​АННА ВЯЗЕМСКИ «ГОРСТКА ЛЮДЕЙ»

Всем доброе утро! 📕

Сегодня я хочу познакомить Вас с романом французской актрисы и писательницы Анны Вяземски «Горстка людей». Эту книгу Анна написала в 2001 году, в которой рассказала историю русской ветви своей семьи накануне революции 1917 года.

Прежде чем мы окунёмся в историю русского дворянства, искусно выписанную, подобно цветочному узору на французском шантильи, предлагаю познакомиться с автором этого романа.

Анна Вяземски́ родилась 15 мая 1947 года в Берлине. Ее отец Иван Владимирович Вяземский - Левашов приходился внуком князю Леониду Вяземскому, наказному атаману астраханских казаков и правнуком графу И.И. Воронцову - Дашкову, командовавшему во время Первой мировой войны русскими армиями на Кавказе. Мать — Клер Мориак, дочь нобелевского лауреата Франсуа Мориака.
В 1967—1971 годах Анна Вяземски училась на философском факультете университета «Париж-X» в Нантере.
Свою карьеру в кино Анна Вяземски начала рано, снявшись в фильме Робера Бресслера «Случайно, Бальтазар». Тогда же произошла ее встреча с легендой французского кино Жан-Люком Годаром, который снял ее в главной роли в фильме «Китаянка» в 1967 году и женился на ней. Брак распался в 1979 году, но именно благодаря Годару, Анна состоялась как актриса.
Однако, уже с детства она чувствовала писательское призвание. Еще девочкой она сочиняла истории, которые ее бабушка, отвлекшись ненадолго от рукописей мужа, перепечатывать на машинке. Во время «кинопростоев» Анна начала писать рассказы. Так появилась первая книга «Воспитанные девочки», а затем и несколько романов, которые в той или иной степени автобиографичны.

Роман «Горстка людей» тоже не стал исключением, ведь под именем француженки - рассказчицы, Мари Белгородски, скрывается сама автор. Как пишет переводчица книги, Нина Хотинская: «Действительно, несколько лет назад писательница, поддавшись на уговоры дальнего родственника, рассказавшего много нового о семье Вяземских, совершила вместе с ним «паломничество к истокам», и в России ее, как и героиню книги, постигло разочарование: от разыскиваемого родового имения ничего не осталось».

Эта история так и начинается с письма дальнего родственника из Москвы, который передает нашей французской героине дневники князя Владимира Белгородского, или Адички, как его ласково будут называть родные на страницах книги. Эти, чудом сохранившиеся после зверского убийства князя и разграбления имения, записи, так называемую «Книгу судеб», автор искусно вплетает в сюжет своей книги.

Мари листает страницы старого фотоальбома, переданного ей тетей, и перед читателем открывает свои двери одна из самых крупных помещичьих усадеб Байгора, которой владеют князья Белгородские. Здесь все пронизано любовью, заботой и дружеской атмосферой, которая царит между тремя братьями и сестрой. В этом доме умеют радоваться ночным шорохам, пению птиц, подпевают хору лягушек и жаб, обожают и ценят классическую музыку, а старший, Адичка, еще и играет на скрипке, успевая быть предводителем дворянства в уезде и возглавлять комиссию по мобилизации. Этот удивительный человек знает простой люд, проблемы и историю каждой крестьянской семьи, которая работает в поместье. Не обделяет заботой и ребятишек, для которых создается школа с ежедневными занятиями. А его сестра помогает в больнице с ранеными, ведь события разворачиваются в предреволюционные годы, во время Первой Мировой войны. Младший брат, лихой наездник, обожает элитных скакунов на ферме Белгородских, однако, все реже появляется у родных, участвуя в военных действиях.
Именно в это удивительное царство, с фруктовыми садами, огромными полями и чудесными людьми попадает главная героиня, которая становится женой Адички.

❓Однако, представьте себе, шутка ли, стать хозяйкой такого поместья в 18 лет?

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #АннаВяземски

​ХУАН ХОСЕ МИЛЬЯС «У ТЕБЯ ИНОЕ ИМЯ»

Доброе утро, друзья! 📕

Сегодня в фокусе моего эссе будет роман в стиле «articuentos», изобретенном самим автором, в котором стираются грани между реальностью и вымыслом.
Как говорит писатель: «мы живем во времена «культуры копии», когда реальность является результатом соглашения», что вполне укладывается в жанр «сюрреалистичных хроник повседневной жизни, дозированной по крупинкам». Это произведение насквозь пропитано тонким психологизмом отношений между героями с нотками иронии, самоанализа и необычным взглядом на повседневную жизнь, подчас с фантастическим подтекстом.
Роман «У тебя иное имя» было удостоено престижной испанской литературной премии «Nadal».

