Очень знакомая ситуация. Степану -- крепости духа.

Открыли глаза. Это не «свой вайб», это во всей системе образования так.

Ребята, вы в какой угодно ВУЗ Питера или Москвы в футболке Z придите — вас тут же загнобят. Только не в сопровождении администрации, потому что тогда включается режим «все всё понимают» — «это они для вида, так-то они думают так же, как и мы» — а так, чтобы по частной инициативе.

Попробуйте. С вами говорить даже никто не станет, руки не подаст.

https://yangx.top/ShugaevaNauka/1758

День начинается с хороших новостей. Forza Silvio 🇮🇹

https://yangx.top/rt_russian/129270

К сожалению, по опыту последних дней -- мне много кто писал, благодарил, -- знаю, что люди образования и культуры, которые придерживаются "альтернативной позиции" (дожили: быть со своей страной -- это альтернативная позиция!) просто боятся подать голос. Заклюют.

Думаю, что проблема еще и в том, что у патриотов сегодня не сформирован необходимый язык. Если ты зовешься патриотом, то это обязательно будет что-то хамоватое, что-то не просто с капустой, а с целым бульоном в бороде. У нас напрочь отсутствует эстетика патриотизма.

А эстетика -- это ведь своего рода матрица, чувственно-визуальная опора из смыслов; когда ты решишься выступить за свою страну, ты будешь знать, что за тобой стоит не киселевско-соловьевская братия, не хамство в соцсетях -- за тобой стоит Красота.

Мы остро нуждаемся в политике красоты.

https://yangx.top/persephone_dreams/565

Кстати, вот у нас принято ругаться на вышку. По личному опыту преподавания во ВШЭ могу сказать, что"либеральная" репутация этого ВУЗа совершенно незаслуженна. Скорее, тамошнюю атмосферу стоит определить как "свободомыслящую" -- в лучшем значении этого слова.

Не знаю, как преподаватели, но студенты вышки умны и открыты: у них есть позиция, они готовы за нее постоять, но они же открыты к дискуссии. Что сегодня встречается крайне редко. Не потому, что все молодые люди запуганы — непоротое ведь поколение, я сам из него, — а потому, что им попросту нечего сказать, кроме какой-то совсем уж затертой смеси из мемов и карточек Медузы.

В сторону — в одном вузе как-то было задание написать по итогам философского курса эссе на три страницы. Ответом было — «мы не умеем писать свободно, нас в школе учили писать по шаблонам».

И мировоззренчески вышкинское студенчество совершенно немонолитно: там есть как и упертые либералы, так и отчаянные патриоты. Что их объединяет, так это то, что и в том, и другом случае они занимают умную и открытую к диалогу позицию. Они готовы вас выслушать, они готовы вам ответить, они готовы аргументировать свой ответ.

Знаю ситуация в других ВУЗах -- там у студентов в большинстве своем позиции попросту нет. Ну, как нет -- свято место пусто не бывает, и на самом деле отсутствие позиции предполагает путь наименьшего сопротивления -- т.е. мировоззрение максимальное комфортное и потому аморфное.

К каким именно взглядам таковой мировоззренческий принцип "спячки" ведет, думаю, догадаетесь сами. Да чего догадываться — посмотрите просто на границы Казахстана; едва ли большинство там будут оппозиционерами или идейными либералами.

https://yangx.top/persephone_dreams/566

Наблюдая околоцерковный, розово-христианский дискурс, подметил повторяющийся сюжет о бегстве Марии в Египет от Ирода. Тезис, для многих испуганных, конечно правильны, в чем-то даже успокаивающий. Но Христос есть Христос не потому что он бежал в Египет во младенчестве, а потому что пошел на крест сознательно.

Смерть Христа - это предательство учеников, это отречение, это сомнения в собственном пути и собственных идеалах, это ужас, боль и постоянные размышления о верности пути. Лучше всего состояние обреченности передают православные скульптуры "Христос в темнице". Человек, преданный всеми, за ночь до своей страшной и мучительной казни. Человек, молящийся Богу "Да минет меня чаша сия". И чаша не минует.

И можно сколько угодно выписывать словесные фертеля и вспоминать бегство от Ирода. Но Христос есть Христос только потому что пошел на мучительную смерть, только потому что спустился во ад и только так было возможно воскресение. Через боль, кровь и смерть. А не через бегство.

