Коинсидентальная пирамида [2/4]

Выявление основного противостояния осушает местность, заболоченную множеством мелких локальных противоречий и делает возможным ориентирование и движение без постоянных увязаний. Однако (как верно заметили читатели канала), подобное осушение всегда связано с риском превращения в пустыню: втискивание всего множества реального в заранее установленные рамки. Здесь мы сталкиваемся с вопросом о “сверх-детерминированном” выявлении основного конфликта, который сформулировал еще Альтюссер, но на который он оказался не в состоянии дать ответ.

Именно ответ на этот вопрос делает необходимым движение к третьему уровню коинсидентальной пирамиды: уровню анализа типологии минимального соприкосновения и связанного с ним четверичного кода. Любой конфликт - это конфликт остроконечников и тупоконечников. Суть любого противостояния может быть выявлена лишь через прояснение лежащих в его основе типов касания. И эта область “типологии схватки” не является пространством интуитивных озарений и угадывания. Она становится объектом строго знания, основанного на базисном противостоянии минимального проникновения и максимального прилегания как двух способов удерживать вместе разделенное. Основной конфликт может быть выявлен без нанесения ущерба множественности “нападающего” и “захватывающего”. Если он будет проанализирован с помощью пластическо-схематического кода, основанного на этой исходной двойственности минимального соприкосновения.

Этот третий уровень также является “делезианским”. Однако в очень конкретном и определенном смысле. Делезовская философия постоянно разыгрывает и демонстрирует конфликт “трангсресии” и “резонанса”, в самом этом разыгрывании как бы подталкивая к обнаружению типологии минимального соприкосновения как того, что является сердцевиной и действующим веществом этого конфликта, но подобного обнаружения не осуществляет. Если коинсидентальная философия и является, как это иногда утверждеается, “пост-делезианской”, то только в том отношении, что она следует в направлении этого подталкивания. Однако этот “пост-делезианский” элемент жестового кода и средового анализа выполняет здесь строго определенную роль: позволить феноменологии быть в полном смысле феноменологической, а диалектике - диалектической. И все это для того, чтобы осуществить восхождение к последнему, четвертому уровню пирамиды.

Коинсидентальная пирамида [3/4]

Три нижних уровня пирамиды - это хорошо устроенная колесница, однако вовсе не понятно, кто на ней едет и куда направляется. Знаки, настаивающие и терзающие, собраны в ряды, основной конфликт выявлен - и что с того? Здесь вступает в дело четвертый уровень - венчающий предшествующие три и придающий им смысл. Это уровень материалистической монадологии, перенарезания возможных миров и создания из них наилучшего.

Основной конфликт выявляется не для того, чтобы описывать и объяснять. Его выявление необходимо, чтобы понять, какие миры претендуют на ситуацию, которой мы являемся. И также понять, как из этих (двух) возможных миров может быть создан оптимальный. Такое перенарезание миров возможно только в рамках единственной онтологии, отвечающей нашему опыту: онтологии, где первичной реальностью является разворачивающийся перед нами спектакль, в котором мы - главные герои, а остальные - актеры и статисты. Но одновременно и мы являемся актерами и статистами в спектакле других. При этом спектакли эти устроены таким образом, что разворачивание одного совпадает с разворачиванием другого. Именно это совпадение и есть основа всякого «реального», о котором в принципе может идти речь.

Радикальный аутизм, лежащий в основе подобного подхода, радикален настолько, что он позволяет включить в себя всякого другого: он реален в той степени, в какой является частью истории, происходящей со мной. Но и я реален постольку, поскольку являюсь частью этой истории, а также частью всех других историй. Для одних - как фон, на котором появляется требующий чего-то знак, для других - как само это требование, для третьих - как оператор сведения множественности конфликтов к основному, для четвертых - как носитель указания на возможный раскол и появление лучшего мира.

«Нужно смотреть на людей, как на носителей знамений, как на сигнальные фонари» - пишет Юнгер (за цитату спасибо «Заводской церкви» ), и он несомненно прав. Не следует только забывать: сами мы также являемся для других носителями и фонарями.