Несколько слов скажу о самом авторе.

Хуан Хосе Мильяс Гарсия - испанский писатель и журналист, родился в Валенсии (Испания) 31 января 1946 года в многодетной семье и стал четвертым из девяти братьев и сестер. Его родителями были Висенте Мильяс Мосси - изобретатель и техник-технолог - и Кандида Гарсия.
Когда Хуану было 6 лет, семья переехала в Мадрид. В юности он начал изучать философию, но на третьем курсе бросил учебу. В начале творческого пути обратился к поэзии, но через несколько лет его заинтересовала и проза.

Писатель утверждает, что его увлечение литературой родилось, когда однажды в детстве он прочитал статью о смерти в Испанской Энциклопедии. Под воздействием творчества Достоевского и Кафки в своих первых работах Мильяс изображал городской пейзаж как полуфантастическую территорию с тоскливым взглядом на человека, вынужденного бороться со случайностями и высшими силами, которые постоянно ему противостоят.
Автор является лауреатом премий «Sesamo», «Nadal», «Primavera» и Национальной премии «Планета».

Начиная читать роман я думала, что меня ожидает банальная летняя книга с любовным треугольником в центре повествования. Однако, Мильяс смог удивить. Уже одно обилие закладок, которое было сделано мной в этой тоненькой книге, говорит о желании разобрать ее на цитаты.

Главный герой произведения, уже не слишком юный, но еще в отличной физической форме, успешный издатель, разведен, посещает психоаналитика и периодически ощущает присутствие потустороннего мира. То он слышит мелодию «Интернационала», даже от собственной канарейки, то ощущает присутствие умершей возлюбленной, читая подаренную ей книгу, то видит ее незримое присутствие в новой девушке.
Он вспоминает их прошлые отношения, которые были полны печальной тоски, сопровождающей счастливые моменты и еще больше разжигающей страсть при каждом свидании и понимает, что именно она открыла в нем творческое вдохновение и желание писать.

❓Откуда в человеке, имеющем стабильную жизнь: работу, семью и детей появляется желание к адюльтеру?

Возможно, это бесконечное стремление к новизне, острым ощущениям, ярким эмоциям. Однако, как только запретная любовь теряет свежесть и приобретает постоянную окраску, переставая балансировать на тонкой грани непривычных чувств, превращаясь в привычку, она становится обыденной рутиной жизни и появляется болезненное желание к измене и этому человеку.
Ведь «жизнь - это погоня за чем-то недосягаемым, что всегда оказывается впереди, иногда за линией горизонта, иногда за границей жизни и смерти», как считает главный герой.

И эта погоня за фантомом, за своим альтер эго сопровождает его на протяжении всей книги. В процессе общения с психоаналитиком автор подсвечивает всю изнанку мыслей рефлексирующего издателя, который в мечтах, в той самой другой реальности, давно реализовался как писатель. Однако, больше трех страниц ему так и не удалось написать. И можно конечно прикрываться фразами, что «все писатели лживые», погружающие читателя в «скрытую ложь», страдают «полной необъективностью», при этом продолжая грезить о том, как сам создаешь великое творение.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Мильяс

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Сегодня мое эссе будет посвящено роману итальянского автора Алессандро Барикко «Эммаус».
Это одно из самых неоднозначных произведений, которое я читала в последнее время, не зря книга ждала своей очереди на полочке 13 лет.

С творчеством писателя я познакомилась около 15 лет назад и первым романом стал «Море-океан». Следом я прочитала «Легенду о пианисте» и «Шелк». А чуть позже приобрела «Эммаус», но долго не бралась за эту книгу.

Пару слов скажу об авторе.

Алесса́ндро Бари́кко - известный итальянский писатель, драматург, журналист, эссеист, литературный и музыкальный критик. Он родился 25 января 1958 года в Турине.

Получив степень по философии и окончив консерваторию по классу фортепиано, Барикко опубликовал два эссе по музыкальной критике: «Бегство гения. О музыкальном театре Россини» (Il genio in fuga. Sul teatro musicale di Rossini, 1988) о Джоаккино Россини и «Душа Гегеля и висконсинские коровы» (L’anima di Hegel e le mucche del Wisconsin) о связи музыки с современностью. Впоследствии он работал музыкальным критиком в газетах, вел ток-шоу. В литературе Барикко дебютировал с романом «Замки гнева» в 1991 году. В 1993 году стал одним из соучредителей школы писательского мастерства в Турине, названной Школой Холдена, в которой в настоящее время читается множество курсов по всевозможным техникам повествования от создания сценариев до журналистики, от разработки сюжетов видеоигр до написания романов и рассказов. В числе преподавателей школы побывали выдающиеся писатели.
Впоследствии книги Барикко стали занимать верхние места в списках бестселлеров в Италии и Франции.

