Рядом с соседским двором валяется дверь с такой вот табличкой.

Мама пытается пересказывать мне телевизор.

— Слушай, тут такое рассказали... Там же этот, который до этого был... Он кто, кстати?

— Он? Ну, из того, что ты сказала, очевидно, что он этот, который до этого был.

— Ну блин! Ну этот... Ну украинский!

— Ну, значит, этот, который до этого был, украинский. Правильно?

— Блин!.. В общем, показали, что судили его. Показали прямо кадры, как он после суда прилетел.

— Ну отлично. Прилетел и прилетел.

— Так его судили!

— За что?

— В Европе судили. Против человечества.

— А кто был против человечества, он или Европа?

— Ой, ну тебя, как Европа может быть против человечества?

— А почему нет? Кто колонизировал Африку, Америку, сторчал опиумом Китай?

— Так, всё, ещё мне этой твоей истории не хватало. Я её ещё в школе терпеть не могла. "Великие победы советского народа" и прочая эта муть. Ничего тебе рассказать нельзя, всё к говну какому-нибудь сведёшь.

Мама объясняет про власть.

— Ну вот почему там все или совсем дебилы и уроды недоделанные или, как максимум, троечники? Потому что нормальный человек туда если попадёт, он так офигеет, что будет сутками не спать, не жрать, не срать, пытаясь разобраться и хоть какой-то порядок навести. И в процессе или сам сердцем не выдержит и помрёт, или эти увидят, что он до чего-то важного докопался, и убьют. Ну и нафига это нормальному человеку надо?

Кавказ, Эльбрус, совместная русско-немецкая группа альпинистов, примерно середина маршрута. Вдруг резко буран.

Начальник группы немец решает снять группу с маршрута. Для этого он, зная немного русский, связывается по рации со спасательной службой и просит прислать за ними вертолет.

Ему по рации подробно нецензурно объясняют план его действий.
Расстроенный, он идет к группе и произносит фразу, надолго ставшую символом полной безысходности:

— Хеликоптер нихт! Попистофали.

Источник: https://www.facebook.com/livejournal.agella/posts/10228313899539362

У мамы своя война. Зашёл на кухню за чайником. Мама смотрит телек и громко возмущается:

— Да заткните вы уже эту блядюшку!

— Что там случилось? — спрашиваю.

— Да журналистка какая-то английская — ну такая мерзкая! Истеричка, сучка, ну так омерзительно говорит... Почему мужчины, даже если глупости говорят или что-то неприятное, говорят нормально, как люди, а у баб постоянно какая-то истерика, постоянно перебивают, орут?

— У тебя, — говорю, — просто мизогиния, наведённая воспитанием в патриархальном обществе.

— Ну неправда, — говорит мама. — В моей семье был матриархат: всем рулила сначала бабка, потом мать. Отца строила постоянно. Он её боялся, как огня.

— Ну так то семья. А то общество. Общество-то было патриархальным.

— Да с чего бы? Почти все семьи вокруг такие были. И женщины из этих семей вот так, как долбанутые, себя не вели, ни на людях, ни в семье. А это же даже не женщины, это... я вообще не знаю, что это такое.

Водитель:

— Хорошо тут у вас. Деревья.
— Ну так окраина.
— Не, не только прямо здесь. Вообще: Ставрополь, вокруг... Я просто на Новой Земле родился. Настоящие большие деревья первый раз в двенадцать лет увидел. Меня это так поразило тогда, что до сих пор не отпускает. До сих пор люблю на них смотреть, листочки трогать, кору...

Весна + новостной фон = даже кубик Рубика меркнет, дорогой Мартин А.

Проходил сегодня мимо двоих мужчин в рекламных фартуках фонда продовольствия "Русь". В руках у них были стопки каких-то бумажек. Мужчины беседовали. Я услышал лишь короткий отрывок этого диалога:

— Мусорские подстилки.
— Настощие мрази, я просто не знаю...
— Но, с другой стороны, если подумать...

Юноша в продуктовом ставит на ленту кассы энергетик. Кассирша:

— Документ какой-нибудь есть?

Юноша, с оттенком то ли недоумения, то ли возмущения:

— Мне двадцать пять лет!

Кассирша:

— Двадцать пять — это слишком мало, чтобы понять, что не шестнадцать. Вот когда тридцать восемь исполнится, если спортом заниматься не будете, можете уже паспорт не брать. Ладно, берите в этот раз. Потом носите паспорт с собой, пожалуйста.

