Я поняла, что слишком малым делюсь с вами о блогерах, каналы которых я читаю. Поэтому решила добавить ещё несколько вопросов, на которые с удовольствием ответила восхитительная Марина. Заглядывая к ней на страницу я всегда узнаю что-то новое из жизни писателей, которых я читала ещё в школьные и студенческие годы, и узнаю не малые крупицы их жизни, а практически всё. Библиотека у Марины уже насчитывает больше тысячи экземпляров, просто нереально это представить😍. Давайте поближе узнаем о её интересах в сфере книг.

1. Цикл,который очень хотела, но не прочла.
Сложно ответить на этот вопрос. Я циклы не читаю почти. Вот сейчас идет Пруст-проект из 7 книг, надеюсь, что все прочитаю. Но циклом я бы его тоже не назвала. Это роман - эпопея.

2. Покупка книга из-за обложки/названия?
Таких просто нет. Мне нужна еще аннотация или понравившийся автор.

3. Книга-разочарование?
Сейчас даже не вспомню таких. На эту тему писала пост. Бывают книги, которые мне не поддаются. Таких уже несколько и они просто отложены до поры, до времени.

4. Делаешь в книгах пометки? Сильные загибы?
Книга для меня - храм мысли. Разве можно чертить в храме или загибать уголки в своей голове?
Я только аккуратно приклеиваю стикеры и удаляю после прочтения. В семье принято было еще книги одевать в обложки, чтобы не портился корешок.

5. Книга-покорившая сердце?
Конечно «Божественная комедия» Данте и «Мастер и Маргарита» Булгакова.

6. Автопокупаемый автор?
О, их много. Если нравится произведение, то могу начать покупать и другие.
Теодор Драйзер, Джон Фаулз, Айн Рэнд, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Герман Гессе, Франсуаза Саган, Марк Леви, Бернар Вербер, Милорад Павич и так далее..список очень большой.

7. Есть на твоих полках необычные книги?
Смотря что под этим подразумевается. Наверное необычными буду лекции Мераба Мамардашвилли или книги Петра Успенского, Ивана Павлова, Льюиса Мамфорда и других, которые мы читаем в ШВК. Не думаю, что Гомером, Аристотелем или Вольтером можно кого-то удивить.

8. Что больше предпочитаешь современных авторов или классику?
Классика проверена временем и конечно к ней я возвращаюсь, как к прекрасному десерту или выдержанному вину. Но, скажу по секрету, я обожаю открывать новые имена, дегустировать произведения авторов разных стран и поэтому колонка современной прозы (правда зарубежной) просматривается мной постоянно в книжных магазинах и покупаются заинтересовавшие меня книги.

9. Есть девиз по жизни?

Дорогу осилит идущий..(Сенека)

10. Что для тебя стало толчком к ведению блога?
Я вела крупный блог в Нельзяграмм, после закрытия перешла в Телеграм. Фактически мне нужна площадка для общения с книголюбами, обмена мнениями о прочитанных книгах, ведь это сообщество очень интересное и постоянно развивающееся.

11. Кроме этого, чем любишь заниматься в свободное время?
В свободное время обожаю бывать на природе, постоянно фотографирую все изменения в зависимости от времени года. Конечно люблю путешествовать и услаждать взор памятниками архитектуры, работами великих мастеров живописи и скульптуры. Моя мечта - съездить в Японию, надеюсь она сбудется.

12. Можешь ли бросить книгу, если понимаешь, что она тебе не интересна?
Я могу отложить книгу на годы, если ощущаю, что не могу проникнуть в суть, уловить смысл и идею автора. Одной из таких книг был «Улисс» Джеймса Джойса, которая ждала своего часа 2 года. Есть еще несколько, которые меня ждут. Сложные книги требуют определенного опыта чтения и уровня мышления.

Спасибо огромное Марина за такое интервью и прекрасную беседу в ночи))) ❤❤❤

#рекомендация

​Доброго утра всем! 📕

Давайте продолжим изучать биографию Марины Цветаевой.

Отзвуком потерь на фронтах стали скандалы в тылу. То здесь, то там слышался шепоток: пора провозгласить сепаратный мир с Германией. Генералы один за другим заявляли о своей неспособности поддерживать моральный дух в войсках, если гражданские будут по-прежнему подавать пример безрассудства и коррупции. Некоторые видели спасение лишь в том, чтобы немедленно подчиниться требованиям либералов. У царя не оставалось выбора: желая предохранить страну от вторжения и анархии, он должен был отречься от престола. И – под двойным давлением: военных и политиков – отрекся от него 2 марта 1917 года в пользу брата Михаила. Но тот отказался принять корону, и теперь расколотой, растерянной нацией силилось хоть как-то руководить жалкое и беспомощное Временное правительство. В Петрограде после образования «совета рабочих и солдат» приступ реваншистской радости привел к немыслимому хаосу. И если некоторые интеллигенты – такие, например, как Андрей Белый и Александр Блок – приветствовали повсеместные и повседневные беспорядки, видя в них зарю будущей цивилизации – цивилизации свободы и справедливости, то других тревожило половодье низменных инстинктов, обуревавших население страны.

Марина Цветаева оплакивала арест царя, которого вместе с семьей заперли в Царскосельском дворце. Как большинство соотечественников, она надеялась, что Керенский, ставший главой Временного правительства, сумеет успокоить народ, навести порядок на улицах, придумает, как обеспечить почетный статус бывшему государю, а главное – остановить вражду с Германией. Но Керенский, напротив того, провозгласил во всеуслышание о своем стремлении вести войну до победного конца. И Марина возмущалась этим упрямством, потому что, по ее мнению, время уходило зря, а Сергей из-за этого рисковал угодить на передовую. Опасаясь потерять свое привилегированное положение медбрата при новом рекрутском наборе и оказаться простым пехотинцем, он только что записался на офицерские курсы при Военной академии в Москве. Вопреки семейной традиции мятежа и анархии Сергей оставался верным низложенному монарху.

Марина поддерживала лояльность мужа по отношению к царю, но отнюдь не потому, что была сторонницей абсолютистской власти, а потому лишь, что догадывалась: Николай II, несмотря на все свои слабости и недостатки, воплощает в себе образ вечной России, которую большевики хотят разрушить до основания.

Точно так же, как Цветаева обожала Москву с ее церквями, не посещая проходящих там богослужений, почитала она и царя – символ российского прошлого, но оставалась при этом в стороне от тех, кто официально воскурял ему фимиам. Для нее предать поверженного императора было подлостью, низостью, почти клятвопреступным деянием. С гордостью, с вызовом, с признательностью традициям, в которых выросла, хотя часто и оспаривала их, она напишет:

«Надобно смело признаться, Лира!
Мы тяготели к великим мира:
Мачтам, знаменам, церквам, царям,
Бардам, героям, орлам и старцам,
Так, присягнувши на верность – царствам,
Не доверяют Шатра – ветрам.

