Народный университет случился и собрал прекрасное!
Организаторы, лекторы, операторы, поэты, кинорежиссёры!

Долго размышлял на эту тему. Мучался. Один священник посоветовал представить себя на месте уехавших друзей. Не просто «что бы я сделал в такой ситуации», а именно вообразить себя ими, словно я прошёл их жизненный путь, с их личными ошибками, страхами, мечтами, кругом общения, и в итоге со всеми этими вводными оказался в той точке выбора, в которой оказались они. «Быть может, — сказал священник, — ты бы поступил еще хуже».

Некоторые мои друзья поддерживают Россию, даже будучи за ее пределами: отстаивают позицию страны в спорах с другими уехавшими, жертвуют на снаряжение для нашей армии. Действительно важно, чтобы они не чувствовали себя лишними, забытыми. Важно создавать условия для их возвращения.

В конце концов культура потребления, которую все так пинают, не нами, миллениалами-хипстерами, была сформирована. Это демографический и идеологический провал наших отцов, уж извините. Иные из которых, кстати, почти силком гнали своих детей из страны. Но нам, миллениалам-хипстерам, в том числе и части уехавших, культуру потребления предстоит преодолеть.

В РПЦ предложили не проводить женщинам аборты без медпоказаний, если нет согласия супруга.

«Необходимо, чтобы государство продекларировало, что оно относится к абортам как к негативному, асоциальному, антигуманному явлению, которое наносит ущерб репродуктивному потенциалу и здоровью нашего народа», - добавил отец Федор Лукьянов, председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства.

Я же хотел бы напомнить о недавнем своём посте с критикой антинатализма — учения, которое служит своего рода философской идеологией практики абортов.

Если вкратце, то антинатализм утверждает, что в некоторых случаях небытие предпочтительней бытия. Например, если ребёнок зачат в неблагополучной семье, то родителям стоит десять раз подумать, прежде чем они примут решение о его рождении.

На мой взгляд, здесь сама постановка вопроса — думать о жизни лишь будущей, да ещё и не нашей — склоняет нас к определённому решению. Во-первых, кто ищет причин отказа от жизни, тот их всегда найдёт. Во-вторых, жизнь всегда больше мысли о ней. А вот если мы начинаем размышлять о том, стоит ли та или иная жизнь того, чтобы ее прожить, мы неизбежно утыкаемся не в саму жизнь, но в ее призрак, тот образ, который предстаёт в нашей отвлеченной мысли: «этот ребёнок будет несчастлив, ведь у нас совсем нет денег, значит, ему лучше вовсе не рождаться».

Но это измерение жизни ребёнка нашей, то есть чужой по отношению к нему мыслью. Подобное суждение не имеет никакого отношения к возможному жизненному самоощущению самого этого ребёнка.

Жизнь богаче подобных домыслов. Любая жизнь стоит того, чтобы быть прожитой, ведь сама эта оценка — «стоит быть прожитой» — возможна лишь при том условии, что жизнь уже состоялась.

Впрочем, здесь я сделаю одну оговорку. Как-то мы беседовали со старшим товарищем о тождестве бытия и блага, о просветленности материи. Вернее, я это утверждал, а он парировал: «А дети-инвалиды, которые не могут совершить ни одного движения, которые всю жизнь проводят в собственных экскрементах? Тут тоже бытие тождественно благу, и тут материя светла?»

Разумеется, в таких случаях давать какое-то общее суждение навроде: «да, и такая жизнь стоит того, чтобы быть прожитой» — значит выказать поразительное бесчувствие. Я бы никогда не решился осудить людей, которые сделали аборт, зная, что их ребёнок будет рождён с тяжёлой, непоправимой болезнью.

Конечно, если бы такой ребёнок родился, это был бы их крест, и, пожалуй, коль скоро Господь решил возложить такой крест на плечи людей, в этом должен быть определённый смысл. Но о самом этом смысле может судить лишь Господь. И люди, кому выпало это испытание. Отнюдь не философ, прекраснодушно рассуждающий о тождестве бытия и блага.

В честь собственного 29-летия — позволю себе немножко деградации.

По прочтении «Политической теологии» и «Римского католицизма и политической формы» Шмитта чувствую острую необходимость заступиться за Достоевского.