Коисидентальная пирамида [4/4]

Коинсидентальная философия, таким образом, представляет из себя: (1) феноменологическое выявление навязывающего себя (2) с целью выстраивания его в коинсидентальные ряды и прояснения основного конфликта ситуации, (3) осуществляемого путем схематическо-пластического анализа, основанного на типологии соприкосновения, (4) с тем чтобы осуществить перенарезание выявленных рядов и создать из возможных миров наилучший (в юности был очень впечатлен лосевской привычкой писать пункты в скобках в середине предложения и не смог удержаться от соблазна). Или, иными словами: Гегель на Гуссерле сидит, Делезом погоняет, к Лейбницу гонит.

Что же, однако, во всем этом коинсиденатального, где здесь материалистическая диалектика совпадений (давно должен был бы уже спросить читатель)? А вот в чем: все эти пункты и прогоны делаются возможными лишь благодаря онто-экономическому повороту, который утверждает удерживание-вместе-разделенного в качестве субстанции и первично-существующего (неотбрасываемого). Только оно позволяет различать в том, что дает себя, настаивание знаков и указаний, в этом настаивании увидеть противостоящие друг другу стороны и судьбы, освободить минимальное проникновение и максимальное прилегание от подчинения имманентному невозможному. И, главное: стать основанием для материалистической монадологии мира веселых картинок - взаимно скоординированных мультфильмов.

Любимая Жижеком и прочими тема предательства, с которым якобы связано всякое развитие (и возникающее вокруг нее облако романтизированных фигур отступников - Иуды,саббатианского мессии, двулчиного демона Махми) - это, на самом деле, типичный абстрагирующий меньшевистский идеализм. Развитие происходит путем решения задач, это решение приводит к тому, что появляются новые задачи, эти новые задачи, в свою очередь, тоже решаются. Конечно, для того, кто смотрит со стороны и не понимает сути дела, попытки решения новой задачи будут восприниматься как предательство по отношению к старой - но на самом деле это все процесс поступательного развития.

Теория убъекта

«Существует неотбрасываемое» - пожалуй, главное положение коинсидентальной философии (так и хочется перевести это на немецкий, кажется, коллективный Лейбниц-Хайдеггер неминуемо должен был бы написать что-то типа «Es gibt ein unwegwerfenlich”, но нет, не написал). Убъект - это, как свидетельствует сама форма слова, и есть «небросаемое» (нелегитимное соединение греческого и латыни, слово-бастард, плюс еще «б» затесалось непонятно откуда, все, как мы любим), - то, от чего нельзя избавиться. Основной вопрос, однако, заключается в том, каковы процедуры и протоколы выявления убъективного.

Есть только один путь понять, от чего невозможного избавиться - попытаться это сделать. Здесь всегда таятся сюрпризы, поскольку именно по поводу неотбрасываемого мы в наибольшей степени склонны обманывать себя (одна из задач теории убъекта заключается в том, чтобы объяснить, почему это так). Мы очень редко отдаем себе отчет в том, от чего по настоящему не можем избавиться - и, наоборот, думаем, что не можем бросить то, что на поверку оказывается легко отбрасываемым. Поэтому материалистическая теория убъекта не может не быть «брошенка стадис» - систематическим исследованием способов бросания.

Именно этой систематичности не хватает европейской метафизике последних веков - которая, так-то, по сути и была именно теорией убъекта под разными именами (субъекта и объекта, кончено же, прежде всего). Однако в своих попытках исследования возможностей отбрасывания - от картезианского радикального сомнения до гуссерлевской редукции, и принципа фактуальности Мейясу - она чересчур разбрасывалась. Поскольку для того, чтобы систематически исследовать возможности отбрасывания, необходимо прежде всего начать с прояснения способов удерживания (поскольку бросить можно лишь то, что удерживается).

Провеивать(сею-вею бел леночек, бросай вверх все, чтобы ветер унес легкое), просеивать (слишком крупное не пройдет), раскалывать, расплавлять, отрывать: как понять, какие должны быть использованы для того, чтобы выявить «актуального убъекта», то, что является неотбрасываемым в конкретных обстояетльствах? На эти вопросы должен дать ответ основывающийся на типологии удерживания-вместе-разделеного «метод отбрасывания» - необходимая составная часть теории убъекта.

