АНДРЕЙ ДОБРЫНИН
***
Бродский не был великим поэтом,
А Василий Терещенко был,
Всё же Бродского помнят при этом,
А Василия мир позабыл.
Ведь Василий шофером являлся
И в дороге стихи бормотать
Он привык, но все время боялся
Окружающим их прочитать.
Сочинял он стихи без усилий,
Наблюдая за жизнью шоссе,
Но боялся насмешек Василий
И старался казаться как все.
В выходные любил напиваться,
Был драчун и похабник большой,
Но не смел до конца раскрываться,
Обладая ранимой душой.
Как-то раз я дремал на сиденье
Рядом с ним по пути в Краснодар.
Он тихонько бубнил сочиненье
Под названием “Путь в Краснодар”.
Это были стихи о поездке,
О коварных огнях на шоссе,
О дожде, о гремящей подвеске
И спустившем в пути колесе.
О случайной любви постояльца
К директрисе мотеля “Привал”…
Нет, не делал он соску из пальца –
Он иначе стихи добывал.
От Василия в письменном виде
Ничего не осталось почти –
Всё держал он в уме, не предвидя,
Что однажды погибнет в пути.
Он разбился на скользкой дороге,
Схоронили коллеги его,
И остался лишь Бродский в итоге,
Хоть о жизни не знал ничего.
***
Бродский не был великим поэтом,
А Василий Терещенко был,
Всё же Бродского помнят при этом,
А Василия мир позабыл.
Ведь Василий шофером являлся
И в дороге стихи бормотать
Он привык, но все время боялся
Окружающим их прочитать.
Сочинял он стихи без усилий,
Наблюдая за жизнью шоссе,
Но боялся насмешек Василий
И старался казаться как все.
В выходные любил напиваться,
Был драчун и похабник большой,
Но не смел до конца раскрываться,
Обладая ранимой душой.
Как-то раз я дремал на сиденье
Рядом с ним по пути в Краснодар.
Он тихонько бубнил сочиненье
Под названием “Путь в Краснодар”.
Это были стихи о поездке,
О коварных огнях на шоссе,
О дожде, о гремящей подвеске
И спустившем в пути колесе.
О случайной любви постояльца
К директрисе мотеля “Привал”…
Нет, не делал он соску из пальца –
Он иначе стихи добывал.
От Василия в письменном виде
Ничего не осталось почти –
Всё держал он в уме, не предвидя,
Что однажды погибнет в пути.
Он разбился на скользкой дороге,
Схоронили коллеги его,
И остался лишь Бродский в итоге,
Хоть о жизни не знал ничего.
НИКОЛАЙ ЗАБОЛОЦКИЙ
Бегство в Египет
Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел.
Обессиленный недугом,
От товарищей вдали,
Я дремал. И друг за другом
Предо мной виденья шли.
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелён
Иудейским поселенцем
В край далёкий привезён.
Перед Иродовой бандой
Трепетали мы. Но тут
В белом домике с верандой
Обрели себе приют.
Ослик пасся близ оливы,
Я резвился на песке.
Мать с Иосифом, счастливы,
Хлопотали вдалеке.
Часто я в тени у сфинкса
Отдыхал, и светлый Нил,
Словно выпуклая линза,
Отражал лучи светил.
И в неясном этом свете,
В этом радужном огне
Духи, ангелы и дети
На свирелях пели мне.
Но когда пришла идея
Возвратиться нам домой
И простёрла Иудея
Перед нами образ свой —
Нищету свою и злобу,
Нетерпимость, рабский страх,
Где ложилась на трущобу
Тень распятого в горах,-
Вскрикнул я и пробудился…
И у лампы близ огня
Взор твой ангельский светился,
Устремленный на меня.
Бегство в Египет
Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел.
Обессиленный недугом,
От товарищей вдали,
Я дремал. И друг за другом
Предо мной виденья шли.
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелён
Иудейским поселенцем
В край далёкий привезён.
Перед Иродовой бандой
Трепетали мы. Но тут
В белом домике с верандой
Обрели себе приют.
Ослик пасся близ оливы,
Я резвился на песке.
Мать с Иосифом, счастливы,
Хлопотали вдалеке.
Часто я в тени у сфинкса
Отдыхал, и светлый Нил,
Словно выпуклая линза,
Отражал лучи светил.
И в неясном этом свете,
В этом радужном огне
Духи, ангелы и дети
На свирелях пели мне.
Но когда пришла идея
Возвратиться нам домой
И простёрла Иудея
Перед нами образ свой —
Нищету свою и злобу,
Нетерпимость, рабский страх,
Где ложилась на трущобу
Тень распятого в горах,-
Вскрикнул я и пробудился…
И у лампы близ огня
Взор твой ангельский светился,
Устремленный на меня.
ИННА КАБЫШ
* * *
Дымно-сизое небо, и птицы – о, сколько
их! Пылает закат. Это ты, моя Ольга,
за меня отомстила – и до облаков
пламя гнева и страсти во веки веков!
Что древляне? Охвачен весь запад пожаром.
Лучшим сном наяву и безумным кошмаром,
что ни вечер – кровавая баня зари.
До скончания века гори!
https://www.plavmost.org/?p=19497
* * *
Дымно-сизое небо, и птицы – о, сколько
их! Пылает закат. Это ты, моя Ольга,
за меня отомстила – и до облаков
пламя гнева и страсти во веки веков!
Что древляне? Охвачен весь запад пожаром.
Лучшим сном наяву и безумным кошмаром,
что ни вечер – кровавая баня зари.
