- Однако у всякой войны есть силы, которые ее непосредственно развязывают. Пандемия началась в Китае, но разве мы можем считать Китай виновником этой новой глобальной беды? Ведь в первую очередь «коронавирусная война» невыгодна самому Пекину. Так кто же развязал ее?
- Если мы посмотрим на то, что происходило с мировой экономикой в конце 2019 года, то увидим, что она фактически зашла в тупик. И это очень симптоматично. Мировая война, это, как правило – борьба за мировую гегемонию. По сути, первым таким конфликтом мы можем считать Тридцатилетнюю войну XVII столетия. Затем – Семилетнюю войну 1756—1763 годов, наполеоновские войны начала XIX века и, наконец, то, что мы привычно именуем Первой и Второй Мировыми войнами.
Давайте вспомним, что было характерно для окончания XIX века. Мир тогда оказался поделен между могущественными империями, и дальнейшая экспансия капитала столкнулась с определенными трудностями. При этом очень хотелось поделить то, что осталось, то, что было не освоено. Но для этого европейским державам и Соединенным Штатам предстояло конфликтовать уже друг с другом, а не с колониями или полуколониями. Для примера: войны типа опиумных в Китае здесь уже не срабатывали.Заметим по этому случаю (как бы в скобках), что капитализм – это экстенсивно развивающаяся система, так же, как и античное рабовладение. Это их отличает от феодализма.
Так что в условиях «поделенного мира» воевать друг с другом предстояло крупным империалистическим державам. Что произошло в результате Первой Мировой? Был стерт военно-промышленный потенциал как минимум двух крупных государств, и в 1920-30-е годы мотором мирового экономического развития стало восстановление экономик – прежде всего, СССР и Германии. То же самое произошло и после Второй Мировой войны. На месте разрушенного или сознательно демонтированного военно-промышленного комплекса ряда государств начались экономические «чудеса» 1950—60-х годов: советское чудо, немецкое, японское и итальянское… На самом деле это опять-таки было восстановление ВПК и иной крупной промышленности. То есть мировые войны стирали прежние ВПК и обеспечивали площадку для строительства новых. Почти по Конфуцию: «Кто отпрыгнет дальше всех, сможет прыгать еще раз».
Однако очередные экономические чудеса закончились в 1960-е годы. Воевать снова и в прежних масштабах оказалось очень сложным – мир обзавелся ядерным оружием, но при этом продолжал развиваться в кризисном направлении. В начале 1980-х годов три группы американских специалистов по прогнозированию развития мировой экономики дали очень неутешительный прогноз для капитализма в целом. Я говорю о группах под управлением ученого, нобелевского лауреата Марри Гелл-Мана, а также финансового эксперта Билла Боннера и социолога Рэндалла Коллинза, (между прочим, часть трудов Коллинза - таких, как «Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения» и «Макроистория. Очерки социологии большой длительности» – переведены на русский язык). Работали все эти эксперты по заказу Рональда Рейгана, который к тому моменту еще только занял Белый дом в качестве 40-го президента США и сразу отдал команду проанализировать ситуацию на ближайшие 10—12 лет. И что же? Все три группы выдали примерно одинаковый анализ: мировой экономический кризис придет в две волны: первая – в 1987-88 годах, а вторая - в 1992-93 годы. Причем, как предполагали эксперты, социалистический сектор мировой экономики перенесет кризис легче, чем Запад. Так, падение производства в соцлагере предсказывалось на 10-12%, а на Западе – в 20-25%. Отсюда прогнозировались политические последствия: возможность в середине 1990-х годов прихода к власти коммунистов во Франции и Италии, левых лейбористов – в Великобритании, а в Соединенных штатах, скорее всего, можно было ожидать бунтов негритянского населения в крупных городах. Поэтому после такого прогноза максимальное ослабление или же (если повезет) уничтожение Советского Союза стало просто условием выживания капиталистической системы.
- Если мы посмотрим на то, что происходило с мировой экономикой в конце 2019 года, то увидим, что она фактически зашла в тупик. И это очень симптоматично. Мировая война, это, как правило – борьба за мировую гегемонию. По сути, первым таким конфликтом мы можем считать Тридцатилетнюю войну XVII столетия. Затем – Семилетнюю войну 1756—1763 годов, наполеоновские войны начала XIX века и, наконец, то, что мы привычно именуем Первой и Второй Мировыми войнами.
Давайте вспомним, что было характерно для окончания XIX века. Мир тогда оказался поделен между могущественными империями, и дальнейшая экспансия капитала столкнулась с определенными трудностями. При этом очень хотелось поделить то, что осталось, то, что было не освоено. Но для этого европейским державам и Соединенным Штатам предстояло конфликтовать уже друг с другом, а не с колониями или полуколониями. Для примера: войны типа опиумных в Китае здесь уже не срабатывали.Заметим по этому случаю (как бы в скобках), что капитализм – это экстенсивно развивающаяся система, так же, как и античное рабовладение. Это их отличает от феодализма.
Так что в условиях «поделенного мира» воевать друг с другом предстояло крупным империалистическим державам. Что произошло в результате Первой Мировой? Был стерт военно-промышленный потенциал как минимум двух крупных государств, и в 1920-30-е годы мотором мирового экономического развития стало восстановление экономик – прежде всего, СССР и Германии. То же самое произошло и после Второй Мировой войны. На месте разрушенного или сознательно демонтированного военно-промышленного комплекса ряда государств начались экономические «чудеса» 1950—60-х годов: советское чудо, немецкое, японское и итальянское… На самом деле это опять-таки было восстановление ВПК и иной крупной промышленности. То есть мировые войны стирали прежние ВПК и обеспечивали площадку для строительства новых. Почти по Конфуцию: «Кто отпрыгнет дальше всех, сможет прыгать еще раз».