Роман «Эммаус» абсолютно не похож на прочитанные мной ранее книги автора. Но в этом, пожалуй, и состоит уникальность Барикко, ведь каждое его произведение отличается своей неповторимой мелодией, которая погружает читателя в особую атмосферу.
«Эммаус» - это настоящий контрапункт, противостояние двух миров - верующих католиков и обычных людей, общины, ограниченной религиозными догматами и окружающего мира.
Представьте себе реку, которая несёт свои спокойные воды к морю, вечному блаженству и спасению. У нее крепкие берега и ничто извне не нарушает течения, не загрязняет ее воды, не создает водоворотов и не поднимает со дна песок, создавая муаровые узоры на поверхности. Но наступает день, когда берега слабеют, их разрушают эрозии, и в экосистему реки проникает внешний мир со своими правилами и устоями. Постепенно вода мутнеет, течение слабеет, появляются островки, не подчиняющиеся общему движению, да и море уже не кажется желанной целью.
Так и Барикко создает свою чистую реку в романе, описывая католическую общину и ее устои, ограниченную сводом правил и условностей, окруженную со всех сторон темными, плотными и таинственными водами реальной жизни.

❓Как устоять от соблазнов и не поддаться искушению?
❓❓А может в жизни стоит попробовать все, чтобы обрести путь к спасению?

В фокусе повествования четыре героя в возрасте 16-17 лет, «слишком нормальные», верующие католики:

«Мы веруем – и никакого иного пути не видим. Мы веруем яростно, истово, наша вера не дарит мир душе, будит пылкие, необузданные страсти, она для нас словно физическая потребность, насущная необходимость. Недалёк тот день, когда все это превратится в безумие, и тучи на горизонте уже сгущаются».

В этом мире с четкими границами, которые «укладываются в рамки литургии» принято не иметь отличий, оставаться невидимками, посещать больных и менять им белье, любить бедность и молиться.
А за его пределами есть гиперпространство, другие люди, которым все позволено, в том числе небрежное обращение с деньгами, все их вещи и поступки излучают притягательный свет. Они тратят без счета знания, опыт и финансы, живут без оглядки на мораль, благоразумие и совесть.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Барикко

​Всем привет! 📕

В начале июля мы отправились в путешествие во Флоренцию, на родину Данте Алигьери, поговорили о возникновении города на реке Арно, о правящих партиях гвельфов и гибеллинов. Вспомнить эту беседу, которая была прервана моими отпускными впечатлениями о Беларуси, можно здесь.

Сегодня предлагаю продолжить знакомство с Флоренцией и семьей Данте Алигьери.

Путешествуя по современной Флоренции трудно представить, как выглядел город в XIII веке. В кольцах стен теснились узкие улочки, иногда заканчивавшиеся просветом площадей. Колокольни многочисленных церквей не отличались высотой. В это время еще не было ослепляющего мрамора городского собора Санта Мария дель Фиоре, достроенного уже после смерти Данте.
Группы домов образовывали кварталы с неясными очертаниями; между домами были небольшие дворики, где росли апельсиновые и лимонные деревья и смоковницы. Часто двор переходил в другой двор или ограничивался садом какой-нибудь церкви или монастыря. Кое-где высились башни богатых и знатных.
В самом городе было мало растительности, но, как и в наши дни, за пределами городских стен радовала глаз темная зелень олив и можно было любоваться на прекрасные виды Фьезоле и отроги Апеннинских гор, зимой и ранней весною покрытые снегом. Богатые флорентийцы имели под самым городом значительные участки земли, часто с домом и башней, окруженные виноградниками.

В юго-восточной части города — Сан Пьер Маджоре, в приходе Сан Мартино дель Весково находился отчий дом Данте, который по флорентийскому обычаю был разрушен после его изгнания. Здания, которые показывают ныне туристам как «дом Данте», не что иное, как реконструкция XIX века. Это небольшая башня в четыре этажа и несколько двухэтажных домов, связанных между собой навесами и балконами. Неподалеку сохранилась подлинная современница дома семьи Алигьери — высокая и некогда грозная башня Кастанья, в которой первоначально собирались приоры цехов.
За десять лет до рождения Данте неподалеку от его жилища была закончена постройка одного из самых мощных зданий Флоренции — дворца Капитана народа, называемого Барджелло. В эпоху Возрождения палаццо украсили скульптурой знаменитых мастеров. Во времена Данте на внешних стенах Барджелло вешали бунтовщиков, а если они были в бегах, искусные художники изображали их на стенах с веревкой на шее. Таким ремеслом занимался позже и знаменитый флорентийский живописец Андреа дель Кастаньо.