До скончания века гори!
https://www.plavmost.org/?p=19497
НАТАЛЬЯ НИКОЛЕНКОВА
* * *
Есть грустные фильмы с веселым концом,
Есть милые люди с несчастным лицом –
Но в черном желудке январского неба
Уже не рассмотришь, кто был подлецом,
А кто – Белоснежкой и Питером Пэном.
Размазаны наши печали по стенам,
А сверху написано красным коряво:
«Я Васю люблю» и „Nirvana forever!“
Сдавайте бутылки, прошло Рождество!
Никто и не помнит уже ничего.
И только девчонки из детского сада
Еще веселятся внутри снегопада,
И только собаки от снега шалеют,
И только ослы ни о чем не жалеют,
И только следы на снегу остаются
Для тех, кто однажды захочет вернуться.
https://www.plavmost.org/?p=19504
* * *
Есть грустные фильмы с веселым концом,
Есть милые люди с несчастным лицом –
Но в черном желудке январского неба
Уже не рассмотришь, кто был подлецом,
А кто – Белоснежкой и Питером Пэном.
Размазаны наши печали по стенам,
А сверху написано красным коряво:
«Я Васю люблю» и „Nirvana forever!“
Сдавайте бутылки, прошло Рождество!
Никто и не помнит уже ничего.
И только девчонки из детского сада
Еще веселятся внутри снегопада,
И только собаки от снега шалеют,
И только ослы ни о чем не жалеют,
И только следы на снегу остаются
Для тех, кто однажды захочет вернуться.
https://www.plavmost.org/?p=19504
ЮРИЙ КАЗАРИН
***
Невесомая твердь небес —
словно смерть, опадает лес —
битой картой кладет листву —
кверху глянцем в траву во рву,
чтоб не снились чужие сны
после мытого листопада,
чтобы ласточки тишины
обнимали тоску страны —
а она и поплакать рада,
словно смерть опадает в лес,
в невесомую твердь небес…
https://magazines.gorky.media/ural/2023/6/muzyki-inaya-glubina.html
***
Невесомая твердь небес —
словно смерть, опадает лес —
битой картой кладет листву —
кверху глянцем в траву во рву,
чтоб не снились чужие сны
после мытого листопада,
чтобы ласточки тишины
обнимали тоску страны —
а она и поплакать рада,
словно смерть опадает в лес,
в невесомую твердь небес…
https://magazines.gorky.media/ural/2023/6/muzyki-inaya-glubina.html
АНДРЕЙ ПОЛОНСКИЙ
***
Сохрани, Господь, ненавидящих нас,
Да не сгинут, несчастные, здесь и сейчас,
Захлебнувшись своей слюной.
Не отправятся в мир иной.
Пусть ходят спокойно в кабак и в храм,
По местам прикольным и по делам,
Не лишатся под бомбами очага и крова.
В общем, будут здоровы.
Все закончится. Каждому свой урок -
Кто был волк, кто ворон, а кто хорек,
Где бессилие, где отвага...
Говорят, что случится итог и суд,
И последней чаркой не обнесут.
То-то будет брага.
https://yangx.top/gjkjycrbq/758
***
Сохрани, Господь, ненавидящих нас,
Да не сгинут, несчастные, здесь и сейчас,
Захлебнувшись своей слюной.
Не отправятся в мир иной.
Пусть ходят спокойно в кабак и в храм,
По местам прикольным и по делам,
Не лишатся под бомбами очага и крова.
В общем, будут здоровы.
Все закончится. Каждому свой урок -
Кто был волк, кто ворон, а кто хорек,
Где бессилие, где отвага...
Говорят, что случится итог и суд,
И последней чаркой не обнесут.
То-то будет брага.
https://yangx.top/gjkjycrbq/758
Telegram
Андрей Полонский в тг
Сохрани, Господь, ненавидящих нас,
Да не сгинут, несчастные, здесь и сейчас,
Захлебнувшись своей слюной.
Не отправятся в мир иной.
Пусть шагают до ветра, в кабак и в храм,
По местам заветным и по делам,
Не лишатся под бомбами очага и крова.
В общем, будут…
Да не сгинут, несчастные, здесь и сейчас,
Захлебнувшись своей слюной.
Не отправятся в мир иной.
Пусть шагают до ветра, в кабак и в храм,
По местам заветным и по делам,
Не лишатся под бомбами очага и крова.
В общем, будут…
МИХАИЛ КУЗМИН
***
Так долго шляпой ты махал,
Что всем ужасно надоел.
Взяла брюнетка на прицел,
Подруга вставила: «Нахал».
И долго крякал капитан,
Который здорово был пьян.
Махал, махал и, наконец,
Когда остался ты один,
Какой-то плотный господин
Тебя уводит, как отец.
В одной из светленьких кают
Уж скоро рюмки запоют.
Ты треугольник видишь бри
И рядом страсбургский пирог.
Тут удержаться уж не мог,
Подумал: «Ах, черт побери!
Я никогда их не едал,
У Блока кое-что читал».
Отец нежданный стороной
Заводит речь о том, о сем;
Да сколько лет, да как живем,
Да есть ли свой у вас портной...
То Генрих Манн, то Томас Манн,
А сам рукой тебе в карман...
Папаша, папа, эй-эй-эй!
Не по-отцовски вы смелы...
Но тот, к кому вы так милы,
Видавший виды воробей.
Спустилась шторка на окне,
Корабль несется по волне
***
Так долго шляпой ты махал,
Что всем ужасно надоел.
Взяла брюнетка на прицел,
Подруга вставила: «Нахал».
И долго крякал капитан,
Который здорово был пьян.
Махал, махал и, наконец,
Когда остался ты один,
Какой-то плотный господин
Тебя уводит, как отец.
В одной из светленьких кают
Уж скоро рюмки запоют.
Ты треугольник видишь бри
И рядом страсбургский пирог.