Однако очередные экономические чудеса закончились в 1960-е годы. Воевать снова и в прежних масштабах оказалось очень сложным – мир обзавелся ядерным оружием, но при этом продолжал развиваться в кризисном направлении. В начале 1980-х годов три группы американских специалистов по прогнозированию развития мировой экономики дали очень неутешительный прогноз для капитализма в целом. Я говорю о группах под управлением ученого, нобелевского лауреата Марри Гелл-Мана, а также финансового эксперта Билла Боннера и социолога Рэндалла Коллинза, (между прочим, часть трудов Коллинза - таких, как «Социология философий. Глобальная теория интеллектуального изменения» и «Макроистория. Очерки социологии большой длительности» – переведены на русский язык). Работали все эти эксперты по заказу Рональда Рейгана, который к тому моменту еще только занял Белый дом в качестве 40-го президента США и сразу отдал команду проанализировать ситуацию на ближайшие 10—12 лет. И что же? Все три группы выдали примерно одинаковый анализ: мировой экономический кризис придет в две волны: первая – в 1987-88 годах, а вторая - в 1992-93 годы. Причем, как предполагали эксперты, социалистический сектор мировой экономики перенесет кризис легче, чем Запад. Так, падение производства в соцлагере предсказывалось на 10-12%, а на Западе – в 20-25%. Отсюда прогнозировались политические последствия: возможность в середине 1990-х годов прихода к власти коммунистов во Франции и Италии, левых лейбористов – в Великобритании, а в Соединенных штатах, скорее всего, можно было ожидать бунтов негритянского населения в крупных городах. Поэтому после такого прогноза максимальное ослабление или же (если повезет) уничтожение Советского Союза стало просто условием выживания капиталистической системы.
Что и произошло, как мы знаем, в 1991 году. Это отодвинуло кризис аж до 2008 года. На целых два десятилетия капитализм словно обрел второе дыхание благодаря разрушению и разграблению бывшей социалистической системы. Однако в 2008 году кризисные явления снова требовательно заявили о себе – их временно залили деньгами, но сам кризис от этого никуда не делся, он все равно продолжается. И сейчас мировая экономика находится по сути на грани катастрофы. Причем, в отличие от экономического кризиса 1929-39 годов или рецессии 1873-1896 годов, которые были разновидностью структурных кризисов, теперь капсистему ожидает кризис системный, терминальный. Капитализм свое отработал, нужно что-то новое. Однако это новое обыкновенно появляется в истории либо в результате мировой войны, либо какого-то ее эквивалента.
Этим эквивалентом и стал «коронакризис». Помимо прочего, его еще и очень активно раздули – так рука об руку идут сразу две эпидемии: вирусная и психическая. Обратим внимание на то, что статус пандемии COVID-19 присвоила ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения). А ведь еще перед вспышкой "свиного гриппа" они снизили критерии того, что следует считать пандемией. Последовало нагнетание психологической напряженности через СМИ в стиле «Кошмар! Все пропало!», и образ новой глобальной пандемии был фактически завершен.
Накануне нашего интервью я случайно наткнулся в интернете на данные, сколько в России в прошлом году умерло людей от онокологии. Не менее 270-280 тысяч человек. Каждый день, по данным Минздрава, в нашей стране от рака умирают более 700 человек. По сравнению с тем количеством людей, которые погибают сейчас от коронавируса, это просто несопоставимо (По состоянию на 8 мая в РФ было зафиксировано чуть больше 1700 смертей от COVID-19 – прим. ред.). Сравнивать здесь можно бесконечно – например, с тем, сколько умерло за прошлый апрель в Москве? Не исключено, что цифры по прошлому году будут более внушительными, чем нынешние, в эпоху объявленной пандемии. Есть вопросы и к официальной статистике смертей от коронавируса – все ли они реально от коронавируса? Пока что, согласно данным Росстата (от 6 мая 2020 г.), по итогам первых трех месяцев 2020 г. смертность от заболеваний органов дыхания по сравнению с январем – мартом 2019 г. снизилась с 47,6 умерших на 100 тыс. чел. до 42,6%. Посмотрим, каковы будут цифры за апрель – июнь.
Этим эквивалентом и стал «коронакризис». Помимо прочего, его еще и очень активно раздули – так рука об руку идут сразу две эпидемии: вирусная и психическая. Обратим внимание на то, что статус пандемии COVID-19 присвоила ВОЗ (Всемирная организация здравоохранения). А ведь еще перед вспышкой "свиного гриппа" они снизили критерии того, что следует считать пандемией. Последовало нагнетание психологической напряженности через СМИ в стиле «Кошмар! Все пропало!», и образ новой глобальной пандемии был фактически завершен.