Во второй половине мая 1265 года, когда родился Данте Алигьери, величайший поэт Италии, Флоренция находилась под папским интердиктом, и в городе не звонил ни один колокол. Близ дома Данте слышался стук копыт тяжело вооруженных немецких рейтаров, которых привел с собой гибеллинский глава граф Гвидо Новелла. Но вскоре рейтары и незадачливый градоправитель должны были спешно покинуть Флоренцию и уйти в горы во владения графов Гвиди. В городе распространились слухи о смерти короля Манфреда и страшном поражении, которое потерпели гибеллины близ Беневента. Эмигрировавшие гвельфы стали возвращаться во Флоренцию.

Данте с детства запомнил предание о том, что семья его происходит от римского рода Элизеев, участвовавших в основании Флоренции. Он слышал рассказы о прапрадеде Каччагвиде, сопровождавшем в походах на сарацин императора Конрада III (1138—1152). Император посвятил Каччагвиду в рыцари. Доблестный паладин пал в бою с мусульманами. Данте назовет в шестнадцатой песне «Рая» Каччагвиду «отцом», ни разу не упомянув имени своего отца Алигьеро д'Алигьери. Каччагвида был женат на некоей даме из ломбардской семьи Альдигьери да Фонтана. Во Флоренции «Альдигьери» прозвучало как «Аллигьери» (с двумя «л»), а затем «Алигьери» (по-латыни — Алагиери). Этим именем, ставшим фамильным, назван был один из сыновей Каччагвиды, потомками которого были дед Данте Беллинчоне и отец — Алигьери (2-й). Воинственность и непримиримость в борьбе Данте унаследовал от Каччагвиды, политическую страстность от деда Беллинчоне, фанатичного гвельфа, не раз изгоняемого из Флоренции.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Сегодня продолжим наше путешествие по следам Данте Алигьери.

По узкому переходу в Апеннинах, соединяющему Флоренцию с северной Италией, Данте добрался до Болоньи. Он стоял перед башней Гаризендой и мысленно сравнивал ее, сильно покосившуюся, с другой, высившейся рядом с городскими воротами, высокой и стройной, которую по имени ее строителя называли Азинелла.
Странное дело — если закрыть глаза и перестать смотреть на Гаризенду и скользящие над ее вершиной в пасмурный день облака, а затем открыть их, то кажется, что башня сейчас рухнет на тебя.
Как все впервые посетившие Болонью, Данте заинтересовался этим феноменом. Ему представилось, что башня превращается в огромного гиганта, гигант наклоняется, хватает его и уносит за пределы города. Кто-то схватил Данте за рукав и спросил: «Данте, что ты видишь?» Образ гиганта исчез — рядом стоял и теребил его румяный мальчик, которому казалось никак не более пятнадцати лет. Это был один из студентов, с которым Данте познакомился. Он уже второй год учился в Болонье и потому смотрел на старшего годами Данте покровительственно. «Великана», — отвечал Данте. «Ты увидел великана, но посмотри, что ты проморгал». Юноша указал на прекрасную даму в богатых одеждах, которая удалялась от них.
«Ты знаешь, — заметил он поучительно, — она из семьи Гаризенда. Вот Гаризенда, поистине достойная созерцания!» Данте усмехнулся, и у него в голове пронеслись две-три строчки для будущего сонета. «Слушай, Чино, ты прав, — сказал Данте, — ты прав, но я всегда вижу только то совершенно ясно, что далеко от меня». И они, смеясь, пошли по улицам Болоньи.

Данте очень полюбил общество веселого студента. Звали его Чино деи Сигибульди, был он родом из Пистойи, сравнительно небольшого городка, на который Флоренция постепенно накладывала свои руки. Чино, так же как и Данте, гордился тем, что отдаленные предки его были римляне. Семья Чино, довольно состоятельная, принадлежала по давней традиции к гвельфам. В аудитории, где студенты сидели на скамьях, а не на соломе, как в Париже, нельзя было найти более прилежного студента, чем Чино. Он все записывал, подчеркивал, сверял.

