Читатели поправляют, что курс Четти будет не прямо на месте курса Мэнкью: курс Ec 10 вместо Мэнкью будут читать Джастин Фурман и Дэвид Лаибсон (об одной из статей Лаибсона я писал тут), а курс Четти Ec 1152 скорее служит дополнением для Ec 10, переманивает студентов с Ec 10, и имеет все шансы, по факту, заместить Ec 10 в качестве "основного вводного курса по экономике". Интересно, что и в Ec 10 меняются приоритеты: в прошлом главный экономист в администрации Обамы Фурман обещает, что в его Ec 10 целью будет показать, что "экономисты изучают неравенство доходов, экономисты изучают гендер, экономисты изучают расу, и все эти темы затрагиваются в классе".
Женщины в экономической науке
На канале «Философия Нью-Йорка», который я всегда читаю с большим интересом, опубликован список женщин, внесших важный вклад в социальные науки. Список должен был стать частью материалов по курсу «Арзамаса» по гендерным исследованиям, но что-то не получилось, а жаль. По-моему, список замечательный, в том числе неожиданным подбором персоналий. Я, например, мало чем интересуюсь кроме экономики, но даже я удивился, не увидев в списке Маргарет Леви, Натали Земон Дэвис, Филиппы Фут, Франсис Фокс Пивен, Джудит Шкляр, Теды Скочпол, Дженнифер Хохшильд, Гаятри Спивак, Линн Хант или Сэнди Стоун. Зато в список попали Эмма Гольдман, Роза Люксембург, Анджела Дэвис и Александра Коллонтай (как основательница феминистской теории!). Очень интересная оптика, надеемся, большой текст вскоре появится.
Мне особенно жаль, что в список не вошла первая лауреатка нобелевской премии по экономике, Элинор Остром (2009 г.), ведь экономика тоже социальная наука, причем такая социальная наука, где женщинам пробиться сложнее всего. Например, в книге «Великие экономисты после Кейнса», вышедшей в 1985 г., из 100 экономистов было только две женщины. Ситуация меняется очень медленно: на последней конференции Американской экономической ассоциации отдельную сессию посвятили гендерной проблеме экономики. Поэтому я решил составить список женщин в экономической науке: при этом я ограничился XX веком (простите, Гарриет Тейлор и Гарриет Мартино). Как пишут в Википедии, список не полон, вы можете помочь, расширив его!
🐿 Ирма Адельман провела симуляции, которые подтвердили правоту современной теории делового цикла, первой применила многие статистические техники для изучения экономики, а также создала первую CGE модель (с 3000 эндогенными переменными).
🐿 Джоан Робинсон создала модель монополистической конкуренции – ситуации на рынке, когда фирмы, хотя и конкурируют между собой, обладают некоторой степенью монопольной власти, а также начала знаменитый Спор двух Кембриджей. Нобелевскую премию Робинсон не дали из-за её радикально левых взглядов.
🐿 Элинор Остром описала, как ресурсы общего доступа могут управляться людьми на началах договора, без необходимости приватизировать их или отдавать в управление государству. В отличие от своих коллег, строивших математические модели или анализировавшие данные с помощью статистики, Остром использовала качественные методы, говорила с людьми, сидела на заднем сиденье полицейских машин – таких исследований очень не хватает современной экономике.
🐿 Дейрдра Макклоски от отдельных работ по истории Британской промышленной революции перешла к написанию огромной всеохватывающей истории экономического развития, где ключевая роль отведена не институтам, а идеям и культуре. Заслуживает упоминания активизм Макклоски в защите прав транс*людей, в том числе в академии.
🐿 Нэнси Стоки стояла у истоков современной динамической макроэкономики, а также вместе с Полом Милгромом доказала теорему об отсутствии спекулятивной торговли в эффективном равновесии с рациональными участниками рынка, обладающими частной информацией.
🐿 Эстер Дафло основала новейшую экономику развития и одной из первых применила в этой области полевые эксперименты.
🐿 Айзе Имрохороглу создала одну из первых макроэкономических моделей с гетерогенными агентами, что открыло возможность изучать воздействие экономической политики на неравенство в динамических экономиках.
🐿 Клаудия Голдин внесла огромный вклад в экономическую историю и экономику труда, изучила гендерное измерение рынка труда, а также предложила новое объяснение для роста неравенства после 1980-х гг. – «гонку между образованием и технологиями». Голдин стала первой женщиной, получившей tenure на экономическом факультете Гарварда.
🐿 Элис Ривлин – специалистка по бюджетной и денежно-кредитной политике, советница Клинтона. Ривлин стала первой женщиной на посту президента AEA.