Накануне нашего интервью я случайно наткнулся в интернете на данные, сколько в России в прошлом году умерло людей от онокологии. Не менее 270-280 тысяч человек. Каждый день, по данным Минздрава, в нашей стране от рака умирают более 700 человек. По сравнению с тем количеством людей, которые погибают сейчас от коронавируса, это просто несопоставимо (По состоянию на 8 мая в РФ было зафиксировано чуть больше 1700 смертей от COVID-19 – прим. ред.). Сравнивать здесь можно бесконечно – например, с тем, сколько умерло за прошлый апрель в Москве? Не исключено, что цифры по прошлому году будут более внушительными, чем нынешние, в эпоху объявленной пандемии. Есть вопросы и к официальной статистике смертей от коронавируса – все ли они реально от коронавируса? Пока что, согласно данным Росстата (от 6 мая 2020 г.), по итогам первых трех месяцев 2020 г. смертность от заболеваний органов дыхания по сравнению с январем – мартом 2019 г. снизилась с 47,6 умерших на 100 тыс. чел. до 42,6%. Посмотрим, каковы будут цифры за апрель – июнь.
В последние годы неолиберальные режимы провели у себя оптимизацию медицинской сферы. Россия, к счастью, в этом отношении немного поотстала. Тем не менее, у нас «эффективные менеджеры» тоже наоптимизировались. Я уже как-то цитировал профессора Игоря Алексеевича Гундарова, и теперь снова сошлюсь на его цифры. Так вот, по данным ученого, в 1990 году в России насчитывалось 12762 больницы, а в 2018 году – уже только 5257. Это означает – минус 60 %. При этом количество так называемых койко-мест сократилось с 2 млн 38 000 до 1 млн 173 000 – на 43 %!
Геннадий Онищенко ведь недаром назвал коронавирус «добрячком» - потому что он не косит так, косила «испанка» (во время которой умерло до 100 млн человек во всем мире). А представляете, если бы сейчас случилась эпидемия уровня «испанки»? «Оптимизированная» медицина просто рухнула бы.
Я жил некоторое время в США, помню, как работает система Medicaid. В Америке значительная часть людей вообще страховки не имеет и остается беспомощной перед лицом любой эпидемии. Примерно месяц назад я наблюдал по ТВ как в США умерших якобы от коронавируса хоронили в простых деревянных гробах, трупы просто свозили на какой-то остров и закапывали в «братской могиле». Ни один нормальный американец никогда не позволил бы так погребать своих родственников, а, значит, это хоронили бомжей, наркоманов, алкоголиков, разыгрывая перед нами спектакль. Вирус, безусловно, есть, как и смерти от него. Но есть и спектакль, причем спектакля – больше.
В любом случае, эпидемия провоцирует социальную катастрофу, которую сильные мира сего стремятся использовать как социальное оружие против средних и нижних слоев. Не будем также забывать о полутора миллиардах людей, которые останутся без средств к существованию. Причем, в основном, это будет Африка, Азия и Латинская Америка, и уже ясно, что эти массы людей захотят двинуться туда, где «чисто и светло». Я думаю, что на этот раз европейцы вряд ли проявят себя такими же идиотами, какой показала себя Ангела Меркель в 2015 году, и, скорее всего, не пустят к себе мигрантов. Тем более, что беженцы могут стать разносчиками инфекции, которой все так боятся.
Геннадий Онищенко ведь недаром назвал коронавирус «добрячком» - потому что он не косит так, косила «испанка» (во время которой умерло до 100 млн человек во всем мире). А представляете, если бы сейчас случилась эпидемия уровня «испанки»? «Оптимизированная» медицина просто рухнула бы.
Я жил некоторое время в США, помню, как работает система Medicaid. В Америке значительная часть людей вообще страховки не имеет и остается беспомощной перед лицом любой эпидемии. Примерно месяц назад я наблюдал по ТВ как в США умерших якобы от коронавируса хоронили в простых деревянных гробах, трупы просто свозили на какой-то остров и закапывали в «братской могиле». Ни один нормальный американец никогда не позволил бы так погребать своих родственников, а, значит, это хоронили бомжей, наркоманов, алкоголиков, разыгрывая перед нами спектакль. Вирус, безусловно, есть, как и смерти от него. Но есть и спектакль, причем спектакля – больше.
В любом случае, эпидемия провоцирует социальную катастрофу, которую сильные мира сего стремятся использовать как социальное оружие против средних и нижних слоев. Не будем также забывать о полутора миллиардах людей, которые останутся без средств к существованию. Причем, в основном, это будет Африка, Азия и Латинская Америка, и уже ясно, что эти массы людей захотят двинуться туда, где «чисто и светло». Я думаю, что на этот раз европейцы вряд ли проявят себя такими же идиотами, какой показала себя Ангела Меркель в 2015 году, и, скорее всего, не пустят к себе мигрантов. Тем более, что беженцы могут стать разносчиками инфекции, которой все так боятся.
Если бы советская номенклатурная верхушка не сдала страну, тогда у капитализма могли бы возникнуть серьезные проблемы. Правда, в таком случае мир мог бы столкнуться с реальной опасностью ядерной войны. Все зависело бы от того, у кого крепче нервы. Я напомню слова госсекретаря США Дина Раска (занимал этот пост при Дж. Кеннеди и затем при Л. Джонсоне) – о том, что во время Карибского кризиса «мы с этим парнем смотрели в глаза друг другу, и он сморгнул». Рейган, сыграв бесстрашного ковбоя, заставил сморгнуть советское руководство, и его актерской игре поверили в Москве. Андропов, Черненко, а за ними и Горбачев уступали позицию за позицией, а затем последний генсек КПСС просто капитулировал и сдал соцлагерь, систему и страну.
