Буквенный сок
Михаил Квадратов // Евгений Чижов. «Темное прошлое человека будущего». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2023
Роман «Темное прошлое человека будущего» появился в 2000 году, сразу был признан. В этом году книгу переиздали — и на расстоянии от происходящих там событий отчетливо видна ее значительность. В романе описывается время штурма Белого дома, 1993 год. Гражданская война уже длилась почти век, к ней привыкли, военные действия в центре столицы не особо пугали, любопытствующие граждане буднично получили смертельные пули. В очередной раз все пришло в движение, забурлило, осколки времени увлекли персонажей за собой, беги, уворачивайся, главное выжить, какие там высокие цели. «В собственной комнате я не могу найти себе места, не занятого мною, — не остается ничего иного, как надеть пальто, ботинки и скорее выйти на улицу, хлопнув дверью». Бандиты, колоритные, хорошо выписанные (такие они и сейчас, если посмотреть трансляцию какого-нибудь заседания, только обновили спецодежду), смешные и страшные, застрелят же. А вообще-то это большая книга о любви. Роман многоуровневый, хорошо разработана символическая составляющая. Ирина — всемирная душа. Ее бывший муж, Андрей Некрич — дух, трикстер, бессмертный, демиург среднего градуса, хотя кто может этот градус определить. Он все время находится в поисках Ирины, бредит ею, даже заранее, до их расставания. Эта пара — символ всемирной любви, притяжения и отталкивания, а чем больше любовь, тем она трагичнее. Герой-автор — медиатор, участник всего происходящего, его тоже сводит судьба с Ириной, а перед этим — с Некричем, но роль писателя Чеснокова скорее всего — быть лакмусом великой любви, по которому мы можем судить о Ирине и Некриче, быть отпечатком на восковой пластине, приёмником великих колебаний. В романе происходят великие и страшные события, но чаще всего они даны намеками, например, тайное московское метро, в котором спасаются персонажи — это явный символ бессознательного. А дух, каким бы он ни был (един, не един) — зачем ему объясняться с людьми. Он сам в себе и бессмертен.
#формаслов_книги
#БуквенныйСок
Михаил Квадратов // Евгений Чижов. «Темное прошлое человека будущего». Роман. Издательство «Редакция Елены Шубиной», 2023
Роман «Темное прошлое человека будущего» появился в 2000 году, сразу был признан. В этом году книгу переиздали — и на расстоянии от происходящих там событий отчетливо видна ее значительность. В романе описывается время штурма Белого дома, 1993 год. Гражданская война уже длилась почти век, к ней привыкли, военные действия в центре столицы не особо пугали, любопытствующие граждане буднично получили смертельные пули. В очередной раз все пришло в движение, забурлило, осколки времени увлекли персонажей за собой, беги, уворачивайся, главное выжить, какие там высокие цели. «В собственной комнате я не могу найти себе места, не занятого мною, — не остается ничего иного, как надеть пальто, ботинки и скорее выйти на улицу, хлопнув дверью». Бандиты, колоритные, хорошо выписанные (такие они и сейчас, если посмотреть трансляцию какого-нибудь заседания, только обновили спецодежду), смешные и страшные, застрелят же. А вообще-то это большая книга о любви. Роман многоуровневый, хорошо разработана символическая составляющая. Ирина — всемирная душа. Ее бывший муж, Андрей Некрич — дух, трикстер, бессмертный, демиург среднего градуса, хотя кто может этот градус определить. Он все время находится в поисках Ирины, бредит ею, даже заранее, до их расставания. Эта пара — символ всемирной любви, притяжения и отталкивания, а чем больше любовь, тем она трагичнее. Герой-автор — медиатор, участник всего происходящего, его тоже сводит судьба с Ириной, а перед этим — с Некричем, но роль писателя Чеснокова скорее всего — быть лакмусом великой любви, по которому мы можем судить о Ирине и Некриче, быть отпечатком на восковой пластине, приёмником великих колебаний. В романе происходят великие и страшные события, но чаще всего они даны намеками, например, тайное московское метро, в котором спасаются персонажи — это явный символ бессознательного. А дух, каким бы он ни был (един, не един) — зачем ему объясняться с людьми. Он сам в себе и бессмертен.