Шмитт изображает Достоевского как атеиста и анархиста. Тут нет ничего скандального, собственно, и сам Достоевский неоднократно писал, что в усилии своего отрицания он дошел до того предела, который и не снился иным поборникам нигилизма. Если быть более конкретным, то претензии Шмитта к Достоевскому проходят по вопросу власти: для Достоевского «всякая власть была чем-то злым и бесчеловечным»; «темное, широко распространенное настроение воспринимает институциональную холодность католицизма как злую, а безОбразную широту Достоевского — как истинное христианство».

Здесь, как мне кажется, вся загвоздка в том, что Шмитт и Достоевский расходятся в своем понимании чуда. Для Шмитта, насколько я понял его сочинения, чудо — своего рода худшее из зол, необходимое допущение, которое обеспечивает в дальнейшем единство и стабильность правопорядка. Чрезвычайное положение, которое у Шмитта служит секулярным синонимом «чуда», необходимо не ради самого себя, но для того, чтобы вернуть общество к утерянной ранее норме, которую невозможно более поддерживать в условиях правопорядка нынешнего. Короче говоря, чудо — не константа, но ограниченный временными рамками, т.е. переходный этап от нормы к норме, не самый приятный, потому что в его пределах может произойти все, что угодно, но все же необходимый.

У Достоевского же чудо не преходяще, но перманентно. Вообще весь бытийственный порядок сохраняет самого себя благодаря постоянно творящемуся чуду. При этом чудо — вещь очень трудно уловимая; как только мы пытаемся характеризовать нечто как чудо, т.е., собственно, положить ему границы, придать ту самую «форму», чудо тотчас же исчезает. Вспомним хрестоматийный пример с мертвым телом Зосимы. Все ожидали, что от него не будет исходить запаха тления — поскольку по некоему духовному «закону» с телом святого необходимо произойдёт «чудо», ведь оно не может быть подчинено физическим законам распада. Но ведь это противоречит самому понятию чуда, которое именно что нарушает закон, или, вернее, снимает его.

Ожидал «законного чуда» и Алеша — и был страшно разочарован, когда оно не произошло, тело старца провоняло. Алеша было вовсе теряет веру, но затем он опознает, что это его ожидание чуда было не более, чем соблазн, который был направлен на стирание понимания подлинного чуда в его сознании. А что это за подлинное чудо? Достоевский дает ответ на этот вопрос в «Дневнике писателя»:

«Не одни лишь чудеса чудесны. Всего чудеснее бывает весьма часто то, что происходит в действительности. Мы видим действительность всегда почти так, как хотим ее видеть, как сами, предвзято, желаем растолковать ее себе. Если же подчас вдруг разберем и в видимом увидим не то, что хотели видеть, а то, что есть в самом деле, то прямо принимаем то, что увидели, за чудо».

А вот схожее по духу свидетельство Лосева: «Не нарушение законов природы есть чудо, а, наоборот, установление и оправдание, их осмысление. С точки зрения ми- фического сознания чудо-то и есть установление и проявление подлинных, воистину нерушимых законов природы».

Повторюсь, думаю, именно расхождение в понимании чуда — необходимо допускаемое, но временное у Шмитта и свободно принимаемое и вечное у Достоевского — обуславливает расхождение этих двух авторов. Совершенная форма для Шмитта — римский католицизм, которая допускает в себе ровно столько чуда, сколько ему необходимо для дления своего порядка «complexio oppositorum»; совершенная форма для Достоевского — собственно да, бесформенность, безвластие, поскольку чудо не терпит никакой власти. Чудо, принятое по разного рода необходимостям — обрядовым ли, логическим или любым другим — не чудо, но закон; чудо, принятое свободно, исходя из глубинных устремлений веры — последний предел реальности.

Николай — непосредственный участник нашего разговора об апокатастасисе, человек, который стоя в межвагонье хватался за голову и кричал, что я слишком рационален, чтобы принять идею всеобщего спасения. Я же считаю, что рациональность — это дар Бога.

Вот аргумент Николая «за»:

https://yangx.top/solsever/1092

Никита Сюндюков (@hungryphil) написал любопытный пост про Шмитта и Достоевского, который я с удовольствием и размещаю здесь. Единственный момент, который мне хотелось бы прокомментировать со своей колокольни – это место «чуда» в мышлении Шмитта. Обещаю быть предельно кратким.

Никита пишет, что для Шмитта чудо – это «своего рода худшее из зол, необходимое допущение, которое обеспечивает в дальнейшем единство и стабильность правопорядка». Это рассуждение распадается на два отдельных тезиса: (1) для Шмитта чудо является «злом»; (2) единственным его оправданием служит переход к правопорядку.