Один из признаков вырождения философии, охватившего ее начиная с 19-го века — это принцип антинатализма. Как указывает Википедия, антинатализм — это «диапазон философских и этических позиций, негативно оценивающих возникновение новой жизни и считающих размножение неэтичным в тех или иных группах случаев (в том числе в группе "все случаи")». Ну, наверняка слышали такое мнение: «Я не хочу детей, потому что не хочу обрекать их на страдания в этом невыносимом мире». Из антинатализма же исходит и позиция «осознанного деторождения» — мол, детям нужна не жизнь вообще, но жизнь хорошая, и если таковую ты обеспечить не можешь, то для детей предпочтительней не-жизнь (читай: бегом делать аборт, дура, если твой мужик не зарабатывает 250к и если ты не живешь в прогрессивной западной стране).

Как указывает Википедия же, антинаталистские настроения были характерны не только для Шопенгауэра, но и для Витгенштейна и даже Канта. Хотя с последним все достаточно очевидно. Ведь что лежит в основании предпочтения небытия бытию? Разрыв понятий бытия и блага. Напомню одно из доказательств бытия Божиего, самое важное, онтологическое: Бог существует, потому что существовать лучше, чем не существовать. И радикальная критика Канта была направлена прежде всего против онтологического доказательства, поскольку остальные, каузальные доказательства даже и критиковать не надо было, они изначально были несостоятельны. Так вот, Кант указывает, что понятие талера нисколько не обогащается от того факта, что этот талер лежит в моем кармане; иными словами, я бы вполне мог понять, что такое талер, даже если бы никогда им не обладал. От сугубо интеллектуального понятия не убудет, оно останется в границах себя как понятия. Также и Бог: он вполне может существовать только в пределах нашей фантазии, и это нисколько не сузит его сущностное содержание.

Так бытие отрывается от блага. Бытие по Канту — это просто грамматическая связка «есть», не более того. Но здесь есть ещё одна скрытая предпосылка, которую отец Сергий Булгаков обозначает как интеллектуализм: имеет смысл лишь то, что входит в пределы моего сознания, а поскольку нахождение за пределами моего сознания я не могу никоим образом удостоверить — ибо, как говорил Шеллинг, невозможно встать самому себе на голову, — то и утверждение существования чего бы то ни было за пределами разума нисколько не дополняет понятие того, что находится в этих пределах. Иными словами, мы можем знать лишь Бога-в-пределах-разума, но никогда — Бога Откровения, разрывающего этот разум в клочья: «для иудеев соблазн, для эллинов безумия».

Вот так бытие было оторвано от блага.

Ну, хорошо; но если бытие оторвано от блага, это ещё не значит, что небытие в некоторых случаях — или даже во всех — предпочтительней бытия, как то указывает антинатализм. Здесь мы должны вновь вспомнить Шеллинга. В «Философии откровения» он предложил гениальное переосмысление наследия Сократа, которое странным образом осталось незамеченным. Шеллинг пишет, что две фундаментальных формулы Сократа — «познай самого себя» и «я знаю, что ничего не знаю» нужно просто-напросто соединить. И что же получится? А получится, что познав самого себя — или, в терминах Канта, познав априорные формы своего мышления — ты придёшь к выводу, что ничего не знаешь — к бессодержательности этих самых форм. И тут, говорит Шеллинг, мы нуждаемся в философии Откровения, то есть к возможности прорыва собственной гносеологической глухоты, к живому опыту, который, ввиду его преодоления пропасти между вещью-в-себе и вещи-для-нас, не может не быть религиозным.

Когда же мы не осуществляем этот прыжок веры, мы так и остаёмся на уровне бессодержательности мышления, его негативности; и именно эта негативность и ведёт нас к утверждению, что небытие лучше бытия. Ведь нейтральность комфортней, она не заставляет нас привязываться вот-к-этому-бытию, которое всегда оказывает нас принуждающее воздействие, то есть заставляет страдать. Нейтральность, как и небытие, страдания не предполагает, она вообще ничего не предполагает, «только звёзды ледяные, только миллионы лет».

Дарите людям бытие. Рожайте детей — в страшные ли времена, в спокойные ли. Лично я не знаю другого, более убедительного доказательства бытия Божиего. Ведь если не от Бога, не от Его безмерной благодати, то откуда, из каких миров к нам являются детки?

И даже если их жизни заберёт злой рок — это все равно бесконечно, безгранично лучше, чем если бы они никогда свою жизнь не прожили.