🐿 Джанет Йеллен – первая женщина, возглавившая ФРС США, самый могущественный центральный банк на планете, внесла большой вклад в новокейнсианскую и поведенческую макроэкономику.
На канале «Философия Нью-Йорка», который я всегда читаю с большим интересом, опубликован список женщин, внесших важный вклад в социальные науки. Список должен был стать частью материалов по курсу «Арзамаса» по гендерным исследованиям, но что-то не получилось, а жаль. По-моему, список замечательный, в том числе неожиданным подбором персоналий. Я, например, мало чем интересуюсь кроме экономики, но даже я удивился, не увидев в списке Маргарет Леви, Натали Земон Дэвис, Филиппы Фут, Франсис Фокс Пивен, Джудит Шкляр, Теды Скочпол, Дженнифер Хохшильд, Гаятри Спивак, Линн Хант или Сэнди Стоун. Зато в список попали Эмма Гольдман, Роза Люксембург, Анджела Дэвис и Александра Коллонтай (как основательница феминистской теории!). Очень интересная оптика, надеемся, большой текст вскоре появится.
Мне особенно жаль, что в список не вошла первая лауреатка нобелевской премии по экономике, Элинор Остром (2009 г.), ведь экономика тоже социальная наука, причем такая социальная наука, где женщинам пробиться сложнее всего. Например, в книге «Великие экономисты после Кейнса», вышедшей в 1985 г., из 100 экономистов было только две женщины. Ситуация меняется очень медленно: на последней конференции Американской экономической ассоциации отдельную сессию посвятили гендерной проблеме экономики. Поэтому я решил составить список женщин в экономической науке: при этом я ограничился XX веком (простите, Гарриет Тейлор и Гарриет Мартино). Как пишут в Википедии, список не полон, вы можете помочь, расширив его!
🐿 Ирма Адельман провела симуляции, которые подтвердили правоту современной теории делового цикла, первой применила многие статистические техники для изучения экономики, а также создала первую CGE модель (с 3000 эндогенными переменными).
🐿 Джоан Робинсон создала модель монополистической конкуренции – ситуации на рынке, когда фирмы, хотя и конкурируют между собой, обладают некоторой степенью монопольной власти, а также начала знаменитый Спор двух Кембриджей. Нобелевскую премию Робинсон не дали из-за её радикально левых взглядов.
🐿 Элинор Остром описала, как ресурсы общего доступа могут управляться людьми на началах договора, без необходимости приватизировать их или отдавать в управление государству. В отличие от своих коллег, строивших математические модели или анализировавшие данные с помощью статистики, Остром использовала качественные методы, говорила с людьми, сидела на заднем сиденье полицейских машин – таких исследований очень не хватает современной экономике.
🐿 Дейрдра Макклоски от отдельных работ по истории Британской промышленной революции перешла к написанию огромной всеохватывающей истории экономического развития, где ключевая роль отведена не институтам, а идеям и культуре. Заслуживает упоминания активизм Макклоски в защите прав транс*людей, в том числе в академии.
🐿 Нэнси Стоки стояла у истоков современной динамической макроэкономики, а также вместе с Полом Милгромом доказала теорему об отсутствии спекулятивной торговли в эффективном равновесии с рациональными участниками рынка, обладающими частной информацией.
🐿 Эстер Дафло основала новейшую экономику развития и одной из первых применила в этой области полевые эксперименты.
🐿 Айзе Имрохороглу создала одну из первых макроэкономических моделей с гетерогенными агентами, что открыло возможность изучать воздействие экономической политики на неравенство в динамических экономиках.
🐿 Клаудия Голдин внесла огромный вклад в экономическую историю и экономику труда, изучила гендерное измерение рынка труда, а также предложила новое объяснение для роста неравенства после 1980-х гг. – «гонку между образованием и технологиями». Голдин стала первой женщиной, получившей tenure на экономическом факультете Гарварда.
🐿 Элис Ривлин – специалистка по бюджетной и денежно-кредитной политике, советница Клинтона. Ривлин стала первой женщиной на посту президента AEA.
🐿 Джанет Йеллен – первая женщина, возглавившая ФРС США, самый могущественный центральный банк на планете, внесла большой вклад в новокейнсианскую и поведенческую макроэкономику.
Вдогонку к предыдущей записи: Луиджи Зингалес из Чикагского университета объясняет, что рынки работают лучше всего, когда они конкурентные, поэтому каждый хороший экономист должен быть феминистом.
