Коинсидентальная пирамида [1/4]

Вся система коинсидентальной философии может быть представлена как пирамида, состаящая из четырех (само собой) уровней. При этом, как и предполагается структурой пирамиды, нижние уровни держат на себе верхние и с них все начинается - однако существуют они именно для этого удерживания, и именно верхние уровни определяют смысл, то есть в конечном итоге саму реальность, нижних. Слон не устоит без черепахи, но черепаха ничто иное, как страшный лед под ногами слона.

Первый из этих уровней - феноменологический. Коинсидентология прежде всего имеет дело с опытом, это не теология и не спекулятивная теория. Речь идет о том, чтобы взаимодействовать с тем, что дает себя - и так, как оно дает себя.
При этом, конечно, определяющим является это "так как". Продолжая линию Мерло-Понти и Лингиса, коинсидентальная философия исходит из того, что подлинным характером дающего себя является его свойство приставать и чего-то требовать. Феномены не даны в пассивном созерцании: они нападают, захватывают, тянут и теребят (в основном и прежде всего теребят).

Куда и к чему они нас тянут? Здесь происходит переход ко второму уровню пирамиды - уровню диалектики. Для всей этой феноменологической линии Мерло-Понти "приставание" феномена носит характер триггера ведущего к разрешению: творческому усилию, увенчивающемуся гармоничным восприятием ("воспринять любой объект то же, что создать гениальную симфонию"). Однако в реальности феномены не просто тянут - они тянут в разные стороны. Стол и дерево - не только подталкивают к разрешению ситуации от бремени: они требуют разрешения от бремени в разных направлениях, играют за противоположные партии, и партии эти находятся в состоянии непримиримого конфликта.

Собственно, здесь мы все еще находися на почве феноменологии. Не замечать, что теребящие и требующие феномены находятся в состоянии бекоснечной войны всех против всех можно только отгораживая себя от реальности той или иной естественной установкой "здравого смысла" или системы человеческой безопасности (да, именно на этом участке феноменологический черепахи располагается вся теория гиперверия и прочая магическая война Н. Ланда и группы товарищей).
Диалектический же уровень начинается с понимания: в этой данной множественности противостояний может быть выявлен основной конфликт, проложены два русла, в которые будут стекаться множественные ручейки пристающих и теребящих феноменов. Почва реальности в ее изначальной данности всегда заболочена - но она требует от нас усилия по осущению этого болота. Это мелиорация - уже результат нашей активности, и, собственно, условие для вообще любой активности . Без диалектического утверждения реальности конфлитка мы навсегда будем взянуть в болоте "каждый за себя, и только субъект против всех".

(Раз уж зашла об этом речь, стоит заметить, что некоторого рода пра-пирамидой является колесница из видения Иезекииля. Только вот сегодня это осознал).

Коинсидентальная пирамида [2/4]

Выявление основного противостояния осушает местность, заболоченную множеством мелких локальных противоречий и делает возможным ориентирование и движение без постоянных увязаний. Однако (как верно заметили читатели канала), подобное осушение всегда связано с риском превращения в пустыню: втискивание всего множества реального в заранее установленные рамки. Здесь мы сталкиваемся с вопросом о “сверх-детерминированном” выявлении основного конфликта, который сформулировал еще Альтюссер, но на который он оказался не в состоянии дать ответ.

Именно ответ на этот вопрос делает необходимым движение к третьему уровню коинсидентальной пирамиды: уровню анализа типологии минимального соприкосновения и связанного с ним четверичного кода. Любой конфликт - это конфликт остроконечников и тупоконечников. Суть любого противостояния может быть выявлена лишь через прояснение лежащих в его основе типов касания. И эта область “типологии схватки” не является пространством интуитивных озарений и угадывания. Она становится объектом строго знания, основанного на базисном противостоянии минимального проникновения и максимального прилегания как двух способов удерживать вместе разделенное. Основной конфликт может быть выявлен без нанесения ущерба множественности “нападающего” и “захватывающего”. Если он будет проанализирован с помощью пластическо-схематического кода, основанного на этой исходной двойственности минимального соприкосновения.

