То, что уже есть: содержание.
Слова, смерть и ум
Практика загогулин и пустоты
Моя миссия
Страдания, телесные практики и языковые ловушки
Двойная жизнь говорящих тел
Слова и тела: 1, 2, 3
Вербальная природа ума: 1, 2, 3
Вопросы как соблазны: 1, 2
Хрупкость внимания
Объекты ума: 1, 2, 3
Слова как инструмент
Границы слов: 1, 2, 3, 4
Человек и слова
Слова опасны
Быть пространством для другого
Практика: под каким контентом я сегодня. 1, 2, 3, 4
Цветные миражи слов: 1, 2
Преобразующая сила ума: 1, 2, 3, 4
Другой – это математическая задача или закат?
Эффект реальности
Крошечки ума
Слова как связь: 1, 2, 3
Панк, юмор, арт
Восприятие и тайна
Практика: я среди объектов ума
Объекты ума, метафора кротовых нор
Поведение и последствия
Слова и игра: 1, 2, 3
«Я» и «другой» как запертые кружочки (тренировка по онтокритике)
Думать - это поведение
Порядок из хаоса: «факты»
Опыт и язык: 1, 2, 3, 4
Практика: исследовать пульсации «здесь» и «там». 1, 2
Духовные дилеры: знать или не знать
Практика: исследовать различие переживания жизни как «путешествия» и «тюрьмы»
Практика: быть в присутствии непонимания
Граница ума и не-ума. Удивление и растерянность
Токсичные завитушки ума
Когнитивное разделение: снимать себя с крючков мыслей. 1, 2
Краткая инструкция радости
Нарратив как работа ума. Метафора мыльных пузырей.
«Где я?»: самая простая практика присутствия
Селф-арт-лаборатория: 1, 2
Практика: инструкция себе
Жизнь как арт-объект
Практика: список моих требований к реальности и бытовой райдер артиста
Открытки по «жестам ума» и практикам осознанности (курс Игоря Берхина)
Реактивное «я». Привет - птенец
Пошаговая инструкция, как говорить «нет» тому, что меня разрушает
Изобретая смысл: доступ в собственную систему мотивации
Felt sense (чувство ситуации)
Практика: все дела завершены
Кому принадлежит мои воля / внимание: 1, 2, 3, 4
Жизнь как опыт совместности
Во-первых, это красиво: красота работы психолога
Где живёт мое внимание. Приручить внимание как питомца
Онтокритический режим ума. Какими я «знаю» мир, жизнь и себя
Онтокритический режим ума: практика
Невидимость моей перспективы
Слова и смыслы: нежнейшее прикосновение (Пелевин)
Структура жизненного пространства: авторский проект самообустраивания
Моя борьба с энтропией. Как выученная (и практикуемая) дееспособность может противостоять выученной (и практикуемой) беспомощности
Обратная перспектива ума: обнаруживать себя «в»
Когнитивное слияние / когнитивное разделение – база практик осознанности и терапии принятия и ответственности
Тайна переживания «где»: как не быть угнанным собственными мыслями
Жизнь в Past Perfect. Как выйти из петли временного сдвига
Объектная метафора коммуникации: донести
Прости. Я – не он
Культ идентичности (конспект)
Что делать со своим вниманием?
Механизм когнитивного слияния: прямая иллюстрация
Степень персональной обусловленности
Переживания в процессе взаимодействия со словами
С помощью слов: не только говорить, но и указывать
Вещество вещей (Гинзбург)
Матрица индивидуального сознания - вещество ума
Неуправляемый пожар страданий или простая механика поэтического (теория языка в АСТ)
Я и другой: карточки про границы
Блэкаут как инструмент работы с мыслями
Ум: выпадающее из внимание, но обладающее великой власть звено В (модель РЭПТ)
Детская метафора: кто управляет моими эмоциями и поведением
Модель когнитивно-поведенческой терапии в картинках. Шнурок ума.
Слова, смерть и ум
Практика загогулин и пустоты
Моя миссия
Страдания, телесные практики и языковые ловушки
Двойная жизнь говорящих тел
Слова и тела: 1, 2, 3
Вербальная природа ума: 1, 2, 3
Вопросы как соблазны: 1, 2
Хрупкость внимания
Объекты ума: 1, 2, 3
Слова как инструмент
Границы слов: 1, 2, 3, 4
Человек и слова
Слова опасны
Быть пространством для другого
Практика: под каким контентом я сегодня. 1, 2, 3, 4
Цветные миражи слов: 1, 2
Преобразующая сила ума: 1, 2, 3, 4
Другой – это математическая задача или закат?
