Ловушка для птиц. Питер Брейгель-старший, 1565.

https://yangx.top/eto_b/3398

Как обычно, выскажусь в защиту Федора Михайловича (хотя и согласен с мнением литературоведа Есаулова, что Достоевский в защите не нуждается, он сам прекрасно с этим справится; защищать нужно те идеалы, которые писатель отстаивал).

Прежде всего стоит заметить, что мысль эту Достоевский высказал в личном письме к Н.Д. Фонвизиной. Письмо было написано в конце февраля 1854 года, то есть спустя пару дней после выхода Достоевского с каторги. Понятно, что данная формула — Христос вне истины — есть результат тяжелых 4-летних размышлений Достоевского. На каторге он отказался от своих юношеских идеалов гуманизма и социализма — именно их Достоевский и разумеет в слове «истина», вне которой находится Христос. Социализм и гуманизм истинны, поскольку отвечают самым насущным и понятным запросам человека — свой живот и своя свобода. Здесь нет проблем — одни затруднения, которые нивелируется в ходе неизбежного общественного прогресса.

В художественном творчестве Достоевского эта же мысль встречается у Ставрогина. Причем здесь писатель проводит свой излюбленный прием — собственно ставрогинские слова звучат только в пересказе Шатова, то есть мы не слышим, как их произносит сам Ставрогин: «Не вы ли говорили мне, что если бы математически доказали вам, что истина вне Христа, то вы бы согласились лучше остаться со Христом, нежели с истиной?» Если помните, то же самое происходит и с теорией Раскольникова, которую озвучивает Порфирий Петрович, и с фразой «красота спасет мир», которую сам Мышкин никогда не произносит. Это очень характерно, в этом — вся полифония Достоевского. Чистые и светлые идеи, будучи переданными из вторичных источников, оказываются видоизмененными, опошленными. Но, в то же время, в них возникает проблема. Так истина Христа, интерпретированная социализмом, оказывается вне самого Христа — но только через осознание этого Достоевский и пришел ко Христу. Таким образом, слова Достоевского 1854 года еще не прошли проверку его полифонией — кажется, что все же правильней их брать в контексте «Бесов».

Далее — тот ход мысли, что @eto_b подразумевает под образом «Христа Достоевского», сам Достоевский скорее использовал по отношению к другому члену своей дихотомии. Через созерцание фигуры Христа, полноту которой невозможно загнать в готовую, отчеканенную формулу, Достоевский высвечивает пороки истины светской (социальной, коммунистической, рациональной). Живую истину, которой является Христос, рационалисты-просветители заменили на истину формальную и механическую. То есть сотворили именно Христа-Логоса на свой, комфортный, разумно-осмысленный лад. Солидный Господь для солидных Господ. Христос-истина, в котором нет противоречий, который не задаёт «проклятых вопросов». В то время как действительный Христос в отношении к человеку — это всегда живое созерцание, экзистенциальное напряжение. Быть или не быть? Тварь я дрожащая?..

То есть Достоевский, собственно, высказывает ту же мысль, что и @eto_b. Конечно, Христос и есть истина, «Христос вне истины» — не более чем риторический прием. Люди выдумали себе собственную истину и обернули ее в такие изощренные доказательства, что уж будто бы и отказаться от неё нельзя. В этом — трагедия Раскольникова. Утверждается: люди делятся на Наполеонов и блох, и ничего тут не попишешь, исторический опыт показывает, что так оно и есть. Наукой доказано, что всякому человеку своя шкура дороже (здесь у Достоевского явная критика смитовской политэкономии) — вот она, железобетонная, упрямая, и в то же время понятная и приятная истина, которую Достоевский критикует при помощи Христа.

Напоследок замечу, что если погрузиться в творчество Достоевского, то там при желании можно действительно обнаружить искажение христианства. Не столь очевидное, как у Толстого, но тем не менее. «Великое пятикнижие» — это не конспект «Точного изложения православной веры» и быть им не может. И в этом смысле Христос Достоевского — именно Христос Достоевского, а не догматический Христос Церкви, единый на потребу. Как и вообще — русский Христос, страдающий и сострадающий. Но конкретно в данной цитате мысль как раз-таки об обратном. Следующим постом прикрепляю статью крупнейшего достоевоведа Тихомирова «О «христологии» Достоевского», там все это расписано куда подробней.

