(Возможно, кстати, что сходная модель лежит также и в основе магических практик, когда намерение предписывается довести до максимальной степени интенсивности, связать с тем или иным объектом, затем объект уничтожить, а намерение забыть)

Бессмысленная деятельность вообще является неотъемлемой частью нашего существования (а вовсе не специфическим эффектом нео-либерализма, как полагает Гребер). Сам факт обладания телом неминуемо ведет к необходимости заниматься не имеющим никакого смысла.

Это бессмысленное - одна из наиболее базовых форм “навязывающего себя”, именно потому что от него никуда не деться и в любой ситуации оно появится. Поэтому с точки зрения коинсидентальной этики взаимодействие с ним является одним из главных вопросов.

В целом это взаимодействие может быть описано как своего рода “имманентизация аскезы”: именно занятие этим бессмысленным позволяет “спилить углы” и траснофрмировать те аспекты ситуации, которые не могут быть изменены на уровне смысла (именно здесь мы в наиболее базисной форме сталкиваемся со “светом без мысли” и с задачей по его прояснению).

В этом отношении и “дерьмовые работы”, и ГУЛАГ являются попытками имманентизировать эту область прояснения бессмысленного - но попытки остающиеся в области власти имманентного невозможного (ГУЛАГ - ИН как “труда”, негации, “дерьмовые работы” - ИН как различия и избытка), и оттого развернутые к реальности «спиной». Коинсидентальная этика по настоящему осуществляет этот процесс имманетизации, делая возможным модерирование бессмысленного.

Коротко о предстоящих мероприятиях в Москве (трехдневный коинсидентальный континуум):

Завтра, 25.10, в 19.30 в галерее «Иль-Телем» — воркшоп «Фильмы детства». Попытка практического освоения коинсидентального модерирования реальности с помощью синоптических механизмов кино.

26.10 в 18.00 — третья лекция краткого курса о коинсидентальной философии в ММОМА. Преодоление диктата другого, спинозистко-гуссерлианская этика марафона (сбрасывания веса с помощью бега) и ее тупик, товарищ как агент совместного модерирования рядов.

27.10 в 16.00 там же в ММОМА — важная дискуссия об отношении конисидентальной теории к современной науке (и искусству). Обсудим с Алексеем Конаковым, Лерой Конончук, Евгением Коноплевым и Алеком Петуком вопросы, давно нуждающиеся в прояснении.

У меня, кстати, проблемы с произношением во всех языках. Думаю, это потому что я фонетический анархист (и это единственный тип анархизма, которого я придерживаюсь - зато очень последовательно).

Довольно долгое время количество подписчиков этого канала балансировало вокруг цифры «1122». Человек резонанса во мне, конечно, не мог не обратить на это внимание. А человек прояснения вспомнил о том, что именно таково количество знаков в одном из наиболее впечатливших меня в детстве произведений - поэме Маяковского «Эта книжечка моя про моря и про маяк». А также о том, что мой текст, посвященный этой поэме как альтернативе «Броску костей» (и всему проекту спасения Малларме-Мейясу) и опублкованный когда-то в журнале «Транслит», остается малодоступным, да и сам я про него как-то забыл. Как только я перечитал этот текст, рубеж 1122 оказался пройденным. Так что думаю будет верно продолжить процесс ре-актуализации:

https://telegra.ph/Poehziya-i-pogoda-10-25

Тезисы участников сегодняшней дискуссии.

Свои воспроизведу также и здесь, так как вопрос о взаимоотношениях с наукой представляется мне одним из центральных:

Коинсидентальная теория продолжает проект новоевропейского математизированного естествознания, или, скорее, делает возможной его окончательную реализацию (в этом отношении коинсидентология осуществляет программу преодоления “кризиса европейских наук”, намеченную еще Гуссерлем). Весь драйв и энтузиазм европейской науки связан именно с тем, что она пытается сделать совпадение, удерживание вместе разделенного, объектом знания - при этом знания исчислимого и объективируемого. Однако диктат Имманентного Невозможного приводит к тому, что совпадение появляется в горизонте рассмотрения лишь затем, чтобы сразу же исчезнуть, будучи редуцированным к той или иной закономерности. Четверичное исчисление делает возможным выполнение этой задачи.