#формаслов_книги
#БуквенныйСок
Ксюша Потапцева // Волосы Вероники
(Этот рассказ публикуется на правах приза зрительских симпатий по итогам конкурса прозаических миниатюр)
— Видишь яркую звезду там, где сияет Арктур, окружённую маленькими созвездиями-стражниками? — спросила Вероника, растягивая голыми коленями мою футболку. Она сидела на подоконнике и смотрела в ночное небо.
— Это Диадема, самая яркая из созвездия Волосы Вероники, — она провела пальцем в воздухе от самой яркой звезды к остальным, соединяя их невидимой линией.
— Развиваемые ветром женские волосы, так изображалось это созвездие в старинных небесных атласах, — она перебирала золотой фильтр сигареты тонкими пальцами, выпуская клубки апельсинового дыма.
В воздухе растёкся терпкий аромат, топкий и немного пряный. Я подошел к ней почти вплотную. Приобнял ее плечи и вдохнул аромат волос. Что-то таинственное манило меня в них. Цвета тёплого каштана, волосы спадали волнами на ее плечи. Переливались рассветными лучами, будто само солнце вплело в них драгоценные нити. Божественно!
Я посмотрел на темное небо, мерцающее бриллиантовым напылением. А ведь у каждой звезды есть своя сокровенная история. Тайна ее восхождения. Безмолвные звёзды кричат в самое сердце. Многоликие и манящие узники Вселенной. Одинокие. Словно заключённые небом.
— Расскажи мне о них, — шепотом попросил я, взобравшись позади неё на подоконник.
Вероника играла волосами, накручивая пряди на палец, затем чарующе улыбнулась и продолжила:
— Легенда созвездия кроется в шестнадцатых годах, — она таинственно посмотрела мне в глаза.
— Тогда Египтом правил фараон Птолемей III. У его жены Вероники были невероятной красоты волосы…
— Ты меня сбиваешь! — смущаясь, произнесла она, когда я тепло поцеловал ее в шею.
— Больше не буду, — я дал обещание, заранее понимая, что провалю его.
— Волосы Вероники были подобны Божественному свету. Они стекали солнечными реками, возвращали к жизни, давали надежду и утешение. Вероника любила волосы, но больше всего на свете она любила своего мужа фараона!
— Аах-ха, — не смогла сдержать смех Вероника, когда я ее пощекотал. Не знаю, что на меня нашло, может, таинственный голос рассказчицы.
— Финита ля комедия! — она столкнула меня с подоконника и стала исследовать кончики пальцев. Она всегда так делала, когда обижалась.
— Но ты рассказываешь с таким серьезным лицом, — поддел ее я.
— Я же говорю о возвышенных чувствах — супружеской любви и верности! — надула губы моя Вероника.
— Ладно, слушай, — не смогла устоять она перед моим щенячьим взглядом.
— В один из дней Птолемей отправился с войском на войну. Долго ждала его Вероника. Ее сердце обжигала лава беспокойства. Не выдержав, она отправилась к богине любви Афродите, молила о возвращении фараона. А взамен отдала сокровенные волосы.
— А ты бы отдала волосы во имя нашей любви? — с задором спросил я.
— Ты как думаешь? — она серьезно и дольше обычного, посмотрела в мои глаза.
Какая сила в ее глазах! Они горят невидимым пламенем, сканируют мою душу. Мы оба замолчали. Каждый утонул в мыслях. Истина скрылась в тишине.
Вера прервала молчание:
— Фараон вернулся домой живой. Но когда он увидел, что дивные волосы жены исчезли, он стал безутешен и затерялся в лесу уныния и печали. Не выдержала Афродита и отдала прекрасные волосы небу, чтобы они блистали по ночам в виде созвездия.
Вероника кончиками пальцев стёрла прозрачную слезу и прошептала небу: «Всё в мире ради любви».
— Откуда ты знаешь эту историю?»
— Я жила там...
Я усмехнулся и обнял ее крепче:
— Выдумщица, идём спать.
Вероника взглянула на небо, перебирая пальцами кулон, словно осколок Луны.
И на небе, там, где сияет Арктур, ярким мимолетным блеском, заметным только Веронике, отозвалась звезда Диадема.