Тут удержаться уж не мог,
Подумал: «Ах, черт побери!
Я никогда их не едал,
У Блока кое-что читал».
Отец нежданный стороной
Заводит речь о том, о сем;
Да сколько лет, да как живем,
Да есть ли свой у вас портной...
То Генрих Манн, то Томас Манн,
А сам рукой тебе в карман...
Папаша, папа, эй-эй-эй!
Не по-отцовски вы смелы...
Но тот, к кому вы так милы,
Видавший виды воробей.
Спустилась шторка на окне,
Корабль несется по волне
.
МАРИЯ ВАТУТИНА
***
В полусумраке, пахнущем стружками,
Отцветающей астрой, костром,
Я во сне говорила на суржике,
Незапретном наречье простом.
Я дрожала от каждого шороха:
Старой яблони падал подол,
Обезглавленного подсолнуха
Завывал застывающий ствол.
Я всю ночь размовляла с потерянным,
С параджановским миром теней,
И вставало хайтековским теремом
Чудо-древо славянских корней.
О! Заплыть бы за время на стружике,
За фасады заброшенных хат,
Где со мною на суржике-суржике
Предки предков моих говорят.
Где еще не расцеплено в пламени
Малолюдье славянских племен,
Где в покутье "по вiрi віддай мені"
Молит бабка на сломе времен.
Там, за ширмою междоусобицы,
Трескотни тектонических плит
Всё еще извергают надгробьица
Лаву горьких и жарких молитв.
В сновидении, не в сновидении,
В замогильном союзе племен
Вот и я - о воссоединении
Вижу вечный провидческий сон.
Я десятки годов перелистывать
Научилась, где гордо и зло
Шли по морде друг друга насвистывать
Брат на брата, село на село.
Проредили славянские головы,
Напросились на братский приём.
Там, за временем, в новые села вы
Завезете наш общий геном.
Не сейчас, через главку поганую,
В сносках, в скобках, в последней строке,
Через музыку мира органную,
На едином вися волоске,
Никуда друг от друга не деться нам,
Сколько чуждое ни славословь.
Слышишь суржик в звучании девственном?
Он мудрее, чем братская кровь.
***
В полусумраке, пахнущем стружками,
Отцветающей астрой, костром,
Я во сне говорила на суржике,
Незапретном наречье простом.
Я дрожала от каждого шороха:
Старой яблони падал подол,
Обезглавленного подсолнуха
Завывал застывающий ствол.
Я всю ночь размовляла с потерянным,
С параджановским миром теней,
И вставало хайтековским теремом
Чудо-древо славянских корней.
О! Заплыть бы за время на стружике,
За фасады заброшенных хат,
Где со мною на суржике-суржике
Предки предков моих говорят.
Где еще не расцеплено в пламени
Малолюдье славянских племен,
Где в покутье "по вiрi віддай мені"
Молит бабка на сломе времен.
Там, за ширмою междоусобицы,
Трескотни тектонических плит
Всё еще извергают надгробьица
Лаву горьких и жарких молитв.
В сновидении, не в сновидении,
В замогильном союзе племен
Вот и я - о воссоединении
Вижу вечный провидческий сон.
Я десятки годов перелистывать
Научилась, где гордо и зло
Шли по морде друг друга насвистывать
Брат на брата, село на село.
Проредили славянские головы,
Напросились на братский приём.
Там, за временем, в новые села вы
Завезете наш общий геном.
Не сейчас, через главку поганую,
В сносках, в скобках, в последней строке,
Через музыку мира органную,
На едином вися волоске,
Никуда друг от друга не деться нам,
Сколько чуждое ни славословь.
Слышишь суржик в звучании девственном?
Он мудрее, чем братская кровь.
Telegram
Мария Ватутина
В полусумраке, пахнущем стружками,
Отцветающей астрой, костром,
Я во сне говорила на суржике,
Незапретном наречье простом.
Я дрожала от каждого шороха:
Старой яблони падал подол,
Обезглавленного подсолнуха
Завывал застывающий ствол.
Я всю ночь размовляла…
Отцветающей астрой, костром,
Я во сне говорила на суржике,
Незапретном наречье простом.
Я дрожала от каждого шороха:
Старой яблони падал подол,
Обезглавленного подсолнуха
Завывал застывающий ствол.
Я всю ночь размовляла…
НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВ
(1953 - 2005)
Иван Приблудный
Поэт Иван Приблудный,
Вполне ноздрёвский тип,
В той жизни баламутной
К Есенину прилип.
В карманах вечно пусто.
Простецкий до тоски,
Он брал у златоуста
То галстук, то носки.
Не то чтобы обкрадывал,
А так, бродил за ним,
Выклянчивал – оправдывал
Свой яркий псевдоним.
И, звонкой славой грея
Себя что было сил,
Он под крылом Сергея
Легко свою растил.
...За всех крестьян заступница,
За Русь святую тож,
Ушла лихая купница
Под самый красный нож.
А вслед и он – могутный,
Упрямый и прямой,
Встал пред ЧК Приблудный
Как лист перед травой.
Встал свежим и побритым
В той комнате чужой,
Куда ведь конь с копытом –
Туда и рак с клешнёй.
И никого не сдал он,
И с этой высоты
Закапал кровью алой
Допросные листы.
И надо поклониться
Из наших дней ему,
Ведь мелкое простится
Апостолу сему.
(1953 - 2005)
Иван Приблудный
Поэт Иван Приблудный,
Вполне ноздрёвский тип,
В той жизни баламутной
К Есенину прилип.
В карманах вечно пусто.
Простецкий до тоски,
Он брал у златоуста
То галстук, то носки.