Знаешь царя – так псаря не жалуй!
Верность как якорем нас держала:
Верность величью – вине – беде,
Верность великой вине венчанной!
Так, присягнувши на верность – Хану,
Не присягают его орде.

Ветреный век мы застали, Лира!
Ветер, в клоки изодрав мундиры,
Треплет последний лоскут Шатра…
Новые толпы – иные флаги!
Мы ж остаемся верны присяге,
Ибо дурные вожди – ветра».

Но на самом деле в это время Марина Цветаева была куда менее внимательна к явлению новой России, чем к первым движениям ребенка, которого носила в чреве. Снова беременная, она дрожала за будущее этого ребенка, который рисковал родиться в наихудших условиях.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

КНИЖНЫЕ ПОКУПКИ ДЕКАБРЯ (часть 1)

Всем привет! 📕

Отто фон Бисмарк говорил: «Русские долго запрягают, да быстро едут!».

Первая часть этой пословицы - точно про меня.
Сегодня я хочу показать Вам свои книжные покупки, которые я сделала на «Черную Пятницу».

После знакомства с творчеством Владимира Маяковского, Иосифа Бродского, Сергея Есенина и других поэтов, я решила начать собирать поэтическую библиотеку, а скидки позволили мне приобрести несколько книг:

1. Афанасий Фет «Малое собрание сочинений» издательства «Азбука» @azbookaknigogoliki

С творчеством поэта я знакомилась только в рамках школьной программы. И сейчас имя этого лирика,«певца природы и любви» практически нигде не звучит.
Когда я путешествую летом вместе с сыном по Можайским полям Подмосковья на велосипеде всегда вспоминаю эти строки:
«Зреет рожь над жаркой нивой, И от нивы и до нивы Гонит ветер прихотливый Золотые переливы».

Поэтому моя мечта - вновь окунуться в его поэтические строки и теперь она осуществится.
В настоящем издании поэзия Фета представлена итоговым собранием произведений, составленным самим поэтом; помимо стихотворений в книгу также вошли поэмы и избранные поэтические переводы.

2. Андрей Вознесенский «Малое собрание сочинений» издательства «Азбука» @azbookaknigogoliki.

Со стихотворениями этого поэта я совсем не знакома и решила открыть для себя новое имя, ведь знаменитый хит Аллы Пугачевой «Миллион алых роз» создан на его стихи.
В Малом собрании сочинений Андрея Вознесенского представлены его стихотворения и поэмы, от знаменитой лирики 60-х до очень личных, судьбоносных стихотворений последних лет, а также "рифмы прозы" - воспоминания поэта о встречах с Борисом Пастернаком. Сборник предваряет эссе верной спутницы поэта, его легендарной музы и «Озы», писательницы Зои Богуславской.

📕 Продолжение в комментариях
⬇️

#мыслиокнигах #книги #книжныепокупки

КНИЖНЫЕ ПОКУПКИ ДЕКАБРЯ (часть 2)

Всем доброго утра! 📕

❓А помните, как все трясли бонусы с Корги в Читай-город?
Сегодня я покажу что я приобрела благодаря этой акции.

1. Анни Эрно «Обыкновенная страсть. Стыд» издательства «Эксмо» @eksmo_fiction

С романом «Обыкновенная страсть» лауреата Нобелевской премии 2022 года, французской писательницы Анни Эрно я уже успела познакомиться. Не могу сказать, чтобы он меня сильно впечатлил.
Мой отзыв можно посмотреть по ссылке.

Со вторым произведением писательницы я знакомство отложила на время, решила сделать перерыв.
Аннотация гласит: «Стыд» - история о том, как на нас влияет наше детство и как долго, уже повзрослев, мы несем на себе его отметины. Возможно ли отказаться от своего прошлого, если оно кажется постыдным и полным ошибок?

Надеюсь, он будет более интересным и, возможно, богатым на инсайты.

2. Бернар Вербер «Пророчество о пчелах» издательства «Эксмо» @eksmo_fiction

Мое знакомство с книгами Бернара Вербера началось в 2007 году, когда мне посоветовали прочитать трилогию о муравьях. Слог автора и эти истории настолько меня захватили, что я приступила к 5 томам цикла о Богах. Я вспоминаю, как зимой шла гулять с коляской в парк, сын засыпал, а я шагала по тропинке, усыпанной снегом и читала по 2,5 часа ежедневно.
С тех пор автор стал автопокупаемым, поэтому, когда новая книга появилась в предзаказе я долго не раздумывала.

Роман в духе фантастического приключения с интересным сюжетом и надеждой на спасение человечества, как мне кажется, должен быть захватывающим и увлекательным. Надеюсь, что эта история запомнится надолго и заставит испытать всю гамму ощущений.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #книжныепокупки

​Доброго утра, дорогие книголюбы! 📕

Сегодня мы продолжим знакомиться с биографией Марины Цветаевой.
Напомню, что Марина осталась одна с двумя детьми в Москве, охваченной событиями 1917 года, не имея возможности уехать в Крым, где ее ждал Максимилиан Волошин.

Церковные купола все так же горели на солнце, в гостиных и редакциях газет точно так же болтали о пустяках, чтобы не надо было говорить о важном, ничуть не изменился звук родного русского языка, доносившийся с любого угла любой улицы, Москва осталась прежней, но у Марины было четкое ощущение, что она как-то не совсем в России сейчас живет. Может быть, потому, что царская символика исчезла с фасадов зданий и витрин магазинов?

Испуганные буржуа и мещане прятались, словно в чем-то виноваты, даже не знакомые друг с другом люди обращались к случайному собеседнику, непривычно именуя его «товарищем», рабочие ходили гоголем – еще бы, положение-то привилегированное, пролетарская фуражка стала вроде короны, каждый день новый декрет правительства обрушивался на головы ошеломленных и растерянных граждан…
Несмотря на победу эсеров на выборах в Учредительное собрание в 1917 году Ленин объявил в очередном манифесте, что интересы Революции законны даже тогда, когда они противоречат решениям Учредительного собрания.

Многочисленные интеллектуалы, поспешившие перебежать на сторону новой власти, верили даже (или притворялись, будто верят), что в лице Ленина победил рабочий класс в целом и что благодаря ему Россия выйдет наконец из эпохи сумерек, чтобы подняться, как Франция 89-го года, на высоты духа.

