​Всем доброе утро! 📕

Сегодня мы начинаем серию разговоров о биографии Анны Ахматовой.
А также, хочу напомнить, что Вы можете еще успеть пройти викторину и, возможно, получить приз.

У Анны Андреевны Горенко, известной всему миру под литературным псевдонимом Ахматовой, было, как и у многих из нас, четыре прадеда и четыре прабабки.
Прадед по прямой мужской линии, Андрей Яковлевич Горенко, как видно из его формулярного списка, происходил из крепостных крестьян помещика Орлова, из села Матусово Черкасского уезда Киевской губернии. Родился он около 1784 года. В декабре 1805 г. по рекрутской повинности вступил рядовым в 41-й Егерский полк. В составе этого полка участвовал в русско-турецкой войне 1806-1812 годов сначала в Валахии, затем в Болгарии. В 1810 г. он отличился «при разбитии неприятеля у речки Темрук и взятии в плен самого начальствующего турецким войском трехбунчужного паши Пехливана с чиновниками его». Летом 1812 г. полк был переброшен на войну с Наполеоном. Андрей Горенко участвовал в бою под Красным, а затем при «селении Бородине в генеральном сражении находился, за что имеет серебряную медаль». Проделав с полком весь заграничный поход, «1814 года, марта 18 при городе Париже в сражении находился» и за взятие оного также удостоился серебряной медали. В марте 1813 г. Андрей Яковлевич Горенко был произведен в унтер-офицеры, в декабре 1815 г. получил чин прапорщика, заслужив тем самым дворянское достоинство (личное, а не потомственное).

О жене его мы знаем только, что звали ее Марьяной. Сохранилось метрическое свидетельство, в котором сказано, что 7 августа 1818 г. «у унтер-офицера Егерского полка Андрея Яковлевича Горенко и жены его Марияны родился сын Антоний» - дед Ахматовой.

Вторым прадедом Ахматовой по отцовской линии был, как это видно из формулярного списка деда, поручик Иван Воронин, на дочери которого Ирине женился Антон Андреевич Горенко. Прадеды Ахматовой по отцовской линии были незнатного происхождения и выслужили дворянство на военной службе.

Прадеды же по материнской линии - Иван Дмитриевич Стогов и особенно Егор Николаевич Мотовилов были родовитыми дворянами. Яркие портреты их обоих нарисовал дед Ахматовой Эразм Иванович Стогов в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Русская старина».

Стоговы вели свой род от новгородских бояр. Это обстоятельство запомнилось Ахматовой, вошло глубоко в ее сознание и воплотилось в стихотворении, написанном в 1916 году:

«... Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне:
Ведь капелька новогородской крови
Во мне - как льдинка в пенистом вине».

Согласно семейным преданиям, предки Стоговых были выселены из Новгорода Иваном Грозным и испомещены в Можайском уезде. К концу XVIII века они обеднели. Прапрадед Ахматовой - Дмитрий Дементьевич Стогов владел небольшим имением Золотилово Можайского уезда Московской губернии и двумя десятками душ крестьян. Его сын Иван Дмитриевич (прадед Ахматовой), владевший Золотиловым нераздельно с братьями, настойчиво пытался обосновать древность дворянского рода Стоговых. Однако ему не удалось доказать происхождение своей семьи от Федора Васильевича Стогова, владевшего, согласно писцовым книгам 1627 года, поместьями в Можайском уезде и на Белоозере. Московское губернское дворянское депутатское собрание признало происхождение И.Д.Стогова лишь от его деда - Дементия Артемьевича, приобретшего Золотилово путем покупки. В январе 1804 г. И.Д.Стогову была выдана грамота, свидетельствующая, что «он и род его внесен в Дворянскую родословную Московской губернии книгу, в первую ее часть». В первую часть родословных книг вносились, как известно, семьи, которым дворянство было пожаловано между 1685 и 1785 годами.

Дмитрий Дементьевич Стогов, по свидетельству его внука Эразма, слыл среди соседей колдуном, умел заговаривать кровотечение, отговаривать головную боль. Все трое его сыновей - Михаил, Иван и Федор - служили в военной службе при Суворове, причем Иван был якобы его «бессменным ординарцем».

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Всем доброе утро! 📕

Сегодня мы продолжим знакомиться с родственниками Анны Ахматовой.