Обычно любят твердить о том, что история не знает сослагательного наклонения, на самом деле это плохие историки не знают сослагательного наклонения. У истории всегда существует целый набор вариантов, если бы это было не так, то историю следовало бы считать фатумом, сверхдетерминированным мистическим процессом, где нет ни субъекта, ни свободной воли. История – это столкновение воль и конкуренция вариантов: как только один из них побеждает, остальные варианты просто сворачиваются. Но пока победителя нет и идет борьба, история носит вероятностный характер.
Советское руководство отказалось от своего варианта будущего в середине 1960-х годов и постепенно стало интегрироваться в мировую капиталистическую систему, полагая, что, если у них есть ядерное оружие и нефть, то их пустят на равных за один стол с мировой верхушкой. И Запад им в этом подыграл. Хотя в конце 1960-х – начале 1970-х США находились в тяжелейшем кризисе, советское руководство этот момент не использовало, напротив, купилось на предложенную ему Западом так называемую «разрядку международной напряженности» - détente. В результате США получили передышку, а со второй половины 1970-х начали постепенно переходить в наступление. А ведь 1970-е – это худший период в американской истории. По глубине кризисных явлений второе место здесь занимают 1920-е годы, а третье – 1870-е.
Повторю: отказавшаяся в середине 1960-х годов от превращения системного антикапитализма в посткапитализм и начавшая плотно интегрироваться в мировую капсистему, советская номенклатура активировала путь перерождения, о котором предупреждал Л.Б. Троцкий и которого опасался И.В. Сталин. Логически этот путь должен был завершиться демонтажем системы. В середине 1970-х годов оформилась команда, запланировавшая системный транзит. Не думаю, что они собирались рушить СССР, их интересовала смена строя. Разрушение СССР – это скорее комбинация «эксцесса исполнителя» и внешних факторов. Можно, конечно, рассуждать о том, что было бы, если бы во главе СССР оказались не столь интеллектуально убогие, трусливые, жадные и склонные к предательству люди типа Горбачёва, Шеварднадзе и др., но именно такой тип нужен был планировщикам в качестве ширмы, фронтменов. Этих деятелей и запустили на демонтаж советской системы – чтобы в случае чего их сдать. Но что-то пошло не так. Моментом истины окончательно стал, по моему мнению, 1988 год.
Обычно любят твердить о том, что история не знает сослагательного наклонения, на самом деле это плохие историки не знают сослагательного наклонения. У истории всегда существует целый набор вариантов, если бы это было не так, то историю следовало бы считать фатумом, сверхдетерминированным мистическим процессом, где нет ни субъекта, ни свободной воли. История – это столкновение воль и конкуренция вариантов: как только один из них побеждает, остальные варианты просто сворачиваются. Но пока победителя нет и идет борьба, история носит вероятностный характер.
Советское руководство отказалось от своего варианта будущего в середине 1960-х годов и постепенно стало интегрироваться в мировую капиталистическую систему, полагая, что, если у них есть ядерное оружие и нефть, то их пустят на равных за один стол с мировой верхушкой. И Запад им в этом подыграл. Хотя в конце 1960-х – начале 1970-х США находились в тяжелейшем кризисе, советское руководство этот момент не использовало, напротив, купилось на предложенную ему Западом так называемую «разрядку международной напряженности» - détente. В результате США получили передышку, а со второй половины 1970-х начали постепенно переходить в наступление. А ведь 1970-е – это худший период в американской истории. По глубине кризисных явлений второе место здесь занимают 1920-е годы, а третье – 1870-е.
Повторю: отказавшаяся в середине 1960-х годов от превращения системного антикапитализма в посткапитализм и начавшая плотно интегрироваться в мировую капсистему, советская номенклатура активировала путь перерождения, о котором предупреждал Л.Б. Троцкий и которого опасался И.В. Сталин. Логически этот путь должен был завершиться демонтажем системы. В середине 1970-х годов оформилась команда, запланировавшая системный транзит. Не думаю, что они собирались рушить СССР, их интересовала смена строя. Разрушение СССР – это скорее комбинация «эксцесса исполнителя» и внешних факторов. Можно, конечно, рассуждать о том, что было бы, если бы во главе СССР оказались не столь интеллектуально убогие, трусливые, жадные и склонные к предательству люди типа Горбачёва, Шеварднадзе и др., но именно такой тип нужен был планировщикам в качестве ширмы, фронтменов. Этих деятелей и запустили на демонтаж советской системы – чтобы в случае чего их сдать. Но что-то пошло не так. Моментом истины окончательно стал, по моему мнению, 1988 год.
Обыкновенно называют фамилии Филиппа Бобкова или Евгения Примакова, но, я думаю, что следует вести речь о людях посерьезнее. Скорее всего, это те, кто пришел в государственную систему, прежде всего в ГБ, в конце 1930-х годов, а в 40-50-е набрал силу, оформившись в клан или даже в несколько связанных между собой кланов. Эдакие старые львы или скорее даже тигры-людоеды. Одним из них вполне мог быть генерал-лейтенант Евгений Питовранов, руководитель личной разведки Юрия Андропова под названием «Фирма». Бобков, безусловно, тоже играл свою роль, и в этом смысле очень интересны его мемуары – там сказано так много и при этом не сказано ничего.