Когда Маяковский, Блок, Белый, Брюсов уже выразили от всего сердца солидарность с новыми хозяевами страны, Марина Цветаева еще не знала, к какому берегу причалить. Всегдашний отказ признать любую официальную власть священной, казалось бы, должен был заставить ее примкнуть к крайне левым, но она приходила в ужас от лавины декретов, которые Ленин обрушивал на страну и ее население. Была создана политическая полиция – Чрезвычайная Комиссия, знаменитая ЧК, должна была выслеживать, выявлять и уничтожать врагов коммунизма. Началась эпоха доносов. Один за другим «настоящими патриотами» выдавались чекистам процветающие промышленники, мирные землевладельцы – как помещики, так и просто зажиточные крестьяне, священнослужители, офицеры, чиновники, занимавшие при царе высокие должности, писатели, вызывавшие подозрение своими взглядами… Их приговаривали к смертной казни, даже не дав времени найти себе защитника. Достаточно было распущенного по кварталу слуха, гнусной сплетни – и расстреливали или в лучшем случае высылали всякого, кто осмелился, например, легкомысленно отнестись к священной непогрешимости новой власти. Обыски, конфискации имущества, грабежи, ссылки превратили Россию в огромный концентрационный лагерь, где каждый шпионил за соседом и где каждый дрожал от страха: а вдруг на рассвете постучат именно в его дверь.

Вполне ведь могут узнать, что муж Марины – офицер Белой гвардии…
Достаточно чьей-то несдержанности.
Со времени отъезда Сергея из Крыма она не получила от него ни единой весточки. Он погиб? Или жив? Как узнать об этом, не привлекая внимание?

Лучше уж втянуть голову в плечи, жаться по стенам и молчать. Ждать.
Однако на другом конце России 12 мая 1918 года Пра и Макс Волошин в Коктебеле получили письмо от Сергея Эфрона, проштемпелеванное в Новочеркасске – к северу от Ростова.
«Дорогие Пра и Макс, только что вернулся из Армии, с которой совершил фантастический тысячеверстный поход. Я жив и даже не ранен, – это невероятная удача, потому что от ядра Корниловской Армии почти ничего не осталось. <…> Не осталось и одной десятой тех, с кем я вышел из Ростова. <…>
Но о походе после. Теперь о Москве. Я потерял всякую связь с Мариной и сестрами, уверен, что они меня давно похоронили, и эта уверенность не дает мне покоя. Пользовался всяким случаем, чтобы дать знать о себе, но все случаи были очень сомнительны.


📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго утра всем! 📕

Как развивались дальше события в охваченной революцией Москве и судьбе Марины Цветаевой, мы поговорим сегодня.

Марина была счастлива обрести свободу, потому что, оставляя дочерей дома ради того, чтобы отбыть рабочие часы, она находилась в постоянной тревоге. Конечно, Ариадна выглядела достаточно крепкой, пусть и худенькой, и бледненькой, но вот маленькая Ирина безнадежно отставала и в физическом, и даже в умственном развитии. Все время какая-то полусонная или погруженная в себя, девочка не умела говорить и большую часть времени что-то, раскачиваясь, пела: «слух и голос были изумительные», – писала потом Марина сестре. Скорее всего сказывались последствия полуголодного существования. Но в 1919 году большая часть российских детей оказалась не в лучшем положении. Несмотря на то что в марте 1918 года в Брест-Литовске был подписан сепаратный мирный договор с Германией, условия жизни при советской власти становились все тяжелее и тяжелее.
Простой народ потуже затягивал пояса, согревал дыханием озябшие пальцы и задумывался, должен ли он в своей крайней нужде проклинать большевиков, сторонников царского режима, или злой рок, который чувствует себя в России как у себя дома.

Марина больше, чем кто-либо, терялась перед сиюминутными материальными трудностями, которые сменяли одна другую. Там, где другие хоть как-то выпутывались, она только еще больше погрязала в нужде. И поскольку она уже просто не могла видеть, как маленькая Ирина, которой вот-вот должно было исполниться три года, чуть ли не умирает с голоду и чахнет день ото дня, то и стала советоваться с друзьями, чем тут можно помочь.
Ей дали добрый совет: поместить малышку в детский приют в Кунцеве, неподалеку от Москвы. Там, говорили люди, которым Цветаева безусловно доверяла, за ней будут лучше ухаживать, там ее будут лучше воспитывать, а главное, там ее будут лучше кормить. Уставшая бороться Марина согласилась с разумным на первый взгляд предложением и отдала дочку в приют.

Вообще-то, никому в этом не признаваясь, она испытала облегчение, оставшись вдвоем со своей дорогой Ариадной. Ничтожность, безликость, болезненность Ирины были для них обеих непомерным грузом, делали младшего ребенка почти чужим в семье. Было ли это потому, что беременность второй дочерью оказалась тяжелой, а роды мучительными, из-за того ли – когда страдания закончились, – Марина восприняла это дитя как наказание, как результат некоей оплошности? С течением времени то, что девочка становилась все более недоразвитой, стало подавлять ее. Она была слишком горда, чтобы жить каждый день с таким вот разочарованием в своем материнстве.
Когда Цветаева была недовольна каким-то своим стихотворением, она засовывала его в дальний ящик, чтобы поскорее забыть о нем. Вот и Ирину она засунула в такой «ящик» – в кунцевский приют. Ей было достаточно Ариадны. Она сделала свой выбор. Раз и навсегда.

В начале февраля 1920 года Аля заболела малярией. Вспоминая, как ее племянник Алеша, сын Анастасии, три года назад умер от инфекционного заболевания, обеспокоенная Марина не отходила от постели дочери. И вдруг, когда голова ее была занята только одной навязчивой мыслью, как спасти Алю, на нее обрушилась страшная весть. Маленькая Ирина умерла от истощения в кунцевском приюте. Цветаева сразу же почувствовала себя виновной в том, что выкинула из дома слабого младшего ребенка, чтобы сосредоточить всю заботу на старшей, на дочке, которая всегда была ее любимицей. Охваченная запоздалым раскаянием, она рассказывает о своем горе в одном из писем:

«Друзья мои!
У меня большое горе: умерла в приюте Ирина – 3-го февраля, четыре дня назад. И в этом виновата я. Я так была занята Алиной болезнью (малярия – возвращающиеся приступы) – и так боялась ехать в приют (боялась того, что сейчас случилось), что понадеялась на судьбу.


📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго утра, дорогие книголюбы! 📕

Продолжаем наш разговор о событиях, происходивших в жизни Марины Цветаевой.

В феврале 1921 года Ленин, подвергнув страну всеобщей коллективизации, решил – чтобы избежать катастрофы – сменить курс и частично смягчить свою доктрину. Решение это было ознаменовано началом НЭПа – новой экономической политики, которая, поддерживая во всем главные принципы большевистского государственного регулирования, все-таки кое-где позволяла робко терпеть проявления частной инициативы. В результате жизнь простых людей ничуть не стала лучше, зато расцвели черный рынок и спекуляция. Как и следовало ожидать, писатели, которые по определению лишены практического смысла, абсолютно ничего не выиграли от того, что их якобы освободили в какой-то степени от тисков государственной власти. Находясь в стороне от коммерческих махинаций, они довольствовались тем, что получили возможность тайком заработать несколько рублей, читая свои произведения на литературных вечерах или в «артистических кафе» – таких, как знаменитое «Домино», лучшим аттракционом в котором они являлись.