Этот третий уровень также является “делезианским”. Однако в очень конкретном и определенном смысле. Делезовская философия постоянно разыгрывает и демонстрирует конфликт “трангсресии” и “резонанса”, в самом этом разыгрывании как бы подталкивая к обнаружению типологии минимального соприкосновения как того, что является сердцевиной и действующим веществом этого конфликта, но подобного обнаружения не осуществляет. Если коинсидентальная философия и является, как это иногда утверждеается, “пост-делезианской”, то только в том отношении, что она следует в направлении этого подталкивания. Однако этот “пост-делезианский” элемент жестового кода и средового анализа выполняет здесь строго определенную роль: позволить феноменологии быть в полном смысле феноменологической, а диалектике - диалектической. И все это для того, чтобы осуществить восхождение к последнему, четвертому уровню пирамиды.

Коинсидентальная пирамида [3/4]

Три нижних уровня пирамиды - это хорошо устроенная колесница, однако вовсе не понятно, кто на ней едет и куда направляется. Знаки, настаивающие и терзающие, собраны в ряды, основной конфликт выявлен - и что с того? Здесь вступает в дело четвертый уровень - венчающий предшествующие три и придающий им смысл. Это уровень материалистической монадологии, перенарезания возможных миров и создания из них наилучшего.

Основной конфликт выявляется не для того, чтобы описывать и объяснять. Его выявление необходимо, чтобы понять, какие миры претендуют на ситуацию, которой мы являемся. И также понять, как из этих (двух) возможных миров может быть создан оптимальный. Такое перенарезание миров возможно только в рамках единственной онтологии, отвечающей нашему опыту: онтологии, где первичной реальностью является разворачивающийся перед нами спектакль, в котором мы - главные герои, а остальные - актеры и статисты. Но одновременно и мы являемся актерами и статистами в спектакле других. При этом спектакли эти устроены таким образом, что разворачивание одного совпадает с разворачиванием другого. Именно это совпадение и есть основа всякого «реального», о котором в принципе может идти речь.

Радикальный аутизм, лежащий в основе подобного подхода, радикален настолько, что он позволяет включить в себя всякого другого: он реален в той степени, в какой является частью истории, происходящей со мной. Но и я реален постольку, поскольку являюсь частью этой истории, а также частью всех других историй. Для одних - как фон, на котором появляется требующий чего-то знак, для других - как само это требование, для третьих - как оператор сведения множественности конфликтов к основному, для четвертых - как носитель указания на возможный раскол и появление лучшего мира.

«Нужно смотреть на людей, как на носителей знамений, как на сигнальные фонари» - пишет Юнгер (за цитату спасибо «Заводской церкви» ), и он несомненно прав. Не следует только забывать: сами мы также являемся для других носителями и фонарями.

Коисидентальная пирамида [4/4]

Коинсидентальная философия, таким образом, представляет из себя: (1) феноменологическое выявление навязывающего себя (2) с целью выстраивания его в коинсидентальные ряды и прояснения основного конфликта ситуации, (3) осуществляемого путем схематическо-пластического анализа, основанного на типологии соприкосновения, (4) с тем чтобы осуществить перенарезание выявленных рядов и создать из возможных миров наилучший (в юности был очень впечатлен лосевской привычкой писать пункты в скобках в середине предложения и не смог удержаться от соблазна). Или, иными словами: Гегель на Гуссерле сидит, Делезом погоняет, к Лейбницу гонит.