Таксист сегодня:

— А вы в продуктовый, да?

— Ну да, сначала на почту, потом в продуктовый.

— Не за сахаром?

— Нет, не за сахаром.

— А... А то это... А то знаете... Вы же заметили, как люди по поводу сахара с ума сошли?

— Заметил, ага.

— Вы представляете, я видел, как женщина в магазине берёт шесть упаковок такого сахара... такого, знаете... коричневый, и там ещё что-то про Санкт-Петербург написано. Пакетики по полкило и по триста рублей. Это выходит шестьсот рублей за килограмм! Смотрю на неё и думаю: "Бедная женщина". Вы же понимаете: сахар же никуда даже не исчез. В соседнем магазине обычный по шестьдесят, тут просто разобрали. А у неё уже такая паника, что она за три килограмма сахара готова почти две тысячи отдать. А я как раз конфеты покупал — так на эти же деньги конфет можно было взять в три раза больше. Или даже больше. Ну смотря какие конфеты. А они же тоже из сахара. Ну разве можно так паниковать на пустом месте?.. Нет, я просто не понимаю... А что она будет делать, если перестанут воду подавать? И продавать хлеб? Если надо печь хлеб, а воды в кране нету? И дрожжей в магазине тоже... Она ведь... Ну вот скажите мне, что она будет делать?

— Эм-м... Расстроится?

— Думаете, расстроится? Да она уже сейчас в панике. На пустом месте. Пока ведь даже сухим листом подтираться не надо. Даже газетой! Да и сахар, на самом деле, никуда не пропал. И воду не перекрыли. Ей даже хлеб печь не обязательно, вон завод Хмельницкого за километр свежим хлебом пахнет... А она уже нервничает... За последние лет двадцать люди какие-то очень нежные стали, вы заметили? Я вот смотрю на них и думаю: а вдруг правда что-нибудь случится — что они будут делать?

Мама на днях:

— Ты вот в город ходил, а калитку не запер.

— Ну я тут планировал ещё несколько раз туда-сюда перемещаться. Вот когда окончательно приду — закрою.

— Нет. Если ты уйдёшь, я замкну. А будешь возвращаться — позвони, я открою.

— Зачем такие сложности?

— Ну вот ты уйдёшь, а калитка не заперта. А эта ж... ну, девица соседская... она же не совсем адекватная. Увидит в щелку, что здесь собаки красивые ходят, — и откроет калитку. А собаки побегут — ищи их потом, лови...

— Э-э... С чего ты взяла, что она может так сделать? Она так хоть раз делала?

— Ещё не хватало!.. Они же как переехали сюда... я как-то что-то делала во дворе, поворачиваюсь — стоят, мал мала меньше, вплотную практически, пацаны эти, сейчас они большие уже, и смотрят на меня. Зашли то есть в чужой двор и стоят. У них там, откуда они приехали, для детей нет понятия чужого, ходят где хотят...

— Мам, сколько лет назад это было? Это девочка тогда даже не родилась. Она родилась здесь. Она заходила хоть раз в этот двор?

— Нет, но понятно же, что она неадекватная.

— Ты с ней разговаривала?

— Господи, зачем мне с ней разговаривать?

— Ну а с чего ты решила, что она неадекватная? Тебе кто-то из соседей что-то рассказывал?

— Да кто она, блин, такая, чтобы о ней рассказывать? Нет.

— Ты, может, наблюдала за ней, отмечала какие-то странные действия?

— Ну да, она всё время тут по дороге перед нашими воротами ходит, а иногда ещё и на велосипеде ездит.

— Мам, её дом ровно напротив нашего. Это естественно, что она ходит тут по дороге и ездит на велосипеде. Это никак не говорит ничего о том, что она, как ты говоришь, неадекватная.

— Ой, ты вот такой допрос мне устроил... Можно подумать, что на этой улице вообще хоть один нормальный человек есть! А она на этой улице родилась! Какая она должна быть?!

Сказал при маме, что блокировка ютуба может создать гигантские проблемы огромному количеству людей, которые с этого ютуба живут или, как минимум, получают с него заметную часть своего регулярного дохода, я уж не говорю о тех, кто развивает там контент, связанный с исследованими, с каким-то хобби, с увлечениями, продвижением идей и прочая. Мама в ответ:

— Вот уж кого не жалко! Сидит с во-от такенными губищами и несёт та-акую херню...