Публика, чью главную часть составляли спекулянты разного сорта или государственные сановники, приходила туда послушать стихи еще выживших по странной случайности, но изголодавшихся до последней степени русских поэтов. Марина нередко участвовала в этих представлениях и радовалась овациям, пусть даже аплодировали ей люди, идеи и образ жизни которых были ей совершенно чужды. На самом деле, приходя в «Домино» или другие заведения того же рода, она рассчитывала на возможность встретить там собратьев по цеху, с которыми ее роднили любовь к искусству, хроническая бедность и страх перед завтрашним днем. Познакомив собравшихся со своими творениями, они обменивались разочарованиями, основанными на сиюминутных трудностях и опасениях за будущее свободной мысли в Советской России.

Однако еще оставался маленький лучик надежды: ходили слухи, что в очень редких случаях удается получить паспорт, который позволяет передвигаться по России и даже выезжать за границу. Весной 1921 года после долгих мук Анастасия наконец получила от властей разрешение уехать с сыном из Феодосии и отправиться в Москву, где ее ждала Марина. Встреча их стала сплошным счастьем и сопровождалась потоками слез. Сестры несколько лет не виделись, и теперь Анастасия с трудом узнавала Марину в этой худой, диковатой и растерянной женщине.
«Она стоит под тусклым потолочным окном, и я стою перед ней и смотрю – сквозь невольное смущение встречи, сумятицу чувств и привычку их не показывать – жадно узнаю ее, прежнюю, и ее – новую, неизбежно незнакомую за протекшие годы. Щеки – желтые и опухшие, что ли? Постаревшее ее лицо, стесняющееся своего постарения. Знакомой манерой взгляда светлых, чуть сейчас сощуренных глаз вглядывается в меня…» А одежда! «…Коричневый с татарским узором шушун, такие делала Пра, в талии стянутый ремнем, длинная темная юбка; на ногах – проношенные линялые туфли» – почти нищенские лохмотья… В комнате – «…маленький очажок огня, печурка, варившая, как колдовское зелье, Маринину фасоль (почти единственную пищу ее, добываемую любой ценой на Смоленском рынке) („кормит мозг“), ее черный кофе в татарском феодосийском медном кофейнике и Алины мyки: каши».

Марина нервно курит одну папиросу за другой и с царственным безразличием относится к холоду, царящему вокруг хаосу и вековой пыли, покрывающей все в ее берлоге. Однажды, оставшись дома одна, Анастасия решила навести порядок, чтобы «не видеть Марину в такой несусветной грязи». «И я кинулась в первый же ее уход из дома убирать: рьяно, яростно чистить, мыть и гладить маленьким заржавленным утюгом полотенца, наволочки, рубашки, чтобы хоть отдаленно белыми стали! Посуду! Паркет!» Вооружившись веником, тряпками, щетками, Ася терла, мыла, выбивалась из сил и, естественно, ожидала комплиментов за свой хозяйственный раж.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго субботнего утра всем! 📕

Вчера мы закончили наше обсуждение на благой вести для Марины Цветаевой, которое передал Борис Пастернак: «Сергей Эфрон жив!».

Начиная с этой минуты, ею овладела лишь одна навязчивая идея: уехать к мужу за границу. Но для этого выбран был неподходящий момент. Волна подозрительности накатила на интеллектуальную среду. Всякий, кто позволял себе мыслить, всякий, кто позволял себе мечтать, выглядел в глазах ЧК ненадежным. Обвиненный в монархизме бывший муж Анны Ахматовой поэт Николай Гумилев был арестован 21 августа, а уже 24-го расстрелян. Ходили слухи, что его экс-жена Ахматова рискует угодить в тюрьму. Некоторые дошли до того, что утверждали, будто и она мертва, «ликвидирована» тайной полицией. А кто-то говорил о самоубийстве…

Марина была в отчаянии. В ней никогда не было и крупицы зависти или ревности к ахматовскому поэтическому дарованию, к успехам сестры по перу. Восхищение ее Ахматовой было настолько искренним, что она и не рассматривала ее как соперницу – скорее как союзницу, соратницу в деле служения поэзии, иногда даже – как ее, поэзии, должницу, служанку. К счастью, слухи оказались ложными, и как только интрига была разоблачена, Марина написала Анне Ахматовой: «Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорней и неопровержимей. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет – хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным – с моего ведома – Вашим другом (друг – действие!) – среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу „Кафе Поэтов“».
Убитый горем – у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая – весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года). <…>
Эти дни я – в надежде узнать о Вас – провела в кафе поэтов – что за уроды! что за убожества! что за ублюдки! Тут всё: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами. <…>
Я, на блокноте, Аксенову: «Господин Аксенов, ради Бога, – достоверность об Ахматовой». (Был слух, что он видел Маяковского.) «Боюсь, что не досижу до конца состязания».
И быстрый кивок Аксенова. Значит – жива.
Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский – мне – кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня – несказaнных. Страшный сон: хочу проснуться – и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко – я бы словами сказала: «Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!»… Утешила меня Аля: «Марина! У нее же – сын!»

Чуть позже ареста Гумилева и незадолго до его расстрела пришла страшная весть: другой «великий», Александр Блок, умер в Петербурге, нищий и всеми покинутый. Он уже довольно долго болел и просил у властей разрешения отправиться на лечение за границу. Причину выезда нашли неубедительной – отказали, Блок советской визы не получил. И несколько дней спустя при таинственных обстоятельствах скончался. Марина сразу же написала Ахматовой: «Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает. Когда человек говорит: смерть, он думает: жизнь… Смерть – это когда меня нет. Я не могу почувствовать, что меня нет. Значит, своей смерти нет. Есть только смерть чужая: т. е. местная пустота, опустевшее место (уехал и где-то живет), т. е. опять-таки жизнь, не смерть, немыслимая, пока ты жив. Его нет здесь (но где-то есть). Его нет – нет, ибо нам ничего не дано понять иначе как через себя, всякое иное понимание – попугайное повторение звуков. <…>
Смерть Блока.
Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось – отделилось. Весь он – такое явное торжество духа, такой воочию – дух, что удивительно, как жизнь вообще – допустила? (Быть так в нем – разбитой!)

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго утра, дорогие книголюбы! 📕

Давайте продолжим наше путешествие с Мариной Цветаевой и на этот раз уже по Берлинским улочкам.