В тетрадях с конспектами лекций, которые Данте брал у своего старательного друга, он как-то обнаружил множество стихов, большинство их было написано Гвидо Гвиницелли, славным болонским поэтом, но попадались и собственные стихи Чино. «Разве можно писать на полях важных юридических документов любовные сонеты?» — спросил с улыбкой Данте. «Это прекрасный обычай Болоньи, — не смутившись, отвечал Чино. — Здесь все судьи и нотариусы любят поэзию и записывают стихи, особенно на полях завещаний, чтобы какой-нибудь урод не приписал что-либо сбоку, что нарушило бы права наследников».

Вскоре на деловых бумагах болонцев появились и стихи Данте Алигьери. Когда в XIX веке Кардуччи и другие ученые основательно исследовали архивы Болоньи, они на завещании, составленном в 1287 году нотариусом Энрикетто делле Кверче, открыли неизвестный, полный молодого озорства сонет Данте Алигьери о Гаризенде:
«Вовек не искупить своей вины
Моим глазам: настолько низко пали
Они, что Гаризендой пленены,
Откуда взор охватывает дали,
Проспали (мне такие не нужны!)
Ту самую, которая едва ли
Не краше всех, и знать они должны,
Что сами путь погибельный избрали.
А подвело мои глаза чутье,
Которое настолько притупилось,
Что не сказало им, куда глядеть.
И принято решение мое:
Коль скоро не сменю я гнев на милость,
Я их убью, чтоб не глупили впредь».

В регистре дел нотариуса Пьетро ди Аллегранца найдены отрывки из канцоны Данте «Владеющие разумом любви», которая, очевидно, была написана в 1289 году. Как явствует из этих фактов, стихи Данте пользовались популярностью среди болонских любителей поэзии. С уст Чино и других студентов-правоведов не сходило имя Гвидо Гвиницелли. Все усердно переписывали его стихи, но, когда Данте спросил у одного местного студента, как найти Гвиницелли и как с ним встретиться, болонец умолк и перевел разговор на другое.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте

​Доброе утро, дорогие друзья! 📕

Сегодня поговорим о трубадурах, появлении поэзии на итальянском языке и коснемся лирики не только Данте, но и Гвидо Кавальканте.

Литературное влияние Прованса было господствующим в Италии во второй половине XII и начале XIII века, когда итальянцы еще не осмеливались писать на родном языке. Странствующих трубадуров радушно встречали в замках северной Италии; они любили посещать также богатые приморские города, особенно Венецию и Геную, где находили щедрых меценатов. Они воспевали прекрасных итальянских дам, вмешивались в раздоры и усобицы их мужей, сочиняли политические тенцоны и сирвенты, защищая обычно интересы своих покровителей. Увлечение провансальской поэзией побудило многих итальянских поэтов, презрев родной язык, еще недостаточно развитый, обратиться к провансальскому.
Среди трубадуров Италии первое место принадлежит мантуанцу Сорделло ди Гойто, умершему, когда Данте был ребенком. Из пятидесяти дошедших до нас стихотворений Сорделло одно из самых замечательных — его сирвента на смерть сеньора Блакаса. Трубадур презрительно отзывается в ней о королях и мощных феодалах, советуя им вкусить от сердца Блакаса, чтобы стать мужественными и великодушными. Данте, любивший Сорделло как поэта и в особенности высоко ценивший его острый полемический стиль, в трактате о народном красноречии упрекал его в том, что тот, «будучи столь великим мужем в искусстве слова, не только в поэзии, но и в речах своих пренебрег отечественным народным языком».

Самым одаренным в кругу генуэзских трубадуров являлся Ланфранко Сигала, автор изысканных любовных стихов. Он старался овладеть «новым мастерством», следуя примеру своего провансальского друга Гильелмо де Монтаньяголя, в лирике которого возлюбленная появлялась окруженная небесным сиянием перед смущенным поэтом, созерцающим ее неземное совершенство. Идеализированные прекрасные дамы Монтаньяголя и Ланфранко Сигала были литературными предтечами Беатриче из Дантовой «Новой Жизни».

Генуэзские трубадуры совмещали служение музам с многообразными государственными и общественными обязанностями. В большинстве своем они прошли выучку в стенах Болонского университета и были юристами, градоправителями, послами королей и республик, а не бродячими поэтами старого времени, побиравшимися у сильных мира сего и всецело зависящими от милостей своих знатных покровителей. Эта разница социального положения, естественно, не могла не сказаться и на содержании их поэзии.