Что касается первого, то мне кажется, что принципиально здесь не то, что Шмитт оценивает чудо как «зло», я не думаю, что он смотрел на него, тем более на теологическое чудо, таким образом. Шмитт был не самым «добрым» католиком, но так далеко он, кажется, не заходил. В конце концов проблема изгнания и отрицания чуда – это то, за что он критикует либеральное государство. Просто чудо для него – это вопрос компетенции. Чудо – это удел Бога и его посланников. Когда «чудо» совершается кем-то иным, тем, кто не имеет полномочия, то тут уместно заподозрить Дьявола.

Второй момент – это оправдание чуда. Оно не просто момент перехода «от нормы к норме», ведь в конце концов в версии «Политической теологии» порядок покоится на этом акте чуда (решении), в этом смысле оно не менее юридично, чем норма, хотя и не относится к той области правопорядка, которую мы могли бы назвать «стабильной».
В этом смысле Шмитт просто говорит нам, что «чудеса случаются» и критикует позитивистов за игнорирование чудес.

При этом само понимание чуда у Шмитта, действительно, больше напоминает описание греха в «Белых людях» Мейчена. По крайней мере от интуиции сходства я не могу избавиться вот уже лет 11.
«…грех в истинном значении этого слова встречается очень редко; вполне возможно, что действительных грешников еще меньше, чем святых. […] Что бы вы почувствовали, если бы ваша кошка и собака вдруг заговорила с вами человеческим языком? Вас бы охватил ужас. Я в этом уверен. А если бы розы у вас в саду вдруг начали кровоточить, вы бы просто сошли с ума. Или представьте, что камни на обочине дороги при вашем приближении стали пухнуть и расти, а на обычной гальке, которую еще накануне вечером вы видели собственными глазами, поутру распустились каменные цветы? Думаю, эти примеры могут дать вам хотя бы некоторое представление о том, что такое грех на самом деле».

За неделю пришло три доната — от Станислава, Ольги и Владимира. Спасибо!

Хотел купить на них «Теорию партизана» Шмитта, но она в последний момент закончилась. Взамен приобрёл книжку на фото. Ее автор — чешский католик, один из крупнейших тамошних специалистов по православию.

Саму книжку следует использовать скорее как справочное пособие: кардинал показывает себя добротным систематиком, в относительно небольшом объёме он умещает множество ключевых тем русской мысли, разбивая их на подтемы в одну-две страницы. Приводит полярные позиции, снабжает ворохом цитат. Очень удобно, если нужно подготовиться к лекции или семинару.

«Он полюбит сначала одно какое-то тело и родит в нем прекрасные мысли, а потом поймет, что красота одного тела родственна красоте любого другого... Поняв это, он станет любить все прекрасные тела… После этого он… невольно постигнет красоту нравов и обычаев и, увидев, что все это прекрасное родственно между собою, будет считать красоту тела чем-то ничтожным», — Платон о силе Эрота.

«Надо быть высоко очищенным, нравственно и правильно развитым, чтобы взирать на эту божественную красоту не смущаясь», — Достоевский о Венере Медицейской.

«Идём, я тебе одного Рембрандта покажу, вот это художник. Там у него голая баба нарисована до такой степени железно, что даже не стоит… Факт из религии подобран…», — Довлатов (ну, его герой) о Данае.

Времена идут, а все песни по-прежнему только о любви.

Интересный экскурс в философию Китая — через перечень ее радикальных расхождений с философией Запада. И содержательный комментарий к нему от Павла.

Среди прочего: «Западная философия родилась из критики религиозных представлений, но в итоге сама основала новую религию – религию разума. Китайская философия не основала новой религии трансценденции, ведь Конфуций сторонился разговоров о непонятных силах и богах. Китаец не верит в трансцендентное, только в коллектив, и, даже если он посвящает жизнь каким-то идеалам, то не ради их самих, а ради того, чтобы остаться в посюсторонней истории».

Я сейчас веду англоязычный семинар по философии, и в моей группе как раз есть китаец. Когда я спросил, почему студенты захотели заниматься именно философией (в рамках их курсов это дисциплина по выбору), он ответил: «Я хочу понять, почему существует религия, почему люди вообще верят в Бога. Это совершенно не укладывается в моей голове».