(«Все равно его не брошу, потому что он хороший» - здесь причина и следствие перепутаны (хотя и характерным образом). Хорошее - это именно то, что не получается бросить, как бы его ни роняли и ни отрывали, и никакого другого критерия для блага не существует. Для коинсидентальной же философии важность понятия «убъект» заключается прежде всего в том, что оно дает ответ на вопрос «кто принимает решение». Для всякой ситуации с помощью специально разработанных процедур может быть выявлено ее «убъект-ядро» или «убъект-бюро» (причем без каких бы то ни было заранее предустановленных фильтров и критериев его формирования - помимо самой процедуры отбрасывания). Именно это «убъект-бюро» и занимается выявлением основного конфликта ситуации и раскалыванием и перенарезанием миров. Тут можно представить себе различные «испытания по неотбрасываемсоти» - произведение искусства будущего, которое, помимо собственно искусства, интегрирует в себя также спортивные соревнования и юридические институты. «Неотбрасываемый» же станет в коинсидентальном обществе наиболее почетным званием (возможны разные уровни: неотбрасываемый первой, второй или третьей степени, или неотбрасываемый района, города, континента, планетарной системы).

Главная двойственность делезовского образа-времени (и одновременно вообще главная «тайна нашего времени») — является ли он «конечным этапом» избавления и самораспутывания запутавшейся в себе реальности (мы должны прийти ко времени, время освобождает).

Такова точка зрения резонанса. Но она остается глубинным образом зависимой от трансгресии, поскольку только для нее и в ее перспективе время является «недостижимым невозможным», тем, что находится по ту сторону всякого потустороннего (поскольку оно является внешним для самой формы потусторонности, обеспечивающей ее присутствие в трансгрессии, то есть двойного запредельного). Таким образом, резонанс, воспринимающий себя как «конец истории» и ультимативную точку освобождения, живет за чужой счет. Это проявляется и в том, что вся «креативная экономика» оказывается в конечном итоге зависима от ресурсов, от залегающих в земных глубинах и нуждающихся в проникающем извлечении полезных ископаемых.

Вторая же возможность заключается в том, что образ-время лишь помогает увидеть точку избавления, сам при этом ей не являясь. В этом глубинное оправдание настаивания Делеза на том, что он занимается «естественной историей образа». Эта же истина проявляется в рассуждениях о «третьем типе образа». И тут важно, что речь по прежнему идет именно об «образе». Поскольку это «подлинно избавляющее» может быть только увидено. Оно разворачивается как «прочерчивание в высшем свете», мультики, показываемые в двойном наведении лучей «образа-движения» и «образа времени».

Хайдеггер полагал, что главное - оставаться в пути. Но мы не Хайдеггер. Движение «в сторону» было временным этапом. Полагаю, мы прибыли. Настало время атаковать.

На самом деле, все, конечно, обстоит противоположным образом. Как это и происходило всегда в истории развития техники, новые технологии берут на себя те функции, которые прежде составляли основное ядро «культурного капитала» (например, письменность освобождает от необходимости запоминания и заучивания наизусть), высвобождая силы человека для другого, причем выясняется, что это другое является убъект-ядром «собственно человеческого», а прежде казавшееся центральным - лишь подпорки и леса. Искусственный интеллект, поэтому, может наконец освободить человека от давно уже опостылевшей необходимости творить и писать (от тяжести «не нужного» и требующего чрезмерных усилий, как говорит Палама). Пусть машины пишут статьи, картины и стихи, создают произведения, самовыражаются.

Человек же сможет заняться по настоящему важным - прояснением и перенарезанием миров, поднятием искр святости, соединением божественных имен, причем осуществляемым на материальном и имманентном уровне, в том числе в мытье посуды и стирке.

Очень верная формулировка того базисного восприятия реальности, с которым имеет дело коинсидентальная философия, и того основного вопроса, на который она стремится дать ответ.