Эффект реальности
Крошечки ума
Слова как связь: 1, 2, 3
Панк, юмор, арт
Восприятие и тайна
Практика: я среди объектов ума
Объекты ума, метафора кротовых нор
Поведение и последствия
Слова и игра: 1, 2, 3
«Я» и «другой» как запертые кружочки (тренировка по онтокритике)
Думать - это поведение
Порядок из хаоса: «факты»
Опыт и язык: 1, 2, 3, 4
Практика: исследовать пульсации «здесь» и «там». 1, 2
Духовные дилеры: знать или не знать
Практика: исследовать различие переживания жизни как «путешествия» и «тюрьмы»
Практика: быть в присутствии непонимания
Граница ума и не-ума. Удивление и растерянность
Токсичные завитушки ума
Когнитивное разделение: снимать себя с крючков мыслей. 1, 2
Краткая инструкция радости
Нарратив как работа ума. Метафора мыльных пузырей.
«Где я?»: самая простая практика присутствия
Селф-арт-лаборатория: 1, 2
Практика: инструкция себе
Жизнь как арт-объект
Практика: список моих требований к реальности и бытовой райдер артиста
Открытки по «жестам ума» и практикам осознанности (курс Игоря Берхина)
Реактивное «я». Привет - птенец
Пошаговая инструкция, как говорить «нет» тому, что меня разрушает
Изобретая смысл: доступ в собственную систему мотивации
Felt sense (чувство ситуации)
Практика: все дела завершены
Кому принадлежит мои воля / внимание: 1, 2, 3, 4
Жизнь как опыт совместности
Во-первых, это красиво: красота работы психолога
Где живёт мое внимание. Приручить внимание как питомца
Онтокритический режим ума. Какими я «знаю» мир, жизнь и себя
Онтокритический режим ума: практика
Невидимость моей перспективы
Слова и смыслы: нежнейшее прикосновение (Пелевин)
Структура жизненного пространства: авторский проект самообустраивания
Моя борьба с энтропией. Как выученная (и практикуемая) дееспособность может противостоять выученной (и практикуемой) беспомощности
Обратная перспектива ума: обнаруживать себя «в»
Когнитивное слияние / когнитивное разделение – база практик осознанности и терапии принятия и ответственности
Тайна переживания «где»: как не быть угнанным собственными мыслями
Жизнь в Past Perfect. Как выйти из петли временного сдвига
Объектная метафора коммуникации: донести
Прости. Я – не он
Культ идентичности (конспект)
Что делать со своим вниманием?
Механизм когнитивного слияния: прямая иллюстрация
Степень персональной обусловленности
Переживания в процессе взаимодействия со словами
С помощью слов: не только говорить, но и указывать
Вещество вещей (Гинзбург)
Матрица индивидуального сознания - вещество ума
Неуправляемый пожар страданий или простая механика поэтического (теория языка в АСТ)
Я и другой: карточки про границы
Блэкаут как инструмент работы с мыслями
Ум: выпадающее из внимание, но обладающее великой власть звено В (модель РЭПТ)
Детская метафора: кто управляет моими эмоциями и поведением
Модель когнитивно-поведенческой терапии в картинках. Шнурок ума.
🔥4
https://youtu.be/qmKWgSv1QAM
Беседа философа Алексея Соловьёва и меня на его канале 'Философ распаковывает контексты!'
Вызов.
Подарок.
Приключение.
Беседа философа Алексея Соловьёва и меня на его канале 'Философ распаковывает контексты!'
Вызов.
Подарок.
Приключение.
🔥10🤗2❤1❤🔥1👍1🕊1
Наши <возможные и часто не замечаемые> переживания во взаимоотношении со словами, с которыми мы имеем дело каждый день, как снаружи, так и внутри себя:
🪶 красота от звучания,
🪶 прикосновение от образов и
🪶 удовольствие от смыслов и идей.
Константин Иманкулов описывает лабораторию по поэзии:
//Нашей задачей не будет достижение какого-то результата: "написать стих". Мы будем обострять восприятие красоты, разлитой в пространстве, сгущать её, обнаруживая, невидимые ранее, связи.
Каким образом поэзия воздействует на нас? Или, что то же: как мы можем воздействовать на других своими словами? Для простоты мы рассмотрим три слоя воздействия: звук, образ, идея.
Первый слой самый глубокий - магия звука действует сразу на подсознание, слушая песню на чужом языке, мы ощущаем красоту и поэтичность, не зная смысла. Созвучия и их подвид - рифмы, определённая ритмичность фраз - создают ощущение чего-то особенного, не бытового. Случайная рифма в обычной речи уже создаёт ощущение встречи, и дышится сразу иначе. Легче?..
