"Я пишу для России. Счастье быть русским" — так сказала. Вручили Гипертекст.

Сегодня день рождения отмечает Олеся Александровна Николаева. Большое счастье быть её современником, честь и ответственность - выступать сегодня на одной сцене. Многая и благая лета Поэту!

Олеся Николаева:

ПЛАЧ ИОНЫ-ПРОРОКА


Даже Иона к врагам не хотел идти!
Даже пророк упирался и говорил:
– Господи, почто их хочешь спасти?
Пусть их накажет архангел Твой Михаил!

Даже Иона – и тот: «Не пойду туда!
Пусть себе гибнут, несмысленные, пускай
гром поразит их, морская зальет вода…
Лучше народ Свой, Господи, обласкай!»

Даже Иона! А я что Тебе? Темно
слово мое и воля моя, как дым,
чтобы ломиться в двери, стучать в окно
к ушлым ниневитянам Твоим седым!

Иль чтоб юнцам, не знающим ни аза,
любящим только снедь, верящим только в плоть,
раскрывать слепые глаза
и толковать величье Твоё, Господь!

Может быть, пусть их?
Пусть бы, нажив обол,
перетекая меж пальцами, как вода,
тихо бы уходили в темный шеол,
не оставляя ни памяти, ни следа?

Может, в этом и есть свобода для них – небес
полная пустота и глухой провал,
и чтобы Ты не мешал им, Господи: Сам не лез
и от Себя посыльных не посылал?

И чтобы свыше за ними не наблюдал,
и чтоб их тайных не слышал грёз, темных речей,
за руку не хватал, на слове не поймал:
каждый сам по себе, никому, никто и ничей…

Выбравший гибель – пусть гибнет: века сего
логика замыкает кольцо.
…Даже пророк не вмещает милосердия Твоего,
плачущее отворачивая лицо!

Другой сегодняшний именинник, Александр Сергеевич, не обидится, конечно, что даму пропустили вперёд, ибо в галантность умел почище нас!)

Пушкин А. С.

Из Пиндемонти

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова...

Иные, лучшие, мне дороги права;
Иная, лучшая, потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа —
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
Вот счастье! вот права…

...а личное, как всегда, в последнюю очередь. Уже 31.

1993

Мать моя женщина билась рыбой об лёд.
Я — её сын единственный — бил баклуши.
Был ещё кот, восьмилетний матёрый кот.
Матери он доверял, а меня не слушал.

Мать моя женщина, кто бы тебе помог?
Были же добрые люди вокруг и возле?
Разве что Бог? Но уж точно, что не сынок,
а от кота — и подавно — какая польза?

Мать моя женщина, клятую жизнь не кляня,
лямку её тянула одна, без мужа,
но, худо-бедно, кормила кота и меня.
Правда, чем далее, тем и бедней, и хуже.

Кот пробавлялся подачками на стороне.
Мать моя собственным телом кормила опухоль.
Стало быть, весь навар доставался мне —
худо ли, бедно ли, хорошо ли, плохо ли.

Мать мою женщину химией пропитав,
руки умыла российская медицина.
Некому стало гладить того кота,
некому стало кормить охламона-сына.

Ордер переоформили на жильё.
Похоронили всем миром, как говорится.
Я унаследовал то, что и так моё:
молодость, да фамилию, да ресницы.

Школа меня дотянула последний год.
С этим, всё убывающим, капиталом
я и пришёл на первую из работ,
коих потом поменялось ещё немало.

В это же время домой не вернулся кот...

Минуло тридцать лет. И сегодня вот
я наконец заставил свой гадкий рот
произнести:
"Прости, я скучаю, мама..."

#стихи_2023

Имею дерзость читать не своё)

Дерзаю солидаризироваться с вышесказанным.

За оба видео благодарим брата Костю! За возможность показать себя - Лену Винокурову.

А. Д.

Поэту таланта мало. Поэту нужна судьба.
Талант питается жизнью, а не чужими книгами.
Разыгрывается партия. Фигуры по полю двигая,
Божья рука управляет позицией и интригою.
Ты изначально пешка, сила твоя слаба.