Некоторые говорят, что ощущают свое тело как врага, а себя воспринимают как заключенных, обреченных пребывать в телесной тюрьме. Я же, скорее, как врага воспринимаю не тело, а душу. Или, точнее, психическое: весь тот набор стандартных психологических реакций, раздражения, гнева, ревности, которые достались от рождения или сформированы средой. Вот в этом стандартно реагирующем московском еврейском подростке середины 80ых я реально чувствую себя иногда заключенным, и против него борюсь. Тело же, наоборот, скорее союзник в этой борьбе.

Частная собственность на опыт - главная проблема трансцендентальной дедукции у Канта. Одним из главных свойств опыта (и одной из его самых странных черт) действительно является привязанность. Помимо странности того, что мы находимся там, где находимся, с теми, с кем находимся, в качестве тех, кем являемся, помимо всех этих частных привязанностей, есть еще своего рода граунд-привязанность - сам факт того, что как бы ни менялись обстоятельства, мы обязательно будем во что-то ввинчены, пришпилены, как бабочка. Однако имеет ли эта привязанность вообще отношение к собственности - даже если мы по хайдеггеровски скажем, что это не она принадлежит нам, а мы ей? Возможно, конечно, именно она (привязанность) лежит в основе всех имущественных отношений вообще. Но настоящий коммунизм - это монадология без собственности и без принадлежности: никаких Карабасов-Барабасов, которым принадлежит театр (впрочем, всегда ненавидел Буратино в любых проявлениях. Но ладно, советский мультик 1959 года в целом ничего).

В целом, отношение коинсидентальной философии к собственности определяется формулой “сколько совпадения, столько и владения”. Здесь, как и в отношении к этическому, политическому и чему угодно другому, степень удерживания вместе разделенного является единственным критерием, определяющим верное и неверное, справедливое и несправедливое, доброе и злое.

Более конкретно это означает, что единственным основанием для собственности в обществе будущего является необходимость прояснения. В целом это совпадает с позицией, высказываемой рабби Нахманом из Брацлава:

“Ибо во всякой вещи в мире есть искры святости, падшие в миг крушения, а крушение - это аспект обломков букв, которые пали во всякую вещь в мире. И у всякой вещи есть ее час, и именно в этот час должна она прийти к этому человеку, у которого общий корень с искрами, которые есть в этой вещи. И когда приходит эта вещь к этому человеку, получает он жизненность от нее, а именно - от разбитых букв, которые в ней пребывают. И через это эти буквы становятся частью этого человека, его жизненности, и собираются в полный рост, и распространяется в жизненности всего тела, и с помощью этого восполняются буквы и есть у них полнота. И должна эта вещь пребывать у этого человека, чтобы он пользовался ею, до тех пор, пока не исчерпаны будут искры, относящиеся к его корню. А после этого переходит из его владения к другому человеку, ибо пришел час быть исправленным оставшимся буквам, относящимся к одному корню с тем другим человеком, и оттого выходит она из владения первого. А иногда бывает, что возвращается вновь вещь во владение того, кому принадлежала вначале, и из-за того, что не было у него тогда необходимых для этого частей души или духа, не мог он восполнить эти буквы до нынешнего момента, когда пришли к нему эти части души или духа, с помощью которых он может восполнить остающиеся буквы, а потому тем временем должна была эта вещь пребывать у другого человека. А когда восполняет он эти буквы, добавляется свет к его духу и душе, благодаря свету этих букв, которые пришли к нему и были им восполнены”.

Здесь важно, что “корень души”, определяющий мои задачи по прояснению, также не является чем-то стабильным и раз и навсегда данным: он изменяется, в том числе и благодаря взаимодействию с вещью и находящимися в ней “буквами”. Исчисление сред - это как раз базисная азбука, которая необходима, чтобы эти буквы различать и с помощью их читать.

Иными словами, с коинсидентальной точки зрения основой отношений собственности является прокат: любая вещь мне не принадлежит, а выделяется постольку, поскольку является моим “участком прояснения”. И в этом отношении нет разницы между вещами и “свойствами” - чертами характера, душевными склонностями и т.д. Все это - лишь разные области онто-проката. Наука о революции и наука о гильгуле (то есть перекатываниии душ) - частные подразделы этого глобального “знания о прокате”.