкой где подальше.

Майский день заливается смехом
Обитателей рощ и полей.
Откликается гулким эхом
Перекличка лесных голубей.

Улыбается озеро тихо,
Просыпается, морщит лоб.
В отражение своё лосиха
Осторожно зашла и пьёт.

В лабиринте переплетений
Муравьиных секретных троп
Спит под елью, поджав колени,
Позабытый в тени сугроб.

Одуванчики в птичьем свисте
Свои танцы вот-вот закружат.
Прошлогодние мокрые листья
Неподвижно грустно лежат.

Снова солнце и снова радость,
Что уходит зимняя ночь,
Что пришла весна и умчались
Прошлогодние мысли прочь.

Кто предскажет, как, когда и где
Кончится движение молекул.
Можно одичать среди людей,
А в лесу остаться человеком.
Лес понятен, чист, там нет толпы,
Что диктует дикие законы.
Не рабовладельцы, не рабы,
Не кумиры правят, не иконы.
Каждый день другого не трудней.
С чистым воздухом и белым снегом.
Там, в лесу. А вот среди людей
Нелегко остаться человеком.

От стыда император готов ускакать,
Но змея его держит крепко.
Ведь пришла же кому-то идея назвать
Этим именем библиотеку.
Не писателя, нет. Не поэта отнюдь.
Малограмотного сумасброда.
Раз он помер, то надо назвать что-нибудь.
Он формально слугой был народа.
Так хотела семья для себя сохранить,
Нет, увольте, конечно, не память.
Что при жизни сумели нахапать, отмыть.
Пригодится надгробный камень.
Город не понимает, в чём он виноват.
От стыда готов броситься в реку.
Ну, назвали бы сквер, ну, назвали бы сад.
Но за что же библиотеку?
Ни к чему удивляться. Фальшива у них
Даже память о канувшем в лету.
Там и книг-то, наверное, нет никаких.
Только зал для закрытых банкетов.
И сияет фамилия как амулет
На музейном парадном фронтоне.
Но народ-то прогнал его прочь. И вслед
Его имя тоже прогонит.

Когда-нибудь кто-то сценарий
Закажет и снимет кино
О том, что случилось с нами,
С планетой и со страной.

Трактовки будут и споры
И поиск первопричин.
Но это будет нескоро.
Сейчас пока помолчим.

Пока ещё нет мемуаров,
Романов и дневников
И ветеранов старых
В гуще учеников.

Сейчас ветеран безусый,
Прошедший через огонь,
Лишь привыкает к вкусу
Жизни столь дорогой.

Тот, кто пришёл оттуда,
Старше нас на года.
Сдержанный, строгий, мудрый.
А тот, кто идёт туда?

Он тоже нас старше, хотя бы
Потому, что ему
Нельзя быть зелёным и слабым.
Он идёт на войну.

Хотя бы по этому случаю
Ему уже много лет.
Он говорит беззвучно
Нам, ему машущим вслед:

Не нужно картин, как в кино,
И заверений пышных.
Главное решено:
Я со своей страной.
По эту сторону жизни.

Боже мой, какое счастье
Видеть этот флаг.
Нет давно советской власти.
Всё давно не так.
Но как в сказке, вот, висит он,
Наш державный стяг,
Словно кем-то позабытый,
Словно бы в гостях.
Время слишком торопливо.
Мы не доживём,
Чтоб взлетел он горделиво
Снова над Кремлём.
Ну, не мы, так наши дети,
Если захотят.
Если он пробьёт им сердце,
Как трава асфальт.