Ты не видишь общей картины. Соседних фигур две-три,
а когда, до кого из вас и — дойдёт ли очередь,
знает только Гроссмейстер. Жди и копи внутри
энергию потенциальную, сам с собой говори,
чтоб вовсе не онеметь. Хоть какую-то óчевидь

пытайся осмыслить, вобрать в голову или в грудь,
зарифмовать, структурировать в строки, четверостишья:
клетку перед собою, куда бы ты мог шагнуть;
клетку через одну, куда б тебя мог метнуть
Игрок; насущную клетку, где ты пережидаешь затишье.

Появятся первые бреши в дружественном строю.
Промчится бешено конница в рубке остервенелой.
В какой-то момент, возможно, ты приблизишься к королю.
Но ты же стоишь, как вкопанный! Что я за чушь порю?
Он сам за тобою спрячется! Чёрный он или белый?

Ты можешь сказать ему пару ласковых слов,
или блюсти устав: равнение на середину!
Но помни, что битва в разгаре. Братья теснят врагов,
а, может быть, отступают. Главное, будь готов,
ранец походный заранее вскинь на спину.

Готов-не готов — подхватит тебя рука Игрока,
ты воспаришь над полем навстречу судьбе и цели.
За хаосом взрывов, земли изгибов, сквозь пороха облака
успей разглядеть, кто остался в живых из твоего полка,
попробуй осмыслить масштабы сраженья и цену

победы и поражения: сколько уже внесено,
а сколько придётся доплачивать, чашу весов склоняя
в нужную тебе сторону, если вообще оно
возможно и достижимо: кровь тебе не вино,
можно и не дождаться следующего урожая.

Что бы ты не увидел, знай: у тебя есть миг,
прежде чем, грянув оземь Финистом — соколом ясным,
окажешься в гуще боя, хорошо бы среди своих;
но всяко бывает. Бог знает, какой гамбит
разыгрался в мире, сейчас, на глазах твоих,
становящемся из чёрно-белого чёрно-красным!

Допустим, пройдя сквозь пекло бомбёжек и штыковых —
лоб в лоб — атак, на последней горизонтали,
ты встретишь победу в числе немногих живых,
даже, возможно, выбившись из рядовых,
не в орденах, пускай, но и не без медалей.

Тогда и настанет время вспомнить, что ты поэт.
Раны, ожоги, рубцы, испещрившие память —
это и есть судьба — даже если желанья нет,
если талант угас, ты обязан извлечь на свет,
не для того, чтобы вылечить и исправить;

это и невозможно. Но новых предостеречь,
дабы не повторяли, но были, меж тем, готовы
враз — по команде — встать, а по жребию — порознь лечь
за короля, за друзей, за родную речь,
за чёрно-белую землю — по предначальному Слову.

Но цену общей победы знает один Творец,
и если тобою жертвуют, не выпускай оружие.
За други своя погибнуть, как воин и как боец,
не перестав быть поэтом — эта судьба не хуже!

09.06.2022 г.

#стихи_2022

А. Д.

На перегоне метро «Динамо» - метро «Белорусская»
встретились два поэта: русский и русская.

Шума не поднимая, звёзд из себя не корча,
молча зашли в вагон. И ехали молча.

Встреча была случайной, времени было мало.
Он запутался в мыслях. Она устала.

В две минуты, что длилась эта дорога,
из монологов не склеилось диалога.

Этого и не нужно. И так всё ясно:
он восхищается ею. Она согласна...

Надо ли нагнетать? Все и так на взводе.
Главное, вот — прощается, вот — выходит.

Классно так встретились. Здорово помолчали.
А Слова хватит того, что было в начале.

10.10.2022

#стихи_2022

🔥Чудо🔥

Вчера, 10-го июня 2024 года на сцене Челябинской Филармонии произошло чудо:

Из двух оркестров, Государственного Симфонического Оркестра Челябинской Филармонии и Луганского Эстрадного Оркестра Академического Театра им.Голубовича возник эстрадно-симфонический оркестр "Урал - Донбасс"❗️

Конец первого отделения концерта моей мечты. (Ссылка на описание проекта)
А.Пахмутова, Л.Ошанин "Песня о тревожной молодости"

Поют Селим Алахяров, Валентина Бирюкова, София Онопченко и ваш покорный слуга.
Дирижирует дорогой брат Сергей Покрасён.

