Наверняка баян, но забавно.

Насколько же сейчас всякие обзвонщики заскриптованы. Причём что роботы, что живые. Ни шагу в сторону.

Позвонили из одной конторы, не мошенники, с правильного короткого номера, рекламный обзвон, типа информируют о новом продукте.

Девушка, живая, не робот, оттараторила основную часть скрипта и спрашивает:

— Могло бы вас заинтересовать это предложение?

А я спрашиваю в ответ:

— Как точно этот продукт называется в вашем приложении?

Она:

— Э-э...

И начинает повторять скрипт с середины.

Перебиваю:

— В приложении по каким словам искать?

— Э-э... Могло бы вас заинтересовать это предложение?

— Я, — говорю, — хочу почитать подробности, поэтому спрашиваю у вас точное название, под которым этот продукт фигурирует в вашем приложении. Чтобы всё там не листать. Вы можете мне ответить?

— Э-э...

Начинает скрипт почти с самого начала.

— Девушка, — говорю, — Вы мой вопрос слышали?

А она в ответ:

— Спасибо... Э-э... — и дальше панической скороговоркой, — Спасибо, что заинтересовались нашим предложением! Благодарим за потраченное время.

И трубку бросила.

Чем им там грозят за отступление от скрипта? Ну сказала бы: "Да я не знаю, мне вот дали текст зачитать, а так я в душе не ебу, о чём речь".

Автобус на посадку в самолет до Сочи, трое женщин. Одна, среднего возраста и с неестественно белыми зубами, весело и задорно говорит:

— А видели, как недавно Пашинян приезжал? Его ещё показывали, как он на велосипеде там в Москве катался?
— Там ещё перекрыли ему всю набережную?
— Да, и он там катался один на велосипеде!
— Это ты про кого?
— Ну Пашинян... Никола. Ну Пашинян... Ну этот... (и уже тише, чтобы не было слышно) ну короче, ну, правитель какой-то там из какого-то Азербайджана, не помню... (и снова весело) Вот его приезли, он катался там, его показывали ещё везде!

Пожилая женщина колотит ногами и кулаками в чью-то калитку и орёт:

— Светка! Светка-а-а!!!

Если бы так колотили в мою дверь, я бы решил, что это, как минимум, ОМОН. Потому что обычным-то людям зачем это может быть нужно?

Калитка открывается, выходит ещё одна пожилая женщина.

— Чё орёшь?
— Ты чего трубку весь день не берёшь? Я тебе звоню-звоню...
— А я чё — обязана, что ли? Позвонила бы вечером. Чё орать-то?
— Я тебе двести два рубля принесла.
— Ну принесла бы завтра. А то устроила тут...
— Завтра уже не будет. Сейчас забирай.

Константин Анатольича отправили в командировку налаживать российско-китайскую дружбу.

звонит оттуда в нечеловеческом восторге. удалось подружиться со всеми, до кого дотянулся.

- у него, - взахлёб рассказывает, - плохой английский, но мы даже религию обсудили!

- можно подумать, у тебя хороший

- лучший, из тех, что могла дать средняя школа в Братеево!

- Лондон из зе капитал? ван бир, плиз? тауэл, бич! ту ти ту ту ту?)

- ну примерно да. знаешь я только на пятый день обнаружил, что гугл-переводчик как-то херово переводит китайский

- в каком смысле?

- зашёл в один магазин, попросил джинсы размера 34/32. она мне приносит 32/32, я конечно, не влез, объясняю, что мне надо 34/32, она снова несёт не то, я опять и тут она что-то пишет в переводчике и показывает улыбаясь. а там 'ТЫ НЕ В ТОМ ПОЛОЖЕНИИ, ЧТОБЫ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ'

- ну я же тебя предупреждала, что у китайцев нет слова 'нет'

Трое младших школьников с огромными рюкзаками за спинами. Двое, запыхавшись, очень медленно, усталой трусцой, бегут, третий идёт за ними, не слишком отставая. По крайне мере расстояние между ними не увеличивается.

— А почему ты не бежишь? — кричит один из бегущих. — Если хочешь быстро бегать, надо бежать!
— А если я не хочу? — спрашивает идущий.
— Надо хотеть! — кричит бегущий. — Ты должен хотеть!
— А если не хочу?
— Предатель!

Видел утром, как группка пацанов лет одиннадцати-двенадцати, сложив у ног велосипеды и самокаты, стоит кружком и о чём-то трёт, а ещё один стоит чуть в стороне от них с велосипедом и кричит:

— Поехали уже, эй, Жаки Фреско! Хватит мир спасать!

Сейчас что — какое-то кино про Жака Фреско идёт? Или компьютерную игру про него выпустили?