Дедом поэтессы по отцовской линии был Антон Андреевич Горенко, родившийся 7 августа 1818 г. В 14 лет он - юнга Черноморского артиллерийского училища, в 20 - унтер-офицер 2-го учебного морского экипажа в Севастополе. В 1842 г. он - прапорщик, в 1851 - подпоручик. Во время Крымской войны, как сказано в его формулярном списке, он «участвовал в обороне Севастополя. Находился в действительном сражении 5 октября 1854 г. на Николаевской батарее при отражении атаки соединенного неприятельского флота».
В 1855 г. был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, а в 1858 - Св. Владимира 4-й степени, тем самым он приобрел потомственное дворянство и был внесен во вторую часть родословной книги дворян Таврической губернии. К 1864 г. он - штабс-капитан, смотритель Севастопольского морского госпиталя; в 1882 г. - майор, смотритель портовых земель и садов в Севастополе. Умер в 1891 году. Женат он был на дочери поручика Ивана Воронина - Ирине (1818-1898). В браке у супругов было девять детей.

Согласно семейному преданию, Антон Горенко был женат на гречанке, от которой Анна Андреевна будто бы унаследовала характерный профиль. В одной из автобиографических заметок, относящихся к началу 1960-х годов, Анна Ахматова писала: «Предки: 1) Чингизхан. Ахмат (последний хан Золотой орды . 2) предки - греки, всего вернее - морские разбойники». Можно полагать, что «предки-греки» столь же легендарны, как и «бабушка-татарка». Во всяком случае, бабушка Ахматовой по отцу, Ирина Ивановна Воронина, по всей вероятности, гречанкой не была. Не исключено, однако, что гречанкой могла быть не бабушка, а прабабка Ахматовой - жена поручика Ивана Воронина, имени которой мы не знаем.

Отец Ахматовой - Андрей Антонович Горенко родился в Севастополе 13 января 1848 г. Он был вторым ребенком в семье и старшим из сыновей. Когда ему исполнилось десять лет, отец отдал его кадетом в Черноморскую штурманскую роту. В XIII части Общего морского списка (СПб., 1907) опубликован формулярный список А.А.Горенко, из которого мы узнаем, что 14-ти лет он был переведен в юнкера, а в 1868 г., 20 лет от роду, произведен в кондукторы корпуса инженер-механиков Черноморского флота. В 1869-1870 гг. он находился в заграничном плавании. По возвращении получил первый офицерский чин. В 1875 г. в чине мичмана назначен штатным преподавателем Морского училища в Петербурге. По службе он продвигался медленно. Лишь в 1879 г. в возрасте 31 года он произведен в лейтенанты и награжден орденом Св. Станислава 3-й степени. Одновременно с преподаванием в Морском училище А.А. Горенко занимался общественной деятельностью. Широкий резонанс имело, в частности, его выступление 7 января 1881 г. на заседании IV отделения Императорского технического общества с резкой критикой деятельности Российского общества пароходства и торговли. В газете «Николаевский вестник» сообщалось, что А.А. Горенко «основываясь на точных сведениях и на данных, почерпнутых из отчетов самого же общества, доказал преступную небрежность, с какою ведет оно свои морские операции».

В середине 1881 г. служба А.А.Горенко едва не оборвалась. Сохранилось дело Департамента полиции «О политической неблагонадежности лейтенантов Андрея Горенко и Гаврилова и мичмана Кулеша», начатое 14 апреля 1881 г.32. Суть дела сводилась к тому, что Андрей Горенко, как выяснилось из его перехваченных писем, убеждал своих приятелей в г. Николаеве вступать в фиктивные браки, дабы освобождать девушек «из болота удушливой атмосферы родительского дома». Делу дали ход. В самом конце апреля (буквально накануне своей отставки) министр внутренних дел граф М.Т. Лорис-Меликов сообщил управляющему Морским министерством, что преподаватель Морского училища лейтенант Андрей Горенко считается неблагонадежным в политическом отношении. Трудно понять, какую политическую подоплеку усмотрел в словах и действиях лейтенанта Горенко пошатнувшийся диктатор.
33-летнему лейтенанту Горенко грозили серьезные неприятности.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Сегодня предлагаю поговорить о детстве Анны Ахматовой.
Наш разговор будет основан на материалах Светланы Коваленко «Анна Ахматова».

11 (23) июня 1889 года в семье морского офицера Андрея Антоновича Горенко и Инны Эразмовны (урожденной Мотовиловой, в первом браке Змунчилла) родилась девочка, нареченная Анной. Прошло время, и она, приумножив славу Отечества, стала знаменитым поэтом Анной Ахматовой. Не без оснований, называя себя «провидицей» и «пророчицей», Ахматова отмечала свой день рождения на Ивана Купалу, когда, согласно языческим преданиям, расцветает папоротник, мифологические существа устраивают шумные гулянья, русалки и водяные выходят на сушу, девушки плетут венки и пускают их по реке в поисках суженого.
В поздних биографических заметках Ахматова писала, включая пору своего рождения в исторический контекст:
«Я родилась в один год с Чарли Чаплином, «Крейцеровой сонатой»Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии – 1889. В ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь – 23 июня (Midsummer Night)… Родилась я на даче Саракини (Большой Фонтан, 11–ая станция паровичка) около Одессы. Дачка эта (вернее, избушка) стояла в глубине очень узкого и идущего вниз участка земли – рядом с почтой. Морской берег там крутой, и рельсы паровичка шли по самому краю».

