«Отчаяние ― не советчик; не стоит принимать решения, когда чувства твои сродни птенцу, вывалившемуся из гнезда, ― растрепанному, не понимающему, где он, и способному лишь тоненько пищать. Впрочем, я не скажу даже, что был тогда в отчаянии, меня скорее… оглушило все то, с чем я жил годами и что рухнуло в один день. И ведь я еще даже не произносил этого слова ― «рухнуло», не осознавал всех грядущих последствий, а просто ждал, ждал, что наступит суббота, и ты придешь, и мы объяснимся, и я услышу что-нибудь простое и понятное, хотя бы «Да, Людвиг, это была ворожба». И туманный лес, в который парой фраз отправил меня маленький ученик, обретет очертания, и я скажу с улыбкой: «Значит, ты из дивных. Что ж, я подозревал».

Но суббота настала, а ты не пришла. Я промаялся день один, и следующий, и еще три; каждый раз я надеялся увидеть тебя, но не видел. Что делала ты в это время? С кем была? В моих снах снова правил он, трон из белых человеческих костей, и кто-то сидел на нем, недосягаемо высокий и огромный, и стоя у подножья костяной горы, я ощущал его взгляд. Какой же чудовищный образ… как же долго он преследовал меня, преследовал со дня, как появилась в моей жизни ты, не ты ли привела его? Если и так… сейчас что-то в нем изменилось. Хозяин опять стал иным, прежде он не был ни так высок, ни так… холоден, да, холоден, мне то и дело чудилось, что голубые ледышки его мерцающих глаз сковывают меня. Мне хотелось бежать, но я стоял; мне хотелось вынуть из горы хотя бы один череп в надежде, что обрушатся все прочие, но я оцепенел.
В оцепенении я и пребывал, когда проснулся.

Но у братьев получилось разбудить меня, о чем я сожалею до сих пор».

#ПисьмакБезымянной, 1800 год.

Орем, ребят, орем!

А смотрите, чего я тут редачу! Алена моя Алена!

Анонс! Встречаем обложку переиздания «Мой лучший враг»🔥🔥🔥
Выход – апрель.
В детстве он дарил мне конфеты, рисунки и улыбки. Он обожал свою маленькую подружку, и никому не позволял обижать меня.
А потом я совершила один непростительный поступок. Теперь того милого и доброго мальчика, с которым мы были так близки в детстве, больше нет. На его месте - злобное чудовище, не знающее ни любви, ни жалости. И теперь он не успокоится, пока не отомстит и не уничтожит меня.
Это роман о трогательной дружбе двух подростков, о предательстве и бесчеловечной жестокости. История о борьбе двух противоположностей и бунте, который навсегда изменит их судьбы.

Ксюша тут хорошие книжки рекомендует, в том числе мои! А я напоминаю, что Ксюшина хорошая книжка, корейское фэнтези "Дракон в свете луны", ожидается летом у Киры Фроловой ❤️ #Эл_и_Союзники

Как-то задавала на канале вопрос, кто что пишет или уже написал и готов делиться. Собираю потихоньку хорошие проекты, предлагаю вам поддержать ребят и вдохновиться на свое творчество (оно сейчас очень нужно!)
Буду понемногу рассказывать о ваших историях ❤️

Первая тройка:

📖 Мария Руднева сейчас пишет героическое фэнтези «Герой не должен останавливаться» (это будет цикл) про наемника, который прежде был тираном, а еще продолжает сказку-ретеллинг «Синей бороды» (французская готика) и набрасывает третий том восточного фэнтези про Ифритов «Тень на песке».

📖 Катя Звонцова недавно выпустила в PopcornBooks книгу «Теория бесконечных обезьян» — про гибель молодой писательницы и про трех людей, для которых она была очень важна.
Из книжек, которые в сети в свободном доступе, сейчас можно прочесть два ретеллинга: «Nevertown» (по «Питеру Пэну», в антураже американского города-призрака, это УА с сильными подростками, феями, федералами и невероятной американской клюквой в лучшем смысле слова) и «Чудо, Тайна и Авторитет» (по «Рождественской песни» Диккенса, но в дореволюционной России, про журналиста, который совершил не очень хороший поступок и которого теперь преследуют три Духа Рождества).

📖 Леа Рейн написала азиатское фэнтези, дилогию «Гора духов», состоит из книг «Чёрный восход» и «Грандмастер Горы духов». Ее события отсылают к Китаю, а точнее к Китаю, каким он показан в китайских фэнтези-дорамах 😂

Девчоночки, я указала те ссылки, к которым у меня был доступ (ники в телеге у многих скрыты, так что тегнуть страничку тут не могу, но если дадите координаты, укажу источники, которые вам хотелось бы видеть)

...Прежде его всегда спасало одно ― горюя, он находил утешение и убежище в своей музыке, но в тот год ― год разлуки, год потери, год крушения, ― поиски ни к чему не привели, а, казалось, только разбередили рану. В застивших небо густых тучах, где обида сменялась надеждой, а надежда болью, Людвиг медленно терял себя. Буквально через силу он завершил симфонию и быстро в ней разочаровался, домучил заказную музыку для нескольких театралов и вскоре оказался готов сжечь и ее, и сами театры… В душе его царил чудовищный разлад, с которым он просто не знал, к кому идти. Спал он плохо, по субботам обращался в камень. В другие дни бывал резок и отчужден.

Все видели это, но мало кто спешил помогать, многие вовсе принимали за «типичную бетховенскую угрюмость», не стоящую тревог. Друзья, коллеги и покровители просто жили жизни, старательно делая вид, что с Людвигом не происходит ничего, вовлекали его в свои привычные дела, давали ему новые музыкальные заказы, звали на балы, попойки и праздники, посылали однотипные записки с вопросами о здоровье и делах. Так же однотипно он отвечал им: все в порядке. Музыка пишется, жизнь живется, слава стяжается. Даже братья… братья вели себя так, будто не видят никаких перемен, а может, и правда не видели: оба по-прежнему были заняты своими мечтами.

Два человека все же что-то заметили, хоть виду и не подали: малыш Карл, который на каждом занятии старался чем-нибудь позабавить или удивить Людвига, и, конечно же, Сальери, начавший чаще звать его в свой дом. С последним оказалось сложнее, чем Людвиг полагал: вид этой счастливой, полной семьи порой причинял ему боль и будил зависть, а после паскудных намеков Каспара стало сложнее оставаться в обществе Катарины, Марии и Франчески, даже самые непринужденные разговоры с ними приобрели оттенок неловкости. И все же Людвиг старался поменьше пренебрегать приглашениями, чтобы, не дай бог, не порушить и эту хрупкую связь. В один из подобных вечеров, сидя у давно ставшего родным камина, он и проговорился о том, что чувствует себя… одиноко, именно так. Он впервые произнес тогда это слово и позволил ему себя пронзить, оно загорчило на языке, а в глазах вспыхнуло постыдным влажным жаром. Людвиг быстро прикрыл веки рукой, а Сальери, не изменившись в лице и, благо, не ринувшись с отеческими утешениями, тихо спросил: «Возможно… вам стоит для начала меньше сидеть над листами и больше преподавать? Мы все чувствуем себя живее и нужнее, когда помогаем другим».

#ПисьмакБезымянной, 1801