ProMarket
Why Every Good Economist Should Be Feminist - ProMarket
As every good economist knows, markets work best when they are competitive. Therefore, every good economist should also be a feminist, defending a level playing field for all genders, writes Luigi Zingales in this op-ed. Sexual harassment cases rarely go…
Пишут, что за несколько месяцев распродан весь тираж нового учебника по макроэкономике, написанного в духе "современной денежной теории" (modern monetary theory, MMT) - неортодоксального направления в макроэкономике, представители которого утверждают, что стимулирующей монетарной политикой можно достичь полной занятости, а с риском инфляции справиться с помощью фискальной политики. MMT находит поддержку на левом фланге демократической партии, многие из её выводов поддержала Александрия Окасио-Кортез. Обычные экономисты смотрят на это недоверчиво, пытаются понять, что такое MMT, потому что все сторонники MMT говорят разное и непонятное, а математических моделей не любят. Может быть, учебник прояснит ситуацию.
12 книг по экономике, которые должен прочитать каждый: советы РЭШ
Автор этого канала любит экономику, книги и списки, а от списка книг по экономике теряет силу воли. Профессора моей alma mater составили для "Ведомостей" очередной список книг по экономике, который должен прочитать каждый. Про "прочитать каждый" - наверное, перебор, но список неплохой. В него вошли интересные новые книги (Тироль, о котором я писал, и Ганс, о котором я рассказывал в подкасте), разброс тем тоже широк - от экономической истории (Мокир) до финансов (Шиллер) и поведенческой экономики (Канеман, Талер). Две книги из 12 не переведены: думаю, это скоро исправят, но если ограничения на русский язык не было, список можно было сделать более интересным. Даже среди переводных книг странно видеть в списке Левитта и Талеба и не видеть Родрика и Зингалеса. Но это уже мои личные придирки, на них внимания обращать не стоит - отберите понравившиеся книги и захватите их с собой на летний отдых #чтопочитать
Автор этого канала любит экономику, книги и списки, а от списка книг по экономике теряет силу воли. Профессора моей alma mater составили для "Ведомостей" очередной список книг по экономике, который должен прочитать каждый. Про "прочитать каждый" - наверное, перебор, но список неплохой. В него вошли интересные новые книги (Тироль, о котором я писал, и Ганс, о котором я рассказывал в подкасте), разброс тем тоже широк - от экономической истории (Мокир) до финансов (Шиллер) и поведенческой экономики (Канеман, Талер). Две книги из 12 не переведены: думаю, это скоро исправят, но если ограничения на русский язык не было, список можно было сделать более интересным. Даже среди переводных книг странно видеть в списке Левитта и Талеба и не видеть Родрика и Зингалеса. Но это уже мои личные придирки, на них внимания обращать не стоит - отберите понравившиеся книги и захватите их с собой на летний отдых #чтопочитать
Консервативный публицист Егор Холмогоров на сайте «Царьград» пишет, что плохо сдал ЕГЭ по обществознанию потому, что вместо экономики в экзамен вставили «либеральную экономикс», которая лежит в основе «людоедских либеральных реформ». В «экономикс» (почему-то в кавычках) записано классической определение экономической науки по Лайонелу Роббинсу как задачи распределения ограниченных ресурсов между безграничным числом способов их применения. Хотя у этого определения есть недостатки (как и у любого другого), тот факт, что доступные людям ресурсы увеличиваются, никак ему не противоречит. Ведь чтобы увеличить имеющиеся в вашем распоряжении ресурсы, нужно - правильно! - потратить ресурсы, причём потратите вы сегодня, а увеличите, скорее всего, завтра. Возникает проблема межвременного выбора. О регулировании и изменении потребностей экономисты тоже могут сказать немало, но важно то, что это не отменяет роль принципов редкости и издержек упущенных возможностей как основы экономической науки. Про заполонившие в 1990-е гг. Россию переводные учебники можно сказать много плохого, но совершенно точно во всех них подчеркивалось, что рынок создает ценность, увеличивает эффективность применения ресурсов - это очень далеко от описанной критиком «игры с нулевой суммой». Как по мне, ЕГЭ-Холмогоров — 1:0 #badeconomics
О политиках и экономистах
Министра финансов ФРГ Гельмута Шмидта в правительстве Вилли Брандта прозвали "суперминистром", потому что он совмещал должности министра экономики и финансов. На предвыборном митинге в 1972 г. он заявил "Пять процентов инфляции легче пережить, чем пять процентов безработицы". Затем он пообещал, что его партия будет стремиться к низкой безработице, при этом сохраняя инфляцию низкой и устойчивой. На следующей день профессор Отто Шлехт, глава департамента экономической политики в министерстве экономики, сказал Шмидту: "Герр министр, ваше вчерашнее заявление сегодня утром на всех газетных передовицах, но вы неправы!". Шмидт ответил: "Я согласен с тем, что моё заявление технически было неверным. Но не вам мне советовать, что именно с политической точки зрения мне нужно сказать на митинге перед 10 000 шахтерами Рура". В 1972 г. инфляция была 5,5%, а безработица 0,7%. К 1975 г. инфляция составила 5,9%, а безработица 3,1%.