Второй слой - образы и атмосфера, которые возникают от слов. Произнеси "море" - тут же что-то начинает возникать, хоть это пока совершенно абстрактная штука. Произнеси "высокие котировки акций" и вайб совсем другой. (Хотя, если их соединить... Высоко котируются на скале морские котики, а потом с восторгом скатываются прямо в пену!)
На этом слое мы обращаем внимание на метафоры, здесь имеет значение, каких ощущений мы касаемся: образ может быть и визуальный, и звуковой, и тактильный. И конечно, то, как много удовольствия мы получим от текста, зависит от того, насколько мы готовы погрузиться в эти образы, остановиться, прочувствовать их всем телом.
И третий слой - идея, то что даёт удовольствие нашему уму. И это не только смысл, который мы вкладываем в текст, но и форма (например, сонет или хайку), структура, история, неожиданные ходы, юмор. Реализация задумки может потребовать много труда, но и радость, когда её удалось воплотить - мало с чем сравнится!
Всё это может присутствовать в тексте одновременно (что очень круто!), но практиковать навыки мы можем по-отдельности, так что нам будет чем заняться, и над чем посмеяться - зачастую это довольно весело)
И я уверен, что каждому из вас есть, что сказать миру, и у каждого из вас есть способность сделать это так, что захочется слушать и переслушивать.
🪶 красота от звучания,
🪶 прикосновение от образов и
🪶 удовольствие от смыслов и идей.
Константин Иманкулов описывает лабораторию по поэзии:
//Нашей задачей не будет достижение какого-то результата: "написать стих". Мы будем обострять восприятие красоты, разлитой в пространстве, сгущать её, обнаруживая, невидимые ранее, связи.
Каким образом поэзия воздействует на нас? Или, что то же: как мы можем воздействовать на других своими словами? Для простоты мы рассмотрим три слоя воздействия: звук, образ, идея.
Первый слой самый глубокий - магия звука действует сразу на подсознание, слушая песню на чужом языке, мы ощущаем красоту и поэтичность, не зная смысла. Созвучия и их подвид - рифмы, определённая ритмичность фраз - создают ощущение чего-то особенного, не бытового. Случайная рифма в обычной речи уже создаёт ощущение встречи, и дышится сразу иначе. Легче?..
Второй слой - образы и атмосфера, которые возникают от слов. Произнеси "море" - тут же что-то начинает возникать, хоть это пока совершенно абстрактная штука. Произнеси "высокие котировки акций" и вайб совсем другой. (Хотя, если их соединить... Высоко котируются на скале морские котики, а потом с восторгом скатываются прямо в пену!)
На этом слое мы обращаем внимание на метафоры, здесь имеет значение, каких ощущений мы касаемся: образ может быть и визуальный, и звуковой, и тактильный. И конечно, то, как много удовольствия мы получим от текста, зависит от того, насколько мы готовы погрузиться в эти образы, остановиться, прочувствовать их всем телом.
И третий слой - идея, то что даёт удовольствие нашему уму. И это не только смысл, который мы вкладываем в текст, но и форма (например, сонет или хайку), структура, история, неожиданные ходы, юмор. Реализация задумки может потребовать много труда, но и радость, когда её удалось воплотить - мало с чем сравнится!
Всё это может присутствовать в тексте одновременно (что очень круто!), но практиковать навыки мы можем по-отдельности, так что нам будет чем заняться, и над чем посмеяться - зачастую это довольно весело)
И я уверен, что каждому из вас есть, что сказать миру, и у каждого из вас есть способность сделать это так, что захочется слушать и переслушивать.
❤3
Не только говорить, но и указывать.
Что если ум может не только «говорить» и быть запертым в пространстве вербального, но и «указывать», и тем самым, «выходить» в пространство невербального?