Анне не было года, когда семья переехала с юга в Петербург и Горенко поселились сначала в аристократическом и совершенно не пригодном для жизни многодетной семьи Павловске, а затем перебрались в Царское Село, где легко было снять просторную квартиру. Городок причудливо сочетал в себе роскошь Царской резиденции – свою парадную часть со старыми парками, водопадами, галереями, арками и античными статуями с другой его частью – мужской и женской гимназиями, одноэтажными и двухэтажными старыми домами и домиками.

Детство Ахматовой, ее отрочество, юность и годы жизни с Гумилёвым связаны с Царским Селом, главной памятью сердца. Ее первые воспоминания: «…зеленое, сырое великолепие парков. Выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали маленькие пестрые лошадки», – отложились в первых стихах, обращенных к Царскому Селу:
«По аллее проводят лошадок.
Длинны волны расчесанных грив.
О, пленительный город загадок,
Я печальна, тебя полюбив».
(В Царском Селе, 1911)

В Царском она встретила Николая Гумилёва и свою юношескую любовь Владимира Голенищева—Кутузова, здесь развивался ее роман с Николаем Недоброво и здесь же она познакомилась с Борисом Анрепом. Отсюда с Гумилёвым, а потом и одна она ездила в Петербург на «башню» к Вячеславу Иванову и в «Бродячую собаку», на сеансы к Натану Альтману, когда он писал ее знаменитый портрет, один из шедевров модернистской портретной живописи.

Горенко поселились в доме купчихи Евдокии Ивановны Шухардиной, третьем от вокзала, чтобы Андрею Антоновичу было удобно ездить в Петербург на работу.
Дом купчихи Шухардиной, который стоял на углу Широкой улицы и Безымянного переулка, имел свою столетнюю историю и тревожил детское воображение. Старики говорили, что здесь «до чугунки», то есть до 1838 года, находился заезжий двор, или трактир. Перед сном дети тайно, слой за слоем, обдирали обои, пробираясь к первому, как они считали, – «красному», свидетелю далекого прошлого, которому принадлежали и бакалейная лавочка в полуподвале с неистребимым запахом колониальных товаров, и мастерская сапожника Неволина, о чем сообщала вывеска с нарисованным сапогом, и сам сапожник, которого можно было разглядеть в окно, – «в зеленом переднике, с мертвенно—бледным отекшим лицом пьяницы». В Царском Селе, в доме Евдокии Ивановны Шухардиной, семья Горенко с небольшими перерывами прожила до августа 1905 года.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Давайте продолжим знакомиться с биографией Анны Ахматовой по воспоминаниям ее подруги детства Валерии Сергеевны Срезневской.

Она начинает свой рассказ со встречи их еще детьми на курорте в Гунгербурге, близ Нарвы, где снимали дачи Тюльпановы и Горенко: «Обе мы имели гувернанток, обе болтали бегло по—французски и по—немецки, обе ходили с нашими «мадамами» на площадку около курзала, где дети играли в разные игры, а «мадамы» сплетничали, сидя на скамейке».
Особенной дружбы между девочками тогда не возникло. Но, когда Тюльпановы въехали в дом купчихи Шухардиной на углу Широкой улицы и Безымянного переулка, девочки обрадовались друг другу и подружились. С тех пор Валя Тюльпанова (по мужу Срезневская) становится свидетельницей всей жизни Нюты Горенко, ставшей Анной Ахматовой. Она знала и помнила то, о чем никто кроме нее не знал, – детстве и юности. Они вместе ходили в гимназию, хотя Валя, так все звали Валерию, была старше на год. Она—то и познакомила Аню, или Нюту, с Колей Гумилевым.
Возвращаясь к их общему прошлому, Валерия Сергеевна вспоминает:
«Аня писала стихи, очень много читала дозволенных и недозволенных книг и очень изменилась внутренне и внешне. Она выросла, стала стройной, с прелестной хрупкой фигуркой развивающейся девушки, с черными, очень длинными и густыми волосами, прямыми, как водоросли, с белыми красивыми руками и ногами, с несколько безжизненной бледностью определенно вычерченного лица, с глубокими, большими светлыми глазами, странно выделявшимися на фоне черных волос и темных бровей и ресниц. Она была неутомимой наядой в воде, неутомимой скиталицей—пешеходом, лазала как кошка и плавала как рыба».