Это не значит, что наука должна быть отброшена (так как удерживание вместе возможного и невозможного это все же один из подвидов удерживания вместе разделенного) - однако означает, что сфера ее влияния и действенности существенным образом ограничивается (собственно той областью, которая находится под властью Имманентного Невозможного, то есть “природы” в ее естественном состоянии) и, скорее всего, может быть полностью передоверена машинам, в то время как силы человечества будут высвобождены для исчисления и перенарезания коинсидентальных рядов.

Точно так же, как функция жреца, поддерживающего огонь, теперь передана простому выключателю и электронной цепи, функция физика-ядерщика или нейро-ученого также будет передана тому или иному выключателю. Пытаться же “заимствовать” у науки “сведения” для коинсидентального знания сходна с попыткой заимствовать способы поддержания тления мха в пещере хранителей огня: занятие может быть и занимательное, но абсолютно излишнее.

Продолжение коинсидетального континуума в Москве: завтра в 19.00 первая лекция курса про прото-коинсидентологов

Много раз думал о том, что смерть автора как будто бы снимает какой-то барьер с текстов, позволяя им сняться с якоря. При жизни Ларуэля много раз пытался его читать, но как будто натыкался на какую-то преграду. А тут вот начал (по рекомендации Артема) «Биографию обыкновенного человека» - и просто супер пока что. (На настоящий момент складывается резолюция, что Ларуэль - это такой Брежнев актуальной философии, «все во имя человека, все для блага человека», да и образ сходный. Посмотрим, что за перестройка теперь последует).

Говоря о пирамиде, никогда не следует забывать о том, кто внутри нее похоронен, или для кого она служит прибежищем, обеспечивающим вечную жизнь. Что касается коинсидентальной пирамиды, она служит усыпальницей для Великого Шакала, сжимающе-разжимающего механизма равновесия. Соскальзывающий вниз по его граням приближается к гибели, поднимающийся же вверх — восходит к субстанциальной реальности удерживания-вместе-разделенного.

Настаивание на том факте, что сжатие является своего рода пра-феноменом нашего мира — пожалуй, одна из главных констант новоевропейской философии, от критической философии Канта (которая, по сути, является ничем иным как разовраичиванием системы механизмов сжатия и разжатия) до Хайдеггера (забота, но также и взаиомпринадлежность бытия и основания) и Делеза (смыкание створок стимула и реакции в первом томе “Кино”).

Тот факт, что всего всегда недостаточно, что мир постоянно нас атакует и предъявляет требования, что у нас всегда есть две судьбы, каждая из которых претендует на то, чтобы быть нами — все это лишь результат некоторого “первосжатия”, смыкания, закрывания дверей, лежащего в основе реальности. Именно из-за того, что, как говорит Шиллер, “мир узок и тесен”, уделом вещей становится “сшибаться и тесниться”. Однако исток этого сжатия остается смутен и непрояснен, а вместе с ним остается непроясненным, по сути дела, единственный имеющий смысл в этой ситуации вопрос: как нам обходиться с этой теснотой и узостью?

Об онто-экономических основаниях ответа на этот вопрос (а также о коинсидентальной теории способностей, сексуальности, жестовом и оптическом) и пойдет речь на завершающих лекциях краткого курса по коинсидентальной философии сегодня и послезавтра в ММОМА.

[за иллюстрацию спасибо админу канала заводская церковь]

Снился Делез. Оказалось, что знает по русски слово «световоздозвуконепроницаемый» (говорил это про мой свитер).