За счет смерти СССР капитализм купил себе полтора десятка лет или чуть больше лет сытой жизни – действительно сытой, ведь в последние три года президентства Билла Клинтона (второй его срок) Америка впервые за 30 лет получила профицит бюджета. Это произошло за счет разграбления социалистического лагеря.
За счет смерти СССР капитализм купил себе полтора десятка лет или чуть больше лет сытой жизни – действительно сытой, ведь в последние три года президентства Билла Клинтона (второй его срок) Америка впервые за 30 лет получила профицит бюджета. Это произошло за счет разграбления социалистического лагеря.
«ЧЕПЧИК СНЯТ, И НА ВОПРОС: «БАБУШКА, А ЗАЧЕМ ТЕБЕ ТАКИЕ БОЛЬШИЕ ЗУБКИ?», КАПИТАЛИЗМ ОТКРОВЕННО ОТВЕЧАЕТ: «ЧТОБЫ ТЕБЯ СЪЕСТЬ!»
Уже на рубеже XIX – XX веков сложилась двухконтурная система организации мировой верхушки, которая является самым сильным оружием – ее и капсистемы в целом. И это не дает нам возможности говорить только о государствах как единственных субъектах мировой политики. «Двухконтурка» начала формироваться в 1820-30-е годы и в течение сотни лет завершила свое формирование. В начале ХХ столетия правительства, партии и парламенты в основном уже были лишь функцией неких закрытых структур мирового согласования и управления. Но это ни в коем случае – не мировое правительство, никакого мирового правительства нет, а есть несколько влиятельных групп, которые совпадают друг с другом по принципу «кругов Эйлера», находясь между собой и в конфликте, и в сотрудничестве. Вспомним, как группа алмазного магната Сесила Родса и лорда Милнера разыграла британское правительство и британский парламент, подтолкнув их к Первой Мировой. Причем, я говорю о группе и в буквальном, и в переносном смысле – они называли себя «The Group» («Группа»), или «We» («Мы»), и у истоков этой организации стоял Родс, тесно связанный с Ротшильдами, хотя отношения с ними у него были весьма непростые. В «The Group» входило немало представителей британского истеблишмента, были в ней и некоторые иностранные деятели, разумеется, не на первых ролях; исследователи говорят о министре иностранных дел России А. Извольском и французе Р. Пуанкаре.
«The Group» переиграла не только европейских руководителей, но и свой, британский парламент, в котором было много противников войны. Почему? Потому что они действовали сразу на двух уровнях – и на наднациональном, и на государственном. Скажем, сэр Эдуард Грей в качестве министра иностранных дел Британской империи морочил голову императору Вильгельму, объясняя ему, что в схватке четырех держав – Германии, Австрии, Франции и России – Великобритания якобы нейтральна. При этом как деятель «The Group» Грей занимался совершенно иными делами. В.И. Ленин назвал бы это использованием одновременно легальной и нелегальной сфер, вот только размах деятельности «Группы» и ее возможности были намного больше, чем у вождя большевиков.
Сегодня, когда мы говорим о виновниках и бенефициарах «коронакризиса», нужно иметь в виду совокупность совершенно разных акторов (действующих субъектов – индивидуальных или коллективных – прим. ред.). Во-первых, это закрытые наднациональные группы. Во-вторых – транснациональные корпорации. В-третьих – спецслужбы, которые зачастую играют собственную игру и давно стали автономными. Американский политолог Сэмюэл Хантингтон еще в семидесятые годы написал интереснейший доклад о том, как спецслужбы крупнейших западных стран переориентируются в своей деятельности с государств на транснациональные корпорации.
Сегодня, когда мы говорим о виновниках и бенефициарах «коронакризиса», нужно иметь в виду совокупность совершенно разных акторов (действующих субъектов – индивидуальных или коллективных – прим. ред.). Во-первых, это закрытые наднациональные группы. Во-вторых – транснациональные корпорации. В-третьих – спецслужбы, которые зачастую играют собственную игру и давно стали автономными. Американский политолог Сэмюэл Хантингтон еще в семидесятые годы написал интереснейший доклад о том, как спецслужбы крупнейших западных стран переориентируются в своей деятельности с государств на транснациональные корпорации.
Кроме того, во второй половине ХХ века в Соединенных Штатах возник феномен deep state – глубинного государства. Начало оформления deep state – это убийство Джона Кеннеди в ноябре 1963 года, а момент истины – события 11 сентября 2001 года. В нашем случае американское глубинное государство – это еще один актор, тесно связанный с аналогичными структурами в других странах. Уверен, мы имеем дело с глобальной сетевой организацией, «узлы» которой имеются во всем мире, включая противников США как государства – Китай и Россию.
Какова ныне задача международной верхушки капиталистического класса? Поскольку капитализм свое отработал, нужна новая – посткапиталистическая система, в которой старые аристократии, монархии и капиталистические кланы сохранят власть, привилегии и контроль над населением, но уже не на основе присвоения капитала – овеществленного труда, реализующего себя как самовозрастающая стоимость, а на основе присвоения того, что Маркс называл духовными факторами производства. То есть, на основе науки, образования и системы образов. Однако для того, чтобы эти факторы присвоить, нужно разрушить старые формы. Поэтому последние 30 лет совершенно сознательно разрушаются системы образования, элитарная наука концентрируется в закрытых структурах, а в массовую науку сбрасываются третьестепенные темы. На изучение элит и методологию социального анализа гранты не выделяются. Как правило, гранты выделяют на вопросы изучения третьего волоска в левой ноздре. Ну и еще на экологию, гендерные исследования, изучение геев и лесбиянок и т.п. А на серьезные вещи – нет.