И это не было репликой надменного атеиста в духе «старик на небе», это было искреннее недоумение. Здесь, впрочем, можно было бы возразить, что вера в коллектив, а тем паче древнекитайская вера в Небо — тоже суть трансцендентное устремление, но, полагаю, тем самым мы лишь натянем европейскую сову на азиатский глобус.

Завёл себе привычку читать сыну стихи, когда я его укладываю. Не то что бы это очень помогает, делаю я это скорее для самого себя, чтобы хотя бы на пять минут в день почувствовать себя причастным к прекрасному.

Мой репертуар невелик: несколько стихотворений Пушкина и по одному от Лермонтова, Северянина, Пастернака. Вот на последнем я намедни и споткнулся. Это был «Гамлет», в котором делается незаметный и в то же время совершенно замечательный переход от собственно повествования о Гамлете к повествованию о Христе. Так вот, споткнулся я на итоговых строчках, когда Гамлет/Христос просит пронести мимо него эту чашу, а потом будто бы сам себе и отвечает: «Но продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути».

Я всегда воспринимал эти строчки как своего род гимн мужеству принятия своей судьбы. А тут они наложились на размышление о Шмитте, законности и чуде, и меня осенило: да, Христос пришёл, чтобы заменить закон любовью, но какой ценой! Сам-то Он оказался всецело подверженным действию закона! Он необходимо должен был умереть, здесь не было места ни для какого «чуда», внезапного изменения «распорядка действий»; возможность «милостивости к себе» была опознана Им как «соблазн» (Мф. 16:22-23), как отклонение от единственно верного пути.

Была ли крестная жертва Христа тем самым «исполнением» закона до конца? И, как следствие, — высвобождением пространства для чуда любви, для становления свободными во Христе? Но Спаситель ведь продолжает: «Пока не исчезли земля и небо, даже мельчайшая буква, даже черточка не исчезнет в Законе. Все это сбудется!»

Быть может, любовь и закон, чудо и необходимость происходят единовременно, быть может они связаны, но не тождественны? Быть может, в этом смысле и следует трактовать известное «Кесарю — кесарево, Богу — Богово»? Быть может, здесь имеет место схоластическое учение о двойной причинности, которое позволяет сбалансировать мышление о мире через причинно-следственные связи и мышление о нем же через Откровение? Не знаю, но все это мне представляется весьма и весьма перспективным для будущих размышлений.

Кстати, в этом отношении интересно разделение, проведенное Папой Римским. Гомосексуализм -- грех, но не преступление. То есть: по нынешнему кесарю гомосексуализм допустим, и нам, как христианам, незачем спорить с кесарем в области его власти; но по Богу -- недопустим.

Это интересно еще и потому, что позволяет взглянуть на дихотомию "закон/любовь" с совершенно неожиданного ракурса: гомосексуализм допускается именно из законнического уважения к правам человека, отнюдь не из любви к нему. Любовь, напротив, требует обличения; люби грешника, ненавидь грех; т.е. любящему надлежит указывать на грех того, кого он любит, и в этом будет проявляться его любовь. А вот тон, "градус" этого указания -- уже дело милосердия.

Поэтому хотя генеалогически и верно, что дискурс "прав человека" вытекает из христианского постулата всеобъемлющей любви, логически мы все же можем заметить, что христианская любовь не предполагает вседозволенности, хотя бы даже если эта вседозволенность и реализовалась под знаменами любви. Отсюда -- естественный вывод: те, кто без устали долбят, что "Бог есть любовь", совсем не понимают, чем же на самом деле является эта Божественная любовь, порой милостивая, порой жестокосердная, и в каком отношении она состоит к человеческому понятию любви.

Сильный, душераздирающий, страшно искренний текст. Да, искренний, что сегодня и всегда — на вес золота; искренний, потому что пропущенный через собственный опыт. По большому счёту — автобиография за 2022 год. Отбросьте предубеждения и прочтите через эту оптику.