Поскольку девушки утверждают, что для того, чтобы понравиться девушкам, надо не философствовать, а рассказывать анекдоты, на сегодняшней лекции этим и займемся.

https://yangx.top/factory_church/384

Коинсидентальная философия - это «каббалистический большевизм». Она находится на пересечении двух наиболее радикальных попыток христианского запада и раввинистичекого иудаизма овладеть той областью, которая для каждого из них является зоной «высшей неспособности», имманентно-абсолютного логоса и имманентно-абсолютного праксиса. Исторически эти попытки оказываются смесью победы и поражения. Поэтому более конкретно каббалистический большевизм подразделяется на

1) саббатианский сталинизм: знание о высшем достижении и о высшем срыве, мессия-предатель извлекает искры святости из нечистоты в трудовых лагерях. Изъятие искр при этом осуществляется как изъятие энергии (труда), а оставшаяся телесная шелуха отбрасывается.

2-3) брежневский хасидизм, знание о незавершенной попытке исправления: Хрущев подает руку Ленину, пытаясь помочь подняться из горных стремнин, но чувствует, что Сталин утягивает его за собой и отпускает; кристаллический Брежнев отраженным светом мечется между Сталиным и Хрущевым, пытаясь прояснить само отбрасываемое, свет-без-мысли бессмысленных многочасовых речей и чистого ожидания в очередях и акциях Коллективных Действий.
Однако заканчивается все смерью от поцелуя.

4) Стоящую на повестке дня задачу знания четвертого завета: знания, которое сможет превратить эту смерть в росу воскрешения.

О великие боги, как же омерзителен Куарон!

(На канале начался и закончился традиционный кинопонедельник)

Две вещи, вызывающие у меня стойкое стихийное сопротивление: необходимость тратить время на перемещение и необходиомсть трать время на чтение книг. Есть непоколебимая внтурення убежденность, что и та, и другая проблемы должны были бы быть давно уже техонологически решены.

Коинсидентальная теология: система заветов

С точки зрения агрегатных состояний субстанции, система заветов характеризуется не статикой, а динамикой. Каждый завет - это не просто господство одного из агрегатных состояний, но движение между ними, причем движение направленное. Эта направленность осуществляется в общем господстве двойной трансгрессии, и поэтому всегда устроена так, что высшее предшестующего завета становится низшим нового.

Первый завет - это завет модуса, завет «совершенной способности». Он движется от способности «тусклой» и «погашенной» к способности совершенной, способности-для субстанции (на самом деле, способности для атрибута, в который облачена субстанция, то есть способности для Имманентного Невозможного, способности озаренной светом невозможного). Весь древний мир - это мир «совершенных способностей», муз, богов и сил, позволяющих говорить и действовать абсолютно (эта абсолютность способности и есть то, что продолжает зачаровывать в античных статуя, текстах поэтов и пророков и делах царей).

Второй завет - это завет атрибута (причем конкретного атрибута, двойной трансгресиии, самопревосхождения causa sui). То, что было высшим достижением предыдущей ступени, здесь становится точкой отталкивания - а оттого и находится в некотором пренебрежении. Это - мир теологического. Всякая способность, всякое устройство мира - вторична и значима лишь постольку, поскольку может послужить трамплином для втягивания в воронку двойного выхода, втягивания в само втягивание.

Третий же завет - это завет «взыскания субстанции». Достигавшееся в период господства теологии лишь наивысшим напряжением сил здесь становится непосредственной средой обитания: мы живем внутри имманентного невозможного. Двойная трансгрессия, выход за пределы выхода - наша повседневность. Однако важно не это - а то, что при опеределнном «перещелкивании» Имманентное Невозможное оказывается примыкающим к чистому удерживанию-вместе-разделенного. Только тогда оно и ценится - иначе же трансгрессия обесценивается и превращается в банальную и скучную.

Вот что-то типа этого, материалистическое Ars Notoria. Плюс материалистическая кфицат ха дерех, конечно.

Смотрел «Хождение по мукам» Рошаля 1957 года, поймал себя на странной мысли - эти люди думают, что снимают кино про прошлое, а на самом деле сами они в прошлом (и да, тот факт, что с 1914, который они снимают, до их 1957 прошло гораздо меньше времени, чем с 1957 до сейчас)