Что же, однако, во всем этом коинсиденатального, где здесь материалистическая диалектика совпадений (давно должен был бы уже спросить читатель)? А вот в чем: все эти пункты и прогоны делаются возможными лишь благодаря онто-экономическому повороту, который утверждает удерживание-вместе-разделенного в качестве субстанции и первично-существующего (неотбрасываемого). Только оно позволяет различать в том, что дает себя, настаивание знаков и указаний, в этом настаивании увидеть противостоящие друг другу стороны и судьбы, освободить минимальное проникновение и максимальное прилегание от подчинения имманентному невозможному. И, главное: стать основанием для материалистической монадологии мира веселых картинок - взаимно скоординированных мультфильмов.

Любимая Жижеком и прочими тема предательства, с которым якобы связано всякое развитие (и возникающее вокруг нее облако романтизированных фигур отступников - Иуды,саббатианского мессии, двулчиного демона Махми) - это, на самом деле, типичный абстрагирующий меньшевистский идеализм. Развитие происходит путем решения задач, это решение приводит к тому, что появляются новые задачи, эти новые задачи, в свою очередь, тоже решаются. Конечно, для того, кто смотрит со стороны и не понимает сути дела, попытки решения новой задачи будут восприниматься как предательство по отношению к старой - но на самом деле это все процесс поступательного развития.

Теория убъекта

«Существует неотбрасываемое» - пожалуй, главное положение коинсидентальной философии (так и хочется перевести это на немецкий, кажется, коллективный Лейбниц-Хайдеггер неминуемо должен был бы написать что-то типа «Es gibt ein unwegwerfenlich”, но нет, не написал). Убъект - это, как свидетельствует сама форма слова, и есть «небросаемое» (нелегитимное соединение греческого и латыни, слово-бастард, плюс еще «б» затесалось непонятно откуда, все, как мы любим), - то, от чего нельзя избавиться. Основной вопрос, однако, заключается в том, каковы процедуры и протоколы выявления убъективного.

Есть только один путь понять, от чего невозможного избавиться - попытаться это сделать. Здесь всегда таятся сюрпризы, поскольку именно по поводу неотбрасываемого мы в наибольшей степени склонны обманывать себя (одна из задач теории убъекта заключается в том, чтобы объяснить, почему это так). Мы очень редко отдаем себе отчет в том, от чего по настоящему не можем избавиться - и, наоборот, думаем, что не можем бросить то, что на поверку оказывается легко отбрасываемым. Поэтому материалистическая теория убъекта не может не быть «брошенка стадис» - систематическим исследованием способов бросания.

Именно этой систематичности не хватает европейской метафизике последних веков - которая, так-то, по сути и была именно теорией убъекта под разными именами (субъекта и объекта, кончено же, прежде всего). Однако в своих попытках исследования возможностей отбрасывания - от картезианского радикального сомнения до гуссерлевской редукции, и принципа фактуальности Мейясу - она чересчур разбрасывалась. Поскольку для того, чтобы систематически исследовать возможности отбрасывания, необходимо прежде всего начать с прояснения способов удерживания (поскольку бросить можно лишь то, что удерживается).

Провеивать(сею-вею бел леночек, бросай вверх все, чтобы ветер унес легкое), просеивать (слишком крупное не пройдет), раскалывать, расплавлять, отрывать: как понять, какие должны быть использованы для того, чтобы выявить «актуального убъекта», то, что является неотбрасываемым в конкретных обстояетльствах? На эти вопросы должен дать ответ основывающийся на типологии удерживания-вместе-разделеного «метод отбрасывания» - необходимая составная часть теории убъекта.