В магазине, возле холодильных шкафов с заморозкой, две женщины. Одна перебирает пакеты с овощными смесями, вторая стоит у неё за спиной и тупит в телефон. Вдруг первая поворачивается ко второй с пакетом в руке и говорит:

— Слушай, нам надо всё-таки решить...

Вторая с готовностью начинает рассматривать пакет.

— ... что с бойлером делать, — продолжает первая.

— С чем? — переспрашивает вторая.

— С бойлером.

— Маринка, ты офигела?! Я на неделю к тебе приехала, а ты хочешь, чтобы я про твой бойлер думала?!

— Не, ну мы же подруги?

— Я винища купила.

— А, ну ладно...

Стою на крылечке заведения, дышу, курю. Из извилистого арбатского переулка выбегает беленькая собачка из тех, которые, обычно, водятся у богообразных вдовушек под или чуток за семьдесят. У собачки, по-моему уже крайняя стадия ожирения, шерсть на затылке собрана в пучок резинкой. И, судя по тому, как выпучены у собачки глаза, хозяйка явно перестаралась, затягивая этот самый пучок. Животина, выбежав на оживленную улицу, на секунду замирает и водит жалом. Заприметив меня, запрыгивает по ступенькам, садится прямо возле ног и начинает жалобно поскуливать. Мысль ровно одна — бедная тварь отбилась от хозяйки и теперь мечется по Арбату в тщетных поисках. Я начинаю приседать, чтобы изучить ошейник на предмет каких-нибудь пометок или жетонов, как вдруг справа по борту раздается зычный дамский бас. На басок, а именно бас:
— Нельзя, жопа! Жопа, нельзя!
Замерев в полуприсяде, судорожно пытаюсь понять, что мне нельзя и почему я — жопа. Поворачиваю голову и вижу даму. Нет, не так. Даму. Одета очень аккуратно и опрятно. Шерстяной берет, видавшее виды, брежневский застой и, возможно, даже выступление Ильича с балкона манто, тяжелые, желтого металла серьги, яркая красная помада, ястребиный нос и властный такой, ее величества екатерининский взгляд. Это прекрасный типаж старых москвичек. Совсем старых. Коренных. Таких коренных, что корням позавидует любой столетний вяз. Такие никогда не покинут пределы садового, даже если им предложить миллионы. Нерублей. Эти самые коренные каждый вечер будут выгуливать своих Жоп по тихим арбатским переулкам и возвращаться в фамильные квартиры, стены которых уже давно в глубоких трещинах, хрустальные люстры (которые вешали деды этих самых москвичек) висят на ржавых металлических крюках, мебеля там гамбсовской работы, на стенах в маленьких рамочках выцветшие черно-белые фотокарточки сестер, братьев, родителей и, возможно, прадеда-кавалергарда. Мне иногда даже кажется, что настоящие глобал рашнс не эти с патриков, а вот эти, со старого арбата. Потомственные. В самом хорошем смысле этого слова.
Дама строго смотрит на меня, и мне очень хочется почему-то вскарабкаться от этого взгляда на арбатский фонарь.
— Молодой человек, отойдите от собаки. Жопа, ты опять взываешь о сострадании к незнакомым? (слово в слово).
Именуемая жопой собачка виляет хвостом и виновато смотрит на сошедшую с гравюры помещицу Салтычиху. Путаясь в словах и пытаясь соответствовать, заявляю запальчиво так:
— Мадам, Вы этой свой жопой меня несколько эпатировали!
Поняв, что сказал, уже жалею, что не забрался на фонарь сразу. Мадам опять поднимает тяжелый взгляд и буквально нокаутирует:
— Мальчик мой, даже когда я была юна, а это, поверьте, было очень давно, своей жопой я никого не эпатировала. Нечем было. НЕ ДАЛ ГОСПОДЬ!
Подходит к Жопе, отточенным движением защелкивает карабин поводка на ошейнике и уплывает в сторону Большого Афанасьевского. К потрескавшимся обоям и прадеду-кавалергарду на стене.

В "Пятёрочке" стал свидетелем занятной сцены. Женщина положила на ленту кассы лоток с какой-то курятиной, продавщица взяла его в руки, занесла над ним сканер... и тут покупательница спросила:

— Простите... Скажите, а она хорошая?

И продавщица поднесла лоток с курицей к носу и понюхала. И сказала:

— Да, похоже, что хорошая.

Покупательница аж лицом изменилась.

— А вы это что сейчас сделали?

— Понюхала.

— Зачем?

— Ну... вы спросили...

— Э-э... Я срок годности имела в виду. Я не могу посмотреть... прочесть... не вижу, мелко...

— А... Ну... Срок годности нормальный... Семь дней ещё...

— О, это хорошо... Но зачем вы...

— Понюхала?

— Да.

— Ну, вы же спросили, хорошая или нет... Ну, я понюхала... Хорошая...

— Ага... Ну ладно, спасибо...