Во время обучения IFS (Inner Family Systems – терапия внутренних семейных систем) я научилась одной возможности. Клиент в демосессии «контактировал» со своей «внутренней частью» (как это называется в модели IFS), т.е. исследовал вместе с терапевтом одно из своих устойчивых внутренних проявлений («часть, которая тревожится» или «часть, которая боится» или «часть, которая всегда прячется от других»). Терапевт расспрашивал его об этой части: «как она выглядит», «как она проявляет себя» («как вы узнаёте о её присутствии»), «как она переживается» («что переживает она» и «что чувствуете вы по отношению к этой части»), «есть ли что-то, что она хочет вам сказать?» И клиент, а это был «опытный» клиент, ответил: «Она не умеет говорить. Но она мне сейчас многое показывает». И терапевт, а это был опытный терапевт, ответил что-то вроде:
«Хорошо. Побудьте в контакте с ней. Попробуйте услышать всей собой её «сообщения». Замечайте свои телесные ощущения в этом процессе. Замечайте, как меняется ваше тело и восприятие. Замечайте, как то, что показывает ваша часть, проживается, присваивается вами, как это вас меняет». Как и куда это вас сдвигает, это вас расширяет или сужает, сжимает или приосвобождает, к чему это вас побуждает, как это вас ориентирует – больше смотреть внутрь или вовне, больше погружаться в переживания, в мысли или в готовность действовать?
Наверное, подумала я тогда (не подумала на самом деле, это я сейчас пишу – для красоты и для ясности, но могла бы подумать, впрочем, конечно, я уже этого совсем не помню), это похоже на воздействие музыки или прикосновения. Мы переживаем внешнее воздействие как глубокое внутреннее изменение, внешний «объект» как будто указывает куда-то, «даёт проход» в какое-то особенное, новое или хорошо забытое старое, тонкое и точное пространство, измерение, понимание, переживание. Это особенное и достаточно конкретное переживание мира и смысла, при этом оно может оставаться неназванным и неназываемым. Оно и не замечаемым тоже может быть, но тогда для него гораздо больше вероятности просыпаться как песок сквозь пальцы ума.
Мне очень понравилась идея, что можно не только говорить, но также можно указывать и показывать. Для этого можно использовать образы, картинки, описания ощущений и переживаний, принцип монтажа аттракционов Эйзенштейна, принцип остранения Шкловского, логику Аристотеля, «Логико-философский трактат Витгенштейна», махамудру, пустыню Реального Жижека (рекомендую статью!), кадр из мультфильма «Чебурашка», рассказ о личном опыте, пересказ рассказа об опыте другого, комментарий в ютюбе и др. Вообще-то для этого всё что угодно можно использовать, включая – лала! – слова. Фокус (поинт) не в материале. Фокус в том, что слова не только говорят, описывают и обозначают, то есть сводятся к своим собственным значениям, но и указывают в направлении чего-то, показывают на что-то, приглашают куда-то. Куда-то, помимо названного, понятого, пойманного, устоявшегося, объясненного, неизменного, непрерывного, взаимо-вытекающего и себе-не-противоречащего. И именно этим, как ходами, норами, тропами (тропами в пустыне реального, тропами Проппа и тропами Поппера) я приглашаю пользоваться. Иначе довольно тяжко жить в мире исключительно вербального: «а он…», «а она…», «а потом…», «а я кааак скажу им…».
«Он», «она», «потом», «я», «кааак скажу». Хорошо. Побудьте в контакте со всеми «ними». Замечайте, как меняется тело. Замечайте, как меняется восприятие. Замечайте, как вы не только исчезаете и теряетесь среди слов, но и появляетесь и прибываете между ними. Откуда? Оттуда. Куда? Сюда. Кто я, который появляется и прибывает? Не знаю.
В том числе «я» - это этот сгенерированный текст. В пустыне «реального».
А вы?
Что если ум может не только «говорить» и быть запертым в пространстве вербального, но и «указывать», и тем самым, «выходить» в пространство невербального?
Во время обучения IFS (Inner Family Systems – терапия внутренних семейных систем) я научилась одной возможности. Клиент в демосессии «контактировал» со своей «внутренней частью» (как это называется в модели IFS), т.е. исследовал вместе с терапевтом одно из своих устойчивых внутренних проявлений («часть, которая тревожится» или «часть, которая боится» или «часть, которая всегда прячется от других»). Терапевт расспрашивал его об этой части: «как она выглядит», «как она проявляет себя» («как вы узнаёте о её присутствии»), «как она переживается» («что переживает она» и «что чувствуете вы по отношению к этой части»), «есть ли что-то, что она хочет вам сказать?» И клиент, а это был «опытный» клиент, ответил: «Она не умеет говорить. Но она мне сейчас многое показывает». И терапевт, а это был опытный терапевт, ответил что-то вроде:
«Хорошо. Побудьте в контакте с ней. Попробуйте услышать всей собой её «сообщения». Замечайте свои телесные ощущения в этом процессе. Замечайте, как меняется ваше тело и восприятие. Замечайте, как то, что показывает ваша часть, проживается, присваивается вами, как это вас меняет». Как и куда это вас сдвигает, это вас расширяет или сужает, сжимает или приосвобождает, к чему это вас побуждает, как это вас ориентирует – больше смотреть внутрь или вовне, больше погружаться в переживания, в мысли или в готовность действовать?