Это исполнение посвящается волонтёрам.

Продолжение следует.😉

#пение
#советские_песни

География знает свои берега,
а история помнит пределы.
Было место такое, где Баба Яга
на меня отовсюду глядела.

Было время такое — с двух лет до семи —
в двух домах с непохожим укладом
я, как вымпел, ходил из отцовской семьи
в материнскую, благо там рядом.

Городок и сейчас невелик, а тогда
трёхэтажного в нём не бывало
небоскрёба, лишь воздух, земля и вода,
где ходить я учился, и плавать,

а дышал то коровьим парным молоком,
то сопревшим коровьим навозом,
что набрали мы с дедом в ведро мастерком
на подкормку клубнике и розам.

Пятерых мотоцикл с коляской вмещал.
Трое в шлемах и двое в панамках —
экипаж по опушкам грибы подчищал
и чернику сгребал на полянках.

Ароматами яблок сушёных и груш
наполнялся чердак разогретый.
В каждой комнате жило по несколько душ:
люди, звери, цветы и предметы.

«Лазать» в погреб и подпол — тому сорок лет,
как забылись и слово, и дело.
Страх препоны воздвиг. Во все щели в ответ
на него любопытство глядело.

Дед склонялся над тушей соседской свиньи,
раздувая паяльную лампу.
Но когда мне печёнку её принесли,
ни за маму не съел, ни за папу.

Во саду, в огороде, квохча делово,
куры вдумчиво лапами роют.
Из десятков цыплят я жалел одного:
не жильца, не бойца, не героя.

Он пищал еле слышно, толкаться не мог,
отставал ото всех понемножку.
А потом уже дед преподал мне урок,
оторвав ему снулую бошку

и забросив её за ворота в траву.
Сколько раз — то одно, то другое —
эту голову (мёртвую птичью главу)
обходил я широкой дугою.

И сейчас не забыл. А тогда не простил,
хоть науку, казалось, отринул.
Подрастал — не частил. Повзрослел — не гостил.
Сыновей не повёз на смотрины.

Скольким демонам место найдётся в душе
в оправдание детских печалей?
Никогда никому не доверюсь уже
я, которого так научали.

Осознать не успею — уже узнаю,
на манер менингитного бреда,
в каждом слабом — цыплёнка, а в сильном свинью.
А над ними — EX MACHINA – деда.

#стихи_2024

"Когда находишь первую строку,
считай, что стих наполовину сделан:
он следует, как руслу, языку,
а Бог ему становится пределом,

как Океан для каждого ручья,
которому Он сам даёт начало".
Такая мысль (не спрашивайте, чья)
пришла на ум, покуда жизнь молчала.

Я не читал. Я отложил дела
большие, чтоб доделать пару мелких.
Но находился не в своей тарелке,
точней, душа на месте не была.

И в эту суету и маету
пришла строка, похожая на ту,
и потекла, куда ей было надо.

Не ведая, куда она и чья,
я просто шёл по берегу ручья
и убирал лопатою преграды.

#стихи_2024

Я не первого ряда,
а — какой-то с конца.
Но другого не надо
мне гнезда и отца.

Ни за чьё одобренье
не хочу воевать.
Есть моё поколенье
и плюс/минус лет пять.

Нас немного осталось,
нам досталось в борьбе,
нас снедает усталость
(я сужу по себе).

Слёзы льём крокодильи
по тебе, Третий Рим...
Но детей народили.
Ради них устоим.

#стихи_2024

Заглянувший в глубины стяжает иное зренье.
Видит – лбом.
На лету лопатками ловит пули.
Это мы. Это мы. Это наше зет-поколенье.
Кукурузные лю́ли-лю́ли.

Нас еще учили любить каждый медвежий угол,
И ходили мы влюбленными до тех пор, как
Не почувствовали подвоха в пустых потугах,
Да бравурных маршах, да публичных порках.

Разрастается наша печень от пережора,
Потому что синдром блокадника неотделим от
Смерти времени, и теперь хоть лопай-ешь до упора,
А всё кажется, что отнимут.

