Я изнемог от интеллигентного бланманже петербургских гастролей.
Я прост и есть баранина.
Она позавчера была и ждала меня. И дождалась.
Все утро натирал, напевая песни бескрайней степи, баранью ногу только мне ведомым составом. Натирал, переворачивал, ждал. Не за каждой женщиной мне повезло так ухаживать.
Будет у меня счастье.
Я прост и есть баранина.
Она позавчера была и ждала меня. И дождалась.
Все утро натирал, напевая песни бескрайней степи, баранью ногу только мне ведомым составом. Натирал, переворачивал, ждал. Не за каждой женщиной мне повезло так ухаживать.
Будет у меня счастье.
Я вчера убедительно доказывал собравшимся, что в первую очередь надо научиться считать. А потом уже все остальное.
Я научился считать в три года.
И считал, и считаю до сих пор всех окружающих опасными жадинами.
Я научился считать в три года.
И считал, и считаю до сих пор всех окружающих опасными жадинами.
Два письма из города Угарит.
Первое письмо царь уютного средиземноморского Угарита с немного ворованным именем Аммурапи надиктовал про семь чужих парусов на горизонте. Это письмо RS 20.238. Семь парусов… Ничего страшного. Люди с «семи парусов» высаживаются на побережье. Немного сожженых деревень.
Где-то не очень близко от дворца. Как-нибудь уляжется все. В величайшей битве при Кадеше выстояли? Выстояли. Пять тысяч колесниц по нам прошли? Не прошли! Устоял Угарит. Восемьдесят лет назад всего. А тут семь парусов… не будем раскачивать ситуацию.
Второе письмо нашли случайно. Оно осталось не отправленным. В печи, куда табличку положили для скорого обжига. В панике. Не отправили, не успели.
Его нашли в 1994 в руинах погибшего уютного средиземноморского Угарита.
Опубликовали в 2016. Как письмо RS 94.169.
История Древнего Востока нетороплива.
Ана лугальена та гибима имма Амму ра пи иркама… яданиша су ту ( знак обозначающий цифру 7) амкут гишер арин меш лю…
Господин мой пусть знает, мы обречены, семь пришли, семь парусов стали семи по семь и семь.
Пусть господин спасет меня! Пусть господин позволит мне жить!
Помощи, помощи прошу.
Эрин меш кур калибад Анни и либалли таан ни! Таан ни!
Угарит был разрушен пришельцами за 12 веков до Рождества. Перспективными «народами моря» в рамках «коллапса бронзового века».
Крик обреченного города, запекшийся в глине.
На нашем горизонте сейчас семь парусов. А история ускорилась.
Вчера парусов стало восемь.
Первое письмо царь уютного средиземноморского Угарита с немного ворованным именем Аммурапи надиктовал про семь чужих парусов на горизонте. Это письмо RS 20.238. Семь парусов… Ничего страшного. Люди с «семи парусов» высаживаются на побережье. Немного сожженых деревень.
Где-то не очень близко от дворца. Как-нибудь уляжется все. В величайшей битве при Кадеше выстояли? Выстояли. Пять тысяч колесниц по нам прошли? Не прошли! Устоял Угарит. Восемьдесят лет назад всего. А тут семь парусов… не будем раскачивать ситуацию.
Второе письмо нашли случайно. Оно осталось не отправленным. В печи, куда табличку положили для скорого обжига. В панике. Не отправили, не успели.
Его нашли в 1994 в руинах погибшего уютного средиземноморского Угарита.
Опубликовали в 2016. Как письмо RS 94.169.
История Древнего Востока нетороплива.
Ана лугальена та гибима имма Амму ра пи иркама… яданиша су ту ( знак обозначающий цифру 7) амкут гишер арин меш лю…
Господин мой пусть знает, мы обречены, семь пришли, семь парусов стали семи по семь и семь.
Пусть господин спасет меня! Пусть господин позволит мне жить!
Помощи, помощи прошу.
Эрин меш кур калибад Анни и либалли таан ни! Таан ни!
Угарит был разрушен пришельцами за 12 веков до Рождества. Перспективными «народами моря» в рамках «коллапса бронзового века».
Крик обреченного города, запекшийся в глине.
На нашем горизонте сейчас семь парусов. А история ускорилась.
Вчера парусов стало восемь.
Джинсы. Есть джинсы. Они хорошие. Они удобные.
И как полагается, с джинсами человек безжалостно экспериментирует. Их варили, их совали в хлорку, их терли пемзой. В них засаживали резину. Их шрамировали.
Джинсы стали мстить. Они породили мерзость. Началось многое со скинни.
Потом была беспощадно низкая посадка. Джинсы держались только на коллективных молитвах ханжей.
Потом были джинсы с завышенной талией. Так что молния на них была по-слоновьи беспредельна. И порождала зоологические иллюзии. Потом появились какие-то другие уроды. Всех не упомнишь.
Теперь по городу ходят в широких джинсах чуть ниже или выше колена. Которые стоят по бокам колом, как заскорузлые галифе дезертира. И из джинсов лезет адская бахрома. Толстая. Которая шевелится от ветра вокруг тонких ног. Да и бахрома ли это?