Открывая для себя улицы Берлина, Ариадна удивлялась чистоте и порядку в городе, контрастировавшим с пестротой и суетой Москвы. Ее мать, наоборот, не успела даже заметить, что они за границей, потому что именно Россия, сама Россия приняла ее по приезде в центре Германии. Все такой же предусмотрительный, Илья Эренбург забронировал им комнату в семейном пансионе на Траутенауштрассе, 9, где жил со своей женой. Не дав ей времени передохнуть, Эренбург ввел новоприбывшую в колонию изгнанников из России, где офицеры Белой армии соседствовали с интеллектуалами, бежавшими от преследований, чинимых советской властью, и колеблющимися «туристами», еще не решившими, к кому им примкнуть. Объединенные общим несчастьем и общей ностальгией, социалисты-революционеры, монархисты, анархисты и оппортунисты воспользовались дезорганизацией германской экономики после перемирия 1918 года, чтобы малость поживиться за счет страны, разоренной инфляцией. Приток этих беженцев был таков, что им были немедленно и широко распахнуты двери многочисленных русских издательств, русских типографий, русских газет и журналов. Жадная до информации публика с нетерпением ожидала всего, что здесь печаталось. Влюбленные в литературу изгнанники группировались в излюбленном своем квартале: на Прагерплац в кафе «Прагердиле». За всеми столиками, утопавшими в табачном дыму, в зале, пропахшем пивом, говорили о вчерашней России, о сегодняшней России, о завтрашней России с такой свободой, какая в Москве или Петрограде непременно привела бы в тюрьму или к стенке.

Проникнув вслед за Ильей Эренбургом в эту разогретую спорами атмосферу, Марина сразу же почувствовала себя как дома. Все в Берлине знали ее и восхищались ею. Приветствуя вхождение Поэта в круг политических изгнанников, русские издательства Берлина – «Огоньки» и «Геликон» – выпустили в свет почти одновременно два ее сборника: «Стихи к Блоку» и «Разлука». Оба имели грандиозный успех. «Знатоки» помещали Цветаеву в один ряд с Ахматовой. Некоторые находили ее творчество даже более волнующим, оригинальным и «современным», чем творчество великой поэтессы, оставшейся в России. Пока Ариадна, опьяненная наслаждением от того, что можно съесть апельсин или выпить свежего пенящегося пива, открывала для себя эти маленькие радости бытия, Марина с не меньшим удовольствием обнаруживала, что все вокруг нее только и стараются облегчить ей знакомство с Западом.
Молодой Абрам Вишняк, руководивший маленьким издательским домом «Геликон» (под таким прозвищем Вишняк, кстати, и выступает как в письмах Марины, так и в воспоминаниях Ариадны), создал из нее буквально культового персонажа, возвел на такой пьедестал, что Марина – в знак признательности – немедленно влюбилась в этого пылкого своего поклонника. В ожидании Сергея, который томился в Праге, разрабатывая весьма проблематичные планы воссоединения с Мариной, она посылает ему целую серию пламенных писем (впоследствии она объединит их в сборник под названием «Флорентийские ночи»), затем – несколько стихотворений, сочиненных для других адресатов, но перепосвященных одним росчерком пера. Ее физическое влечение к этому новоприбывшему было таково, что она выразила его в письме без малейшего стыда: «Вино высвобождает во мне женскую сущность (самое трудное и скрытое во мне). Женская сущность – это жест (прежде чем подумать!). Зоркость не убита, но блаженное право на слепость».

Ариадна наблюдала за любовными похождениями матери со смешанным чувством детской ревности и женской досады. Но девочку успокаивало то, что она быстро распознала в Абраме человека податливого, легко поддающегося влиянию, тогда как мать была для нее верхом энергичности и прозорливости. «Геликон всегда разрываем на две части, – записала она уже тогда, десятилетняя, и опубликовала через много лет в „Страницах воспоминаний“, – бытом и душой.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Всем доброго утра! 📕

❓А не отправиться ли нам в Прагу за Мариной Цветаевой и ее семьей и не перенестись ли в 1922 год?
❓Какие события нас ожидают? Давайте разбираться вместе.

Удивительная страна: уже не Россия, но еще не Европа. Эмигрантов принимают как родственников-погорельцев. Русские ученые читают лекции в пражском Карловом университете; русских студентов селят в ветхих строениях, предназначавшихся для пленных во время войны с немцами; некоторые русские писатели получали от государства ежемесячное пособие, позволявшее им продолжать работу; частная чешско-русская организация «Еднота», возглавляемая Анной Тесковой, чешской писательницей, почти с рождения и до двенадцати лет жившей с родителями в Москве и навсегда сохранившей яркие впечатления о российском детстве, занималась тем, что старалась всячески сблизить свою интеллигенцию с эмигрантами-интеллектуалами из России; Православная церковь, во главе которой здесь стоял архиерей Сергей Королев, стремилась поддерживать веру во всех несчастных, которых вынудили покинуть родину. Все и всё в Праге словно бы свидетельствовало о поддерживаемой правительством общности духа русских людей и духа населения Чехословакии, сложившейся независимо от границ между государствами – над этими границами.

Среди изгнанников те, кто, проклиная большевистский режим, все-таки придерживался левых идей, образовали союз и выпускали журнал «Воля России», в то время как оставшиеся приверженцами монархии, хотя и не одобряли этих неисправимых смутьянов, но никогда не стремились спровоцировать или задеть их. В тех и в других голос крови был в то время сильнее голоса политиков. Можно принадлежать одному племени и состоять в разных партиях.
Перестав быть одиноким, Сергей больше не мог жить в развалюхе-казарме – общежитии «Свободарна» – вместе с другими русскими студентами, там семья кое-как просуществовала всего несколько дней (сам Эфрон, правда, оставался там на четыре дня в неделю). Но цены на жилье в Праге были столь высоки, что семье пришлось перебраться на другой берег речки Бероунки, в маленькую деревушку Мокропсы неподалеку от столицы: здесь многие эмигранты уже свили себе гнездо. Эфроны за несколько недель переезжали трижды и в конце концов поселились в низенькой комнатке с тремя окошками, зато поблизости от леса и скал, особенно полюбившихся Марине и Але. Каждое или почти каждое утро Сергей рано утром выходил из дому, чтобы отправиться в Прагу – на лекции в Карловом университете. Оставшись вдвоем с дочерью, Марина старалась как-то убить время: бродила по деревне и окрестностям, готовила на большой изразцовой печке, писала, мечтала… Озабоченная чересчур большим количеством хозяйственных забот, Цветаева в это время к тому же еще обнаружила, что Ариадна, которая чуть ли не с младенческих лет была ее неизменной союзницей, исповедницей, собеседницей, почти точным ее подобием, мало-помалу отрывается от нее и находит абсурдное удовольствие в том, чтобы играть в куклы, а это, по мнению матери, грозило тем, что – о ужас! – она может стать таким же ребенком, как все прочие. И еще Марина с горечью констатировала, что совместная жизнь с Сережей, которого она так идеализировала в течение всех долгих лет разлуки, ей не очень-то нравится, да и как могла понравиться совместная жизнь женщине, уже привыкшей к одиночеству и независимости… Но дело было не только в этом. Гражданская война, лишения, болезни превратили очаровательного и восторженного юношу былых времен в сломленного, тревожно-мнительного, вечно сомневающегося в себе самом и других человека. В то время как Марина не переставала восхищаться его преданностью добровольческому делу, он стал задумываться о том, правильно ли выбрал лагерь, не встал ли на «неверный путь». В конце концов, размышлял он, со стороны красных было проявлено столько же отваги, самоотверженности и жестокости, сколько и со стороны белых.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго утра, дорогие книголюбы! 📕

На днях состоялось мое знакомство с первой частью романа Марселя Пруста «В сторону Свана», поэтому начинаю делиться своими впечатлениями.