Не то чтобы обкрадывал,
А так, бродил за ним,
Выклянчивал – оправдывал
Свой яркий псевдоним.
И, звонкой славой грея
Себя что было сил,
Он под крылом Сергея
Легко свою растил.
...За всех крестьян заступница,
За Русь святую тож,
Ушла лихая купница
Под самый красный нож.
А вслед и он – могутный,
Упрямый и прямой,
Встал пред ЧК Приблудный
Как лист перед травой.
Встал свежим и побритым
В той комнате чужой,
Куда ведь конь с копытом –
Туда и рак с клешнёй.
И никого не сдал он,
И с этой высоты
Закапал кровью алой
Допросные листы.
И надо поклониться
Из наших дней ему,
Ведь мелкое простится
Апостолу сему.
АНДРЕЙ НИТЧЕНКО
***
Мимо мёрзлых осин, мимо тлеющей ТЭЦ
проходил как всегда на работу отец.
Было холодно и неудобно.
А теперь – хорошо и загробно.
Между тех же осин я и сам прохожу.
Никого, никогда не сужу, не держу.
Не держу, но и не отпускаю.
Даже мёртвых беру и ласкаю.
Даже мёртвых. Прости меня, добрый мой Бог.
Что я сделал с тобой? Что я сделать не смог?
Буду мёртвым – и ты превратишь меня в дым.
Подожди – и я буду живым.
https://literratura.org/issue_poetry/5385-andrey-nitchenko-obozhgi-i-poduy.html
***
Мимо мёрзлых осин, мимо тлеющей ТЭЦ
проходил как всегда на работу отец.
Было холодно и неудобно.
А теперь – хорошо и загробно.
Между тех же осин я и сам прохожу.
Никого, никогда не сужу, не держу.
Не держу, но и не отпускаю.
Даже мёртвых беру и ласкаю.
Даже мёртвых. Прости меня, добрый мой Бог.
Что я сделал с тобой? Что я сделать не смог?
Буду мёртвым – и ты превратишь меня в дым.
Подожди – и я буду живым.
https://literratura.org/issue_poetry/5385-andrey-nitchenko-obozhgi-i-poduy.html
Лиterraтура. Электронный литературный журнал
Андрей Нитченко. ОБОЖГИ И ПОДУЙ
никому не дам названья летописцы светлячки вьют из страшного сиянья золотые узелки Редактор: Сергей Баталов Предисловие Сергея Баталова: стихи Андрея Нитченко – тихие, на грани молчания, это
АНДРЕЙ БОЛДЫРЕВ
***
Я щи с фасолью и грибами
в канун Страстной томил всю ночь.
В обед горючими слезами
рыдает над тарелкой дочь.
Ей плохо все: грибы, капуста,
морковь, петрушка и фасоль.
И сознавать до боли грустно:
суповарение — искусство,
а ты попроще быть изволь.
И тот воистину блажен и
свят, кто гордыне вопреки,
поймет, что сам несовершенен,
как щи и эти вот стихи.
...Не зарастет на сердце рана,
но твой ребенок сам в семь лет
готовит первый свой обед:
зеленый лук, вода из крана
и соль — вкуснее точно нет.
https://xn--90aefkbacm4aisie.xn--p1ai/content/odin-malchik-dumal
***
Я щи с фасолью и грибами
в канун Страстной томил всю ночь.
В обед горючими слезами
рыдает над тарелкой дочь.
Ей плохо все: грибы, капуста,
морковь, петрушка и фасоль.
И сознавать до боли грустно:
суповарение — искусство,
а ты попроще быть изволь.
И тот воистину блажен и
свят, кто гордыне вопреки,
поймет, что сам несовершенен,
как щи и эти вот стихи.
...Не зарастет на сердце рана,
но твой ребенок сам в семь лет
готовит первый свой обед:
зеленый лук, вода из крана
и соль — вкуснее точно нет.
https://xn--90aefkbacm4aisie.xn--p1ai/content/odin-malchik-dumal
МАРИЯ ВАТУТИНА
***
Под звёздами, насквозь пробитыми,
Дымясь горючими словами,
Семиты рубятся с семитами,
Как со славянами славяне.
Крушатся жизни, земли, правила,
Свистит фугасная фонема,
И лупит ПВО Израиля
По странным звёздам Вифлеема.
И вынянченное, взращённое
Укутывают в плащанницу
Младенца тело умерщвленное,
Накидывают на ослицу.
О! Жено, жено, как ты немощна,
Как безголоса в этих сварах,
Где не молитва воет всенощна,
А матери на тротуарах.
И посредине остывающих
Остатков городской застройки
Лежат тела врагов-товарищей
В одеждах цифровой раскройки.
Смирись, не вспомнить поколения,
В каком бы материнство наше
Не обесценивалось тлением
Детей, одетых в камуфляжи.
Они посчитаны по осени,
На них благословенье мирта.
Но ангел не велит Иосифу:
"Беги в Египет". Нет Египта.
***
Под звёздами, насквозь пробитыми,
Дымясь горючими словами,
Семиты рубятся с семитами,
Как со славянами славяне.
Крушатся жизни, земли, правила,
Свистит фугасная фонема,
И лупит ПВО Израиля
По странным звёздам Вифлеема.
И вынянченное, взращённое
Укутывают в плащанницу
Младенца тело умерщвленное,
Накидывают на ослицу.
О! Жено, жено, как ты немощна,
Как безголоса в этих сварах,
Где не молитва воет всенощна,
А матери на тротуарах.
И посредине остывающих
Остатков городской застройки
Лежат тела врагов-товарищей
В одеждах цифровой раскройки.
Смирись, не вспомнить поколения,
В каком бы материнство наше
Не обесценивалось тлением
Детей, одетых в камуфляжи.