Брюсовская вариация "я художник, я так вижу". Используйте всякий раз, когда захотите оправдать свой произвол:

Дано мне петь, что любо, что нравится мечтам,
А вам — молчать и слушать, вникать в напевы вам!
И что бы не задумал я спеть, — запрета нет,
И будет всё достойно, затем что я поэт!

IN HAC LACRIMARUM VALLE, 1902.

Характерно. Молитва начинается со слов смирения: «Имя Тебе Истина, а у нас наши частные правды... И по делам нашим принимаем воздаяние». А заканчивается горделивой монополией площадной правды: «Не оставь тех, кто выйдет на площадь ради справедливости и правды».

https://yangx.top/batluter/666

Александр Филиппов:

«Пока что, на сегодня, хотя мб скоро все изменится, я вижу не первое уже поражение политической философии.
Краткий лонгрид эгайн.
------------
И это надо объяснить.
Есть политические активисты и обычные участники событий. Они возбуждены, они по-разному оценивают происходящее, но возбуждение здесь главное. Вебер цитировал Зиммеля, говорившего о стерильном возбуждении русских интеллектуалов, и я цитирую Вебера всякий раз, когда хочу кого-то укусить, но сейчас я не хочу кусаться, а значит, и цитировать не буду. Не считается.
Далее, есть политические аналитики, они могут быть или не быть активистами, не важно. Суждения аналитиков (допустим. что они честны и говорят, как думают) посвящены тому, что "на самом деле". Как известно, на самом деле не всегда так, как кажется, в том числе активисту и простому участнику. Например, участнику кажется, что пришла прорва народу, а вот аналитик сравнивает цифры сегодня и цифры вчера и не так впечатлен. Или активисту кажется, что ролики в сетях были эффективными, а вот аналитик сопоставляет количество просмотров и количество участников. И так далее. Это все нормальные научные вещи, которые могут быть ошибочными, а могут быть правильными, ничего особенного, на то и наука.
Но вот политический философ должен был бы каждое свое суждение о том, как это на самом деле, предварить другим рассуждением: а где нахожусь я сам, тот, который высказывает? Это штука довольно тонкая, потому что ее легко спутать с другой. Другая штука вот какая. Например, некто N, то есть тьфу, некто X, то есть еще раз тьфу. Скажем, некто Полуэкт прикидывает насчет текущих событий, что они могут иметь некий исход, и в этом исходе ему откроется окно возможностей. Потому что всякая движуха -- это новые места, новые ставки и новые перспективы, и странно было бы заниматься политической деятельностью ради человечества, а про себя не подумать. Грубые, материальные интересы, как называл их все тот же Вебер, очень важны. Они важны для того, кто их преследует, но также и для того, кто за ним наблюдает. Мы пытаемся понять, чего это Полуэкт прет на рожон, однако мы гораздо лучше поймем его, если прикинем, каким именно бенефициаром происходящего он может стать в перспективе. Но только это не надо путать с другим важным интересом, который на уровне персональном не обязательно должен быть отличен от грубого и материального, то есть преследовать его, интерес, может все тот же корыстный Полуэкт. Но по сути дело в другом.
И это другое есть дело политической философии, и политическая философия должна была бы побудить Полуэкта или кого еще, хоть бы и Эн с Иксом задать вот какой вопрос:
Что вообще происходит такого, что позволяет мне совершать истинное высказывание? Почему я могу, но не может другой, откуда берется не только та пелена видимости, которая застит другому свет, но также берется и самый свет, который освещает для меня все, как оно есть?
Наивный интеллектуал все списывает на то, что у него дарования, которых нет у других. Еще более наивный интеллектуал подозревает, что у других свет истины застит корыстолюбие, не замечая об себе, что сам такой. Но самый страшный вопрос такой: а почему я знаю, что я знаю истину, а не ту пелену видимости, которая застит истину другим? Как все устроено, что мое политическое пристрастие есть в то же время высказывание или возможность высказывания об истине? От имени какого будущего я говорю о настоящем и -- в третий уже раз! -- почему я знаю это будущее, а другие не знают?
Молчит политическая философия. Этот вопрос не относится к главным вопросам нашего движения.
А жаль».

