Прямая речь

Прямая речь

Анатолий Семёнов:
«Училище ярославское мне дало всё, что я имею сейчас. Самое главное — старт, запал на всю жизнь эмоциональный и творческий, который я сейчас пытаюсь передавать своим студентам».

Роман Муравицкий: «Две вещи, которые не дают умереть музыке — интонация и интерпретация»

«После армии поступил в педагогический институт. Мне уже было 20 лет. Чтобы не сидеть на шее у родителей, устроился дворником в детский сад. Идеальная работа: рано встал, отработал, и целый день свободен.»

«Сменить учёбу в педагогическом институте на консерваторию меня подтолкнул мой первый педагог по вокалу Надежда Фёдоровна Васильева. Она сказала: „Если ты сейчас не поедешь, останешься в хоре на всю жизнь“. Меня, как человека в меру тщеславного, такое не устраивало. И я сразу решил поступать в Москву. Хотя она предлагала ехать поближе — в Новосибирск или Красноярск. Но я был непреклонен...»

«В опере мы можем спрятаться за музыкой, оркестром, оформлением, за костюмом. А когда ты находишься на концерте один на один с залом, надо за короткие две-три минуты песни вложить в неё частичку своей души. И только тогда зритель получит то, что он приобретает за весь спектакль.»

«В 1998 году режиссёр Борис Покровский, которому на тот момент было 87 лет, ставил в Московском академическом музыкальном театре имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко оперу «Таис» Ж. Массне. На репетиции Борис Александрович сказал одну замечательную вещь: «В музыке главное — интонация». С какой интонацией мы произносим то или иное слово, зависит его смысл...»

«Так вот интонация и интерпретация — это своё видение, отношение. Две вещи, которые не дают умереть музыке, которую, казалось бы, уже до дыр допели, доиграли. Если в исполнении нет подтекста, своего отношения к тому, что поёшь, получается просто голый текст. Несмотря на то, что это великая музыка...»

«Волнение, если оно правильное, лишь во благо. Разумеется, не в том случае, когда не знаешь, куда идти, или забыл свою мелодию. Есть знаменитый анекдот: Ленский выходит на сцену, играет оркестр. Он забывает слова, суфлёр шепчет: „Куда, куда?“ Оркестр ещё раз начинает играть, но Ленский молчит. Уже из-за кулис ему кричат: „Куда, куда?“ На третий раз уже весь зал скандирует: „Куда, куда?“ Ленский сидит и говорит: „Да знаю я, куда, мелодию насвистите».»

«Сегодня мы не имеем возможности, как Лемешев или Козловский, позволить себе весь день до спектакля молчать, не отвечать на телефонные звонки и не вступать ни с кем в беседу. Сейчас бывают оркестровые репетиции даже в день спектакля, выходы на сцену прямо с самолёта, выступления с болезнью. Поэтому я всегда стараюсь строить роль по нарастающей, чтобы силы оставались до самого конца спектакля.»

«Важно, на каком языке театр разговаривает со зрителем. Можно ставить, как сейчас говорят, нафталиновые оперы, а можно, не отходя от духа постановки, сделать её понятной современной публике. Интересный режиссёрский подход — это очень важно. И дело не только в финансах. Всегда интересно выступать там, где никогда не был. Когда публика смотрит на тебя с восторгом, когда она впервые тебя слушает — это просто окрыляет.»