Они посчитаны по осени,
На них благословенье мирта.
Но ангел не велит Иосифу:
"Беги в Египет". Нет Египта.
Telegram
Мария Ватутина
Под звёздами, насквозь пробитыми,
Дымясь горючими словами,
Семиты рубятся с семитами,
Как со славянами славяне.
Крушатся жизни, земли, правила,
Свистит фугасная фонема,
И лупит ПВО Израиля
По странным звёздам Вифлеема.
И вынянченное, взращённое
Укутывают…
Дымясь горючими словами,
Семиты рубятся с семитами,
Как со славянами славяне.
Крушатся жизни, земли, правила,
Свистит фугасная фонема,
И лупит ПВО Израиля
По странным звёздам Вифлеема.
И вынянченное, взращённое
Укутывают…
ДЕНИС КОЛЧИН
***
Дева Мария в перчатках латных
смотрит на похороны аргонавтов.
Осень шумит вдали:
стонут израненные палаты,
арта играет на нервах. Агатов
верхний предел. Шабли
здесь никогда уже не родится.
Там, где выращивали - искрится.
Мёртвых несут, кладут.
Дева Мария молчит, лелея
лёгкий осколок. В дыму аллея -
что-то горит в порту.
Стяг обнимают ветра степные
с примесью пороховой отныне.
Горький азовский брют.
Небо становится аметистом.
Выткана чёрным и серебристым
Дева - особый труд.
Капля расплавленного металла
на рукаве у неё - немало:
медленная слеза.
В крыльях, железах, под "градопадом"
рдеет готичная кавалькада,
латная бирюза.
https://vk.com/wall449017838_483
***
Дева Мария в перчатках латных
смотрит на похороны аргонавтов.
Осень шумит вдали:
стонут израненные палаты,
арта играет на нервах. Агатов
верхний предел. Шабли
здесь никогда уже не родится.
Там, где выращивали - искрится.
Мёртвых несут, кладут.
Дева Мария молчит, лелея
лёгкий осколок. В дыму аллея -
что-то горит в порту.
Стяг обнимают ветра степные
с примесью пороховой отныне.
Горький азовский брют.
Небо становится аметистом.
Выткана чёрным и серебристым
Дева - особый труд.
Капля расплавленного металла
на рукаве у неё - немало:
медленная слеза.
В крыльях, железах, под "градопадом"
рдеет готичная кавалькада,
латная бирюза.
https://vk.com/wall449017838_483
VK
Denis Kolchin
Дева Мария в перчатках латных
смотрит на похороны аргонавтов.
Осень шумит вдали:
стонут израненные палаты,
арта играет на нервах. Агатов
верхний предел. Шабли
здесь никогда уже не родится.
Там, где выращивали - искрится.
Мёртвых несут, кладут.
Дева Мария…
смотрит на похороны аргонавтов.
Осень шумит вдали:
стонут израненные палаты,
арта играет на нервах. Агатов
верхний предел. Шабли
здесь никогда уже не родится.
Там, где выращивали - искрится.
Мёртвых несут, кладут.
Дева Мария…
МАРИЯ ВАТУТИНА
***
Льёт из ведра. Приходят холода.
Не наши города горят по телику.
В телегу пишут боты иногда:
«Умри, тиран!» и «Бот, храни Америку!».
У нас-то дождь. А там Армагеддон.
Там дом - на дом. Но фронда не расходится,
Строчит в айфоне: «Путин, выйди вон!»
И нам с тобой желает задвухсотиться.
А мы с тобой стишки, туда-сюда,
Спектакль биографический сготовили,
Уперто взяли горлом города.
Дотошные свидетели истории,
Факиры речи, на слова скупцы,
Боимся вслух произнести опасное.
Война – болезнь всемирная, глупцы,
А смерть детей, выходит, горе частное.
Здесь, в наших Палестинах, тишина,
Как у Христа за пазухой, за броником.
На всей святой Земле идет война,
И дождь стучит, стучит по подоконникам.
***
Льёт из ведра. Приходят холода.
Не наши города горят по телику.
В телегу пишут боты иногда:
«Умри, тиран!» и «Бот, храни Америку!».
У нас-то дождь. А там Армагеддон.
Там дом - на дом. Но фронда не расходится,
Строчит в айфоне: «Путин, выйди вон!»
И нам с тобой желает задвухсотиться.
А мы с тобой стишки, туда-сюда,
Спектакль биографический сготовили,
Уперто взяли горлом города.
Дотошные свидетели истории,
Факиры речи, на слова скупцы,
Боимся вслух произнести опасное.
Война – болезнь всемирная, глупцы,
А смерть детей, выходит, горе частное.
Здесь, в наших Палестинах, тишина,
Как у Христа за пазухой, за броником.
На всей святой Земле идет война,
И дождь стучит, стучит по подоконникам.
Telegram
Мария Ватутина
Льёт из ведра. Приходят холода.
Не наши города горят по телику.
В телегу пишут боты иногда:
«Умри, тиран!» и «Бот, храни Америку!».
У нас-то дождь. А там Армагеддон.
Там дом - на дом. Но фронда не расходится,
Строчит в айфоне: «Путин, выйди вон!»…
Не наши города горят по телику.
В телегу пишут боты иногда:
«Умри, тиран!» и «Бот, храни Америку!».
У нас-то дождь. А там Армагеддон.
Там дом - на дом. Но фронда не расходится,
Строчит в айфоне: «Путин, выйди вон!»…
ДМИТРИЙ ФИЛИППОВ
Под Авдеевкой
"Мы умрём под Авдосом", - сказал мне на выходе смежник,
Поглядев немигающим взглядом и руку подав.