#формаслов_конкурс
(Этот рассказ публикуется на правах приза зрительских симпатий по итогам конкурса прозаических миниатюр)
— Видишь яркую звезду там, где сияет Арктур, окружённую маленькими созвездиями-стражниками? — спросила Вероника, растягивая голыми коленями мою футболку. Она сидела на подоконнике и смотрела в ночное небо.
— Это Диадема, самая яркая из созвездия Волосы Вероники, — она провела пальцем в воздухе от самой яркой звезды к остальным, соединяя их невидимой линией.
— Развиваемые ветром женские волосы, так изображалось это созвездие в старинных небесных атласах, — она перебирала золотой фильтр сигареты тонкими пальцами, выпуская клубки апельсинового дыма.
В воздухе растёкся терпкий аромат, топкий и немного пряный. Я подошел к ней почти вплотную. Приобнял ее плечи и вдохнул аромат волос. Что-то таинственное манило меня в них. Цвета тёплого каштана, волосы спадали волнами на ее плечи. Переливались рассветными лучами, будто само солнце вплело в них драгоценные нити. Божественно!
Я посмотрел на темное небо, мерцающее бриллиантовым напылением. А ведь у каждой звезды есть своя сокровенная история. Тайна ее восхождения. Безмолвные звёзды кричат в самое сердце. Многоликие и манящие узники Вселенной. Одинокие. Словно заключённые небом.
— Расскажи мне о них, — шепотом попросил я, взобравшись позади неё на подоконник.
Вероника играла волосами, накручивая пряди на палец, затем чарующе улыбнулась и продолжила:
— Легенда созвездия кроется в шестнадцатых годах, — она таинственно посмотрела мне в глаза.
— Тогда Египтом правил фараон Птолемей III. У его жены Вероники были невероятной красоты волосы…
— Ты меня сбиваешь! — смущаясь, произнесла она, когда я тепло поцеловал ее в шею.
— Больше не буду, — я дал обещание, заранее понимая, что провалю его.
— Волосы Вероники были подобны Божественному свету. Они стекали солнечными реками, возвращали к жизни, давали надежду и утешение. Вероника любила волосы, но больше всего на свете она любила своего мужа фараона!
— Аах-ха, — не смогла сдержать смех Вероника, когда я ее пощекотал. Не знаю, что на меня нашло, может, таинственный голос рассказчицы.
— Финита ля комедия! — она столкнула меня с подоконника и стала исследовать кончики пальцев. Она всегда так делала, когда обижалась.
— Но ты рассказываешь с таким серьезным лицом, — поддел ее я.
— Я же говорю о возвышенных чувствах — супружеской любви и верности! — надула губы моя Вероника.
— Ладно, слушай, — не смогла устоять она перед моим щенячьим взглядом.
— В один из дней Птолемей отправился с войском на войну. Долго ждала его Вероника. Ее сердце обжигала лава беспокойства. Не выдержав, она отправилась к богине любви Афродите, молила о возвращении фараона. А взамен отдала сокровенные волосы.
— А ты бы отдала волосы во имя нашей любви? — с задором спросил я.
— Ты как думаешь? — она серьезно и дольше обычного, посмотрела в мои глаза.
Какая сила в ее глазах! Они горят невидимым пламенем, сканируют мою душу. Мы оба замолчали. Каждый утонул в мыслях. Истина скрылась в тишине.
Вера прервала молчание:
— Фараон вернулся домой живой. Но когда он увидел, что дивные волосы жены исчезли, он стал безутешен и затерялся в лесу уныния и печали. Не выдержала Афродита и отдала прекрасные волосы небу, чтобы они блистали по ночам в виде созвездия.
Вероника кончиками пальцев стёрла прозрачную слезу и прошептала небу: «Всё в мире ради любви».
— Откуда ты знаешь эту историю?»
— Я жила там...
Я усмехнулся и обнял ее крепче:
— Выдумщица, идём спать.
Вероника взглянула на небо, перебирая пальцами кулон, словно осколок Луны.
И на небе, там, где сияет Арктур, ярким мимолетным блеском, заметным только Веронике, отозвалась звезда Диадема.
#формаслов_конкурс
Сергей Сумин // Современная кафкиана
Творчество Франца Кафки всегда привлекало внимание писателей. Интересен он им был и поисками в области формальной (Кафка — модернист), и идейным содержанием произведений (cтрах жизни, тупик мысли, шаткость положения человека, раздвоенность души, ощущение безнадежности и др.), и яркими, запоминающимися персонажами (Йозеф К, Варавва, Охотник Гракх, Грегор Замза, Георг Бендеман, Голодарь, Сельский врач и др.)