Какова ныне задача международной верхушки капиталистического класса? Поскольку капитализм свое отработал, нужна новая – посткапиталистическая система, в которой старые аристократии, монархии и капиталистические кланы сохранят власть, привилегии и контроль над населением, но уже не на основе присвоения капитала – овеществленного труда, реализующего себя как самовозрастающая стоимость, а на основе присвоения того, что Маркс называл духовными факторами производства. То есть, на основе науки, образования и системы образов. Однако для того, чтобы эти факторы присвоить, нужно разрушить старые формы. Поэтому последние 30 лет совершенно сознательно разрушаются системы образования, элитарная наука концентрируется в закрытых структурах, а в массовую науку сбрасываются третьестепенные темы. На изучение элит и методологию социального анализа гранты не выделяются. Как правило, гранты выделяют на вопросы изучения третьего волоска в левой ноздре. Ну и еще на экологию, гендерные исследования, изучение геев и лесбиянок и т.п. А на серьезные вещи – нет.
Кстати, несколько лет назад наш писатель Вадим Панов начал новый цикл «Аркада», в котором вышло два романа: «KamataYan» и «SuMpa». И то, и другое – это название вирусов. События происходят в 2029 году: мировая верхушка, или, как они называют себя в романах, «мировые инвесторы» или «мировые бухгалтеры» (кстати, фамилия одного из них Феллер, что прозрачно намекает на Рокфеллера) запускают лже-эпидемию, чтобы встряхнуть мир. Дескать, миллиард или два умрут, но мир преобразится. А во втором романе запускается эпидемия, которая должна изъять из социального оборота людей старше 40 лет. Поэтому, когда в самом начале вспышки COVID-19 зашла речь о том, чтобы посадить на жесткий карантин, по сути – под домашний арест людей старше 65 лет, я сразу вспомнил романы Панова.
Резюмирую: в эпидемии COVID-19 и нагнетании вокруг нее психоза заинтересован целый кластер интересов в мировой верхушке; цель этих структур и людей – сохранить свои привилегии на основе создания новой системы; в процессе ее построения огромное число людей будет отсечено от «общественного пирога». Мы видим, как коронавирусная эпидемия и связанная с ней психическая начинают решать эту задачу.
Резюмирую: в эпидемии COVID-19 и нагнетании вокруг нее психоза заинтересован целый кластер интересов в мировой верхушке; цель этих структур и людей – сохранить свои привилегии на основе создания новой системы; в процессе ее построения огромное число людей будет отсечено от «общественного пирога». Мы видим, как коронавирусная эпидемия и связанная с ней психическая начинают решать эту задачу.
Системный переход – это не только борьба верхов против низов, но и борьба между представителями самих верхов. Одна из линий этой борьбы в современном мире – «старые деньги» против «молодых денег». Еще 12-13 октября 2012 года в Токио директор МВФ Кристин Лагард сказала, что нужно создавать все моральные и юридические предпосылки для экспроприации «молодых денег». Где сосредоточены «молодые деньги»? Преимущественно в России, Бразилии, чуть в меньшей степени – в Индии. То есть, речь идет о части БРИКСа, хотя входящий в группу Китай защищен от экспроприаторов своим государством. Тем не менее, Великобритания уже запустила процесс экспроприации, а офшорный Кипр заверил, что полностью поддержит британцев в этом вопросе (вспомним заморозки банковских операций и счетов владельцев, имевших неосторожность хранить там свои сбережения). Вначале русским миллиардерам говорили: «Несите ваши денежки!». Ну, а теперь все: «были ваши – стали наши». Когда-то олигархи украли деньги у нас. Теперь раскурочивают олигархов и полуолигархов (см. картину Брейгеля-старшего «Большие рыбы пожирают малых»). Могут ли олигархи спастись? Да, всемерно укрепляя государство, которое защищает не только их интересы. Но таких олигархов вряд ли найдется много.
Этаким волком, который надел бабушкин чепчик и спрятал зубы, капитализм был всего не более полусотни лет после 1945 года. Причем, заставили его взять на себя этот «уютный образ» и наличие в мире Советского Союза, и классовая борьба трудящихся. Плюс возможности экономического восстановления после 1945. Недаром французы с легкой руки экономиста Жана Фурастье называют 1945-75 годы Les Trente Glorieuses – славное, счастливое тридцатилетие. Посмотрите на то, каким капитализм был в XVIII-м и XIX-м веках. В Англии в 18 столетии ребенка за украденную булку могли повесить. То есть, это был очень жестокий строй. Перечитайте «Железную пяту» Джека Лондона, где он фактически расписал американские реалии конца XIX-го - начала ХХ-го века. Так что капитализм был вынужден стать «добреньким» всего на чуть более полувека. А теперь чепчик снят, и на вопрос: «Бабушка, а зачем тебе такие большие зубки?», капитализм откровенно отвечает: «Чтобы тебя съесть!».
Посткапиталистический строй, если будет реализован план элиты нынешнего ПостЗапада, будет еще жестче, как это всегда бывает, когда на смену старой, дряхлеющей системе приходит молодая и агрессивная, отстраивающаяся на волне движения низов, но за их счёт. Обратите внимание: когда начал умирать феодализм – с середины XIV по середину XV веков, а затем на протяжении двух столетий шел генезис капитализма, резко упала калорийность питания населения. Историк Фернан Бродель в своем капитальном труде «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» писал, что французы и немцы XVI века с удивлением вспоминали, как много мяса ели их бабушки и дедушки. А при их жизни стандарты потребления упали. В Европе они восстановились только к середине XIX-го века! Эпоха генезиса и сам ранний капитализм были просто социальным адом.