Я действительно могу сказать, что мне предстоит окунуться в роман-эпопею длиною в целую жизнь. Ведь семитомник «В поисках утраченного времени» - это осознанный путь души автора к своему истинному «Я», перенесенному в литературный текст.

Первая часть «Комбре» напомнила мне рассвет на море, когда розовая пастель разливается по небесной глади, а облака на горизонте румянятся, как взбитый зефир. Робкие мазки художника тревожат бирюзовую прохладу зеркальной поверхности, создавая чуть слышную рябь, нашептывающую читателю о герое, который пытается заснуть.

Как интересно Пруст в этот момент размышляет о свойствах сна и моменте пробуждения, когда каждый из нас осознаёт где он находится, в каком пространстве и времени, вспоминает события ближайшего дня и видит окружающие его предметы, воссоздавая в памяти картины бытия.

❓А что такое сон?

Вспоминая Карла Юнга, сны - это личное бессознательное, в которых все наши скрытые мысли, эмоции и переживания высвобождаются, чтобы прожить свою маленькую ночную жизнь.
Как страшно бывает погружаться в это состояние, в котором все страхи и демоны выходят из-под контроля и начинают творить свою историю.
Да и сам момент отхода ко сну можно сравнить с падением в бездну, зияющую бесконечную Чёрную дыру, которая поглощает разум, тело, чувства, все естество целиком. Ежедневное погружение в сон сродни маленькой смерти, когда все органы чувств прекращают воспринимать импульсы окружающего мира, а тело напоминает только вещественную оболочку, в которой томится безвольная душа, ожидая часа пробуждения, момент которого являет собой праздник воскрешения из небытия, чудо рождения и возвращения в этот яркий и красочный мир.

Маленький Марсель, герой романа, каждый вечер с грустью и глубочайшей печалью, разрывающей его душу, ожидает момента отхода ко сну. Из-за посещения гостей он бывает лишён волшебного поцелуя матери и того самого пожелания доброй ночи, которое так важно маленьким детям.
Вот как описывает этот момент Марсель Пруст: «Я не спускал глаз с мамы, зная, что мне не разрешат оставаться за столом до конца обеда и что, не желая причинять неудовольствие отцу, мама не позволит мне поцеловать ее несколько раз подряд на глазах у всех, как я делал это в своей комнате. По этой причине я решил заранее приготовиться к этому поцелую, который будет таким кратким и мимолетным, когда буду сидеть в столовой за обеденным столом и почувствую приближение часа прощанья; решил сделать из него все, что мог сделать собственными силами: выбрать глазами местечко на щеке, которое я поцелую, и настроиться на соответственный лад с целью иметь возможность, благодаря этому мысленному началу поцелуя, посвятить всю ту минуту, которую согласится уделить мне мама, на ощущение ее щеки у моих губ, подобно художнику, который, будучи ограничен кратковременными сеансами, заранее приготовляет свою палитру и делает по памяти, на основании прежних эскизов, все то, для чего ему не нужно, строго говоря, присутствие модели…..<…..> Я хотел поцеловать маму, но в этот момент раздался звонок к обеду».

Даже невозможно представить, что творится в душе у мальчика, когда словно гром среди ясного неба раздаётся голос отца «Нет, нет, оставь мать в покое, довольно, будет тебе пожелать ей покойной ночи, эти нежности смешны!»

Образ ребёнка со глазами, полными хрустальных слез, так и рисует воображение, разрывая сердце на части. Так и видишь его ссутуленную под тяжестью бремени отцовского наказа, хрупкую, субтильную фигурку, с ногами, налитыми свинцом, еле-еле ступающими по ненавистной, проклятой лестнице в «могилу», в которой он должен сам себя похоронить.

❓Чем являлся для малыша материнский поцелуй, который он так ждал каждый вечер в спальне?

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #МарсельПруст #ВСторонуСвана #Комбре

​Всем доброго утра! 📕

Сегодня я приглашаю Вас отправиться в путешествие по улочкам Комбре по страницам романа «В сторону Свана» и на этот раз наш путь будет лежать в сторону герцогов Германтских по берегу реки Вивоны.
Мы пройдём по старому мостику и выйдем на тропинку, которая приведёт к остаткам замка графов Комбрейских, утопающих в желтом ковре лютиков и являющих собой то самое предание старины, которое рисовало в воображении Марселя исторический город. И если сторона Свана ассоциируется с пышными гроздьями сирени и торжественным, розовощеким боярышником, то дорога к Германтам поражает своей наивной природной красотой. Создавалось ощущение, что поутру солнышко разлилось янтарным мёдом по лугу, оставляя свои горячие поцелуи на золотистых венчиках лютиков, трепещущих на легком ветру: «Их было очень много в этом месте…..они росли поодиночке, парами, группами, желтые как яичный желток, глянцевитые в тем большей степени, казалось мне, что, не будучи способен отнести удовольствие, доставляемое мне их видом, к какому-либо вкусовому ощущению, я сосредоточивал его на их золотистой поверхности до тех пор, пока оно не становилось настолько мощным, что создавало в моем уме представление о самодовлеющей, не служащей никаким практическим целям красоте; так бывало, начиная с самого раннего моего детства, когда с прибрежной тропинки я протягивал к ним руки еще прежде, чем научился произносить их прелестное имя, годное для принцев из французских волшебных сказок…».

А чуть дальше, по течению Вивоны и в маленьких прудах можно было встретить водяные лилии «с алым сердцем в кольце белых лепестков», которые собирались в причудливые узоры, услаждающие взор Марселя волшебными пейзажами. Не случайно он, как истинный художник, представлял себе композиции из этих цветов в виде «растрепанной гирлянды бледных роз», или «ночных фиалок с фарфоровыми лепестками», а временами и «анютиных глазок, прилетевших словно мотыльки из какого-то сада».