Но ведь всё-таки, выстояли, не изменили пола,
Не побросали мест,
где колумбарии предков,
дым Белого дома.
Те места еще называются так невесёло…
Кладбище?
Нет, отчизна. От штаба главкома

До самых твоих до окраин, где нам осталось
Поднажать и воскреснем – внутри и снаружи.
Не такой, не такой я себе представляла старость,
А гораздо хуже.

Хачю в кышлак!)

Не порть моим примером молодёжь,
её и так говном перекормили.
Живёшь, как дышишь, пишешь, как живёшь:
то ржёшь, то ноешь, разница в промилле.
Надоедает так, что — кошкин ёж! —
скорее бы уже похоронили,
а то как лошадь, загнанная в мыле
(хорошая метафора, Серёж).

Перед любым поставь меня судом:
грешил по маслу, каялся со скрипом.
Деревьев не садил, не строил дом.
Два сына для поддержки архетипа,
но ебля не считается трудом,
а дальше я, как зуб молочный, выпал.

Сберёг себя. На этот ли случАй:
мол, СВО начнётся невзначай,
я стану жечь глаголом и причастьем?
Так многим показалось, но — печаль,
не сходится, я не Кассандра, чай,
не предрекаю беды и несчастья.

Проблема в том, что, строго говоря,
уж если ты попался на приманку,
хоть вывернешься мехом наизнанку,
найдутся те, кому до фонаря.
Давно размежевались лагеря,
друг другу насував хуёв панамку,
и кто зайдёт не на свою полянку —
нехилого отхватит пиздюля.

Возможно затесаться под шумок,
но в целом здесь не рады посторонним,
и можно в спину получить и в бок
перо (я говорю не о вороньем).
Проговорился ты или умолк —
всем должен, как укрАинский топоним.
Готовишься к труду и обороне —
закончишь, как дерьмовый колобок.

Всё трудней пребывать в покое
и не дёргаться по пустякам,
языку не давая воли,
не давая воли рукам,
снисходя к дуракам, а то ли
потакая им, дуракам.

Всё труднее питать надежду,
что до свадьбы само заживёт.
Не выходит купить одежду
на два, на три года вперёд.
Зря я, впрочем: оно и прежде
не бывало наоборот.

Всё трудней соглашаться, мириться,
поглядев туда и сюда.
Так и хочется взбелениться,
да — беситься! Кусаться — да!
Я пока ещё не убийца,
но едва ли, что — никогда.

Все в эмоциях, все на нервах,
нет покоя ничьей душе,
не единственный и не первый
ты среди других сумасше —
дыщ! — взрываются, как консервы
щщих! — заносит на вираже.

От бессилия и от злобы,
от усталости, нищеты
чёрной желчью полны утробы,
ядовитой слюною рты —
сыновьями моими (ещё бы)
унаследованные черты.

РАЗДАВИТЬ ГАДИНУ, ЧАСТЬ ВТОРАЯ

С непреходящим ощущением дежавю наблюдаю кампанию по настойчивому продвижению в массы наследия русского философа Ильина.

В первых же строках поясню, что ничего не имею против изучения его наследия и популяризации отдельных его благих идей.

Странно было бы шарахаться от каких бы то ни было знаний. Изучать надо всё, имевшее значение и влияние: будь то Ильин, писатель Шмелев, поэт Мережковский или даже Кнут Гамсун, поддержавший, напомню, нацизм куда более очевидным образом, чем русские его коллеги, названные выше. Но когда у Михаила Шолохова (участника Отечественной, полковника Красной армии, чья мать была убита во время бомбежки) спросили уже после войны, как он относится к Гамсуну, тот ответил, что это сильный писатель и нет никаких причин отрицать данное обстоятельство. Гамсуна изучали в советских вузах, и это было признаком нашей интеллектуальной силы.

Меня однако смущает другое.

А именно: кампания по шельмованию всех тех, кто на продвижение Ильина смотрит чуть строже, чем автор этих строк.

«Левачки», «пятая колонна», «враги Путина», «работают на Украину» – так говорят и пишут об этих людях в ежедневном режиме.