Или посмотрите на 1920—30-е годы в СССР – на эпоху советского «системного антикапитализма». Это тоже был молодой жестокий строй. Он потом стал добреньким – в 1960-70-е, и мы получили социализм с человеческим лицом, причем, это было лицо Леонида Брежнева. И действительно, этот социализм был, по крайней мере, не злым, но он проел наше будущее.
Тот общественный строй, который формируется сейчас, вряд ли будет приятным. С другой стороны, все будет зависеть от уровня социальной борьбы. Вспомним, как Европа выходила из кризиса XVI-XVII веков. Было три разных выхода: немецкий, французский и английский, и эти выходы напрямую зависели от того, насколько низы смогли отстоять свои позиции и таким образом укрепить свою «сделочную позицию» при новом строе. И сейчас будет то же самое: выходов из кризиса будет несколько, и все они будут разными.
Посткапиталистический строй, если будет реализован план элиты нынешнего ПостЗапада, будет еще жестче, как это всегда бывает, когда на смену старой, дряхлеющей системе приходит молодая и агрессивная, отстраивающаяся на волне движения низов, но за их счёт. Обратите внимание: когда начал умирать феодализм – с середины XIV по середину XV веков, а затем на протяжении двух столетий шел генезис капитализма, резко упала калорийность питания населения. Историк Фернан Бродель в своем капитальном труде «Материальная цивилизация, экономика и капитализм» писал, что французы и немцы XVI века с удивлением вспоминали, как много мяса ели их бабушки и дедушки. А при их жизни стандарты потребления упали. В Европе они восстановились только к середине XIX-го века! Эпоха генезиса и сам ранний капитализм были просто социальным адом.
Или посмотрите на 1920—30-е годы в СССР – на эпоху советского «системного антикапитализма». Это тоже был молодой жестокий строй. Он потом стал добреньким – в 1960-70-е, и мы получили социализм с человеческим лицом, причем, это было лицо Леонида Брежнева. И действительно, этот социализм был, по крайней мере, не злым, но он проел наше будущее.
Тот общественный строй, который формируется сейчас, вряд ли будет приятным. С другой стороны, все будет зависеть от уровня социальной борьбы. Вспомним, как Европа выходила из кризиса XVI-XVII веков. Было три разных выхода: немецкий, французский и английский, и эти выходы напрямую зависели от того, насколько низы смогли отстоять свои позиции и таким образом укрепить свою «сделочную позицию» при новом строе. И сейчас будет то же самое: выходов из кризиса будет несколько, и все они будут разными.
Думаю, глобальной системы в мире не будет. Целые регионы будут просто вышвырнуты из исторического процесса. Скорее всего это ждет Африку: на континенте останутся только анклавы, куда люди будут приезжать и активно эксплуатировать данную конкретную зону. Если вам попадались романы французского писателя Жана-Кристофа Гранже «Лонтано» и «Конго реквием», то в них это очень хорошо показано. Впрочем, помимо фантазий Гранже есть и реальность: во Второй конголезской войне 1998—2002 годов было уничтожено более 5 млн человек. У нас помнят про геноцид в Руанде в 1994 году, когда было вырезано, по разным оценкам, от полумиллиона до миллиона представителей африканского народа хуту. А тут уничтожили 5 млн человек, но в мировой историографии про конголезскую войну почему-то никто особенно не вспоминает. Так что, в ближайшее время Африка наверняка будет объята подобными жестокими войнами: снова активизируется радикальная исламистская организация «Боко харам» в Нигерии, да и в других странах даст знать о себе исламский фактор. Другими словами, будет и дальше происходить процесс футуроархаизации. Значительную часть исламского мира – Средний Восток и часть Средней Азии – видимо, ждет превращение в огромное гетто. Это очень неплохо описано в романе Александра Афанасьева «Зона заражения».
Останется несколько десятков, возможно, сотня анклавов, где по-прежнему будет чисто и светло, но где все станет жестко контролироваться. Но будут и такие зоны человеческой ойкумены, куда по доброй воле никто не станет соваться. И, конечно же, возникнут буферные зоны между ними. Французы их называют «государство-тампон». Например, Ливия была таким «государством-тампоном». Однако клан Николя Саркози, решая свои проблемы, убил Муаммара Каддафи, страна рухнула и из ближневосточного мира в Европу хлынули беженцы. А до этого Ливия долгое время играла роль именно «тампона».
Если посмотреть, например, на Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро в Бразилии, то там есть такие богатые районы, где люди перемещаются с небоскреба на небоскреб на вертолете. Они вообще не опускаются вниз, избегая не только районов трущоб, куда даже полиция выезжает в самом крайнем случае, но и обычные районы. Это реальная самоизоляция элиты. Еще один вариант самосегрегации – плавучие города. Когда лет пять назад я говорил о возможности таких городов, коллеги лишь пожимали плечами: «Ну, это слишком!». А буквально через год-другой проект плавучего города для был представлен в Москве на одной из выставок. В таком городе могут жить до 50 тысяч человек – вне какого-либо государства или юрисдикции, с собственным внутренним законодательством. Они будут полностью обеспечены инфраструктурой: отелями, кинотеатрами, спортзалами, ресторанами, школами, больницами, поликлиниками и даже теплицами для выращивания растений.