Эти длительные прогулки в сторону Германтов часто наводили мальчика на размышления об отсутствии у него литературного дарования, а ведь столько хотелось сохранить в памяти и, наблюдая красоту окружающего мира: отсвет солнца на камне или кусочек кровли, он пытался проникнуть в их внутренний мир, познать тайну, которую скрывали в себе эти непритязательные образы, запомнить их до мельчайших подробностей. Подобное созерцание естественным образом способствовало развитию поэтического дара Марселя, о котором он и не догадывался.
Символично, что именно в момент наблюдения за куполами Мартенвильской церкви, позолоченных солнечными лучами, внезапная вспышка озарила сознание героя и, осенившая его мысль, тут же обрела словесную форму. Как будто сам Господь услышал обращенные к нему мысли мальчика и дал им имена.
Какое же наслаждение испытал Марсель, записывая свой первый отрывок:

«Одиноко возвышавшиеся над равниной и как бы затерянные в этой открытой и голой местности, тянулись к небу два купола мартенвильской церкви. Вскоре мы увидели три купола: смелым прыжком присоединился к ним, с некоторым запозданием, купол вьевикской церкви. Минуты проходили, мы ехали быстро, и все же три купола неизменно оставались вдали от нас, словно три неподвижно стоявшие на равнине птицы, отчетливо видные в солнечном свете. Затем купол вьевикской церкви отделился, поместился на должном расстоянии, и мартенвильские купола остались в одиночестве, позлащенные закатным солнцем; веселая игра солнечных лучей на их крутых скатах отчетливо видна была мне, несмотря на их отдаленность…..<….>. Мы снова тронулись в путь; мы покинули Мартенвиль, и деревня, провожавшая нас несколько секунд, исчезла, а мартенвильские купола и купол Вьевика, одиноко оставшиеся на горизонте наблюдать наше бегство, все еще качали, прощаясь, своими залитыми солнцем верхушками……

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #МарсельПруст #ВСторонуСвана #Комбре

​Доброго утра, дорогие книголюбы! 📕

В прошлый раз, обсуждая события из жизни Марины Цветаевой, мы остановились на ее переезде с мужем и дочерью в Прагу.
Давайте сегодня продолжим наше путешествие вместе с Мариной и ее семьей.

Приехав в Прагу, Марина обнаружила, что жить ей с мужем предстоит в крошечной квартирке в доме номер 1373 по Шведской улице. Чтобы оплачивать жилье, еду и другие повседневные нужды, она совершенно беззастенчиво рассчитывала на помощь благотворительных организаций, «подкармливавших» эмигрантов, на официальное пособие, выдаваемое чешским правительством, на щедрость некоторых сочувствующих ей друзей и на жалкие гонорары, которые надеялась получать в местных газетах и журналах. Но первой ее заботой было отправить Ариадну в русскую гимназию-пансион в Моравской Тшебове, так решил отец, потому что воспитателями в этой школе работали бывшие однополчане Сергея. Моравска Тшебова была маленьким, аккуратным, приобщенным к культуре городком поблизости от германской границы. Разлучаясь с дочерью, Марина очень боялась, что такой «домашний ребенок», как Аля, не сможет вписаться в среду, присущую классической гимназии. Но опасения оказались напрасными: девочка во всеуслышание заявляла, что в восторге от возможности быть с ровесниками, всегда готовыми поиграть, поболтать, пошалить, подразниться, поссориться, помириться… Всегда готовыми помечтать о романтических приключениях… Подобный конформизм у ребенка, который казался ей и которого она хотела бы видеть исключительным, чрезвычайно огорчал мать, разрушая все ее амбиции.

Неспособная скрыть разочарование, она растерянно жалуется Бахраху: «Аля уже принята, сразу вжилась, счастлива, ее глаза единодушно объявлены звездами, и она, на вопрос детей (пятисот!), кто и откуда, сразу ответила: „Звезда – и с небес!“ Она очень красива и очень свободна, ни секунды смущения, сама непосредственность, ее будут любить, потому что она ни в ком не нуждается. Я всю жизнь напролет любила сама, и еще больше ненавидела, и с рождения хотела умереть, это было трудное детство и мрачное отрочество, я в Але ничего не узнаю, но знаю одно: она будет счастлива. Я этого никогда для себя не хотела.
И вот – десять лет жизни как рукой сняты. Это почти что катастрофа. Меня это расставание делает моложе, десятилетний опыт снят, я вновь начинаю свою жизнь, без ответственности за другого, чувство ненужности делает меня пустой и легкой, еще меньше вешу, еще меньше есмь».

Чуть позже, приехав навестить дочь в гимназии, она спрашивает в упор: «Тебе нравится?» И вот что дальше об этом пишет Ариадна:
«– Очень! – от всей души ответила я.
– И напрасно. От всего этого задохнуться можно. Все – подделка под что-то, и – под соседей. Добропорядочный трафарет. Немецкое мещанство… <…>
Да, она приглядывалась ко мне со стороны, вела счет моим словам и словечкам с чужих голосов, моим новым повадкам, всем инородностям, развязностям, вульгарностям, беглостям, пустяковостям, облепившим мой кораблик, впервые пущенный в самостоятельное плаванье. Да, я, дитя ее души, опора ее души, подлинностью своей заменявшая ей Сережу все годы его отсутствия; я, одаренная редчайшим из дарований – способностью любить ее так, как ей нужно быть любимой; я, отроду понимавшая то, что знать не положено, знавшая то, чему не была обучена, слышавшая, как трава растет и как зреют в небе звезды, угадывавшая материнскую боль у самого ее истока; я, заполнявшая свои тетради ею, – я, которою она исписывала свои… – я становилась обыкновенной девочкой».

Но как ее дочь, которой было от кого унаследовать совсем другое, могла радоваться тому, что походит на других? Поведение, совершенно нормальное для одиннадцатилетнего ребенка, укрепляло Марину в мысли о том, что ее собственная судьба – особая, исключительная, способная послужить уроком, трагичная.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Доброго утра всем! 📕

Вчера мы остановились на моменте отступления Марка Слонима, который увидел беременную Марину Цветаеву и ощутил только сочувствие.

Отступление Слонима было тем более искренним, что в это время его захватила другая любовь, он увлекся другой женщиной, и у него не было никакого желания воскрешать давно угасшие чувства. Узнав, что у нее есть соперница, Марина забыла о беременности и дала волю гневу, послав «неблагодарному» мстительное стихотворение под названием «Попытка ревности»:

«Как живется вам с другою, —
Проще ведь? – Удар весла! —
Линией береговою
Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове
(Пo небу – не по водам!)
Души, души! быть вам сестрами,
Не любовницами – вам!

Как живется вам с простою
Женщиною? Без божеств?
Государыню с престола
Свергши (с оного сошед),

Как живется вам – хлопочется —
Ежится? Встается – как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?

«Судорог да перебоев —
Хватит! Дом себе найму».
Как живется вам с любою —
Избранному моему!

Свойственнее и съедобнее
Снедь? Приестся – не пеняй…
Как живется вам с подобием —
Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,
Здешнею? Ребром – люба?
Стыд Зевесовой вожжою
Не охлестывает лба?