Опомнитесь.
Единственный вариант ещё на два года не уйти в этакое - срочно заказать такие джинсовые махрошорты и раздать бомжихам и бомжам посговорчивей.
И как полагается, с джинсами человек безжалостно экспериментирует. Их варили, их совали в хлорку, их терли пемзой. В них засаживали резину. Их шрамировали.
Джинсы стали мстить. Они породили мерзость. Началось многое со скинни.
Потом была беспощадно низкая посадка. Джинсы держались только на коллективных молитвах ханжей.
Потом были джинсы с завышенной талией. Так что молния на них была по-слоновьи беспредельна. И порождала зоологические иллюзии. Потом появились какие-то другие уроды. Всех не упомнишь.
Теперь по городу ходят в широких джинсах чуть ниже или выше колена. Которые стоят по бокам колом, как заскорузлые галифе дезертира. И из джинсов лезет адская бахрома. Толстая. Которая шевелится от ветра вокруг тонких ног. Да и бахрома ли это?
Опомнитесь.
Единственный вариант ещё на два года не уйти в этакое - срочно заказать такие джинсовые махрошорты и раздать бомжихам и бомжам посговорчивей.
Как готовят баклажаны в семьях, где пробуют говорить с южным акцентом даже на сцене Большого театра во время балета? Их готовят вкусно. Но очень часто пожирают те семьи баклажаны горячими в смеси с чем-то раскалённым. Туда ещё чеснока вбухают и всё! всё кончено! Глаза вытаращены, вкусно же, рты обожжены, кривятся ранами, на губах запекается коркой боль и наслаждение. Говорить над горячими баклажанами бессмысленно ибо вой. Чеснок слезами из глаз мутной слезой, прожигает борозду в баклажанной икре на щеке. Запах от сгоревших в духовке баклажанных шкурок пропитывается все мысли. С дымком такие мысли получаются. Не сдёрнуть ли в Стамбул на этом угольщике, что у пирса?
Я люблю баклажаны уже холодные. Я сам не так чтобы молод, не так уж и горяч, я люблю размеренно и часами.
Поэтому варю зарезанные баклажаны в кастрюльке. Ловлю несколько некрупных баклажанов, они в городе недавно, доверчивы. Надрезаю их вдоль, не чищу, не целую. Отсеку хвостики и всё. Взмахом отсеку. Уложу баклажаны плотно в кастрюлю. Посолю. Солю крестообразными взмахами. Ибо, если отсëк хвостик у баклажана и погрузил его в чашу, то соли его крестообразно и тихо. Огонь маленький. Полчаса варю. Или минут сорок.
Вот и пришёл срок. Отзвонил по душе колокол. Подрясник повыше за пояс затыкаю и достаю две допросочные доски. Они заслуженные. С подпалинами, края обкусаны, борозды от сечки, стёсы от ножа. Бывали времена. Ходили на абордажи.
Вынимаю баклажаны, укладываю их на одну доску, а сверху, стало быть, вторую доску кладу и с вопросами про веру наваливаюсь всем телом на конструкцию. В глазах огонёк конфорки отражается. Синенький огонёк в красных глазах. Благословение.
А дальше всё по писанию:
- грецких орехов две-три горсти
- 5 долек чеснока
- кинзы пук влажный
- базилика пучок молодого
- петрушки скупо
- сельдерея чуть.
Всё прокручиваю в мясорубке. Мало одного раза? Я и второй раз прокручу. Азарт! Луку зелёного пучочек ножом порезал, зверея от маслянистого, чесночного, кинзиного месива. Лук насечённый сбрасываю в миску к ореховому соблазну. Соль снова нужна. Как на раны сыплю. Крупную. Чёрный перец прокручиваю в крошку, а не пыль. Оливковое масло зеленовато вьётся-плетётся струйкой из бутыли туда же. И! И гранатового сока четыре ложки, в котором ложку сахара растворил, наблюдая, как сахар кровавится сначала, а потом на дно, а потом я его размешал и просто Сальери. Иногда два варёных желтка туда же. В общую смесь. Размешал вторично и строго.
В разрезы обмякших баклажан вкладываю начинку до упора. Уминаю пальцами. Соплю. Я ведь пытливый. С первой женой меньше времени тратил, честное слово.
Вложил.
А дальше что? А дальше - холодильник на три часа. Для единения элементов и для того, что зной вокруг. Надо поспать.
Проснулся. На смеси сливочного и оливкового масла обжариваю сыр, который все кличут сулугуни. Почему на смеси, а не на решётке? А нравится мне на смеси. Лопаткой сыр растерявшийся подцепил. На тяжёлую тарелку его. На него баклажан - он холоден, он умеет ждать, а сверху второй ломоть сыра. И хлеба тут рванёшь. Сколько хочешь.
И сядешь. И понюхаешь. И зарычишь. Помидор специально берёг. не трогал его.
Он и поверил! А ты его за бок и половину сразу и сыру туда, и баклажанов, и хлеба.