Наверное, подумала я тогда (не подумала на самом деле, это я сейчас пишу – для красоты и для ясности, но могла бы подумать, впрочем, конечно, я уже этого совсем не помню), это похоже на воздействие музыки или прикосновения. Мы переживаем внешнее воздействие как глубокое внутреннее изменение, внешний «объект» как будто указывает куда-то, «даёт проход» в какое-то особенное, новое или хорошо забытое старое, тонкое и точное пространство, измерение, понимание, переживание. Это особенное и достаточно конкретное переживание мира и смысла, при этом оно может оставаться неназванным и неназываемым. Оно и не замечаемым тоже может быть, но тогда для него гораздо больше вероятности просыпаться как песок сквозь пальцы ума.
Мне очень понравилась идея, что можно не только говорить, но также можно указывать и показывать. Для этого можно использовать образы, картинки, описания ощущений и переживаний, принцип монтажа аттракционов Эйзенштейна, принцип остранения Шкловского, логику Аристотеля, «Логико-философский трактат Витгенштейна», махамудру, пустыню Реального Жижека (рекомендую статью!), кадр из мультфильма «Чебурашка», рассказ о личном опыте, пересказ рассказа об опыте другого, комментарий в ютюбе и др. Вообще-то для этого всё что угодно можно использовать, включая – лала! – слова. Фокус (поинт) не в материале. Фокус в том, что слова не только говорят, описывают и обозначают, то есть сводятся к своим собственным значениям, но и указывают в направлении чего-то, показывают на что-то, приглашают куда-то. Куда-то, помимо названного, понятого, пойманного, устоявшегося, объясненного, неизменного, непрерывного, взаимо-вытекающего и себе-не-противоречащего. И именно этим, как ходами, норами, тропами (тропами в пустыне реального, тропами Проппа и тропами Поппера) я приглашаю пользоваться. Иначе довольно тяжко жить в мире исключительно вербального: «а он…», «а она…», «а потом…», «а я кааак скажу им…».
«Он», «она», «потом», «я», «кааак скажу». Хорошо. Побудьте в контакте со всеми «ними». Замечайте, как меняется тело. Замечайте, как меняется восприятие. Замечайте, как вы не только исчезаете и теряетесь среди слов, но и появляетесь и прибываете между ними. Откуда? Оттуда. Куда? Сюда. Кто я, который появляется и прибывает? Не знаю.
В том числе «я» - это этот сгенерированный текст. В пустыне «реального».
А вы?
❤2🔥2🕊2
Вещество вещей
(и это не вещество слов)
Открывающаяся и забывающаяся враждебность для человека мира вещей. Это мир, который человек ежедневно преодолевает своим телом и сознанием. Невидимые непрерывные ритуалы по совладанию с материей.
Из: Лидия Гинзбург. Записки блокадного человека
Толстой понимал обратимость пограничных ситуаций. Он знал, что небо Аустерлица распахивается только на мгновенье; что Пьер в промежутке между дулом французского ружья и царским казематом будет опять либеральным барином.
А нам-то тогда казалось... Разумеется, вам казалось: после этого разве возможно когда-нибудь снова болтать, например, о лирическом герое... Да, казалось... но почему, но кем установлено, что дистрофия — реальность, а обыкновенная жизнь — наваждение? Что, раз заглянув в реальность, не захочешь наваждения?
Вот мы и блюдем закон забвения, один из краеугольных в социальной жизни; наряду с законом памяти — законом истории и искусства, вины и раскаяния. О нем Герцен сказал: «Кто мог пережить, должен иметь силу помнить»...
Возвращаюсь домой по улицам, будто еще довоенным, среди предметов еще довоенных, но уже изменивших свое значение. Еще нет ни страдания, ни смертной тоски, ни страха; напротив того, — возбуждение и граничащее с легкостью чувство конца этой жизни...
Потом репродуктор стали слушать иначе. Обыденнее. Выветрилось это сочетание крайне личного (каждому репродуктор вещает судьбу) с исторически событийным и эпохальным. Чаша сия никого не миновала, ей все узнали — какая бывает война....
Образовалась новая действительность, небывалая, но и похожая на прежнюю в большей мере, чем это казалось возможным. В ней надо было разобраться.
Где-то в безвозвратном отдалении маячила та жизнь... Она казалась нам крайне неблагоустроенной, когда мы ею жили; а сейчас это было как в сказке: вода, бегущая по трубам, свет, зажигающийся от прикосновения к кнопке, еда, которую можно купить...