На основании данных, которыми располагает в настоящее время наука, начало поэзии на итальянском языке можно датировать второй четвертью XIII века. Первые поэты, писавшие по- итальянски, — поэты сицилийской школы — появились в тридцатых и сороковых годах. Сицилийскую школу, возникшую при дворе императора Фридриха II и его сына, короля Манфреда, Данте помянет добрым словом в трактате «О народном красноречии»: «Те, чьи сердца были благородны, исполненные поэтического дара стремились приблизиться к величию этих владык, и все, что в их времена смогли с немалыми усилиями завершить лучшие умы Италии, прежде всего проявлялось при дворе столь великих государей; и так как королевский престол находился в Сицилии, случилось, что все, что наши предшественники написали на народном языке, звалось сицилианским».
Поэты при дворе Фридриха II в Палермо были родом из разных мест Италии.

В технике стиха (канцоны и баллаты), в лексике (копии с провансальского), в условностях литературных выражений поэты-сицилийцы обнаруживали зависимость от языка и поэтики трубадуров. Однако они творили уже в стихии родного языка и создавали на нем новые стихотворные формы, например сонет, который перешел от них к следующим поколениям итальянских поэтов, а затем проник в литературу всех европейских народов. Впервые сонет (в двух ритмических разновидностях) появился у Джакомо да Лентики, Пьера делле Винье, Аббата из Тиволи и Якопо Мостаччи.
В пятидесятых-семидесятых годах XIII века в Тоскане появляется крупный поэт Гвиттоне д'Ареццо.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте

​Всем доброе утро!📕

Сегодня мы прикоснемся к образу возлюбленной Данте, Беатриче, и поговорим о его сочинении «Новая жизнь».

Вот как сам Данте рассказывает о первом появлении перед его глазами восьмилетней флорентийской девочки, которая поразила его сердце и ум на всю жизнь: «Девятый раз после того, как я родился, небо света приближалось к исходной точке в собственном своем круговращении, когда перед моими очами появилась впервые исполненная славы дама, царящая в моих помыслах, которую многие — не зная, как ее зовут, — именовали Беатриче.
В этой жизни она пребывала уже столько времени, что звездное небо передвинулось к восточным пределам на двенадцатую часть одного градуса. Так предстала она предо мною почти в начале своего девятого года, я же увидел ее почти в конце моего девятого. Появилась облаченная в благороднейший кроваво-красный цвет, скромный и благопристойный, украшенная и опоясанная так, как подобало юному ее возрасту.
В это мгновение — говорю по истине — дух жизни, обитающий в самой сокровенной глубине сердца, затрепетал столь сильно, что ужасающе проявлялся в малейшем биении жил. И, дрожа, он произнес следующие слова: Вот бог, сильнее меня, пришел, чтобы повелевать мною».
Этот текст и есть начало «Новой Жизни», лирической исповеди поэта.

Боккаччо был прав, утверждая, что Прекрасная дама Данте звалась Беатриче Портинари и что она вышла замуж за богатого банкирского сына Симона деи Барди и умерла рано. Но автор «Декамерона» не сумел понять, что юная флорентийская красавица стала для Данте высшей реальностью — символом вечного добра, светоносной посланницей небес. Ее появление среди людей на улицах погрязшей в грехах Флоренции воспринималось поэтом как чудо.
Данте рассказывает, что, когда ему исполнилось восемнадцать лет, он увидел на одной из улиц Флоренции даму в одеждах ослепительно белого цвета. Белый цвет означал непорочность. С тех пор во сне и наяву у Данте начались видения. Повествуя о них, Данте, несомненно, прибегает к натяжкам, стараясь, чтобы чудесные появления Беатриче неизменно сопровождались числом «девять», ибо девяти лет он увидел ее в первый раз. Дата реального события наполняется глубинным смыслом, связываясь в сознании поэта с троичной основой мироздания (поскольку «девять» таит в себе число «три»).

Данте видел в первом своем сне, что в его комнате в облаке цвета огня появился юноша, который нес в руках спящую Беатриче, едва прикрытую прозрачным плащом. Когда видение отступило, Данте написал сонет, в котором излагал это странное на первый взгляд событие, трудное для понимания:
«На небе звезд не меркнуло сиянье,
И не коснулась ночь предельных мет —
Амор явился. Не забыть мне, нет,
Тот страх и трепет, то очарованье!
Мое, ликуя, сердце он держал.
В его объятьях дама почивала,
Чуть скрыта легкой тканью покрывал.
И, пробудив, Амор ее питал
Кровавым сердцем, что в ночи пылало,
Но, уходя, мой господин рыдал».

Он послал своей сонет флорентийским поэтам. Многие ответили ему в стихах, по обычаю того времени, но плохо поняли, что хотел сказать Данте. Среди поэтических корреспондентов оказался один, чьи стихи удивили Данте, так как они намного превышали тот средний уровень слагателей рифм, которыми была полна Тоскана. Данте повстречал поэта, обладающего изысканной техникой и возвышенностью чувств. Автором ответного сонета был Гвидо Кавальканти.