Такой гимназистку Аню увидел тут же безоглядно в нее влюбившийся ученик седьмого класса Царскосельской Николаевской гимназии Гумилёв. Такой ее мог встречать студент третьего курса арабо—персидского отделения Петербургского университета Владимир Голенищев—Кутузов, бывавший на «журфиксах», вечеринках или молодежных литературных собраниях у Сергея фон Штейна, женатого на старшей сестре Анны Инне, а может быть, на литературных собраниях в доме Анненских. Анна с первого взгляда влюбилась в изысканного студента, едва ли обратившего внимание на прелестную девочку—подростка.
Такими они были, юные девочки—царскоселки, – шаловливая, общительная Валя и очень серьезная, замкнутая Нюта. Валя была верной хранительницей тайн, очень рано погрузившейся в мир роковых страстей Нюты. Валерия Сергеевна знала всё, о чем мы уже никогда не узнаем и чего она не доверила бумаге.
На первый взгляд, при необычной внешности, обращавшей на себя внимание, Анна была «как все» вымуштрованные царскосельские девушки.

«В Царском Селе она делала все, что полагалось в то время благовоспитанной барышне. Умела, сложив по форме руки, сделать реверанс, учтиво и коротко ответить по—французски на вопрос старой дамы, говела на Страстной в гимназической церкви. Изредка отец брал ее с собой в оперу (в гимназическом платье) в Мариинский театр (ложа). Бывала в Эрмитаже, в Музее Александра III и на картинных выставках. Весной и осенью в Павловске на музыке – Вокзал… Музеи и картинные выставки… Зимой часто на катке в парке. В Царскосельских парках тоже античность, но совсем иная (статуи). Читала много и постоянно. Большое (по моему) влияние (на нее) оказал тогдашний властитель дум Кнут Гамсун («Загадки и тайна»), Пан, Виктория – меньше. Другой властитель Ибсен… Училась в младших классах плохо, потом хорошо. Гимназией всегда тяготилась».

Валерия и Анна отличались от коренных обитателей Царского Села, за внешним лоском и чопорностью которых, по словам Ахматовой, нередко скрывались провинциализм и невежество.
Анна и Валерия относились к самым пылким обожательницам Иннокентия Федоровича Анненского, в то время директора Царскосельской Николаевской гимназии.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Всем привет! 📕

Продолжаем знакомиться с биографией Анны Ахматовой.

Если годы жизни Ахматовой в Царском Селе, история отношений с Гумилёвым и другие события того раннего времени нашли отражение в мемуарах Срезневской, то о других не менее важных страницах детства и юности, связанных с Херсонесом, воспоминаний не оставлено. Здесь мы слышим только голос Анны Андреевны.
Значительное место в ее рабочих тетрадях, на страницах автобиографической прозы занимают заметки о Херсонесе. Сама она называла себя «Последней херсонидкой». В одном из писем иностранному корреспонденту, отвечая на вопрос о ее увлечениях видами искусства, Ахматова пишет:
«М. б., Вы знаете, что я последняя херсонидка, т. е. росла у стен древнего Херсонеса (т. е. с 7–ми до 13 лет проводила там каждое лето), и мои первые впечатления от изобразительных искусств тесно связаны с херсонесскими раскопками и херсонесским музеем, а так как все это находится на самом морском берегу, античность для меня неотделима от моря. Все это в какой—то мере отразилось в моей ранней поэме «У самого моря». Там меня называли «дикая девчонка» и считали чем—то средним между русалкой и щукой за необычайное умение нырять и плавать.
А в Царском была другая античность и другая вода. Там кипели, бушевали или о чем—то повествовали сотни парковых водопадов, звук которых сопровождал всю жизнь Пушкина («сии живые воды», 1836), а статуи и храмы дружбы свидетельствовали о иной «гиперборейской» античности» (Ахматова А. Собрание сочинений. Т. 5. С. 211).