Эта история из учебника The Economy иллюстрирует очевидную мысль: цели экономиста и политика различны. Политик стремится, в первую очередь, сохранить свой пост, переизбраться. Но Гельмут Шмидт, будучи одновременно экономистом, прекрасно понимает: что бы он ни обещал, в своих действиях он будет ограничен законами экономики, нельзя добиться всего и сразу. Очень интересные размышления в схожем ключе содержатся в книге Алана Блайдера "Advice and Dissent". Блайндер пишет, что политики используют экономику как пьяница использует уличный фонарь - не для освещения, а для опоры.
С точки зрения Блайндера три проблемы мешают экономической политике. Он называет их "три I": ignorance, ideology, interest groups. Невежество заставляет политиков быть уверенными, что невозможное возможно: что сокращение ставки налога увеличит и налоговые сборы, и экономический рост, что возможно добиться низкой инфляции и безработицы одновременно. Идеология заставляет политиков занимать радикальные позиции по принципу "все или ничего", тогда как экономисты понимают, что где-то рынок лучше предоставить самому себе, где-то достаточно квот, а где-то государство должно полностью регулировать процессы. Группы интересов заставляют политиков отдавать предпочтение таким мерам, которые обеспечивают большие выгоды для немногих за счёт гораздо больших суммарно, но индивидуально небольших издержек для очень многих людей. Блайндер, однако, остается оптимистом: нужно не обещать невыполнимые вещи, а лучше объяснять людям цели проводимой политики.
Министра финансов ФРГ Гельмута Шмидта в правительстве Вилли Брандта прозвали "суперминистром", потому что он совмещал должности министра экономики и финансов. На предвыборном митинге в 1972 г. он заявил "Пять процентов инфляции легче пережить, чем пять процентов безработицы". Затем он пообещал, что его партия будет стремиться к низкой безработице, при этом сохраняя инфляцию низкой и устойчивой. На следующей день профессор Отто Шлехт, глава департамента экономической политики в министерстве экономики, сказал Шмидту: "Герр министр, ваше вчерашнее заявление сегодня утром на всех газетных передовицах, но вы неправы!". Шмидт ответил: "Я согласен с тем, что моё заявление технически было неверным. Но не вам мне советовать, что именно с политической точки зрения мне нужно сказать на митинге перед 10 000 шахтерами Рура". В 1972 г. инфляция была 5,5%, а безработица 0,7%. К 1975 г. инфляция составила 5,9%, а безработица 3,1%.
Эта история из учебника The Economy иллюстрирует очевидную мысль: цели экономиста и политика различны. Политик стремится, в первую очередь, сохранить свой пост, переизбраться. Но Гельмут Шмидт, будучи одновременно экономистом, прекрасно понимает: что бы он ни обещал, в своих действиях он будет ограничен законами экономики, нельзя добиться всего и сразу. Очень интересные размышления в схожем ключе содержатся в книге Алана Блайдера "Advice and Dissent". Блайндер пишет, что политики используют экономику как пьяница использует уличный фонарь - не для освещения, а для опоры.
С точки зрения Блайндера три проблемы мешают экономической политике. Он называет их "три I": ignorance, ideology, interest groups. Невежество заставляет политиков быть уверенными, что невозможное возможно: что сокращение ставки налога увеличит и налоговые сборы, и экономический рост, что возможно добиться низкой инфляции и безработицы одновременно. Идеология заставляет политиков занимать радикальные позиции по принципу "все или ничего", тогда как экономисты понимают, что где-то рынок лучше предоставить самому себе, где-то достаточно квот, а где-то государство должно полностью регулировать процессы. Группы интересов заставляют политиков отдавать предпочтение таким мерам, которые обеспечивают большие выгоды для немногих за счёт гораздо больших суммарно, но индивидуально небольших издержек для очень многих людей. Блайндер, однако, остается оптимистом: нужно не обещать невыполнимые вещи, а лучше объяснять людям цели проводимой политики.
Рассеянное знание и городское планирование
Ален Берто, профессор в институте городского управления при NYU и автор лучшего введения в городскую экономику «Порядок без плана», в интервью рассказывает, как он стал противником жесткого планирования и сторонником спонтанного порядка. Молодой архитектор, Берто был направлен в Алжир, где часть его работы состояла в том, чтобы одобрять планы по строительству домов. Одобрять можно было не любой дом, а только тот, который соответствовал правилам из большой книги правил. Книга эта составлялись с расчетом на дома из парижских пригородов: в них должны были быть большие окна, чтобы дом был хорошо освещен, а между домами обязательно должно было быть пространство с зелеными насаждениями.