Будет солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,
И на плечи нам лапы положит век-волкодав.
Позывные оставшихся в поле у Царской охоты
Утекают сквозь пальцы, но память хранит имена.
Я не сплю по ночам и часто курю отчего-то,
Я пока ещё жив. Я пока ещё жив. Я пока...
Как побитые птицы - идут, ковыляют по роте
Те, с кем раньше шутил, собирал нехитрый багаж.
Я и сам, как подранок, кричу, кувыркаюсь в полёте,
Я как дрон-камикадзе, пикирую к Царской охоте,
Чтоб на бреющем врезаться точно в немецкий блиндаж.
Нас не надо жалеть, у военных другие замашки.
Человек выживает не хлебом и страхом одним.
Мне всю жизнь будут сниться Туманы, Мосты, Чебурашка
И пропитанный смертью, горящий в огне Коксохим.
Пацаны из Москвы, Ленинграда, Донецка, Ростова
Навалились на стену всей мощью натруженных плеч,
Чтоб в осенней степи растворилась увядшая мова,
Чтоб в Авдеевке вновь зазвучала русская речь.
"Мы умрём под Авдосом, - сказал мне на выходе смежник. -
Или выживем. Тут как получится. Надо суметь".
Этой ночью мне снился убийственно белый подснежник
И буграми заросшая дикая дивная степь.
https://yangx.top/vozhak_Z/490
Под Авдеевкой
"Мы умрём под Авдосом", - сказал мне на выходе смежник,
Поглядев немигающим взглядом и руку подав.
Будет солнце таким, как вошедший в столицу мятежник,
И на плечи нам лапы положит век-волкодав.
Позывные оставшихся в поле у Царской охоты
Утекают сквозь пальцы, но память хранит имена.
Я не сплю по ночам и часто курю отчего-то,
Я пока ещё жив. Я пока ещё жив. Я пока...
Как побитые птицы - идут, ковыляют по роте
Те, с кем раньше шутил, собирал нехитрый багаж.
Я и сам, как подранок, кричу, кувыркаюсь в полёте,
Я как дрон-камикадзе, пикирую к Царской охоте,
Чтоб на бреющем врезаться точно в немецкий блиндаж.
Нас не надо жалеть, у военных другие замашки.
Человек выживает не хлебом и страхом одним.
Мне всю жизнь будут сниться Туманы, Мосты, Чебурашка
И пропитанный смертью, горящий в огне Коксохим.
Пацаны из Москвы, Ленинграда, Донецка, Ростова
Навалились на стену всей мощью натруженных плеч,
Чтоб в осенней степи растворилась увядшая мова,
Чтоб в Авдеевке вновь зазвучала русская речь.
"Мы умрём под Авдосом, - сказал мне на выходе смежник. -
Или выживем. Тут как получится. Надо суметь".
Этой ночью мне снился убийственно белый подснежник
И буграми заросшая дикая дивная степь.
https://yangx.top/vozhak_Z/490
НАДЯ СОКОЛОВА
Дед
Расползается крамола на родные села.
Там, где хутора вилися мужиков веселых –
Пляшут бесы вполуприсядь, пол костьми уписан.
Пригляделся – то не черти выжрали державу
То людской душою вертит черная отрава
Дух кровавый ультраправых – тяжкий грех заплечный.
С украинского запечья – нечисть человечья.
Как взросли на белом хлебе
В материнском чреве,
В русской оболочке
выродки-сыночки?
Меж развалин я в опале, нет мне больше дома.
А повсюду бродят хари хлопцев незнакомых
Телевизор что-то брешет – памятью и тешусь.
Как бывало вечер красен хаток малоросских!
Где хозяин – на матраце, не холуй в обносках.
Прищуром окинешь зорким из пучины пляса:
Малоросские вечорки, пироги, ковбасы.
Дед Степан жует цигарку, расстегнулся – жарко
Байки травит как фашистов порубил на шкварки.
«Тут, браточки, до ставочка – (выймет самогонку) –
Метров тридцать. У мысочка караси с теленка.
Из подобной животины жирная ушица!»
У приземестого тына на лежак ложится
И гогочет что есть мочи, да на весь садочек.
…эх, дебелая левада, ярмарки з шинками,
Чорнобровые девчата, руки – рушныками,
Удалые козаченьки в русских деревеньках!
Все ушло, и нету больше – забурлила зрада.
Кто у Раду, кто у Польшу,
Я ж остался как примерзший – чужого не надо.
Мой внучок галушки топчет, потирает брюхо.
Ты за шо продався, хлопчик, за стакан сивухи?
Мертву голову волочет панночка-золовка
Да сосед секиру точит по моей головке.
Вот и все, стучатся в двери, – дайте помолиться,
Прощавайте, мои степи, прощавай, столица!
Русь вытравливали пыткой. А куда ей деться?
Тут же куманек, Мыкытко, мне назначил средство:
Посрывали, поскидали креста под сорочкой.
Резким выстрелом шмальнуло – прямо в позвоночник.
То внучок всадил мне пулю – отспівай, зозуля.
Закружила в сон дремучий пуля золотая
Так я и лежу под кручей – голова седая.
Корчевали наши хаты, сеяли телами.
Чую-слышу как расплата дыбиться над вами.
И под кожею деревни
Я расту обратно в землю
твердой костью белой,
мертвым русским телом.
Вурдалаки, атаманши край села шалеют
А земля, как была раньше, – осталась моею.
https://yangx.top/skirdadazhniva/14
Дед
Расползается крамола на родные села.
Там, где хутора вилися мужиков веселых –
Пляшут бесы вполуприсядь, пол костьми уписан.
