Да, матушка, я все понимаю, кроме одного: почему я?!- Донна выплеснула руками, со дня её столетия впервые на памяти Марселя так бурно реагирую на слова старших.- В нашем клане тридцать семь вампиров!

-Как нас можно ставить на одну ступень развития с тупыми шавками? Напарники? Да они издеваются! Я бы им свою обувь чистить не доверил.

— А что насчет твоей семьи? — ее невинный вопрос сжимает в тиски все внутри меня, — заберешь с собой в
столицу или съездишь проведать их?

— Чего? — не замечаю, как Яга пропускает меня вперед, и я оказываюсь на несколько ступеней ниже ее.
Голова ведьмы в дымке тусклого света от факела, который она закрыла собой, подсвечивается мистическим ореолом.

— На днях с Лешим вас, учеников, обсуждали, так он
мне поведал, что ты планируешь Варвару свою в столицу перевезти, да мамку с папкой, — Яга говорит так спокойно, что мне становится не по себе.

Или, если меня зачислили в «Орлов», я имею право знать о своей семье? Может, отношения с Алексином все
меняли?

— В смысле, Яга? Откуда он такое может знать? — но я
все равно не выдаю себя.

— Ну так ты в его дупле свой дневник спрятала,
девочка моя, как ему не знать? — Яга делает шаг в мою сторону, и мне приходится спуститься ниже еще на одну ступеньку, — он, конечно, неправильно поступил, что чужие записи прочитал, но, сама понимаешь, он существо любопытное, да закон ему не писан, так что лучше прятать было нужно…

Я сглатываю, ощущая, как начинает болеть внизу
живота. Все скручивается в узелок, а под сердцем вдруг
занимается тошнота.

— И что это теперь значит? — спрашиваю трусливее и
тише, чем хотелось бы, но Яга не меняется в лице.

Это пугает еще сильнее — ее бесстрастность. Я ведь
будущая невеста Алексина, как она может навредить мне?

Я вспоминаю все, что говорила ей, когда она еще не
стерла мне память, когда пообещала ей сразиться, стоит времени подойти к тому.

Срок подошел, а я не готова.

Я вздыхаю и поджимаю губы.

Вот нацепил ты маску, ну снимешь ее передо мной — что, война случится? Боишься, что увижу у тебя шрам на половину лица или глаз в детстве выколотый? А, может, вообще урод и просто лицом не вышел? Ну так у нас половина Руси такая, что же, всем маски на голове носить и прятаться? 

— Слушай, — я отталкиваюсь, опираясь руками о колени, и поднимаюсь со скрипом в спине, — ну а что случится, если ты при мне маску снимешь? 

Рарог бросает ветки рядом со своим оружием и смотрит на меня. Или сквозь меня. По этим черным впадинам ничего не понять. 

— Это запрещено, — он достает что-то из кармана плаща, чиркает чем-то блестящим по камушку, и несколько искр попадает на ветки: они дымятся и загораются, — богам нельзя показывать свои лица. 

— Со мной не обязательно играть в жмурки, — я сажусь на пенек и убираю волосы за спину. Надо найти, чем можно их завязать, хоть какую-то ленточку. А то утром мои прекрасные рыжие кудри соберут всю флору этого леса: от сучков и листиков до букашек и грязи. 

— Тебя вроде бы Варвара зовут, да? 

— О, только не делай вид, что за сутки забыл имя человека, у которого находится твой главный козырь для завоевания трона. — Я невольно повышаю голос и начинаю насмехаться над ним. 

Это чревато последствиями с любым мужчиной, когда вы наедине, но от его пафоса меня уносит за пределы здравого смысла. 

— Справедливо, — с опозданием отвечает он, и его маска качается вверх-вниз, словно он кивает. 