Дорогой коллега и товарищ, вопрос к нашим светлоликим "вийнам свету" о том, где они были со своим ебано-дешевым пацифизмом все эти восемь лет, пока Украина убивала мирных людей и разрушала их дома, ни в коем случае не может быть сопоставлен с этим их истерично-едким воплем "А ты уже побежал в военкомат, путинский орк??" Потому что наш вопрос им олит кровью детей, которых убили их кумиры - украинские террористы с их проклятым украинским террористическим гос.образованием, а их вопрос подкрепляется лишь их тупой лакейской ненавистью к нам, кто способен чувствовать солидарность к своему Отечеству и свободно избрать его судьбу как свою собственную.
Поэтому вопрос этот: "где же вы, лицемеры, были эти восемь лет со своим ебано-дешевым пацифизмом, пока украинские террористы убивали мирных людей?" - надобно задавать с уверенной настойчивостью. Потому что это вопрос принципиально иного уровня, без подковырки, это вопрос философский - о слезинке ребёнка и о русском коллективном лакее смердякове, которым и являются наши светлоликие.
Вопрос этот надобно настойчиво задавать, пока эти бляди (неважно, хипстер это или профессор) не потупят свой лакейский взор и не пробубнят наконец: простите, простите, я не знаю даже, как мне оправдаться...
Я всегда был за диалог с нашими "либералами", но сейчас они перешли уже все красные линии и предельно оборзели в сознании своей правоты, что сделало их недиалогоспособными. Диалог требует усилий, но они никакого усилия приблизиться к правде сделать не хотят, считая, что это к ним все должны идти навстречу. Какой-то детский сад на крови...
Так что разговор с ними теперь лишь на одном условии: включить им видео с убитыми Украиной детьми, спросить " где ж ты, дешевка, был эти восемь лет?", и после потупленного взгляда и сопливого "простите", - только после этого начинать диалог, причём такой, где моя моральная позиция по определению будет насравненно выше позиции бывшего лакея, который лишь сейчас начинает исправляться и обретать свою свободу.

https://yangx.top/hungryphil/1468

мы так долго жили мирной и относительно сытой жизнью, что нам стало казаться, что у нас есть естественные права, которые принадлежат нам уже просто по праву рождения.

например право говорить по-русски,
или право жить на своей земле,
право уважать свою историю и чтить память великих предков,
право рожать и воспитывать детей как мы считаем правильным.
право ругать власть и кое-как жить с нею в относительном согласии.

много всякого такого, кто казалось простым и естественным.

теперь оказывается, что все эти очевидные вещи были живы потому что питались кровью героев пролитой 80 лет назад. это поколение ушло. и теперь нам нужно ответить на вопрос: «а ты готов умереть за право своих детей говорить и думать по-русски?». и вот: люди побежали. мужчины побежали. они не готовы быть русскими. их хата с краю. они буквально, психологически и метафизически стали украинцами, ведь украинство - не национальность. это болезнь русского духа, которая исцеляется только мужеством.

в одном из посланий апостола Иоанна сказано: «они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши; то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши»

чего к этому добавить?

скажу больше: сегодня любой украинец может стать русским, и любой русский может стать украинцем. сегодня быть русским означает в максимальной степени быть человеком, быть Человеком на острие существования, на самом острие Бытия…

Бытие играет ласковым солнечным зайчиком на остриях русских штыков. Так было и так будет.

в конечном итоге представления об истине, красоте и справедливости не питаются словами философов, красками художников и директивами чиновников. они питаются кровью героев. хмурых усталых людей, что дошли до берлина, парижа, праги, вены. эта кровь сильнее поэзии и мудрее Платона. наступило время крови.

не может быть у русских победы на Украине. только победа над Украиной. эта победа начинается с победы над украинством в себе.

ты готов умереть за право быть человеком?

«Оставь надежду всяк сюда входящий». В этом, по Мамардашвили, мудрость Данте: чтобы обрести своё право на рай, мы прежде должны преодолеть имманентный реальности ад, пройти сквозь стену огня, чтобы научиться любви, а значит — оставить надежду, что «своё я все же сохраню».

https://yangx.top/sergey_boroday/431

Вот уже который день мою душу бородит грех осуждения. Жена говорит, что я не должен, но я осуждаю: тех, кто уехал, тех, кто клянёт Россию и русский народ, тех, кто осуждает меня.

Осуждение копошится внутри, принимая самые разные формы: то злобы, то обиды, то страха, то непонимания. Но сегодня я вдруг вспомнил, что все это — лишь маски, обличия, и подлинная суть осуждения — грех. «Не судите, да не судимы будете».

А стоило всего-то пристально всмотреться сыну в глаза. Не то что бы я раньше этого не делал. Но отчего-то именно сегодня меня пробрало. Я подумал, что могу его больше никогда не увидеть. Не увидеть, как он растёт, каким человеком он станет. Ещё я подумал, что это низко — приписывать людям наихудшее: что когда они бегут, ими якобы руководит страх за собственную шкуру. Они могут бояться вовсе не за свою жизнь, а за жизнь своих детей, настоящих и будущих; жизнь, свидетелями которой они могут никогда не стать.