«Эй, пошел, ямщик!..» — «Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.

Посмотри: вон, вон играет,
Дует, плюет на меня;
Вон — теперь в овраг толкает
Одичалого коня;
Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».

О том, почему знакомство с Достоевским следует начинать с «Братьев Карамазовых», чем необычен этот роман и как в нем описывается путь к спасению человечества, в интервью «Горькому» рассказала ведущий российский достоевист Татьяна Касаткина.

«Но человек не так устроен, говорит Достоевский. Другой — это не существо, занимающее (отнимающее у нас) территорию, которая могла бы быть нашей. Другой — это существо, которое впервые предоставляет нам ту территорию, которой у нас и у мира без него не было бы — территорию своей личности».

https://gorky.media/context/roman-bratya-karamazovy-osoznanno-pisalsya-kak-zaveshhanie/

Ох какой Башлачев здесь 💔

Сёрен Кьеркегор против теории и практики транс-:

"Ибо рыцарь не противоречит себе самому, а тут определенно есть противоречие: забывать о содержании всей своей жизни и все же оставаться тем же самым. Он не ощущает никакого стремления стать кем-то другим, он не усматривает в этом никакого величия. Одни лишь низшие натуры забывают о самих себе и становятся чем-то новым. Так, бабочка совершенно забывает о том, что была гусеницей; возможно, она способна настолько полно забыть о том, что была бабочкой, что благодаря этому может стать рыбой. Более глубокие натуры никогда не забывают о самих себе и никогда не становятся чем-то иным, чем они есть. Так что рыцарь будет помнить обо всем; однако такое воспоминание есть как раз боль, а между тем в своем бесконечном самоотречении он примирился с наличным существованием".

P.S. Недавно в 6-ом выпуске маргинального электронного журнала Колодец опубликовали мою небольшую статью с критикой трансгуманизма с позиции идеи богочеловечества. Файл с выпуском — в приложении.

🇺🇸✊🚩Отрывок из интервью Берни Сандерса, который раскрывает всю суть современного деления на «правое» и «левое» в политике.

Берни утверждает, что подлинные интересанты лоббирования бесконтрольной миграции («refugees welcome» на Западе = «вместе Берлин брали» в России) выступает крупный капитал. Постоянный приток многомиллионной рабсилы из менее развитых стран (мексиканцы, индусы, таджики, узбеки) позволяет удерживать зарплаты трудовых масс на низком уровне и не тратиться на модернизацию инфраструктуры, рабочих мест и тд.

Современные «левые», топящие за бесконтрольную миграцию и культурную карлу-марлу, на поверку оказываются обслугой крупного капитала и подлинными врагами трудовых масс, права которых они якобы отстаивают.

Ну а радеющие за стену с Мексикой или визовый режим со Средней Азией «правые» являются врагами крупного капитала, и, соответственно, выступают с позиции подлинных левых идей.

Более подробно эту политическую мутацию описал марксист Борис Кагарлицкий в книге «Между классом и дискурсом».

Да, кстати: сегодня в 20.00 читаю лекцию о Кьеркегоре и Достоевском. См. ниже.

Программа телепередач и публичных мероприятий на пятницу, 29 января.

Часть I. Телепередачи

10:45 Конференция «Песни революции: русская революционная песня в культурных, исторических, политических контекстах XIX—XXI вв." (до 30.01).

18:00 Юлия Ляхова «Культ Дордже Шугдена в Монголии».

18:00 Дискуссия «Grassroots Globalization». Янис Варуфакис, Амброзии Файоль, Хаяти Гош, Джо Коберн, Хана Райдер.

19:00 Сергей Витяев «Введение в мусульманскую философию. Калам».

19:00 Концерт в «Сахаровском центре»: Виктор Шендерович, Сергей Плотов, Игорь Иртеньев, Алла Боссарт.

19:00 Ксения Лученко Лекция «Как читать медиа».

20:00 Никита Сюндюков «Киркегард, Шестов, Достоевский: абсолютное отношение к Абсолюту».