Пересекаются вещи и жесты, принадлежащие к разным планам. От той жизни гравюра над книжной полкой и на полке глиняный крымский кувшин — подарок. Подарившая сейчас на Большой земле, и воспоминание о ней стало для Эна необязательным и вялым. Зимой в распоясавшемся хаосе казалось, что ваза и даже книжные полки — нечто вроде Поганкиных палат или развалин Колизея, что они уже никогда не будут иметь практического значения (вот почему не жалко было ломать и рубить). Потом вещи начали медленно возвращаться к своему назначению. Эн привыкал к этому тоже медленно и недоверчиво. Это было — как снять валенки. Эн все не вылезал из валенок; ему как-то мерещилось, что валенки — это уже необходимая принадлежность человека. Он дотянул до слякоти, до полной невозможности. И тогда сменил сбитые, заскорузлые валенки на почти еще не ношенные, со свежим скрипом ботинки. Никто вокруг почему-то этому не удивился. А для Эна это было странным и важным фактом — открывшейся возможностью возвращения вещам их первоначального смысла. Он почти еще ничего не читал, но теперь уже стеллажи, вздымаясь над беспорядком сдвинутых стульев, над пустыми и полными банками на краю письменного стола, — уже предлагали вновь выполнять свое назначение. А автоматический жест, которым Эн заводил на ночь часы и осторожно клал их на стул около дивана (зимой часы эти не шли-замерз механизм), был совсем из той жизни...
Обязательно, встав с постели, подойди к окну. Многолетний, неизменный жест утреннего возобновления связи с миром.
Год тому назад многолетний утренний взгляд из окна получил новый смысл — стал вопросом, обращенным к миру, и ожиданием ответа. Мир в эти дни мог таить все, что угодно, вплоть до самого худшего; и от него хотелось как можно больше свидетельств продолжающегося течения вещей. Трамвай был успокоителен, как голос диктора, объявлявший радиостанцию. Существовал центр, невидимо управляющий красными трамвайными вагонами. Вагоны бежали, центр работал. Рельсы вытекали из него и впадали обратно. Своей дугой каждый вагон был прикреплен к системе, централизован. Сдвинув штору, Эн с облегчением следил, как потрепанный красный вагон, скрипя, огибает угол..
продолжение ⤵️
(и это не вещество слов)
Открывающаяся и забывающаяся враждебность для человека мира вещей. Это мир, который человек ежедневно преодолевает своим телом и сознанием. Невидимые непрерывные ритуалы по совладанию с материей.
Из: Лидия Гинзбург. Записки блокадного человека
Толстой понимал обратимость пограничных ситуаций. Он знал, что небо Аустерлица распахивается только на мгновенье; что Пьер в промежутке между дулом французского ружья и царским казематом будет опять либеральным барином.
А нам-то тогда казалось... Разумеется, вам казалось: после этого разве возможно когда-нибудь снова болтать, например, о лирическом герое... Да, казалось... но почему, но кем установлено, что дистрофия — реальность, а обыкновенная жизнь — наваждение? Что, раз заглянув в реальность, не захочешь наваждения?
Вот мы и блюдем закон забвения, один из краеугольных в социальной жизни; наряду с законом памяти — законом истории и искусства, вины и раскаяния. О нем Герцен сказал: «Кто мог пережить, должен иметь силу помнить»...
Возвращаюсь домой по улицам, будто еще довоенным, среди предметов еще довоенных, но уже изменивших свое значение. Еще нет ни страдания, ни смертной тоски, ни страха; напротив того, — возбуждение и граничащее с легкостью чувство конца этой жизни...
Потом репродуктор стали слушать иначе. Обыденнее. Выветрилось это сочетание крайне личного (каждому репродуктор вещает судьбу) с исторически событийным и эпохальным. Чаша сия никого не миновала, ей все узнали — какая бывает война....
Образовалась новая действительность, небывалая, но и похожая на прежнюю в большей мере, чем это казалось возможным. В ней надо было разобраться.
Где-то в безвозвратном отдалении маячила та жизнь... Она казалась нам крайне неблагоустроенной, когда мы ею жили; а сейчас это было как в сказке: вода, бегущая по трубам, свет, зажигающийся от прикосновения к кнопке, еда, которую можно купить...