Я говорю:

— Кто сидит с такими губищами? Повар Емельяненко?

— При чём тут повар Емельяненко?

— Ну, ты же, насколько я знаю, смотришь на ютубе только повара Емельяненко. У него с губами вроде норм всё, а то, что он несёт, тебе, в основном, нравится, разве нет?

— Да при чём тут он?!

— Ну а про кого ты? Ты кого-то ещё разве смотришь?

— Да показывали тут, что такое этот ютуб... Сидит такая...

— Где показывали?

— Ну где всё показывают? По телевизору.

— Мам, вот смотри: ты смотришь на ютубе пусть и всего один канал, но довольно часто и давно. Ты насмотрела на нём уже много часов. И он тебе нравится. При этом в целом о ютубе ты делаешь вывод почему-то не по этому каналу, а по каким-то тенденциозным отрывкам, которые тебе показали по российскому эфирному телевидению, на котором вообще всё и всегда либо лютое запредельное адское враньё, либо художественный фильм. Причём показали с понятной целью — вызвать именно такую вот реакцию. Вот почему так? Почему ты не делаешь вывод о ютубе на основании того, что сама там смотришь?

— Я там ничего не смотрю.

— А Емельяненко?

— А это разве там? У меня просто на планшете оно откуда-то вывалилось однажды, я нажала — так и смотрю, потому что понравилось.

— Но это ютуб. На нём очень много вот, в том числе, и такого. И вот канал, где чуваки гигантские брёвна распиливают, помнишь, я тебе показывал?

— Ну да, помню, хорошие ребята, с такими громадинами управляются...

— Ну вот это тоже ютуб. И канал девушки из-под Питера, у которой кошки, еноты и рыси, — тоже. Откуда такое пренебрежение?

— А что должно быть? Ты же не видел! А по телевизору показали, как там сидит такая, с губищами, и несёт та-а-ако-ое!..

Блин, я умываю руки.

Попался опять разговорчивый таксист. Большую часть пути рассуждал вслух о ценах на какие-то ремни и какие-то лампочки, неравномерно растущих и различающихся уже сейчас в разных магазинах раз в шесть. Ближе к концу тема стала шире:

— А цены, говорят, растут, потому что доллар растёт. Я вот этого не понимаю. У меня доллара никогда не было. Зачем он? Ну вот когда на что-то иностранное цены растут, потому что доллар, это понятно. Его же за границей покупают. Или когда вот, как у машины этой, половина запчастей французские и немецкие... А почему на картошку растут? Вот здесь человек её вырастил, а там где-то вырос доллар! Где тот доллар, и где эта картошка!

— Ну, вообще-то, — Начал было я, — Тут всё просто...

— Да знаю, — Перебил таксист. — По телевизору, по радио вон рассказывают, что вся мировая экономика к доллару привязана... Чёрт его знает, как так получилось... Почему все страны на это согласились?

— Ну, если коротко... — Попытался я опять ответить, но он опять перебил:

— Вот город этот разрушили... Мариуполь... Это ж людей сколько погибло, наверно! Да и если не погибло — сколько домов разрушили! Их же строил кто-то! А это ж одних стройматериалов... Ну и работали же люди... И жили там, у них там вещи, наверное... Ну как-то жили же вообще, да?.. Говорят, что это всё — чтобы все перестали от доллара зависеть... Вот этого я вообще не понимаю... Вот у меня долларов нет. Зачем мне? А вот у кого-то... у олигарха какого-нибудь — всё в долларах. И ещё у кого-то... И я вот сам в частном секторе живу... Я пойду сейчас и соседу окна повыбиваю... Ну или... что ещё можно?.. Собаку пну... Вот от этого с этими долларами, которые у олигарха... у кого ещё?.. ещё у кого-нибудь... что-нибудь случится? Они их все сразу в рубли переложат? Или китайцы об этом узнают и сразу станут вот эти лампочки, которые сейчас нам за доллары продают, продавать... за что?.. за юани? Ведь не станут же! А где мы эти юани возьмём? Вон, в обменниках, я видел, — только доллары и евро... Вы вообще понимаете, почему всё так?

— Ну так вот сложилось, — Говорю.

— Сложилось... — Повторяет таксист и продолжает, — Наверное, в мире нет такого места, чтобы просто спокойно жить. Так сложилось, что всегда что-нибудь случиться может.