В кризисные моменты область политического сжимается до своей колыбели — до семьи. Именно из семьи, по Аристотелю, и произрастает государство. Тогда перед угрозой смерти ты думаешь вовсе не о славе, которую ты добудешь своему Отечеству, ты, как и всякий мужчина, прежде всего думаешь о родных: родителях, жене, детях. И только через них, родных, ты думаешь об Отечестве.

Но хотя грех осуждения мне и удалось на время одолеть, гордыня — корень всех грехов — по-прежнему со мной. Конечно, когда была объявлена мобилизация, я, как и все остальные, подумал о своей семье. Подумал о годовалом сыне. Но не о том, что могу больше его никогда не увидеть — хотя вру, нет, и об этом тоже, но во вторую очередь; а в первую очередь я подумал, что когда-нибудь сын обязательно задаст мне вопрос: «Папа, а где ты был в сентябре 22-го?»

И мне очень, очень бы хотелось, чтобы тот ответ, который я дам, -- если только я смогу его дать, -- чтобы этот ответ мой сын счел достойным.

Давеча был на выставке, приуроченной к 100-летию отбытия философского парохода. Она проходит не только в Москве, в Доме русского зарубежья, но и у нас в Петербурге, в библиотеке герценовского университета.

Шёл на выставку и думал, что ведь сегодняшний день побуждает нас по-новому взглянуть на пассажиров философского парохода. Те из нас, кто в эти полгода уехал, конечно, не преминул назвать себя «новым философским пароходом», тем более, что юбилейная дата как бы намекает. Те же, кто остался, неизбежно пересматривает своё отношение к самому факту существования русской философии зарубежом.

Правда, что сто лет назад наши мыслители не уезжали самостоятельно — их именно высылали. Родина в лице Ленина и Троцкого отказалась от них и пригрозила им смертью, если они посмеют вернуться. Уехавшие ныне, напротив, Родине нужны; они потому и уехали, что почувствовали нужду Родины в себе. Здесь, конечно, можно возразить, что ведь те, кто «против войны», вроде как и не нужны, и им грозят точно такие же репрессии, что грозили Бердяеву, Ильину, Булгакову, Франку… Возможно, это действительно так. Уехавшим — если только они планировали продолжать пропаганду своих пацифистских взглядов — грозила если не высылка, то тюрьма. В общем, я не берусь судить, насколько представление о «новом философском пароходе» легитимно. История рассудит. В конце концов, ведь не случайно это совпадение дат.

А вот о чем я могу судить, так это о судьбе русской философии зарубежом. А судьба эта печальна — вне родной земли русская мысль не состоялась. Конечно, те, кто был выслан, остались замечательными философами, и может быть самые важные их произведения были написаны зарубежом. Но семена этих произведений были заложены все-таки здесь, на Родине. Ни с кем — ни с Бердяевым, ни с Франком, ни с Булгаковым, ни с Ильиным, ни с Шестовым — в изгнании не произошёл радикальный философский перелом.

Печаль в ином — в том, что все эти философы не смогли оставить после себя учеников, никто на должном уровне не продолжил традицию их мысли. Да, у нас есть Свято-Сергиевский богословский институт в Париже, но, во-первых, он богословский, не философский, и дарил нам он именно богословов:
Владимира Лосского, отца Александра Шмемана; а, во-вторых, само руководство Института в ещё в 90-х годах сказало, что почиет на лаврах своих великих предшественников и в богословском отношении их собственные труды глубоко вторичны.

В общем, пассажиры философского парохода не сумели породить второго поколения русской религиозной философии. Она закончилась на них.

Но были ведь те, кто остался? Были. Остался Флоренский, с ним тесно общался Лосев, учениками Лосева были Бибихин и отчасти Аверинцев; где-то рядом блуждал Хоружий. Такую же генеалогию, при желании, можно провести и от Бахтина в отношении филологии и культурологии, и конечно же, от Ахматовой в отношении поэзии… Через оставшихся в своей стране мы можем проследить тот слабый ручеёк русской культуры и русской мысли, который при других обстоятельствах мог бы стать мощным потоком.

Конечно, этот ручеёк окрашен в цвет крови; решение остаться со своей страной стоило и Флоренскому, и Бахтину, и Ахматовой великих страданий. Но все же их подвиг доказал нам простую, в общем-то, мысль: если сегодня и возможна русская мысль, то быть ей суждено только в России, на русской земле.