Пригляделся – то не черти выжрали державу
То людской душою вертит черная отрава
Дух кровавый ультраправых – тяжкий грех заплечный.
С украинского запечья – нечисть человечья.
Как взросли на белом хлебе
В материнском чреве,
В русской оболочке
выродки-сыночки?
Меж развалин я в опале, нет мне больше дома.
А повсюду бродят хари хлопцев незнакомых
Телевизор что-то брешет – памятью и тешусь.
Как бывало вечер красен хаток малоросских!
Где хозяин – на матраце, не холуй в обносках.
Прищуром окинешь зорким из пучины пляса:
Малоросские вечорки, пироги, ковбасы.
Дед Степан жует цигарку, расстегнулся – жарко
Байки травит как фашистов порубил на шкварки.
«Тут, браточки, до ставочка – (выймет самогонку) –
Метров тридцать. У мысочка караси с теленка.
Из подобной животины жирная ушица!»
У приземестого тына на лежак ложится
И гогочет что есть мочи, да на весь садочек.
…эх, дебелая левада, ярмарки з шинками,
Чорнобровые девчата, руки – рушныками,
Удалые козаченьки в русских деревеньках!
Все ушло, и нету больше – забурлила зрада.
Кто у Раду, кто у Польшу,
Я ж остался как примерзший – чужого не надо.
Мой внучок галушки топчет, потирает брюхо.
Ты за шо продався, хлопчик, за стакан сивухи?
Мертву голову волочет панночка-золовка
Да сосед секиру точит по моей головке.
Вот и все, стучатся в двери, – дайте помолиться,
Прощавайте, мои степи, прощавай, столица!
Русь вытравливали пыткой. А куда ей деться?
Тут же куманек, Мыкытко, мне назначил средство:
Посрывали, поскидали креста под сорочкой.
Резким выстрелом шмальнуло – прямо в позвоночник.
То внучок всадил мне пулю – отспівай, зозуля.
Закружила в сон дремучий пуля золотая
Так я и лежу под кручей – голова седая.
Корчевали наши хаты, сеяли телами.
Чую-слышу как расплата дыбиться над вами.
И под кожею деревни
Я расту обратно в землю
твердой костью белой,
мертвым русским телом.
Вурдалаки, атаманши край села шалеют
А земля, как была раньше, – осталась моею.
https://yangx.top/skirdadazhniva/14
Telegram
СКИРДА (SKIRDA)
Дед
Расползается крамола на родные села.
Там, где хутора вилися мужиков веселых –
Пляшут бесы вполуприсядь, пол костьми уписан.
Пригляделся – то не черти выжрали державу
То людской душою вертит черная отрава
Дух кровавый ультраправых – тяжкий грех заплечный.…
Расползается крамола на родные села.
Там, где хутора вилися мужиков веселых –
Пляшут бесы вполуприсядь, пол костьми уписан.
Пригляделся – то не черти выжрали державу
То людской душою вертит черная отрава
Дух кровавый ультраправых – тяжкий грех заплечный.…
МИРОСЛАВ НЕМИРОВ
К Семидесятилетию Великого Ноября
В синем небе звезды блещут
Назревает ураган.
Буржуазия трепещет:
Ленин чистит свой наган!
Тут Керенский начинает
Весь зубами скрежетать:
Он, собака, понимает,
Что придется отвечать!
Но не спит Ильич, Владимир
Ленин дедушка родной.
Наблюдает всю картину,
Щурит мозг могучий свой,
Понимает: ой-ой-ой!
И тотчас дает команду
Ни секунды не терять,
А немедля канонаду
Из "Авроры" начинать.
И восставшие народы
Тут бросаются вперед,
И тотчас заря свободы
Над Петрополем встает.
https://vk.com/wall23670509_5644
К Семидесятилетию Великого Ноября
В синем небе звезды блещут
Назревает ураган.
Буржуазия трепещет:
Ленин чистит свой наган!
Тут Керенский начинает
Весь зубами скрежетать:
Он, собака, понимает,
Что придется отвечать!
Но не спит Ильич, Владимир
Ленин дедушка родной.
Наблюдает всю картину,
Щурит мозг могучий свой,
Понимает: ой-ой-ой!
И тотчас дает команду
Ни секунды не терять,
А немедля канонаду
Из "Авроры" начинать.
И восставшие народы
Тут бросаются вперед,
И тотчас заря свободы
Над Петрополем встает.
https://vk.com/wall23670509_5644
VK
Guzel Nemirova
Мирослав Немиров. К Семидесятилетию Великого Ноября
В синем небе звезды блещут
Назревает ураган.
Буржуазия трепещет:
Ленин чистит свой наган!
Тут Керенский начинает
Весь зубами скрежетать:
Он, собака, понимает,
Что придется отвечать!
Но не спит Ильич,…
В синем небе звезды блещут
Назревает ураган.
Буржуазия трепещет:
Ленин чистит свой наган!
Тут Керенский начинает
Весь зубами скрежетать:
Он, собака, понимает,
Что придется отвечать!
Но не спит Ильич,…
АННА ДОЛГАРЕВА
***
Расскажи мне, расскажи
сказку, больше не могу.
Это человек лежит,
расцветая на снегу.
Это красным он зацвел,
как цветок, на остановке.
Расскажи мне про котел
(впрочем, лучше про котов)
и про новые винтовки.
По реке плывет топор, прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, он в эвакуацию.
Абрикосы зацвели
рано, не дождавшись марта,
и огонь горит на картах
и на кожице земли.
О земля, сыра постель,
вот мужик; орет сирена,
но стоит он на коленях
посреди трамвайных линий,
и пытается он сына
собирать из запчастей.
Эх, на небе порадей!
По реке плывет топор,
прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, может, он за мир вообще.