(«Все равно его не брошу, потому что он хороший» - здесь причина и следствие перепутаны (хотя и характерным образом). Хорошее - это именно то, что не получается бросить, как бы его ни роняли и ни отрывали, и никакого другого критерия для блага не существует. Для коинсидентальной же философии важность понятия «убъект» заключается прежде всего в том, что оно дает ответ на вопрос «кто принимает решение». Для всякой ситуации с помощью специально разработанных процедур может быть выявлено ее «убъект-ядро» или «убъект-бюро» (причем без каких бы то ни было заранее предустановленных фильтров и критериев его формирования - помимо самой процедуры отбрасывания). Именно это «убъект-бюро» и занимается выявлением основного конфликта ситуации и раскалыванием и перенарезанием миров. Тут можно представить себе различные «испытания по неотбрасываемсоти» - произведение искусства будущего, которое, помимо собственно искусства, интегрирует в себя также спортивные соревнования и юридические институты. «Неотбрасываемый» же станет в коинсидентальном обществе наиболее почетным званием (возможны разные уровни: неотбрасываемый первой, второй или третьей степени, или неотбрасываемый района, города, континента, планетарной системы).

Главная двойственность делезовского образа-времени (и одновременно вообще главная «тайна нашего времени») — является ли он «конечным этапом» избавления и самораспутывания запутавшейся в себе реальности (мы должны прийти ко времени, время освобождает).

Такова точка зрения резонанса. Но она остается глубинным образом зависимой от трансгресии, поскольку только для нее и в ее перспективе время является «недостижимым невозможным», тем, что находится по ту сторону всякого потустороннего (поскольку оно является внешним для самой формы потусторонности, обеспечивающей ее присутствие в трансгрессии, то есть двойного запредельного). Таким образом, резонанс, воспринимающий себя как «конец истории» и ультимативную точку освобождения, живет за чужой счет. Это проявляется и в том, что вся «креативная экономика» оказывается в конечном итоге зависима от ресурсов, от залегающих в земных глубинах и нуждающихся в проникающем извлечении полезных ископаемых.

Вторая же возможность заключается в том, что образ-время лишь помогает увидеть точку избавления, сам при этом ей не являясь. В этом глубинное оправдание настаивания Делеза на том, что он занимается «естественной историей образа». Эта же истина проявляется в рассуждениях о «третьем типе образа». И тут важно, что речь по прежнему идет именно об «образе». Поскольку это «подлинно избавляющее» может быть только увидено. Оно разворачивается как «прочерчивание в высшем свете», мультики, показываемые в двойном наведении лучей «образа-движения» и «образа времени».

Хайдеггер полагал, что главное - оставаться в пути. Но мы не Хайдеггер. Движение «в сторону» было временным этапом. Полагаю, мы прибыли. Настало время атаковать.

На самом деле, все, конечно, обстоит противоположным образом. Как это и происходило всегда в истории развития техники, новые технологии берут на себя те функции, которые прежде составляли основное ядро «культурного капитала» (например, письменность освобождает от необходимости запоминания и заучивания наизусть), высвобождая силы человека для другого, причем выясняется, что это другое является убъект-ядром «собственно человеческого», а прежде казавшееся центральным - лишь подпорки и леса. Искусственный интеллект, поэтому, может наконец освободить человека от давно уже опостылевшей необходимости творить и писать (от тяжести «не нужного» и требующего чрезмерных усилий, как говорит Палама). Пусть машины пишут статьи, картины и стихи, создают произведения, самовыражаются.

Человек же сможет заняться по настоящему важным - прояснением и перенарезанием миров, поднятием искр святости, соединением божественных имен, причем осуществляемым на материальном и имманентном уровне, в том числе в мытье посуды и стирке.

Очень верная формулировка того базисного восприятия реальности, с которым имеет дело коинсидентальная философия, и того основного вопроса, на который она стремится дать ответ.

Некоторые говорят, что ощущают свое тело как врага, а себя воспринимают как заключенных, обреченных пребывать в телесной тюрьме. Я же, скорее, как врага воспринимаю не тело, а душу. Или, точнее, психическое: весь тот набор стандартных психологических реакций, раздражения, гнева, ревности, которые достались от рождения или сформированы средой. Вот в этом стандартно реагирующем московском еврейском подростке середины 80ых я реально чувствую себя иногда заключенным, и против него борюсь. Тело же, наоборот, скорее союзник в этой борьбе.