P.S. Достоевский на вопрос молодого поэта, чего тому не хватает в творчестве, отвечал: «Страдать вам надо, страдать…». И про русских Достоевский то же самое писал: «Самая коренная потребность русского народа есть страдание…»

Друг мой, отличная привычка! Тоже с сыном стараемся читать поболе стихов. «Ночевала тучка золотая» у нас абсолютный хит (заученный наизусть). Но я не о том сейчас. На самом деле, тобой отмечен интереснейший момент: Христова Жертва —​ это исполнение Закона или это торжество Любви и Благодати? Второй вариант будто бы опровергается тем, что сам Христос оказался подверженным действию закона — действительно,​ ​ он должен был умереть, пройти сквозь смерть. Но именно пройти через смерть, чтобы смертью смерть попрать. Здесь есть место и для чуда, и для свободы. Думаю, человеческую мысль к этому сценарию очень подготовили стоики —​ идеей свободного принятия судьбы, через что обретается подлинная свобода. Этому пониманию свидетельствует​ Матф.5:17:​ «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить». Для Бога, думаю, не вполне актуально радикальное противопоставление Закона и Благодати, Судьбы и Свободы. ​

https://yangx.top/hungryphil/2028

Друзья из @rossia_3 подарили немножко стиля. За евразийскую апроприацию стритвира!

Одно из открытий поездки в Донецк — певец и поэт Дмитрий Мулыгин. Сам из Тулы, переехал в Донецк в 2015, кажется, году. Был знаком с Дарьей Дугиной, обсуждал с ней Брейгеля во время ее приезда в Донецк.

Песни Дмитрия с момента встречи переслушиваю едва ли не каждый день. Они настоящие, в них бьется пульс Донецка. В них чувствуется возможность новой России.

Особенно вот эту советую.

Важнейший призыв. Ищем врачей.

Просим всех сочуствующих распространить этот пост как можно шире. Боевые действия перешли в активную фазу. Наш 95 полк (ранее — 123) воюет на Угледарском и Запорожском направлении, где сейчас идут активные наступальные действия. Разумеется, много потерь, много раненых. Мало дипломированных медиков. Медслужба испытывает серьёзный кадровый голод.

Для работы на фронте и в прифронтовых зонах нам требуются дипломированные специалисты: терапевты, реаниматологи, хирурги, фельдшеры, медбратья и врачи общей практики. Смелые и готовые идти до Победы. Мы, со своей стороны, постараемся обеспечить приехавших добровольцев всем необходимым для спасения жизни русских воинов.

Условия: контракт от года, жалование от 175к, статус участника БД со всеми привилегиями и льготами. Служба непосредственно в батальонах в медвзводах. Не при госпиталях и больницах. Среди задач: проведение мед.осмотров, эвакуация раненых из жёлтой зоны в зелёную, назначение симптоматического лечения, ведение военное-медицинской документации.

Требования: наличие военного билета РФ и действующего медицинского сертификата, не старше 50 лет, готовность идти до конца и работать в тяжёлых условиях. Отсутствие родственников на той стороне.

Подать заявку: https://forms.yandex.ru/u/63dbfa6743f74fc27c216351/

Помочь нашим делам: тыл-22.рф

Реквизиты

Полагаю, радость студента заключается в том, что он переиграл систему. Причём по её же собственным правилам.

Поясню. У меня есть опыт и написания научных работ по профилю «Управление», и собственно «научного» руководства этим написанием у студентов. То есть я знаю, как устроен процесс со всех сторон. В абсолютном большинстве случаев это — профанация (как и вообще «высшее менеджерское образование»).

Работы составляются именно по принципу нейросетей: есть четко определённая структура, от которой нельзя отклоняться ни на шаг, чеканные формулировки, «научные» проблемы и «научные же» пути их решения, из года в год переходящие из одного студенческого текста в другой, поскольку если проблема решиться, то ее нельзя будет ставить в следующей работе. И так далее.

То есть само устройство этих «научных» работ требует от студента быть нейросетью. Написать абсолютно безжизненный, серый текст по всем правилам канцеляритного письма — собственно, алгоритмам. Это не исследование — это упражнение в дисциплине, показывающее, готов ли студент тратить своё время на пустую, высосанную из пальца бюрократическую чепуху (что является важнейшим навыком современного управленца).

В этом отношении студент поступил совершенно правильно, по-управленчески: он всего-навсего оптимизировал процесс, который и так не требовал никакого живого участия.

А причина этого абсурда проста. Управление — не наука. По-крайней мере, не наука в чистом виде. И с управлением нельзя работать как с наукой. Но поскольку на управленческие специальности традиционно высокий спрос, рынок образования вынужден под этот спрос подстраиваться, изобретая разного рода квазинаучные химеры.

Время существует только для того, чтобы исчезнуть. Бл. Августин

https://yangx.top/absolutestudies/217