В заметке «Дикая девочка» она пишет: «Языческое детство. В окрестности этой дачи («Отрада», Стрелецкая бухта, Херсонес. Непосредственно отсюда античность – эллинизм) я получила прозвище «дикая девочка».
В «Отраде» Горенко несколько лет снимали маленький домик на самом берегу моря. Как—то еще совсем маленькая Аня, роясь в песке и гальке, нашла обломок мрамора с греческими письменами. Ее одели, причесали, завязали бант и отвели в краеведческий музей, в который и отдали найденную ею реликвию.
Херсонес, с его живой античностью, полуразрушенными архитектурными памятниками, знаменитым херсонесским храмом, вошел в ее поэзию, придав ей особый смысловой и эмоциональный оттенок. Херсонес – особая страница жизни и творчества, скрывающая в себе ахматовские тайны. Один из биографов Ахматовой, общавшийся с ней в ее последние годы, «по секрету» рассказывал мне, будто бы с ее слов, что стихотворение «Рыбак» о страдающей в любовной тоске приморской девчонке и «опрокинутые лодки» в поэме «У самого моря» – автобиографичны, как раз и подводят к «тайне» о ее первом мужчине. Правда, некоторые толкователи стихов Ахматовой видят в «рыбаке» портретное сходство с Блоком, похожем на «шкипера»:

«Руки голы выше локтя,
И глаза синей, чем лед.
Едкий, душный запах дегтя,
Как загар, тебе идет.
И всегда, всегда распахнут
Ворот куртки голубой,
И рыбачки только ахнут,
Закрасневшись пред тобой.
Даже девочка, что ходит
В город продавать камсу,
Как потерянная бродит
Вечерами на мысу.
Щеки бледны, руки слабы,
Истомленный взор глубок,
Ноги ей щекочут крабы,
Выползая на песок.
Но она уже не ловит
Их протянутой рукой.
Все сильней биенье крови
В теле, раненном тоской».
(1911)
В последних строфах легко узнается лирическая героиняя ранних любовных стихов Ахматовой. Вместе с тем в «девочке» проступают черты «девчонки» из поэмы «У самого моря», которая ловила крабов и дружила с рыбаками.

Поэма «У самого моря» завершает эпопею о детстве, в ней Ахматова прощается с Херсонесом. Поэма совместила в себе разные временные пласты: от детских воспоминаний до философского осмысления вопросов бытия – жизни и смерти, формирования религиозного сознания.
Размышляя о своеобразии биографической прозы, она заглядывает в прошлое, где видит уже как бы не себя, а оставшуюся там далекую «девочку»: «Говорить о детстве и легко и трудно. Благодаря его статичности его легко описывать, но в это описание слишком часто проникает слащавость, которая совершенно чужда такому важному и глубокому периоду жизни, как детство.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Доброе утро, друзья! 📕

Наконец-то пятница и впереди длинные выходные.

А мы продолжаем обсуждать подробности из жизни Анны Ахматовой. Буквально вчера она приняла предложение руки и сердца Николая Гумилева, все еще страдая от неразделенной любви к Голенищеву-Кутузову.
А о том, что случилось дальше, мы узнаем сегодня.

В письме от 2 февраля 1907 года Анна пишет фон Штейну: «Милый Сергей Владимирович, это четвертое письмо, которое я пишу Вам за эту неделю. Не удивляйтесь, с упрямством, достойным лучшего применения, я решила сообщить Вам о событии, которое должно коренным образом изменить мою жизнь, но это оказалось так трудно, что до сегодняшнего вечера я не могла решиться послать это письмо. Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилёва. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю.
Помните у Брюсова:
«Сораспятая на муку,
Враг мой давний и сестра!
Дай мне руку! дай мне руку!
Меч взнесен! Спеши! Пора!»
И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы, мой верный, дорогой Сережа. Оставим это
…всем судило Неизбежное,
Как высший долг – быть палачом.
Меня бесконечно радуют наши добрые отношения и Ваши письма, светлые желанные лучи, которые так нежно ласкают мою больную душу.
Не оставляйте меня теперь, когда мне особенно тяжело, хотя я знаю, что мой поступок не может не поразить Вас.
Хотите знать, почему я не сразу ответила Вам: я ждала карточку Г. – К., и только после получения ее я хотела объявить Вам о моем замужестве. Это гадко, и, чтобы наказать себя за такое малодушие, я пишу сегодня, и пишу все, как мне это ни тяжело. …Не говорите никому о нашем браке. Мы еще не решили, ни где, ни когда он произойдет. Это – тайна».

Получив, наконец, фотографию Голенищева—Кутузова, Анна пишет фон Штейну:
«Мой дорогой Сергей Владимирович, не знаю как выразить бесконечную благодарность, которую я чувствую к Вам. Пусть Бог пошлет Вам исполнения Вашего самого горячего желания… Отчего Вы думали, что я замолчу после получения карточки? О нет! Я слишком счастлива, чтобы молчать. Я пишу Вам и знаю, что он здесь со мной, что я могу его видеть, – это так безумно хорошо. Сережа! Я не могу оторвать от него душу мою. Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенной любви! Смогу ли я снова начать жить? Конечно, нет! Но Гумилёв – моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. Не осуждайте меня, если можете. Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной».