20:00 Екатерина Семенова «„Том и Джерри“: история успеха персонажей студии MGM».

Часть II. Мероприятия

19:00 Москва: Презентация 2 выпуска арт-журнала «Арво Пярт» (Оливье).

19:00 Москва: Машару «Музей Съедобной Земли» (Фабрика)

19:00 Москва: Марина Звягинцева «Запертые чувства» (Фабрика).

​​«В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода — лишь в одолении себя и воли своей, так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведет лишь к рабству вашему»

Ф.М. Достоевский, «Дневник писателя», 1877 год.

Об аполитичности

Недавно канал @zentropaorientexpress опубликовал цитату Юлиуса Эволы. Изложенная в ней мысль хорошо известна, едва ли не банальна. Однако, как кажется, именно эту мысль именно сегодня необходимо постоянно повторять. Имеющий уши, да услышит:

«Несмотря на мнимое разнообразие, во всём современном партийном мире невозможно найти никого, кроме профессиональных политиканов, в большинстве своём являющихся марионетками, отстаивающими интересы финансовых, промышленных или корпоративных кругов. С другой стороны, общая ситуация отныне такова, что даже если и появилась бы партия или движение иного рода, они не получили бы почти никакой поддержки у безродных масс, которые оказывают своё благоволение лишь тем, кто сулит им материальные выгоды и «социальные завоевания», поэтому, только играя на этих струнах, можно рассчитывать на отклик с их стороны. [...] Поэтому для интересующего нас здесь типа (человека) единственным ценным правилом, которое он может извлечь из объективной оценки сложившейся ситуации, является безразличие, отстраненность по отношению ко всему тому, что сегодня называют "политикой". Поэтому принципом для него становится то, что в античности называли словом apolitia».

Мы с одним моим товарищем даже немножко зарубились по поводу этой проповеди аполитичности. Товарищ утверждает: быть аполитичным — значит расписаться в собственной импотенции. Хорошо, говорю я. Тогда к какому политическому движению ты бы себя приписал? К своему, отвечает товарищ. Нет, так не получится: политически ориентированный человек необходимо есть человек общественный. Самый перевод слова «политика» предполагает активное участие в жизни полиса, в общественной жизни. Иными словами, невозможно играть в политику, пребывая в лесу. Лес необходим для рефлексии, развития самоосознания («Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу»). Лес может предполагать разве что подготовку к политическому действию, но не самое действие.

Более того, даже если сегодня ты имеешь смелость утверждать некую политическую позицию, то позиция эта должна быть фундирована в существующем политическом движении. Иначе ты ничего не утверждаешь, ты стоишь не на позиции, а на пустоте. Политическая позиция не может быть выражением индивидуального взгляда — она всегда предполагает санкцию со стороны некоторой социальной общности. Как источник бытия есть Бог, так и источник политики есть общность.

Если же говорить реально и не заигрываться с симулякрами, то сегодня в России существует ровно два политических движения. Либеральная оппозиция (которая ввиду ситуативного компромисса включает в себя и левое движение) и путинизм (намеренно не говорю «государственничество» — об этом далее). В общем-то, обе эти группы Эвола и описал. Оппозиция — партия тех, «кто сулит материальные выгоды и социальные завоевания»; партия, играющая на понижение дискурса — все эти ершики, пролетарская (прекариатская) ненависть, «мы здесь власть». Путинисты — «профессиональные политиканы, в большинстве своём являющиеся марионетками, отстаивающими интересы финансовых, промышленных или корпоративных кругов».

И здесь, казалось бы, все ясно, и можно было бы со спокойным сердцем ненавидеть всех разом, если бы не одно но. Путинисты скрываются под маской консерваторов и государственников — то есть притворяются, что вроде как в отличие от оппозиционеров играют на повышение дискурса. Но в том-то и дело, что только притворяются.

Российский консерватизм сегодня — это означаемое без означающего. Симулякр, перепроизводство государственнических смыслов на основе копии с копии с копии. Именно поэтому путинизм так причудливо переплетает в себе либеральную мягкость, ностальгию по СССР и фантазмы об имперском наследии. Именно потому, что все эти три элемента — симулякры. Означаемая «государственность» дрочилась так часто, так уверенно, так интенсивно, что дрочка эта стерла последнюю надежду на собственно означающее, на действительную державность, на государство.

