По всей Франции вполне вменяемые, казалось бы, люди устраивают массовые бойни. Что произошло? Мир сошел с ума?

В толпе, охваченной истерией, словно на концерте, под влиянием стадного чувства исчезает понятие о добре и зле и самые древние инстинкты берут верх над цивилизованностью.

С самого начала было ясно, что глупо рассчитывать на победу над своими демонами. Можно лишь притвориться, будто их нет, чтобы выиграть немного времени.

— Но... камень преткновения все-таки есть. Вы это прекрасно знаете.

— Нет, Людивина. — *** указал на неё пальцем. — Вы тоже кое-что прекрасно знаете. У поступков некоторых «серийных убийц», если их можно так назвать, нет рационального и психического объяснения. Вы бы назвали это «чистым злом», будь у вас ясное сознание.

Почему мы боимся смотреть в пропасть? Мы боимся не высоты — мы боимся самих себя. Мы боимся, что, услышав зов пустоты, захотим откликнуться и сделать шаг. И некоторые из нас откликаются... В Париже происходят странные убийства — то ли ритуал, то ли дело рук маньяка.

Людивина Ванкер, сотрудница Парижского отдела расследований, вновь сталкивается со злом, с союзом хищников, в чьих преступлениях на сей раз нет и намека на мистику, отчего они не становятся менее инфернальными.

Человек часто – и ошибочно – полагает, что тьма есть вещь в себе, хотя это лишь отсутствие света. Тьма – это просто нехватка, а если хочется думать, будто она что-то воплощает, то это не что иное, как пустота.

Шансов на спасение у Людивины не больше, чем у мыши, пытающейся договориться с оголодавшей змеей.

Марк Таллек тут же обнял Людивину за плечи и поцеловал её в лоб.

– Ничего личного, – прошептал он, – я лишь придаю правдоподобности нашему прикрытию.

– Правдоподобности маловато, – ответила Людивина, напоказ улыбнулась ему и поцеловала прямо в губы.

– Но оно ведь того стоит?

Усмешка. Тёплый взгляд. Рождение близости. Между ними сплетались невидимые нити любви.

Отбросив защитные барьеры, Марк произнёс:

– Мир не так уж плох, если ты не один. Правда?

И протянул ей руку.