Глядя на фотографию Голенищева—Кутузова, Анна как бы успокаивается, прекрасно понимая всю эфемерность своей неразделенной любви. По—видимому, они больше не встретились. Придуманная любовь отступает под напором Гумилёва, наконец вырвавшего у Анны согласие стать его женой. Анне все же льстила любовь к ней уже настоящего поэта, автора двух книг, посвящающего ей стихи. В Париже он издает журнал «Сириус», во втором номере которого за 1907 год помещено ее стихотворение «На руке моей много блестящих колец…», подписанное «Анна Г.». Тоже не шутка – ее стихи в парижском журнале, пусть и однодневке. Она знает, что Гумилёв переписывается с самим Брюсовым. Конечно же, при всем ироническом отношении к Миколе, затеявшем журнал, как и следовало ожидать, иссякнувший на втором номере (денег не хватило), не лишенная тщеславия Анна была горда.
В том же феврале 1907 года она пишет фон Штейну:
«Мой дорогой Сергей Владимирович, я еще не получила ответа на мое письмо и уже снова пишу. Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне – я так безумно счастлива. Он пишет мне непонятные слова, и я хожу с письмом к знакомым и спрашиваю объяснение. Всякий раз, как приходит письмо из Парижа, его прячут от меня и передают с великими предосторожностями. Затем бывает нервный припадок, холодные компрессы и общее недомогание. Это от страстности моего характера, не иначе. Он так любит меня, что даже страшно. Как Вы думаете, что скажет папа, когда узнает о моем решении? Если он будет против моего брака, я убегу и тайно обвенчаюсь с Nicolas.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Ахматова

​Всем привет! 📕

Сегодня я слегка изменю привычный ход событий и вместо разговора об Анне Ахматовой, которая в скором времени нас непременно посетит, предлагаю немного погрузиться в орбиту Пруста.

За время праздников я подготовила небольшое эссе, посвященное второй части романа «В сторону Свана», которая называется «Любовь Свана».

Все предыдущие впечатления от этого произведения и мои размышления можно найти по тегу #ВСторонуСвана.

Если в первой части романа мы отправились вместе с маленьким Марселем в путешествие по улочкам Комбре, чередуя прогулки «в сторону Свана» со «стороной Германтов» под неусыпным оком, взирающей из спальни тетушки Леонии, в компании готического шпиля колокольни Сент Илер, то вторая часть переносит нас в прошлое, в котором Пруст разыгрывает мелодраматический сюжет с участием одного из главных героев книги.

С первых строк автор представляет нам «светское общество», не случайно взятое мной в кавычки, ведь здесь мы встречаем очень разношерстную публику: и буржуазию, и молодого пианиста, и художника, и врача с супругой, и главную героиню, молодую женщину «полусвета», которая не брезгует находиться на содержании одновременно даже у нескольких мужчин. Этот «маленький клан», «кружок», как называет его Пруст, включает в себя верных обожателей его хозяев, которые считаются «друзьями», а по сему не нуждаются в особых приглашениях к обеду, ведь для них всегда сервирован стол. Однако, в обмен на такое расположение «мнимые друзья» должны были жертвовать своей личной свободой и возможностью посвящать время другим делам. В этой «кучке» не было места «скучным людям» светского общества в мрачных фраках, все и вся подчинялись правилам, установленным держательницей этого салона, властной и хитрой паучихой, умело играющей кончиком мохнатой лапки на тонких струнах своих сетей, создавая нужные колебания для придворных мушек, исполняющих танец поклонения в угоду повелительнице. Даже ее супруг полностью находился во власти паучьих чар и манипуляций.
Именно в этом «салоне», как на сцене, разворачивается театральное представление, которое постепенно, по спирали, раскрывает основную тему взаимоотношений двух героев, мужчины и женщины, наглядно подсвечивающих нравы и обычаи буржуазного общества.

Перед нами предстает достаточно состоятельный герой (Сван), который вращается в аристократическом светском обществе, завтракает в компании принца, «на короткой ноге» с принцессой, является знатоком и ценителем искусства, увлечен исследованием работ Вермеера. Эти салонные встречи и разговоры давно наскучили ему, но он предпочитает поддерживать связи со светом, чтобы иметь возможность блеснуть элегантностью перед провинциальной красоткой, дочерью местного дворянчика или судьи. Герой уже вполне пресыщен женским внимание и имеет большую склонность к «здоровому, изобильному, розовому телу» горничной по сравнению с меланхоличным выражением и глубоким взглядом герцогини. Он не гнушается мимолетными романами с дамами различных слоев общества, которых может встретить в поезде, на кухне, в экипаже.