Нам говорят о «духовно-нравственных ценностях», будто бы не подозревая, что сам дискурс «ценностей» — плоть от плоти теории секуляризма. То, что переживалось как нечто конституирующее, смыслообразующее, экзистенциальное, и при этом не всегда очевидное — Христос, Государь, Отечество — вдруг стало необходимо оценить в «духовно-нравственном» регистре. Но живое не требует оценки. Оно либо есть, либо нет. И если его нет, то из него можно очень здорово сделать живой труп, прикрывая этим трупом банальный цинизм и желание набить собственное брюхо. Поэтому вместо настоящей биографии Достоевского у нас снимают либо биографию Достоевского-державника, либо биографию Достоевского-эпилептика (на потеху публике, вот он, такой же больной и несчастный, как и все мы, и ни чуточки не гений). Поэтому вместо экранизации классики, в политическом отношении всегда сложной, противоречивой, у нас выделяют деньги на сиквелы и триквелы «Бабушки легкого поведения». Поэтому на российском телеке практически никогда не говорят о, собственно, России — только о Западе. Потому, что российский консерватизм — это симулякр.

В пользу этой мысли очень ярко свидетельствует то, на чем собственно стоит российская идентичность. А стоит она не на нравственности и не на традиции, стоит она на совершенной пустоте. Путин говорит, что русская идея — это патриотизм. Ок, но это ведь масло масленное. Предположим, что внятно русскую идею определить нельзя — в таком случае давайте вслушаемся в патриотической дискурс, может там чего подскажут. И тут оказывается, что патриоты практически никогда не говорят о России, о ее содержании — внутренней истории, культуре, народе. Патриоты говорят об ином содержании, о большом Другом, о враге — печенегах, французах, фашистах, Госдепе. То есть идентичность выстраивается не на собственной субстанциальности, а исключительно на отрицании Другого. Мы — не США, у нас иной путь. Какой? Иной. Политическая апофатика, но без смысла этой апофатики — без поиска живого.

Ситуация эта не нова. Одними из первых патриотов, вообще заговоривших о проекте русской нации, были славянофилы. И что же мы находим у Хомякова и Киреевского? То, что Православие есть синтез всего хорошего в католицизме и протестантизме и, ясное дело, снятие всего плохого, одностороннего. У католицизма берем единство, у протестантизма берем свободу — и хоп, получается православие, единство во множестве, свобода без разнузданности. Но как она получается? Так, что мы тупо лучше, чище, неиспорченней. Но где исток этой неиспорченности? Где, черт побери, субстанциональное начало? Да хз, где-то там, во глубине веков. В Византии ли, в Древней Руси ли. Или, как говорят сегодня — в абстрактной «памяти предков, передавших нам (абстрактные) идеалы и (абстрактную) веру в Бога».

То есть консерваторы, которые на самом деле путинисты, точно так же играют на понижение дискурса, а не на мнимое его повышение. О державности ничего кроме того, что она державность, не скажешь. Зато сколько ярких эпитетов можно подобрать для Запада. Прогнивший! Потерявший ориентиры! Лицемерный! Ублюдочный! А для оппозиционеров? Недомерки! Гондоны! Предатели родины! Идиоты, малолетки, айфон им последний не купили.

Короче говоря, в сегодняшней политической ситуации для себя, консерватора, я вижу единственный выход — в аполитичности (по Эволе). Поскольку, повторюсь, политичность предполагает фундированность в определенной общественной группе, разделяемость взглядов. При этом ошибочно полагать, что аполитичность по Эволе — это когда «мне политика не интересна, я занят собственным делом». Нет, именно потому, что тебе интересна политика, ты остаешься одиночкой, вопиющим в пустыне. Одиночкой, ибо никто не разделит твой глас. В ответ на него — либо ершики, либо секуляризированные симулякры aka «духовно-нравственные ценности».

Ну и финализирующее — а что делать-то? "Если нам не отлили колокол, значит здесь — время колокольчиков".