Процессы изменений сейчас пойдут очень быстро. В середине 1990-х годов я написал книгу «Колокола истории. Капитализм и коммунизм в ХХ веке». Я сделал там прогноз на ХХI век, но ошибся в хронологии. То, что я предполагал, произойдет после 2030 года, пришло к нам уже в 2010-е, а в 2020-е, вероятно, произойдёт еще много того, о чем я не писал и даже подумать не мог.
Процессы изменений сейчас пойдут очень быстро. В середине 1990-х годов я написал книгу «Колокола истории. Капитализм и коммунизм в ХХ веке». Я сделал там прогноз на ХХI век, но ошибся в хронологии. То, что я предполагал, произойдет после 2030 года, пришло к нам уже в 2010-е, а в 2020-е, вероятно, произойдёт еще много того, о чем я не писал и даже подумать не мог.
На данном этапе они (элита) видят свое спасение в создании закрытого мира и закрытой системы. Однако в любой закрытой системе, как мы знаем, возрастает энтропия и система начинает гнить. Значит, они должны будут как-то решить проблему «обновления интеллекта и крови». Иначе в течение 4-5 поколений выродятся полностью. Кроме того, есть разные возможности сломать любую систему. Скажем, стоит электромагнитная стена, но и против нее найдутся умельцы, кибертеррористы, способные пробить в ней брешь. Да и вообще эти системы очень уязвимы. Достаточно пробить ее в одном месте, а дальше – можно полностью обездвижить. Не спасут ни наемные армии, ни полиция. И получится картинка, знакомая нам по учебникам: варвары захватывают Рим.
Есть и другая модель развития событий, описанная еще арабским мыслителем XIV века Ибн Хальдуном. Согласно Ибн Хальдуну, любая правящая династия или любое общество арабо-мусульманского мира переживает четыре этапа своего существования. Начинается с того, что в город приходят бедуины из пустыни и завоевывают его. Это – первое поколение: оно приходит к власти путем ее захвата. Затем второе поколение развивает и консолидирует присвоенное их отцами. Третье поколение начинает почивать на лаврах, но при этом вкладывается в развитие искусства. Ну а четвертое поколение жиреет и деградирует, после чего из пустыни снова приходят бедуины, режут вырожденцев, и все начинается сначала.
Так что, Рим, попираемый пятой варвара, – это даже не римская модель, а матрица всех больших систем, в которых слишком много человеческого и которые не умеют решать проблемы энтропии. Даже мужественная Спарта не устояла и в конце концов деградировала.
В современной Европе черты вырождения можно отследить по кризису христианства и европейской культуры в целом. И еще (хотя об этом не любят говорить, это не политкорректно) – по кризису белой расы. Численность белой расы на Земле сокращается. И не только в Европе, но и в США, и в остальных ареалах, где она прежде доминировала. В той же Калифорнии этнические (в основном, испаноязычные) общины теснят белое население. Но это, похоже, никого не волнует – в мире больше беспокойства проявляют о сохранении какого-нибудь племени каннибалов в джунглях на границе Бразилии и Колумбии или редкого вида пауков в Центральной Африке. Кстати, и самих белых это, похоже, не волнует – об этом можно судить по полной неготовности белых людей защитить от мигрантов своих женщин и детей. Это базовый признак вырождения вида – если самцы не могут защитить детенышей и самок и бегут вместо этого в полицию, значит, это уже не мужчины.
Есть и другая модель развития событий, описанная еще арабским мыслителем XIV века Ибн Хальдуном. Согласно Ибн Хальдуну, любая правящая династия или любое общество арабо-мусульманского мира переживает четыре этапа своего существования. Начинается с того, что в город приходят бедуины из пустыни и завоевывают его. Это – первое поколение: оно приходит к власти путем ее захвата. Затем второе поколение развивает и консолидирует присвоенное их отцами. Третье поколение начинает почивать на лаврах, но при этом вкладывается в развитие искусства. Ну а четвертое поколение жиреет и деградирует, после чего из пустыни снова приходят бедуины, режут вырожденцев, и все начинается сначала.
Так что, Рим, попираемый пятой варвара, – это даже не римская модель, а матрица всех больших систем, в которых слишком много человеческого и которые не умеют решать проблемы энтропии. Даже мужественная Спарта не устояла и в конце концов деградировала.
В современной Европе черты вырождения можно отследить по кризису христианства и европейской культуры в целом. И еще (хотя об этом не любят говорить, это не политкорректно) – по кризису белой расы. Численность белой расы на Земле сокращается. И не только в Европе, но и в США, и в остальных ареалах, где она прежде доминировала. В той же Калифорнии этнические (в основном, испаноязычные) общины теснят белое население. Но это, похоже, никого не волнует – в мире больше беспокойства проявляют о сохранении какого-нибудь племени каннибалов в джунглях на границе Бразилии и Колумбии или редкого вида пауков в Центральной Африке. Кстати, и самих белых это, похоже, не волнует – об этом можно судить по полной неготовности белых людей защитить от мигрантов своих женщин и детей. Это базовый признак вырождения вида – если самцы не могут защитить детенышей и самок и бегут вместо этого в полицию, значит, это уже не мужчины.