Знакомство с героиней (Одеттой) в театре первоначально не произвело на него особого впечатления. И несмотря на то, что она показалась «не лишенной красоты, но…красота этого типа не пробуждала в нем никакого желания и даже вызывала нечто вроде физического отвращения…».
Эта девушка, напротив, говоря современным языком, в совершенстве владела навыками пикапа, заманивая мужчин в ловко расставленные сети. Если понаблюдать за ней чуть внимательнее, то вскоре можно убедиться, что ее очарование не оставляло шансов на равнодушие как у мужчин, так и у женщин. Ведь сама владелица буржуазного салона ловко заманила ее в свои сети и, как мне кажется, имела определенные «виды» на эту кокотку.

Поэтому Сван легко попадает в сладостный плен томных взглядов, изящных движений, неподдельного интереса к его работе, всей блестящей игры главной героини.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #МарсельПруст #ВСторонуСвана

​Всем доброе утро! 📕

Сегодня продолжим говорить о «Любви Свана» и интересных аллюзиях, обнаруженных мной в этой части романа.

Добившись расположения и безраздельной власти над героем, занимая полностью в течение дня его мысли, сердце, и душу, получая денежную помощь и бесконечные подарки, Одетта начала постепенно отстранять его от себя, отказывать в ежедневных встречах по вечерам, интимной близости.
Крошечные пятнышки подозрений в неверности героини стали омрачать светлые думы Свана, червячки лжи незаметно проникли в их отношения и начали подтачивать чувства героя. Но несмотря на это, он тешил себя бесплотными надеждами на взаимное чувство Одетты, подпитываемое редкими встречами наедине и «совершением катлей», находя оправдание ее поступкам:

«После таких спокойных вечеров подозрения Свана рассеивались; он благословлял Одетту, и на другой день, рано утром, посылал ей самые драгоценные подарки, потому что любезность, оказанная ему накануне, вызывала либо благодарность его, либо желание увидеть ее повторение, либо пароксизм любви, нуждавшейся в каком-нибудь выходе».

Любовь Свана превратилась в наркотическую зависимость, он жил в постоянном мучительном ожидании очередной дозы, тяжело перенося долгую разлуку со своей дамой сердца.
Временами чувство ревности настолько отравляло его сердце, что он отказывал ей в деньгах, визитах и старался в мыслях не возвращаться к любимому образу. Однако, наркотик крепко проник в мозг и герой вновь испытывал жалость и нежность к Одетте.

Учитывая, что Сван стал неугоден в салоне Вердюренов, где его стали считать «скучным снобом», он лишился возможности ежедневно встречаться с Одеттой, сопровождать ее вечерами домой и был вынужден ждать «особого приглашения», опасаясь даже уехать из города и пропустить долгожданное письмо.

Как изменилось отношение к превозносимому прежде «обществу верных»:
«Словом, жизнь, которую вели у Вердюренов и которую он так часто называл «настоящей жизнью», казалась ему теперь наихудшей из всех, а их «кружок» составленным из последних отбросов общества. «Поистине, — говорил он, — это самая нижняя ступень социальной лестницы, девятый круг Дантова ада. Нет никакого сомнения, что величественные стихи флорентийца относятся к Вердюренам! Когда начинаешь думать обо всем этом, то приходишь к убеждению, что люди общества — как их ни ругают, они все же стоят бесконечно выше этой банды хулиганов — обнаруживают глубокую мудрость, отказываясь водить знакомство с ними и даже пачкать свои пальцы прикосновением к ним».

Полностью подчинив свою жизнь интересам, удовольствиям и желаниям любовницы, Сван, лишь изредка уделявший внимание привычному кругу друзей и аристократическому обществу, отказывая себе во всем, растворился в чужой жизни и стал по-настоящему болен своей страстью. Пруст погружает читателя в бесконечный поток рефлексии героя, переживаний, граничащих с самоистязанием, страданий от неосознанной правдивости собственных подозрений и вынужденного отрицания очевидного драматизма собственного положения. Он больше не мог объективно смотреть на реальность и измерить глубину наступившей в Одетте перемены, ведь ее охлаждение происходило постепенно. Как ловко она все рассчитала и уже вполне открыто кокетничала с другими, специально дразня героя и разжигая пожар страстей.

❓Казалось бы, какие еще нужны доказательства?
❓Может быть, пришло время уже покончить с мытарствами и слезть с любовной иглы?