Данте мысленно то удалялся, то возвращался к Беатриче. Следуя провансальской куртуазной манере, он выбирал «даму защиты», которой порою писал стихи, звучащие вполне искренне. Склонность Данте к «даме защиты», к которой иногда непритворно устремлялись вздохи поэта, оскорбила Беатриче, очевидно желавшую, чтобы стихи Данте были обращены только к ней. И она отказала Данте «в своем пресладостном приветствии», а в этом приветствии, по словам Данте, заключалось все его блаженство.
Однажды, когда огорченный Данте заснул в слезах, «как побитый ребенок», он увидел в своей комнате юношу. Присмотревшись, Данте узнал властителя сердец Амора.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Сегодня продолжим говорить о любви, благородстве и возлюбленной Данте, которую он воспел в своих произведениях.

После канцоны, посвящённой Беатриче, совершеннейшей из смертных, поэзия Данте становится спокойнее и просветленнее. Он освобождается от мрачного пафоса, свойственного Гвидо Кавальканти. Один из флорентийских поэтов просил его рассказать о том, что такое Амор и каковы его проявления. Данте начинает свой сонет о природе любви перифразой Гвиницелли — «Любовь и благородные сердца — одно, сказал поэт в своей канцоне», ибо Гвидо Гвиницелли объяснил, что для того, чтобы вспыхнула в сердце высокая любовь, необходимо, чтобы сердце было уготовано для ее восприятия. Данте запомнил стихи Гвиницелли: «Всегда любовь находит убежище в благородном сердце, как птица в зелени леса. Природа не сотворила любовь прежде, чем благородное сердце, и благородное сердце прежде любви. И как свету солнца свойствен жар, так в свете благородного сердца возникает пламя Амора».
Во второй части своего сонета Данте развивает идеи болонского поэта, утверждая, что красота порождает любовь. Красота есть форма, соединяющая универсальную потенцию Амора с индивидуальной потенцией человека. Данте пошел дальше Гвиницелли, уверяя, что благороднейшая дама вызывает любовь даже в сердцах, к любви не расположенных, то есть не обладающих благородством, ибо она имеет чудесную способность преображать даже грубые человеческие сердца.
В следующем своем произведении, в «Пире», Данте писал: «Огненные языки, исходящие от ее красоты, уничтожают врожденные пороки, поэтому следует понять, что красота ее имеет власть обновлять природу тех, кто ею любуется, ибо она чудодейственна».

Данте, который всегда исходит от реального, чтобы подняться затем в воображаемые «высокие реальности», обращается к событиям флорентийской жизни, связанным с Беатриче. Ее отец, богатый и уважаемый гражданин Фолько де Риковеро Портинари скончался в феврале 1289 года. Дом Портинари находился всего шагах в пятидесяти от дома Алигьери на виа дель Корсо в той же части города, Порта Сан Пьеро. Похороны были многолюдны, старый Фолько долгие годы занимал в коммуне важные общественные должности и трижды избирался приором. Портинари завещал своей дочери Беатриче, супруге Симона деи Барди, 50 золотых флоринов и просил, чтоб его погребли в церкви им основанной богадельни Санта Мария Нуова.
Данте ждал окончания заупокойной службы, не решаясь войти в церковь, где «Беатриче плакала, возбуждая сострадание». Не меньше, чем слезы скорбящей об умершем отце возлюбленной, занимают Данте его собственные переживания. Он прислушивается к тому, что говорят выходящие из церкви. «Дамы прошли мимо меня, и я пребывал погруженный в грустные размышления. Слезы порой струились по моему лицу, и я стремился их скрыть, закрывая глаза руками. Если бы я не ожидал, что услышу еще что-либо о ней, находясь в месте, мимо которого проходило большинство дам, ее покидавших, я скрылся бы, как только слезы нахлынули на мои глаза.
Так, медля в том же месте, я увидел, как другие дамы проходят мимо, и я услышал их слова: «Кто из нас может быть радостной, ведь мы слышали, как звучали слова этой дамы, исполненные дивной печали». И вот еще иные дамы появились, говоря: «Этот плачущий здесь как будто видел ее такой, какой видели ее мы». Затем другие сказали обо мне: «Посмотрите на него, он сам на себя не похож, столь изменился он». Так проходили мимо дамы, и я слышал их слова о ней и обо мне, как было сказано».