Очень быстро Берто понял, что в алжирской культуре такие дома непопулярны. Алжирцы ценят свое личное пространство, поэтому хотели бы строить дома не с большими окнами от пола, а с очень узкими окнами у самой крыши. Зеленые насаждения возле дома им тоже не нужны, зато хотелось бы иметь дворик в центре дома. Понятно, что если по правилам вы должны отрезать ещё одну полоску от вашего участка между домом и дорогой под насаждения, это уменьшает потенциальную площадь дома, и на дворик места может не остаться.
Первое время Берто действовал строго по букве закона, потому что считал, что правила писали люди гораздо умнее него. Но вскоре он понял, что только мешает людям жить: как у архитектора, у него не было претензий к большинству домов, которым он отказывал в разрешении. Тогда Берто пошёл к префекту, который, как и Берто, только что получил своё место прямиком из университета. Префект разрешил Берто действовать, опираясь на здравый смысл. Всё оставшееся время работы Берто нарушал французские градостроительные законы. Вывод, к которому он пришёл: часто регулирование не работает или даже вредит людям не потому, что у регуляторов нет опыта - опыта у парижских градостроителей хватало - а потому, что у них нет нужного опыта, понимания локальной культуры, того, что Хайек называл «рассеянным знанием». Рассеянное знание лучше всего отражают рыночные цены - поэтому современные урбанисты при решении стоящих перед городом задач гораздо меньше опираются на прямые запреты, и больше - на ценовые механизмы.
Ален Берто, профессор в институте городского управления при NYU и автор лучшего введения в городскую экономику «Порядок без плана», в интервью рассказывает, как он стал противником жесткого планирования и сторонником спонтанного порядка. Молодой архитектор, Берто был направлен в Алжир, где часть его работы состояла в том, чтобы одобрять планы по строительству домов. Одобрять можно было не любой дом, а только тот, который соответствовал правилам из большой книги правил. Книга эта составлялись с расчетом на дома из парижских пригородов: в них должны были быть большие окна, чтобы дом был хорошо освещен, а между домами обязательно должно было быть пространство с зелеными насаждениями.
Очень быстро Берто понял, что в алжирской культуре такие дома непопулярны. Алжирцы ценят свое личное пространство, поэтому хотели бы строить дома не с большими окнами от пола, а с очень узкими окнами у самой крыши. Зеленые насаждения возле дома им тоже не нужны, зато хотелось бы иметь дворик в центре дома. Понятно, что если по правилам вы должны отрезать ещё одну полоску от вашего участка между домом и дорогой под насаждения, это уменьшает потенциальную площадь дома, и на дворик места может не остаться.
Первое время Берто действовал строго по букве закона, потому что считал, что правила писали люди гораздо умнее него. Но вскоре он понял, что только мешает людям жить: как у архитектора, у него не было претензий к большинству домов, которым он отказывал в разрешении. Тогда Берто пошёл к префекту, который, как и Берто, только что получил своё место прямиком из университета. Префект разрешил Берто действовать, опираясь на здравый смысл. Всё оставшееся время работы Берто нарушал французские градостроительные законы. Вывод, к которому он пришёл: часто регулирование не работает или даже вредит людям не потому, что у регуляторов нет опыта - опыта у парижских градостроителей хватало - а потому, что у них нет нужного опыта, понимания локальной культуры, того, что Хайек называл «рассеянным знанием». Рассеянное знание лучше всего отражают рыночные цены - поэтому современные урбанисты при решении стоящих перед городом задач гораздо меньше опираются на прямые запреты, и больше - на ценовые механизмы.
Новые переводные учебники по макроэкономике
Замечательные новости: в издательстве «Дело» вышли переводы книг Мишеля Де Фрея «История макроэкономики» и Стивена Уильямсона «Макроэкономика».
📘 Книга Уильямсона — пример учебника по макроэкономике нового поколения. Обычно есть разрыв между макроэкономикой 101 с очень простыми моделями типа кейнсианского креста, IS-LM, и более продвинутой макроэкономикой с микрооснованиями, то есть с такими моделями, в которых уравнения получаются из решений оптимизационных задач домохозяйств и фирм. Уильямсон пытается рассказывать продвинутую макроэкономику настолько просто, насколько это возможно: например, в его книге вы не найдёте кривой LM или стандартных моделей рынка труда — сразу рассказываются новокейнсианские модели и модели поиска на рынке труда. Без уравнений Беллмана не обойдётся, но в итоге студенты, которые учатся по этому учебнику, сразу начнут думать так, как должны думать современные макроэкономисты.