Города падут во тьму,
на ветру дрожит осина.
Собирай же, дядя, сына
по Донецку по всему.
Он восстанет и пойдет,
он за нас на небе спросит.
Будет лето, будет осень,
как-то выживет народ.
Собери его, родной,
пусть за нас — за грешных, гадких —
он заступится украдкой.
Мама, мама, я в порядке.
Мама, это не со мной.
https://magazines.gorky.media/neva/2023/10/stihi-3478.html
***
Расскажи мне, расскажи
сказку, больше не могу.
Это человек лежит,
расцветая на снегу.
Это красным он зацвел,
как цветок, на остановке.
Расскажи мне про котел
(впрочем, лучше про котов)
и про новые винтовки.
По реке плывет топор, прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, он в эвакуацию.
Абрикосы зацвели
рано, не дождавшись марта,
и огонь горит на картах
и на кожице земли.
О земля, сыра постель,
вот мужик; орет сирена,
но стоит он на коленях
посреди трамвайных линий,
и пытается он сына
собирать из запчастей.
Эх, на небе порадей!
По реке плывет топор,
прямо до Чугуева.
Ну и пусть себе плывет, может, он за мир вообще.
Города падут во тьму,
на ветру дрожит осина.
Собирай же, дядя, сына
по Донецку по всему.
Он восстанет и пойдет,
он за нас на небе спросит.
Будет лето, будет осень,
как-то выживет народ.
Собери его, родной,
пусть за нас — за грешных, гадких —
он заступится украдкой.
Мама, мама, я в порядке.
Мама, это не со мной.
https://magazines.gorky.media/neva/2023/10/stihi-3478.html
ИГОРЬ ПАНИН
Камчатка
В краю медведей, и вулканов,
и рек рычащих
я б заплутал однажды, канув
в корявой чаще.
И ни записки, в самом деле,
ни вести вещей.
А в темном номере отеля —
скучают вещи.
Ищи теперь свищи владельца —
вот сумка, куртка...
Но будет знать, куда я делся,
лишь Ворон Кутха.
Глубинна, выпукла, обширна
страна родная;
как накачу стакан за ширмой —
не вижу дна я.
Хватает мест, где притулиться
в простой одеже.
Но те, что дальше от столицы, —
они надежней.
В краю источников горячих —
бескрайни дали;
меня там ительмены спрячут
и камчадалы.
Никем особо не гонимый,
но беспокойный,
осяду в ранге анонима
в заросшей пойме.
Чтоб заиметь себе по чину
достойный выдел.
Чтоб непростой моей кончины
Никто не видел.
https://reading-hall.ru/publication.php?id=30136
Камчатка
В краю медведей, и вулканов,
и рек рычащих
я б заплутал однажды, канув
в корявой чаще.
И ни записки, в самом деле,
ни вести вещей.
А в темном номере отеля —
скучают вещи.
Ищи теперь свищи владельца —
вот сумка, куртка...
Но будет знать, куда я делся,
лишь Ворон Кутха.
Глубинна, выпукла, обширна
страна родная;
как накачу стакан за ширмой —
не вижу дна я.
Хватает мест, где притулиться
в простой одеже.
Но те, что дальше от столицы, —
они надежней.
В краю источников горячих —
бескрайни дали;
меня там ительмены спрячут
и камчадалы.
Никем особо не гонимый,
но беспокойный,
осяду в ранге анонима
в заросшей пойме.
Чтоб заиметь себе по чину
достойный выдел.
Чтоб непростой моей кончины
Никто не видел.
https://reading-hall.ru/publication.php?id=30136
reading-hall.ru
Стихотворения. Игорь Панин
Стихотворения, Игорь Панин
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
***
Там где с птенцом Катулл, со снегирём Державин
И Мандельштам с доверенным щеглом
А я с кем? - я с Милицанером милым
Пришли, осматриваемся кругом
Я тенью лёгкой, он же - тенью тени
А что такого? - всяк на свой манер
Там - всё одно, ну - два, там просто все мы - птицы
И я, и он, и Милиционер
***
Там где с птенцом Катулл, со снегирём Державин
И Мандельштам с доверенным щеглом
А я с кем? - я с Милицанером милым
Пришли, осматриваемся кругом
Я тенью лёгкой, он же - тенью тени
А что такого? - всяк на свой манер
Там - всё одно, ну - два, там просто все мы - птицы
И я, и он, и Милиционер
ВАЛЕНТИН НЕРВИН
÷÷÷
Поезд отслоился от перрона,
расцвела попутная луна.
В тамбуре купейного вагона
женщина курила у окна.
Что ей на дорогу нагадали,
что наговорили под шумок,
за какие дали-цинандали
сигаретный тянется дымок?
Женщина за это не в ответе.
…Выдали постельное белье
и в купейно-сумеречном свете
прошлое забыло про нее.
Всякое случается, но всё же
хорошо, когда сошло на нет
прошлое, которое похоже
на пустую пачку сигарет.
https://aldejournal.com/nervinvalentinchelovecheskimgolosom
÷÷÷
Поезд отслоился от перрона,
расцвела попутная луна.
В тамбуре купейного вагона
женщина курила у окна.
Что ей на дорогу нагадали,
что наговорили под шумок,
за какие дали-цинандали
сигаретный тянется дымок?
Женщина за это не в ответе.
…Выдали постельное белье
и в купейно-сумеречном свете
прошлое забыло про нее.
Всякое случается, но всё же
хорошо, когда сошло на нет
прошлое, которое похоже
на пустую пачку сигарет.
https://aldejournal.com/nervinvalentinchelovecheskimgolosom
Aldejournal
Нервин Валентин — "Человеческим голосом"
Стихотворения