Торжество побѣды омрачено были лишь однимъ, незначительнымъ въ сущности, но непріятнымъ эпизодомъ. Въ числѣ депутатовъ находился сѣдой, старый кадій селенія Макачу. Что привлекло его сюда — трудно сказать. Но въ ту минуту, когда все пало ницъ передъ Ермоловымъ, онъ вышелъ впередъ и, остановившись въ нѣсколькихъ шагахъ, въ самыхъ дерзкихъ выраженіяхъ сталь говорить о томъ, что побѣда русскихъ ничтожна, что акушинцы сильны какъ прежде и что Аллахъ пошлетъ имъ побѣду.

«Взгляни,— сказалъ онъ: — на эти горные тропы и утесы и вспомни, что это тѣ самыя мѣста, въ которыхъ была разбита и уничтожена нашими предками многочисленная армія государя, въ десять разъ сильнѣйшаго противъ русскаго Царя. Такъ можешь ли ты, послѣ Шахъ-Надира, съ горстью твоихъ солдатъ, предписать намъ законы»...

Глаза его, какъ глаза дикаго звѣря, наливались кровью, рука судорожно дрожала, хватаясь за рукоять кинжала. «Я стоялъ ближе всѣхъ къ генералу, — разсказываетъ одинъ очевидецъ — и опасаясь, чтобы фанатикъ въ изступленіи не бросился на него съ кинжаломъ, вынулъ пистолеть и держалъ его со взведеннымъ куркомъ наготовѣ; многіе так-же невольно положили руки на шашки. Ужасъ и недоумѣніе выразились на лицахъ акушинскихъ депутатовъ, не ожидавшихъ ничего подобнаго. Но Ермоловъ остался спокойнымъ и, опершись на саблю, слушалъ дерзкую рѣчь изувѣра. Когда тотъ кончилъ, Ермоловъ грозно сдвинулъ брови и крикнуль: «взять его подъ арестъ!» Акушинцы схватили стараго кадія. «Судите и накажите его сами», сказалъ Ермоловъ. Народный судъ былъ недологъ: озлобленные старшины тутъ же повалили кадія на землю и избили нагайками. Говорять, что кадій черезъ нѣсколько дней умеръ.