📒 Книга Де Фрея — уникальный в своем роде рассказ об истории макроэкономики от Кейнса до наших дней. Макроэкономика — технически сложная область, и значение многих идей в ней непросто понять, если не знать, как они развивались в дальнейшем. Охватить всю макроэкономику невозможно: в итоге Де Фрей сосредотачивается на теории делового цикла - оставляя в стороне и эмпирические работы (упущение, отчасти скомпенсированное растущим числом книг по истории эконометрики), и историю других областей макроэкономики, таких как теория экономического роста или международная экономика. В начале своей карьеры историка экономической мысли Де Фрей скептически относился к современной макроэкономике, но, разобравшись в ней досконально, оценил её сильные стороны. Де Фрей не пытается быть нейтральным и не стесняется называть «ошибками» те элементы теорий, которые ему не нравится и которые, как он считает, преодолены в более поздних работах. Это история макроэкономики после революции Лукаса — история, написанная победителями. Книга Де Фрея обязательна к прочтению всем, интересующимся макроэкономической наукой #чтопочитать
Замечательные новости: в издательстве «Дело» вышли переводы книг Мишеля Де Фрея «История макроэкономики» и Стивена Уильямсона «Макроэкономика».
📘 Книга Уильямсона — пример учебника по макроэкономике нового поколения. Обычно есть разрыв между макроэкономикой 101 с очень простыми моделями типа кейнсианского креста, IS-LM, и более продвинутой макроэкономикой с микрооснованиями, то есть с такими моделями, в которых уравнения получаются из решений оптимизационных задач домохозяйств и фирм. Уильямсон пытается рассказывать продвинутую макроэкономику настолько просто, насколько это возможно: например, в его книге вы не найдёте кривой LM или стандартных моделей рынка труда — сразу рассказываются новокейнсианские модели и модели поиска на рынке труда. Без уравнений Беллмана не обойдётся, но в итоге студенты, которые учатся по этому учебнику, сразу начнут думать так, как должны думать современные макроэкономисты.
📒 Книга Де Фрея — уникальный в своем роде рассказ об истории макроэкономики от Кейнса до наших дней. Макроэкономика — технически сложная область, и значение многих идей в ней непросто понять, если не знать, как они развивались в дальнейшем. Охватить всю макроэкономику невозможно: в итоге Де Фрей сосредотачивается на теории делового цикла - оставляя в стороне и эмпирические работы (упущение, отчасти скомпенсированное растущим числом книг по истории эконометрики), и историю других областей макроэкономики, таких как теория экономического роста или международная экономика. В начале своей карьеры историка экономической мысли Де Фрей скептически относился к современной макроэкономике, но, разобравшись в ней досконально, оценил её сильные стороны. Де Фрей не пытается быть нейтральным и не стесняется называть «ошибками» те элементы теорий, которые ему не нравится и которые, как он считает, преодолены в более поздних работах. Это история макроэкономики после революции Лукаса — история, написанная победителями. Книга Де Фрея обязательна к прочтению всем, интересующимся макроэкономической наукой #чтопочитать
Медаль за экономику предложения
В конце мая Дональд Трамп вручил президентскую медаль свободы экономисту Артуру Лафферу. Лаффер был советником Трампа и вместе со Стивеном Муром, которого Трамп безуспешно пытался посадить в ФРС, написал книгу «Трампономика», в которой обещал, что налоговая реформа позволит достичь 6-процентного экономического роста. Но известность он получил гораздо раньше, как советник Рейгана и один из отцов «экономики предложения». Самой известной идеей Лаффера стала «кривая Лаффера», которую он нарисовал на салфетке президенту Форду, в попытке убедить того снизить налоги.
Кривая Лаффера показывает связь между ставкой налога и величиной налоговых поступлений. С точки зрения экономической теории к кривой Лаффера нет вопросов: при ставке налога 0% государство соберет 0 налогов, а при ставке налога 100% государство тоже соберет ~0 налогов, потому что никто не станет работать бесплатно. Лаффер сделал отсюда вывод, что есть некоторая точка, в которой налоговые поступления максимальны: при ставках налога выше неё экономическая активность снижается. Лаффер утверждал, что налоги в США давно превысили этот оптимальный уровень, так что снижение ставки налога приведет к тому, что за счет экономического роста собранная сумма налога вырастет.
История кривой Лаффера — пример того, почему на основе одной теории, даже очень убедительной, нельзя давать рекомендации для экономической политики. Как понять, на каком участке кривой Лаффера мы находимся — на убывающем (как полагал Лаффер) или на возрастающем? Этого невозможно сделать без тщательного анализа данных: и в данных оказалось, что США, как и большинству европейских стран, до максимума кривой Лаффера ещё далеко. Эмпирические исследования не помешали Лафферу активно отстаивать идеи сокращения налогов: наиболее характерным примером стал эксперимент в Канзасе, где в 2012 г. провели очень большое сокращения подоходного налога. Надо ли говорить, что налоговые поступления в Канзасе не увеличились, а экономический рост оказался ниже, чем в среднем по США, и даже ниже, чем в соседних штатах. По-видимому, США могут спокойно повышать налоги ещё некоторое время и увеличивать налоговые поступления — хотя то, что они могут, не означает, что они должны: повышение налоговых поступлений не может быть целью само по себе.