Пересекаются вещи и жесты, принадлежащие к разным планам. От той жизни гравюра над книжной полкой и на полке глиняный крымский кувшин — подарок. Подарившая сейчас на Большой земле, и воспоминание о ней стало для Эна необязательным и вялым. Зимой в распоясавшемся хаосе казалось, что ваза и даже книжные полки — нечто вроде Поганкиных палат или развалин Колизея, что они уже никогда не будут иметь практического значения (вот почему не жалко было ломать и рубить). Потом вещи начали медленно возвращаться к своему назначению. Эн привыкал к этому тоже медленно и недоверчиво. Это было — как снять валенки. Эн все не вылезал из валенок; ему как-то мерещилось, что валенки — это уже необходимая принадлежность человека. Он дотянул до слякоти, до полной невозможности. И тогда сменил сбитые, заскорузлые валенки на почти еще не ношенные, со свежим скрипом ботинки. Никто вокруг почему-то этому не удивился. А для Эна это было странным и важным фактом — открывшейся возможностью возвращения вещам их первоначального смысла. Он почти еще ничего не читал, но теперь уже стеллажи, вздымаясь над беспорядком сдвинутых стульев, над пустыми и полными банками на краю письменного стола, — уже предлагали вновь выполнять свое назначение. А автоматический жест, которым Эн заводил на ночь часы и осторожно клал их на стул около дивана (зимой часы эти не шли-замерз механизм), был совсем из той жизни...
Обязательно, встав с постели, подойди к окну. Многолетний, неизменный жест утреннего возобновления связи с миром.
Год тому назад многолетний утренний взгляд из окна получил новый смысл — стал вопросом, обращенным к миру, и ожиданием ответа. Мир в эти дни мог таить все, что угодно, вплоть до самого худшего; и от него хотелось как можно больше свидетельств продолжающегося течения вещей. Трамвай был успокоителен, как голос диктора, объявлявший радиостанцию. Существовал центр, невидимо управляющий красными трамвайными вагонами. Вагоны бежали, центр работал. Рельсы вытекали из него и впадали обратно. Своей дугой каждый вагон был прикреплен к системе, централизован. Сдвинув штору, Эн с облегчением следил, как потрепанный красный вагон, скрипя, огибает угол..
продолжение ⤵️
❤1🔥1
Продолжение
Из: Лидия Гинзбург. Записки блокадного человека
Вставать было легко, легче, чем в той жизни, когда человека ждала яичница, о которой можно было не думать. Притом упростился переход. Спали почти не раздеваясь; достаточно было поскорее сунуть ноги в валенки, валявшиеся у постели...
Сопротивление каждой вещи нужно было одолевать собственной волей и телом, без промежуточных технических приспособлений. С пустыми ведрами человек спускался по лестнице, и в разбитом окне перед ним лежало суживающееся пространство двора, которое предстоит одолеть с полными ведрами. Внезапная ощутимость пространства, его физическая реальность возбуждала тоску. Странно — эта вода (вообще странно, что бесцветная, быстротекущая вода тяжела, как камень), которая камнем висит на руках, на плечах, вжимает человека в землю, она же, оставляя за собой этажи, легко взбегает по трубам. Водопровод-человеческая мысль, связь вещей, победившая хаос, священная организация, централизация. К человеку повернуто дружеское лицо двуликого мира. Но техника, связь вещей — это общее. Мир, дарующий технику, хочет твоей жизни — за воду, бегущую по трубам, за свет, послушный маленькому рычажку...
Забвение сохраняет жизнь вечным обновлением сил, желаний и заблуждений. Оно вернет жизни необходимую ей суету сует — после мук плоти и духа столь безмерных, что возвращение казалось уже невозможным.
Тянется, до отказа натягивается резиновая ткань жизни; но вот ослабел нажим, ее отпустили, и резина мгновенно устремилась обратно, к исконным своим пределам и формам. То, что открывается человеку в пограничных ситуациях, — закрывается опять. Иначе, например, люди нашего поколения были бы давно непригодны для дальнейшей жизни...
В свете еще невысокого солнца тепло лоснится асфальт. Хорошо, правильно, что город гордится подметенной улицей, когда по сторонам ее стоят разбомбленные дома; это продолжается и возвращается социальная связь вещей.
Поездка в трамвае — один из лучших, подъемных моментов дня. Это человек перехитрил враждебный хаос. Среди всех упорствующих вещей, ушедших из-под нашей власти, среди вещей, которые надо двигать и поднимать собственными мышцами, собственной волей, — вдруг одна послушная вещь, служащая тебе механическая сила.