Сыр ещё пробует пузыриться, помидор обалдел, а начинка прохладная всё разъясняет уютно.
Так я провёл вчера.
Я люблю баклажаны уже холодные. Я сам не так чтобы молод, не так уж и горяч, я люблю размеренно и часами.
Поэтому варю зарезанные баклажаны в кастрюльке. Ловлю несколько некрупных баклажанов, они в городе недавно, доверчивы. Надрезаю их вдоль, не чищу, не целую. Отсеку хвостики и всё. Взмахом отсеку. Уложу баклажаны плотно в кастрюлю. Посолю. Солю крестообразными взмахами. Ибо, если отсëк хвостик у баклажана и погрузил его в чашу, то соли его крестообразно и тихо. Огонь маленький. Полчаса варю. Или минут сорок.
Вот и пришёл срок. Отзвонил по душе колокол. Подрясник повыше за пояс затыкаю и достаю две допросочные доски. Они заслуженные. С подпалинами, края обкусаны, борозды от сечки, стёсы от ножа. Бывали времена. Ходили на абордажи.
Вынимаю баклажаны, укладываю их на одну доску, а сверху, стало быть, вторую доску кладу и с вопросами про веру наваливаюсь всем телом на конструкцию. В глазах огонёк конфорки отражается. Синенький огонёк в красных глазах. Благословение.
А дальше всё по писанию:
- грецких орехов две-три горсти
- 5 долек чеснока
- кинзы пук влажный
- базилика пучок молодого
- петрушки скупо
- сельдерея чуть.
Всё прокручиваю в мясорубке. Мало одного раза? Я и второй раз прокручу. Азарт! Луку зелёного пучочек ножом порезал, зверея от маслянистого, чесночного, кинзиного месива. Лук насечённый сбрасываю в миску к ореховому соблазну. Соль снова нужна. Как на раны сыплю. Крупную. Чёрный перец прокручиваю в крошку, а не пыль. Оливковое масло зеленовато вьётся-плетётся струйкой из бутыли туда же. И! И гранатового сока четыре ложки, в котором ложку сахара растворил, наблюдая, как сахар кровавится сначала, а потом на дно, а потом я его размешал и просто Сальери. Иногда два варёных желтка туда же. В общую смесь. Размешал вторично и строго.
В разрезы обмякших баклажан вкладываю начинку до упора. Уминаю пальцами. Соплю. Я ведь пытливый. С первой женой меньше времени тратил, честное слово.
Вложил.
А дальше что? А дальше - холодильник на три часа. Для единения элементов и для того, что зной вокруг. Надо поспать.
Проснулся. На смеси сливочного и оливкового масла обжариваю сыр, который все кличут сулугуни. Почему на смеси, а не на решётке? А нравится мне на смеси. Лопаткой сыр растерявшийся подцепил. На тяжёлую тарелку его. На него баклажан - он холоден, он умеет ждать, а сверху второй ломоть сыра. И хлеба тут рванёшь. Сколько хочешь.
И сядешь. И понюхаешь. И зарычишь. Помидор специально берёг. не трогал его.
Он и поверил! А ты его за бок и половину сразу и сыру туда, и баклажанов, и хлеба.
Сыр ещё пробует пузыриться, помидор обалдел, а начинка прохладная всё разъясняет уютно.
Так я провёл вчера.
А я, меж тем, приступаю к празднованию праздничного праздника. Выпускной!
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Было как-то много трогательного.
Я все думал, что в толчее из перьев и атласа запросто можно скрыть эмоции. Нет.
Я все думал, что в толчее из перьев и атласа запросто можно скрыть эмоции. Нет.
Безжалостной поступью.
Причины бунтов, протоколы допросов, стволы в теремах, поиск кладов царевнами, из биение премьер-министра, царевна-оборотень.
Плюс я там пою! Неимоверный успех!
Причины бунтов, протоколы допросов, стволы в теремах, поиск кладов царевнами, из биение премьер-министра, царевна-оборотень.
Плюс я там пою! Неимоверный успех!
Интересно, а Байден сможет сейчас обидеться на предателей своих? И как бы из последних сил забаррикадироваться в Белом доме?
А то такими темпами его к понедельнику усыпят.
А то такими темпами его к понедельнику усыпят.
Надо срочно придумать себе какое-то сложное дело.
Лесорубом что ли…
Вручили аттестаты.
Принцессный класс.
18 прекрасных.
Три стобальника.
Восемь 90+
Восемь 80+
Семь медалистов.
Хотя всего в этих рейтинговых единицах не измерить. 11 г просто не знает, как он мне помог.
Без них всё будет не то и не с теми.
Два года жизни.
Мне просто повезло.
Лесорубом что ли…
Вручили аттестаты.
Принцессный класс.
18 прекрасных.
Три стобальника.
Восемь 90+
Восемь 80+
Семь медалистов.
Хотя всего в этих рейтинговых единицах не измерить. 11 г просто не знает, как он мне помог.
Без них всё будет не то и не с теми.
Два года жизни.
Мне просто повезло.