В конце мая Дональд Трамп вручил президентскую медаль свободы экономисту Артуру Лафферу. Лаффер был советником Трампа и вместе со Стивеном Муром, которого Трамп безуспешно пытался посадить в ФРС, написал книгу «Трампономика», в которой обещал, что налоговая реформа позволит достичь 6-процентного экономического роста. Но известность он получил гораздо раньше, как советник Рейгана и один из отцов «экономики предложения». Самой известной идеей Лаффера стала «кривая Лаффера», которую он нарисовал на салфетке президенту Форду, в попытке убедить того снизить налоги.
Кривая Лаффера показывает связь между ставкой налога и величиной налоговых поступлений. С точки зрения экономической теории к кривой Лаффера нет вопросов: при ставке налога 0% государство соберет 0 налогов, а при ставке налога 100% государство тоже соберет ~0 налогов, потому что никто не станет работать бесплатно. Лаффер сделал отсюда вывод, что есть некоторая точка, в которой налоговые поступления максимальны: при ставках налога выше неё экономическая активность снижается. Лаффер утверждал, что налоги в США давно превысили этот оптимальный уровень, так что снижение ставки налога приведет к тому, что за счет экономического роста собранная сумма налога вырастет.
История кривой Лаффера — пример того, почему на основе одной теории, даже очень убедительной, нельзя давать рекомендации для экономической политики. Как понять, на каком участке кривой Лаффера мы находимся — на убывающем (как полагал Лаффер) или на возрастающем? Этого невозможно сделать без тщательного анализа данных: и в данных оказалось, что США, как и большинству европейских стран, до максимума кривой Лаффера ещё далеко. Эмпирические исследования не помешали Лафферу активно отстаивать идеи сокращения налогов: наиболее характерным примером стал эксперимент в Канзасе, где в 2012 г. провели очень большое сокращения подоходного налога. Надо ли говорить, что налоговые поступления в Канзасе не увеличились, а экономический рост оказался ниже, чем в среднем по США, и даже ниже, чем в соседних штатах. По-видимому, США могут спокойно повышать налоги ещё некоторое время и увеличивать налоговые поступления — хотя то, что они могут, не означает, что они должны: повышение налоговых поступлений не может быть целью само по себе.
Гонконг и экономическая статистика
В очередной раз всплывают мифы о Гонкоге, на этот раз в WSJ. Пишут, что в 1961-71 гг., когда финансовым секретарем Гонконга был Джон Каупертвейт, колониальная администрация не собирала никакой экономической статистики, не рассчитывался даже ВВП. Финансовый секретарь - второе лицо после губернатора, аналог министра финансов, и именно Каупертвейта часто называют архитектором экономического чуда Гонконга. Как же возможно чудо без достоверных данных об экономике? Когда Милтон Фридман спросил Каупертвейта о национальных счетах, тот ответил, что как только данные станут доступны, чиновники обязательно воспользуются ими для того, чтобы вмешаться в работу экономики. «Национальные счета бесполезны для нас отчасти потому, что мы не вправе контролировать нашу экономику, но также потому, что динамизм нашей экономики обгоняет любую статистику», - заявлял Каупертвейт по другому поводу.
Реальность, как всегда, и сложнее, и интереснее. Экономической статистики Гонконг почти не собирал и до Каупертвейта, а ВВП, хотя и рассчитывался, не публиковался до начала 1970-х годов. Отказ собирать статистику прямо нарушал международные конвенции, например, конвенцию МОТ 1938 года. Но настоящая причина не собирать экономическую статистику не была связана с laissez faire: колониальная администрация дорожила своей автономией и боялась, что со статистикой на руках Лондон сможет контролировать повестку переговоров. Также руководство более-менее открыто признавало, что статистика неизбежно выявит серьёзные недочеты в области здравоохранения, образования и жилищного строительства. Каупертвейт не стеснялся вмешиваться в экономику, когда считал нужным: в частности, именно он стремился ограничивать вход в банковскую отрасль. Без банковской статистики никто не имел представления о системном риске, но банки чувствовали себя под защитой, что привело к банковскому кризису 1965 года. После того, как экономическая статистика стала публиковаться регулярно, никакого разворота в сторону популистских мер не произошло: до самой передачи Гонконга Китаю колониальная администрация продолжала проводить ту финансовую и бюджетную политику, которую хотела, не слишком затрудняя себя отчетами перед Лондоном.