Но, даже получив анонимное письмо, в котором говорится, что Одетта была любовницей множества мужчин и женщин, Сван в первую очередь задумался о том, кто из его друзей мог так гадко поступить. Подозревая всех и каждого, он так и не нашел подтверждения своим гипотезам.

❓Могла ли Одетта сама быть автором этого письма, чтобы заставить его испытывать еще большие мучения?

Возможно это было частью ее игры, приближающей неминуемую развязку, учитывая, что герой ей порядком поднадоел, а проблем с финансами, получая поддержку от других кавалеров, она не испытывала.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #МарсельПруст #ВСторонуСвана

​Доброе утро, дорогие книголюбы! 📕

Продолжим знакомиться с биографией Анны Ахматовой.
В прошлый раз мы остановились на Киевском периоде жизни поэтессы и ее отношениях с Николаем Владимировичем Недоброво.

А сегодня перенесемся в «совсем другой Киев», город юности Ахматовой. В 1908 году оставшиеся члены семьи Горенко (не считая отца) в последний раз собрались в Киеве вместе. Анна уже не так тосковала. Она поселилась одна во флигеле дома номер 23/25 по улице Тарасовской (отсюда поедет и венчаться с Гумилёвым). Тарасовская улица имела среди киевской интеллигенции название «Латинский квартал», здесь селились литераторы, художники, университетские преподаватели. Сама Анна с увлечением занимается на Киевских Высших женских курсах. Они были основаны при Киевском университете Святого Владимира еще в 1870 году. Анна выбрала юридический факультет как обеспечивающий в будущем материальную независимость, в которой она так нуждалась. На курсах преподавали профессора университета, а слушательницы имели право выбирать как предметы, так и ведущих их преподавателей. К началу семестра заполнялась «Семестральная карточка» с указанием, что и у кого девушки желали слушать. Согласно сохранившимся документам, историю римского права Анна изучала у профессора Митюкова и сдала ему экзамен 21 мая 1909 года с оценкой «весьма удовлетворительно», с той же оценкой сдала латынь в феврале и 16 мая профессору Лациусу. В весеннем семестре 11 мая 1909 года сдала энциклопедию права профессору Демченко, а историю русского права 7 декабря 1909 года с той же оценкой. Весной 1910 года, 13 марта, ею заполнена «Семестральная карточка» и на новый весенний семестр. Однако в одном из набросков к автобиографии она признается: «Пока приходилось изучать историю права и особенно латынь, я была довольна; когда же пошли чисто юридические предметы, я к курсам охладела».

Продолжение учебы на Высших женских курсах происходило уже в Петербурге, после того как Анна вышла замуж за Николая Гумилёва и завершился киевский период ее жизни.
В жизни Анны 1909 год был годом определенной стабильности. Лето 1908–го, проведенное на море, явно укрепило ее здоровье. После успешного завершения гимназии она хотела продолжить учебу на Киевских Высших женских курсах. Однако тогда доктор сказал, что это опасно для ее здоровья. Она смирилась – «маму жалко». Теперь, с осени 1908 года, Анна с интересом занимается на юридическом факультете Высших женских курсов. Истерическое увлечение эфемерным возлюбленным Голенищевым—Кутузовым, казалось, иссякло после его отъезда за границу, как она слышала, с миссией Красного Креста. Кроткая Инна Эразмовна как—то сказала иронически: «Невеста ты моя неневестная», едва ли поняв, что глубоко задела христианские чувства дочери.
Последние несколько лет, предшествовавшие жизни в Киеве, были для Ахматовой одними из самых бесприютных. Она тяжело переживала муку матери, оставленной мужем, и болезнь старшей сестры Инны.
Еще в апреле 1905 года у Инны Андреевны обострился туберкулез легких и она уехала к родственникам в Евпаторию. В августе Инна Эразмовна с детьми – Андреем, Виктором, Анной и бонной Моникой двинулись туда же.

Андрей Антонович Горенко к тому времени открыто связал свою жизнь с Еленой Ивановной Страннолюбской, вдовой контр—адмирала, и жил в Петербурге, а для Инны Эразмовны и детей началась пора скитаний по чужим углам. Вначале они жили в Евпатории, где Анна самостоятельно прошла курс седьмого класса гимназии.
Позже Ахматова писала, что с Киевом она связана много меньше, чем об этом думают. Тем не менее киевский период ее жизни интересен и значителен как в бытовом, так и в бытийном плане, проливая свет на обстоятельства жизни семьи и ряд знаковых событий.

О сестрах Ахматовой осталось мало сведений, кроме того, что они были очень хороши собой. Как говорила Ахматова, «настоящие греческие царицы».

📕Продолжение следует…

#мыслиокнигах #книги #Ахматова