Как живется вам – здоровится —
Можется? Поется – как?
С язвою бессмертной совести
Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром
Рыночным? Оброк – крутой?
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен
Бог – и нaчисто разбит!)
Как живется вам с стотысячной —
Вам, познавшему Лилит?

Рыночною новизною
Сыты ли? К волшбам остыв,
Как живется вам с земною
Женщиною, бeз шестых

Чувств?
Ну, за голову: счастливы?
Нет? В провале без глубин —
Как живется, милый? Тяжче ли,
Так же ли, как мне с другим?»

Однако очень скоро перспектива близких родовых мук заставила Марину забыть о раненом самолюбии. Она решила, что будет целиком принадлежать сыну, которого произведет на свет.

Но кто был на самом деле отец ребенка? Сергей? Родзевич? Пастернак?
Этого она точно не знала и нимало об этом не беспокоилась. Она полагала, что значение для женщины имеет только тот плод, что созревает в ее чреве, а вовсе не то, какой именно мужчина оплодотворил эту женщину. Поскольку нужен был официальный родитель, Сергей и был назначен на эту роль. Так же, как он стал добровольцем Белой армии, не имея особых политических убеждений, сейчас он станет отцом, вовсе этого не желая. В нем жила тайная склонность быть дублером, подставным лицом… И Марина была признательна мужу за то, что он не придавал значения «пустым формальностям».

Тем не менее одна деталь в разработанном пылким воображением жены сценарии беспокоила Сергея. Марина непременно хотела назвать сына – потому что речь могла идти только о сыне! – прекрасным именем Борис, явно в честь Пастернака. Впрочем, она и сама призналась в этом, написав любимому поэту и другу в одном из писем прошедшего года: «…подарите мне Ваше прекрасное имя: Борис (княжеское!), чтобы я на все лады – всем деревьям – и всем ветрам! Злоупотреблять я им не буду».

Однако, несмотря на настойчивые просьбы Марины, Сергей, объявленный миру законным отцом, заявил, что мальчик будет носить другое имя – не пастернаковское. Полезли в святцы, и после долгих споров Марина наконец согласилась в крайнем случае назвать ребенка Георгием. Но почему был выбран именно «Георгий»? Может быть, потому, что, насколько было известно Сергею, среди мужчин, которыми в последнее время увлекалась его жена, не было ни одного с таким именем. Впрочем, была и другая причина: в ряду легендарных русских героев было много Георгиев, а главное – святой победитель дракона, и ребенок мог бы встать в этот ряд. Хоть какая-то гарантия!

Когда был улажен вопрос с именем, Марине ничего не оставалось, как только набраться терпения. Долгожданное событие свершилось 1 февраля 1925 года, за две недели до срока. Едва начались первые схватки, соседки окружили молодую женщину, призывая быть мужественной и сделать усилие.

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева

​Всем доброго утра! 📕

Как пел Владимир Семенович Высоцкий: «Куда мне до нее! Она была в Париже…»

Эта строчка сегодня станет эпиграфом к путешествию Марины с детьми в столицу Франции.

Париж, открывшийся Марине, приехавшей туда в День Всех Святых 1925 года, оказался – увы! – совсем не таким, каким грезился ей в Чехословакии, да и не таким, какой она знала по первому своему пребыванию здесь – семнадцатилетней. Гостеприимство подруги, Ольги Черновой, позволило ей поселиться с детьми в трехкомнатной квартире, которую та занимала на улице Руве, в 19-м округе, поблизости от канала Сен-Дени. Ей, Ариадне и маленькому Муру отведена была отдельная комната. В двух других жили сама Ольга Чернова и три ее дочери. Две семьи постарались с юмором и хорошим настроением принимать все неудобства, к которым ведет теснота. Но как бы ни была благодарна Марина той, что предоставила ей крышу над головой, она страдала от недостатка места и была так занята по хозяйству, что не имела ни минуты, чтобы высунуть нос наружу. Шум, который исходил от хозяек дома, какими бы они ни были милыми, их хождения взад-вперед за стенкой, даже само чувство их дружбы и сочувствия – не только действенное, но и тяготящее, – все это стесняло, все это мешало писать. И свою поэму «Крысолов» Цветаева заканчивала с огромным трудом.

Может, именно этот тип, который бродит там, в рабочем квартале, куда она приземлилась за неимением лучшего, – одна из крыс, которых Марина описывает? Может быть, крысолов поведет детей, зачарованных звуками его флейты, именно сюда – к соседнему каналу? Она с тоской думала о том, что с ней станет, если вдохновение угаснет в такой затхлой атмосфере. И ее письмо Анне Тесковой от 7 декабря 1925 года – это почти сплошь жалоба на парижское заточение. «Вторично написать [Вам] не собралась не по отсутствию желания, но по абсолютной занятости: я в Париже месяц с неделей и еще не видела Notre-Dame!
До 4-го декабря… писала и переписывала поэму. Остальное – как во Вшенорах: варка Мурке каши, одеванье и раздеванье, гулянье, купанье – люди, большей частью не нужные – бесплодные хлопоты по устройству вечера (снять зал – 600 франков и треть дохода, есть даровые, частные, но никто не дает. Так, уже три отказа). Дни летят.
Квартал, где мы живем, ужасен, точно из бульварного романа „Лондонские трущобы“. Гнилой канал, неба не видать из-за труб, сплошная копоть и сплошной грохот (грузовые автомобили). Гулять негде – ни кустика. Есть парк, за 40 минут ходьбы, в холод нельзя. Так и гуляем – вдоль гниющего канала.
Отопление газовое (печка), то есть 200 франков в месяц.
Как видите – мало радости…»

Однако мало-помалу Марина сумела наладить свой быт, стала распределять время и занятия так, чтобы улучить часок для короткого «выхода в свет», и начала встречаться с русскими эмигрантами. Ее приняли уважительно и доброжелательно. Восхищались ее талантом, были готовы представить ей колонки в парижских газетах. Марина очень быстро научилась распознавать, какими общественными веяниями управляется деятельность ее находящихся в изгнании соотечественников. Они образовывали некий маленький союз друзей по несчастью, объединенных общей памятью и находящихся за пределами, как бы на полях книги под названием «французское общество». Главенствовали в этой колонии, ревностно отстаивающей свою исключительность, интеллектуалы. Они силились заработать себе на пропитание, не отрекаясь ни от впитанных с молоком матери устоев, ни от привязанности к прошлому. Перешедшие непосредственно из периода величия в полный упадок, лишившись состояний и надежд на будущее в России, они – даже не принимая недовольного вида – становились простыми рабочими у Рено, водили такси (но для этого надо было сначала научиться хорошо разбираться в лабиринтах парижских улиц!), мыли посуду в ресторанах, накрывали столы в кабаре, обслуживали общественные туалеты, женщины шли в портнихи, белошвейки, модистки, няньки, гувернантки…

📕Продолжение в комментариях ⬇️

#мыслиокнигах #книги #Цветаева