– Это был ты, – тихо прорычала очень злая лиса. Настолько злая, что стала менять форму. Зрачок дёрнулся и вытянулся тонкой щелью, а сознание вдруг воспротивилось влиянию извне. Ему пришлось быстро сократить между ними дистанцию, чтобы продолжить удерживать взглядом её меняющееся тело. И она мгновенно смекнула: – Значит, глаза… тебе надо смотреть глаза. Поняла.
– Вот же дерьмо, – пробормотал он, чувствуя себя непривычно взволнованным. Даже сердце забилось чаще. Кривовато, на манер её братца, улыбнулся и спросил: – Ты же меня порвёшь на мелкие клочья, да?
– Да. Порву.
– Страх, как не хочется умирать.
– Ничего. Воскрес… нешь.
– Так-то да, но за последние годы я довольно сильно модифицировал тело. Пирсинг, татуировки – всё придётся делать заново. Страх, как не хочется.
– Нос стать ровным.
– А ты умеешь убеждать, – из него вырвался нервный смешок, – но нет. Я уже смирился и принял кривизну своего носа. К слову, горбинка, появившаяся из-за твоего удара, придала пикантности моей внешности, не находишь?
Ответила она ему на ирашском, оскалившись в откровенно хищной улыбке. К ведуну не ходи, обозвала и расписала, как именно будет

убивать.

— Так ты у нас из породы собственников?
— Нет, я из породы лесных и серых. Но ради тебя могу и в собственники податься.

-Володя....- раздался шелестящий шёпот за его спиной.
Корсаков мгновенно обернулся. Противоположную стену больного зала украшало собой огромное зеркало. В отражении Владимир увидел снбя- худого, измотанного, с запавшими глазами. Бедную тень прежнего Корсакова.

Конечно, алчность в той или иной степени была присуща каждому из нас, но разве можно так открыто демонстрировать желание быть одержимым одним из смертных грехов? Кто знает...

Не каждый человек человечен. Не каждый монстр опасен. Научись видеть истинную сущность того, кто перед тобой, Беннедикт, и тогда твоя жизнь будет в безопасности».

Ночь. Девушка сначала смеется, пытаясь спрятаться от мужчины. Примерно мой ровесник. Около тридцати четырех лет, может, чуть меньше. В темноте не видно лица, каких - то отличительных особенностей. Жертва спотыкается и видит, что мужчина приближается, но вместо смеха теперь вырывается испуганный крик.
Стук сердца. Много ударов. Частых, как дыхание перелетной птицы, выбившейся из сил.
-Сладость или смерть, Люсинда?
Девушка пытается бежать, но ноги словно перестают слушаться. Она чувствует запах шоколада, ощущает его вкус на языке. Разум словно попадает под действия морфия.
-Сладость или смерть, Люсинда?
Словно повторяется вопрос тихим хриплым голосом. Мужчина поравнялся с девушкой и любовно провел ладонью по ее щеке. Шоколад. Отчетливый запах бобов. Внезапная вспышка боли и опустошение.

Золотая маска на женском лице, напоминающая оскал. Цепи вокруг тонких запястий, на которых виднелись изображения хной. Спутанные седые волосы россыпью легли по грязному полу, где пробегали любопытные крысы. Подол старого платья напоминал разорванный лоскут. Девушка подняла разного цвета глаза - один голубой, другой карий, и устремила взгляд на меня, словно почувствовала вторжение в энергетику.

-Признай, Наблюдатель, что я прав: вторжение- это миф, и ты четыре раза в день совершаешь бессмысленные действия. Разве не так?
-Наблюдения- моё ремесло и моя наука Глумление- твоё. Каждый из нас обречён на что-то свое, Гормон.
-Прости,- сказал он с насмешливым смтрением.- Тогда продолжай наблюдать.
-Я и продолжу....

В аудиторию ворвался ректор и боевые магистра. Но дроу вздохнул рукой, вызывая защитный купол. Полупрозрачная, отливпющая синевой плена наполнитель эльфийскими руками и отгородила тех, кто мог бы остановить непоправимое, расползлась на стены и окна. Другой рукой Ноар жёстко схватил меня за горло.
-Делай, сказал. Или сдохнешь!
-Я и так умру, если сделаю, - просидела я, судорожно пытаясь расцепить его пальцы.

За долгие годы службы в полиции фон Шпинне понял одну важную вещь: сыск в Российской империи стоит на трех китах- это городовой, дворник и горничная. Пока будут эти люди, злодея никуда не деться и не куда не спрятаться. Они их везде увидят. Нужно только подход иметь ко всем троим, а они уж со своей стороны расстараются. Такое расскажут, что ни одному, даже самому толком агенту не узнать. И вот пока сыщик в России это не поймёт, не будет у него удачи.