Странно, но в какой-то момент «Обыкновенное зло» начинает напоминать «Госпожу Бовари». Там, как вы помните, героиня очень страдала от невыносимой скуки и однообразия (пошлости) жизни, и решила, будто любовник – неплохое средство от тоски и вообще путь к какой-то полной, насыщенной реальности. Но с Флобером шутки плохи, и в конце за глупость он дает Бовари по лбу склянку с ядом и мучительную смерть. Ынчжу же своим убийством, на самом деле, тоже пыталась если не вырваться из унылой жизни, то хотя бы этой жизни прямо сказать: господи, ну и дерьмо же ты, как мне все это обрыдло. Способ, правда, она выбрала нелепый, но уж какой пришел в голову. В каком-то смысле Ким Сочжин поступит со своей героиней еще хуже, чем Флобер с Бовари, кстати говоря. В одной из сцен Ынчжу скажет, что смерть – это успокоение (и уже этим смерть мила). Но Сочжин такой роскоши ей не подарит – а вот что она ей даст, рассказывать не буду.

P.S. А еще в романе замечательное авторское послесловие. Послесловия редко бывают классными, но здесь писательница прямо постаралась.

В действительности написание книги — лишь оправдание моей лени. И как результат — горы нестираного белья и пустой холодильник. Я хочу посвятить эту книгу моим родителям. Я благодарна вам за все, что вы мне дали.

​​“Пути сообщения”, Ксения Буржская @inspiria_books

Москва, 1936 год. Нина, жена высокопоставленного чиновника, дружит с соседкой Ганечкой, устраивает званые вечера, меняет наряды - просто живет. Что может пойти не так? Например, всё, если на тебя постепенно наступает 37й, а бывшие друзья становятся предателями.

Москва, 2045 год. В доме, где когда-то жила Нина, живет другая Нина - голосовой помощник и информатор, который помогает выявлять недовольных, ненадежных и опасных. Теперь невозможно скрыться от всевидящего ока государственной машины, ведь оно живет в каждом доме.

Но какими бы ни были времена, куда бы ни повернула кривая дорожка истории, человеку всегда нужен человек, и даже если вытоптать все, что не вписывается в рамки, определенные тоталитарным образом мысли, все равно что-то останется нетронутым: когда не можешь спасти себя, спасешь другого.

Это и есть лейтмотив обеих историй: отдать свое настоящее ради чьего-то будущего, спасти того, для кого еще не все потеряно, даже ценой своей комфортной и обустроенной жизни.

За идиллической, почти утопической картиной тридцатых годов 20 века сгущается темная туча, которая проглатывает героев одного за другим. За тоталитарным техношиком сороковых годов 21 века кроется страх, бездумное подчинение, утрата связи с реальностью, и проснуться, “очеловечиться”, выглядит так, будто ты сошел с ума.

От романа невозможно оторваться. Трепетный, лирический стиль первой части становится к середине таким же стремительным, как мчащийся на всех парах поезд, а механический нарративный голос второй части осознает себя такой же частью всепоглощающей госмашины, как и любой живой человек. Утопия перетекает в антиутопию, двадцатый век сменяется двадцать первым. Но несмотря на то, что первая и вторая часть не имеют общих персонажей, они прочно связан местом действия, которое воплощает мечты о светлом будущем, о прекрасном обществе, где каждый сможет быть полезен, каждый сможет жить свою лучшую жизнь, и жизнь каждого отдельного человека предназначена для того, чтобы сделать прекрасной жизнь общую, жизнь всего народа, всей страны. Но какая же горькая ирония в этом заключена! Прекрасные здания превращаются в утилитарные постройки, высокие идеи мутируют в своих дьявольских двойников, благими намерениями вымощена дорога в ад на земле.

Интратекстуальные связи между двумя половинками романа лежат на уровне имен: центральные героини делят на двоих одно имя, и ребенок, который становится символом прекрасного будущего, появляется в обеих частях, будто вестник надежды. История двадцатого века оставляет двадцать первому сувениры, памятные знаки, воспоминания о прекрасном, что было несмотря и вопреки, и это тоже связывает две половины романа воедино.

А я снова вспоминаю, как мы вместе с Ксенией Буржской прошли дорогой персонажей романа, посмотрели на дом, где они жили, вокзал, откуда уезжали, - и события романа оживают для меня не просто в воображении, а среди реальных зданий, домов, улиц. И особенно ценно, что Ксения сама прошла этим путем не один раз, чтобы вписать фантастическое допущение в пугающе реальный контекст.