Ежедневно Эн с удовольствием возобновляет забытый было автоматизм движения, которым человек, взявшись за поручень, слегка откинувшись, вталкивает себя на площадку. Он остается на площадке. Ему сейчас вовсе не хочется заниматься рациональным сохранением своих физических сил (для этого следовало бы сесть). Ему хочется переживать чудесное механическое движение, совершаемое им, за него, для него. Враждебный мир на мгновение обманут; из него вырван клок.
• Записки блокадного человека.
• См. также: Кирилл Кобрин о книге Гинзбург и ритуалах сдвинутой повседневности 'Прорыв блокадного круга'
• Лидия Гинзбург. Рассказ о жалости и о жестокости
Из: Лидия Гинзбург. Записки блокадного человека
Вставать было легко, легче, чем в той жизни, когда человека ждала яичница, о которой можно было не думать. Притом упростился переход. Спали почти не раздеваясь; достаточно было поскорее сунуть ноги в валенки, валявшиеся у постели...
Сопротивление каждой вещи нужно было одолевать собственной волей и телом, без промежуточных технических приспособлений. С пустыми ведрами человек спускался по лестнице, и в разбитом окне перед ним лежало суживающееся пространство двора, которое предстоит одолеть с полными ведрами. Внезапная ощутимость пространства, его физическая реальность возбуждала тоску. Странно — эта вода (вообще странно, что бесцветная, быстротекущая вода тяжела, как камень), которая камнем висит на руках, на плечах, вжимает человека в землю, она же, оставляя за собой этажи, легко взбегает по трубам. Водопровод-человеческая мысль, связь вещей, победившая хаос, священная организация, централизация. К человеку повернуто дружеское лицо двуликого мира. Но техника, связь вещей — это общее. Мир, дарующий технику, хочет твоей жизни — за воду, бегущую по трубам, за свет, послушный маленькому рычажку...
Забвение сохраняет жизнь вечным обновлением сил, желаний и заблуждений. Оно вернет жизни необходимую ей суету сует — после мук плоти и духа столь безмерных, что возвращение казалось уже невозможным.
Тянется, до отказа натягивается резиновая ткань жизни; но вот ослабел нажим, ее отпустили, и резина мгновенно устремилась обратно, к исконным своим пределам и формам. То, что открывается человеку в пограничных ситуациях, — закрывается опять. Иначе, например, люди нашего поколения были бы давно непригодны для дальнейшей жизни...
В свете еще невысокого солнца тепло лоснится асфальт. Хорошо, правильно, что город гордится подметенной улицей, когда по сторонам ее стоят разбомбленные дома; это продолжается и возвращается социальная связь вещей.
Поездка в трамвае — один из лучших, подъемных моментов дня. Это человек перехитрил враждебный хаос. Среди всех упорствующих вещей, ушедших из-под нашей власти, среди вещей, которые надо двигать и поднимать собственными мышцами, собственной волей, — вдруг одна послушная вещь, служащая тебе механическая сила.
Ежедневно Эн с удовольствием возобновляет забытый было автоматизм движения, которым человек, взявшись за поручень, слегка откинувшись, вталкивает себя на площадку. Он остается на площадке. Ему сейчас вовсе не хочется заниматься рациональным сохранением своих физических сил (для этого следовало бы сесть). Ему хочется переживать чудесное механическое движение, совершаемое им, за него, для него. Враждебный мир на мгновение обманут; из него вырван клок.
• Записки блокадного человека.
• См. также: Кирилл Кобрин о книге Гинзбург и ритуалах сдвинутой повседневности 'Прорыв блокадного круга'
• Лидия Гинзбург. Рассказ о жалости и о жестокости
❤2🔥1
Как откровение
//Откуда эта потребность подбирать чужие слова? Свои слова никогда не могут удовлетворить; требования, к ним предъявляемые, равны бесконечности. Чужие слова всегда находка — их берут такими, какие они есть; их все равно нельзя улучшить и переделать. Чужие слова, хотя бы отдаленно и неточно выражающие нашу мысль, действуют, как откровение или как давно искомая и обретенная формула. Отсюда обаяние эпиграфов и цитат.
Лидия Гинзбург. Записные книжки, воспоминания, эссе
//Откуда эта потребность подбирать чужие слова? Свои слова никогда не могут удовлетворить; требования, к ним предъявляемые, равны бесконечности. Чужие слова всегда находка — их берут такими, какие они есть; их все равно нельзя улучшить и переделать. Чужие слова, хотя бы отдаленно и неточно выражающие нашу мысль, действуют, как откровение или как давно искомая и обретенная формула. Отсюда обаяние эпиграфов и цитат.
Лидия Гинзбург. Записные книжки, воспоминания, эссе
🔥5❤🔥2👍1