Портрет Л. Шестова работы Аарона Билиса. Любопытно, раньше этого рисунка не встречал. Надпись художника, кажется, гласит: "Редкий случай: скоро сдавать портрет — и хорошо".

Послушал первую беседу Дугина и Жигалкина о метафизике радикального субъекта. Оказалось, что эта тема во многом перекликается с темой богоборчества, которой я с недавнего времени живо интересуюсь.

Прообраз радикального субъекта, говорит Дугин — третий сын Адама Сиф, который попытался вернуться в утерянный рай. Именно вернуться, настаивает Дугин, хотя интернет предлагает иную версию. Согласно одному из апокрифов, Сиф лишь приблизился к вратам рая с целью получить масло прощения и помазать им тело умирающего Адама. Вместо этого архангел Михаил вручил Сифу ветвь от древа познания добра и зла, из которой спустя 5500 лет был сделан крест для распятия Иисуса Христа.

Но мне интересны не все эти гностико-эзотерические хитросплетения, а другое: интересна проблема своего рода «легитимного» дерзновения перед лицом Господа. Сейчас я постараюсь очертить не саму проблему, а лишь некоторые подступы к ней.

Экспозиция такова: Адам и Ева сорвали плод украдкой — Сиф же дерзнул обратиться к Богу (пускай и через архангела) с прямым требованием вернуть ему частичку утерянного рая. Так на тяжбу с Богом выходил Иов, отчасти (по Кьеркегору) — Авраам, веривший, что Бог, вопреки Его же требованию жертвоприношения, сохранит Аврааму сына.

И здесь, конечно, огромное пространство для соблазна. Кажется, что Дугин с Жигалкиным ему поддаются. Сиф выше Адама, говорят они, ибо познал и грех, и падение и свободно возжелал вернуться к благому Богу. Адам был невинен, он не выбирал Бога свободно; все было добро зело, и не было там никакого выбора, был один Бог, и было все, что с Богом сообразно. Мораль проста — свободный выбор добра лучше несвободного, даже если последний будет вполне искренним.

Однако прежде свободного выбора добра необходимо познать зло. Заметим, что познать уже не-свободно — ибо необходимо. Получается, зло есть необходимый элемент спасения. Необходимый не в том смысле, что постижение добра логически предполагает совершение зла, как это часто бывает в теориях теодицеи; нет, необходимый — в самом прямом смысле этого слова: не-обходимый, то, что невозможно обойти. Человек заражен злом — это факт христианства; все мы несем ярмо первородного греха, и потому не способны обойти зло, оно всегда будут присутствовать в нашем чисто человеческом измерении. Яростный праведник потому только праведник, что знает о себе сокровенную истину: он — последний из людей, самый что ни на есть злосчастный грешник.

Соблазн, однако, не в признании за человеком греховной природы. Соблазн — в утверждении, что природа эта в действительности лучше, полноценней, чем природа невинного Адама. Лучше потому, что природа человека свободна в избрании между грехом и праведностью. Сиф сам захотел вернуться в Гефсиманский сад — Адам был помещен туда изначально. Сиф — радикальный субъект, свободно стремящийся к добру; Адам — младенец, радостно (и слепо) живущий в мире, где все добро зело. Примерно ту же схему выводил Достоевский в «Сне смешного человека»: попав в потерянный рай, герой рассказа вдруг обнаруживает, что падшие люди ему милей и ближе, чем люди не-падшие.

Но здесь можно прийти и к совсем абсурдному выводу: получается, что человек, свободно выбирающий между добром и злом, лучше Нового Адама, Христа, ибо Христос не знал греха. Можем ли мы вообще сказать, что Христос был свободен — в человеческом смысле «свободы»? Тут все не столь однозначно. Неоднозначность эта связана с молением Христа о чаше в Гефсиманском саду: «если только можно, Отче, чашу эту мимо пронеси»; это одно только мгновение, но мгновение, когда воля Сына потенциально могла не совпасть с волею Отца. А совпадение это и есть, как кажется, свобода в христианском понимании.

Однако Дугин оговаривается: Антихристу мы противопоставляем не Христа, а собственно самого «радикального субъекта», бунтующего праведника. Природа Христа находится в ином онтологическом измерении, а потому не стоит вводить Его в данную схему рассуждения.