Данте в «Новой Жизни» непрестанно занимается самоанализом. Он видит себя со стороны, ловит каждое слово, сказанное о нем людьми, а затем анализирует его, иногда пишет на эту тему стихи.
От всех переживаний Данте заболел. «На девятый день моей болезни, — пишет он, — я ощутил почти нестерпимую боль, во мне возникла мысль о моей даме. И так, думая о ней, я вернулся к мысли о моей немощной жизни, и, видя, сколь она недолговечна даже у людей здоровых, я стал оплакивать в душе моей столь печальную участь.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте

​Всем привет! 📕

Сегодня поговорим о магическом числе 9, смерти Беатриче и других событиях из жизни Данте Алигьери.

Восхваления Беатриче неожиданно прерываются трагической цитатой из библейской книги «Плач пророка Иеремии»: «Как в одиночестве сидит град, некогда многолюдный, он стал как вдова, некогда великий между народами». Эта цитата является эпиграфом к последней части «Новой Жизни», повествующей о смерти несравненной дамы. Всеми правдами и неправдами поэт стремится датировать события числом «девять». Беатриче умерла в 1290 году, 8 июня, однако Данте прибегает к счету, принятому в Сирии, по которому у него получается, что месяц ее смерти — девятый, «ибо первый месяц там Тизрин первый, называемый у нас октябрем». Эти постоянные натяжки и привлечение восточных экзотических календарей являются неоспоримым доказательством того, что Беатриче существовала в действительности.
❓Если бы она была символом или аллегорией, к чему были бы все эти хитрые расчеты?

Для прославления и возвышения Беатриче Данте понадобились звездные числа и космические образы, и он обратился к популярной в средневековой Европе книге узбекского астронома IX века, уроженца Самарканда, Аль Фергани. «Начала астрономии» Аль Фергани были известны благодаря латинскому переводу Герарда из Кремоны. Это сочинение Данте тщательно изучил, и оно в значительной степени определило его представления о строении вселенной. Чтобы объяснить возвышенный смысл даты успения своей возлюбленной, Данте обращается к выкладкам среднеазиатского математика и звездочета. Число «девять» оказывается главным числом мироздания, ибо движущихся небес — девять, и девятое небо есть перводвигатель, в котором заключено мировое движение.
Воспринимая смерть Беатриче как космическую катастрофу, Данте почел необходимым сообщить о ней всему миру. Он обращается с латинским посланием к земным владыкам, начав его приведенной выше цитатой из Иеремии. Но князья Италии и градоправители республик вряд ли отозвались на письмо юного флорентийского поэта. В безумный смысл этого не дошедшего до нас послания проник спустя шесть веков Александр Блок:

«В посланьях к земным владыкам
Говорил я о Вечной Надежде.
Они не поверили крикам,
И я не такой, как прежде.
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли.
Пусть думают — я в пустыне
Блуждаю, томлюсь и числю».

Данте стал проводить дни и ночи в слезах. В те времена, как и в античной Греции, мужчины не стыдились слез. Затем он написал канцону. Она связана тематически с канцоною, в которой говорилось, что в небесах ожидают Беатриче:
«На небе Беатриче воссияла,
Где ангелов невозмутим покой…
И, с удивленьем на нее взирая,
Ее в обитель рая
Владыка вечности к себе призвал,
Любовью совершенною пылая,
Затем, что жизнь столь недостойна эта,
Докучная, ее святого света».

Затем Данте рассказывает, что, когда канцона эта была написана, к нему пришел один из лучших его друзей, который «приходился столь близким родственником по крови той славной даме, что не было родственника, более близкого». Этот перифраз значит, что посетитель скорбящего Данте был братом Беатриче. Он попросил Данте сочинить стихи об одной юной умершей даме, не называя ее имени. Однако Данте понял, что он ведет речь о Беатриче. И Данте сочинил сонет, начинающийся:
«Пусть скорбь моя звучит в моем привете;
Так благородным надлежит сердцам.
Мой каждый вздох спешит навстречу к вам.
Как жить, не воздыхая, мне на свете!»

Решив, что он недостаточно удовлетворил просьбу своего приятеля, Данте написал также небольшую канцону, которая начинается: «Который раз, увы, припоминаю, что не смогу увидеть…» В последних ее стихах чувствуется скорбное дыхание, звучит музыка будущей «Комедии», терцин «Рая»:
«Ее красу не видит смертный взор.
Духовною она красою стала
И в небе воссияла,
И ангелов ее восславил хор.
Там вышних духов разум утонченный
Дивится, совершенством восхищенный».

В годовщину смерти Беатриче Данте сидел в уединенном месте и на табличке рисовал ангела, думая о несравненной даме.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Данте