Издержки от отсутствия статистики в нужный момент сложно переоценить. Например, когда в ходе Корейской войны США объявили блокаду Китаю, поставки с Гонконгом тоже оказались под запретом. На переговорах в Вашингтоне представители колонии пытались договориться об исключениях и квотах для Гонконга — но у Департамента коммерции и промышленности попросту не было цифр. Хотя в ходе блокады сектор услуг почти перестал работать, Гонконг наращивал промышленные мускулы: рабочие перетекали из портов в промышленность. Но об этом не знала администрация, готовившаяся справиться с безработицей любой ценой. Администрация просила бизнес не увольнять людей и закрыла глаза на монополизацию транспорта и электроэнергетики. В обеих отраслях монополии предоставляли настолько плохие услуги, что население стало бунтовать, и энергетику де факто национализировали. В годы вслед за уже упоминавшимся банковским кризисом экономика пережила два года очень низкого роста, но Каупертвейт был уверен, что всё в порядке и не считал нужным обращать внимания на оценки ВВП. Ошибочное представление Каупертвейта о том, что в экономике всё хорошо, привело к решению повысить налоги и снизить расходы: дефляционные меры серьёзно задержали восстановление экономики.
В очередной раз всплывают мифы о Гонкоге, на этот раз в WSJ. Пишут, что в 1961-71 гг., когда финансовым секретарем Гонконга был Джон Каупертвейт, колониальная администрация не собирала никакой экономической статистики, не рассчитывался даже ВВП. Финансовый секретарь - второе лицо после губернатора, аналог министра финансов, и именно Каупертвейта часто называют архитектором экономического чуда Гонконга. Как же возможно чудо без достоверных данных об экономике? Когда Милтон Фридман спросил Каупертвейта о национальных счетах, тот ответил, что как только данные станут доступны, чиновники обязательно воспользуются ими для того, чтобы вмешаться в работу экономики. «Национальные счета бесполезны для нас отчасти потому, что мы не вправе контролировать нашу экономику, но также потому, что динамизм нашей экономики обгоняет любую статистику», - заявлял Каупертвейт по другому поводу.
Реальность, как всегда, и сложнее, и интереснее. Экономической статистики Гонконг почти не собирал и до Каупертвейта, а ВВП, хотя и рассчитывался, не публиковался до начала 1970-х годов. Отказ собирать статистику прямо нарушал международные конвенции, например, конвенцию МОТ 1938 года. Но настоящая причина не собирать экономическую статистику не была связана с laissez faire: колониальная администрация дорожила своей автономией и боялась, что со статистикой на руках Лондон сможет контролировать повестку переговоров. Также руководство более-менее открыто признавало, что статистика неизбежно выявит серьёзные недочеты в области здравоохранения, образования и жилищного строительства. Каупертвейт не стеснялся вмешиваться в экономику, когда считал нужным: в частности, именно он стремился ограничивать вход в банковскую отрасль. Без банковской статистики никто не имел представления о системном риске, но банки чувствовали себя под защитой, что привело к банковскому кризису 1965 года. После того, как экономическая статистика стала публиковаться регулярно, никакого разворота в сторону популистских мер не произошло: до самой передачи Гонконга Китаю колониальная администрация продолжала проводить ту финансовую и бюджетную политику, которую хотела, не слишком затрудняя себя отчетами перед Лондоном.
Издержки от отсутствия статистики в нужный момент сложно переоценить. Например, когда в ходе Корейской войны США объявили блокаду Китаю, поставки с Гонконгом тоже оказались под запретом. На переговорах в Вашингтоне представители колонии пытались договориться об исключениях и квотах для Гонконга — но у Департамента коммерции и промышленности попросту не было цифр. Хотя в ходе блокады сектор услуг почти перестал работать, Гонконг наращивал промышленные мускулы: рабочие перетекали из портов в промышленность. Но об этом не знала администрация, готовившаяся справиться с безработицей любой ценой. Администрация просила бизнес не увольнять людей и закрыла глаза на монополизацию транспорта и электроэнергетики. В обеих отраслях монополии предоставляли настолько плохие услуги, что население стало бунтовать, и энергетику де факто национализировали. В годы вслед за уже упоминавшимся банковским кризисом экономика пережила два года очень низкого роста, но Каупертвейт был уверен, что всё в порядке и не считал нужным обращать внимания на оценки ВВП. Ошибочное представление Каупертвейта о том, что в экономике всё хорошо, привело к решению повысить налоги и снизить расходы: дефляционные меры серьёзно задержали восстановление экономики.