Вы серьезно?

Ощущение дежавю у меня возникло в связи с тем, что я помню подобного толка кампании, что проводили российские либералы в 90-е годы касательно тех, чьи взгляды им были невыносимы.

«Красно-коричневое отребье», – так они называли нас. «Раздавить гадину!» – так они требовали, глядя на противников либерализма. «Они против Президента!» – поясняли они.

Вы скажете: тоже мне сравнил.

Рискну объяснить, отчего такие сравнения приходят на ум.

Можете заказать любому социологическому центру опрос русских людей на две темы.

Для начала: поддерживают ли они изучение Ильина.

А затем, например, поддерживают ли они возвращение памятника Дзержинскому на Лубянку.

Могу ошибаться в предполагаемых результатах данных опросов, но непринципиально.

За возвращение памятника Дзержинскому выскажется на менее 60 процентов, а за изучение Ильина – ну, например, 15.

И в этом смысле аналогии с либералами, увы, вполне себе действенны.

Те называли «красно-коричневым отребьем» две трети населения, имея при этом уровень поддержки своих идей процентов максимум в 15.

Нынче обзывают «левачками» и с чувством необоримой брезгливости «совецкими» всё те же две трети населения. Русских людей! Но что вы за «русские националисты» такие, если вы так презираете русских?

Понятно, что чувство «исторической правоты» (как вы её понимаете) наделяет вас необычайной убежденностью, но как бы в самой постановке вопроса не таилась ошибка.

Наших благополучно отбывших либералов, держателей дискурса 90-х, и наших правых консерваторов, что нынче претендуют на создание идеологии, – втайне единит одна черта. И те и другие – тайные или явные сторонники сословности.

И для тех, и для других существует «аристократия духа» (они) – и остальные. Если остальные чего-то не понимают – то они быстро переходят в разряд «хамов» и «совков». Но это, повторюсь, обычные русские люди.

Если вы, господа, действительно против деления на красных и белых, как вы это декларируете, то – вот моя рука. Мы со товарищи готовы поддержать вас в деле изучения наследия Ильина. Мы готовы уважительно говорить и писать об этом или, если вам угодно, преподавать наряду с вами на ваших кафедрах – со всем, как говорится, научным уважением к изучаемому предмету и тем более – к идее русского консерватизма, которую мы разделяем всецело.

Ну а вы вместе с нами инициируете возвращение памятника Дзержинского на Лубянку. В рамках национального примирения, коего мы все взыскуем.

Но если всё-таки нет, то результаты вашей деятельности однажды неизбежно приведут к печальным результатам.

Наступит тот срок, когда вы публично и хором потребуете «раздавить гадину»: всех тех, кто вам мешает. Это и станет вашим историческим поражением. Давить русских людей нехорошо. Даже если вы лично назначили русскими исключительно самих себя, а остальным приказали определяться.

Русские люди сами определятся. Никому мало не покажется.

Сверхурочный талончик — лишних пять сотен ре.
И никто не прикажет уйти ни минутой раньше,
пока сам себя не заставишь: ну всё, хорэ,
ведь ещё же доехать, поужинать и поспать же!

А с дорогой и так по пятнадцать часов с куста
каждый будний день, иногда ещё и суббота;
ибо стóит она негусто, и неспроста
это первая, но не единственная работа,

про которую мне сподручно писать стихи:
трудовые подвиги, чýдные персонажи —
и бравировать родословием от сохи.
Ладно, хрен с ним: не от сохи, а от такелáжа.

Вообще гордиться заводом, его судьбой,
тем, что ты хоть и винтик, однако не самый малый.
Сотни три за смену здороваются с тобой,
половина ещё и руку пожмёт, пожалуй.

В телефоне группа «Работа» не лезет в SIM-
карту (правда, стара она, да и девайсик скромный).
Но в каком цеху начальника не спроси —
уж фамилию, имя мои он как пить дать вспомнит.

А какое место отводится под стихи?
Ну, не хобби, конечно. Но не подработка даже.
А доволен я тем, что выбился от сохи.
Ладно, хрен с ним: не от сохи, а из такелáжа.