Безусловно, завораживал продолжателей и стиль его повествования, способы изображения действительности. Определяя стиль коротких рассказов Кафки и даже больших его романов, Набоков писал: «Ясность речи, точная и строгая интонация разительно контрастируют с кошмарным содержанием рассказа. Его резкое, черно-белое письмо не украшено никакими поэтическими метафорами. Прозрачность его языка подчеркивает сумрачное богатство его фантазии». Мы не будем подробно останавливаться на самой манере письма скажем только, что такая манера была чрезвычайно близка довольно значительной части классиков литературы 20-21 веков: Г. Гессе, И. Кальвино, Т. Бернхарду, Х. Борхесу, П. Хандке, Э. Юнгеру, М. Фришу.
Итак, начнем с фанфика (здесь следует уточнить, что фанфик — это продолженная история, осовремененный сюжет текста или персонаж в новых условиях и новом времени. Синонимами определения этого жанра могли бы стать: вариации на тему, текст по мотивам, история с продолжением, ремейк, фантазия в стиле того или иного автора, образный пересказ, рассказ со сменой нарратора и так далее), который, безусловно, является уникальным, поскольку был создан еще при жизни Кафки. Речь о рассказе немецкого автора К. Брандта. Нельзя сказать, что Франц Кафка в 10-20-е годы 20 века был как прозаик никому не известен, это не совсем так. Именно в эти годы ближайший друг писателя Брод создаёт первые наброски биографии друга, делает его прототипом персонажа одного из своих романов, отмечает в записях его манеру говорить или способ передвигаться по улице.
Читать полностью:
https://formasloff.ru/2023/07/15/sergej-sumin-sovremennaja-kafkiana/
#формаслов_статьи
Творчество Франца Кафки всегда привлекало внимание писателей. Интересен он им был и поисками в области формальной (Кафка — модернист), и идейным содержанием произведений (cтрах жизни, тупик мысли, шаткость положения человека, раздвоенность души, ощущение безнадежности и др.), и яркими, запоминающимися персонажами (Йозеф К, Варавва, Охотник Гракх, Грегор Замза, Георг Бендеман, Голодарь, Сельский врач и др.)
Безусловно, завораживал продолжателей и стиль его повествования, способы изображения действительности. Определяя стиль коротких рассказов Кафки и даже больших его романов, Набоков писал: «Ясность речи, точная и строгая интонация разительно контрастируют с кошмарным содержанием рассказа. Его резкое, черно-белое письмо не украшено никакими поэтическими метафорами. Прозрачность его языка подчеркивает сумрачное богатство его фантазии». Мы не будем подробно останавливаться на самой манере письма скажем только, что такая манера была чрезвычайно близка довольно значительной части классиков литературы 20-21 веков: Г. Гессе, И. Кальвино, Т. Бернхарду, Х. Борхесу, П. Хандке, Э. Юнгеру, М. Фришу.
Итак, начнем с фанфика (здесь следует уточнить, что фанфик — это продолженная история, осовремененный сюжет текста или персонаж в новых условиях и новом времени. Синонимами определения этого жанра могли бы стать: вариации на тему, текст по мотивам, история с продолжением, ремейк, фантазия в стиле того или иного автора, образный пересказ, рассказ со сменой нарратора и так далее), который, безусловно, является уникальным, поскольку был создан еще при жизни Кафки. Речь о рассказе немецкого автора К. Брандта. Нельзя сказать, что Франц Кафка в 10-20-е годы 20 века был как прозаик никому не известен, это не совсем так. Именно в эти годы ближайший друг писателя Брод создаёт первые наброски биографии друга, делает его прототипом персонажа одного из своих романов, отмечает в записях его манеру говорить или способ передвигаться по улице.
Читать полностью:
https://formasloff.ru/2023/07/15/sergej-sumin-sovremennaja-kafkiana/
#формаслов_статьи
Формаслов
Сергей Сумин // Современная кафкиана - Формаслов
Сергей Сумин об произведениях, вдохновленных рассказами Франца Кафки. Читать в журнале "Формаслов". Современная поэзия, проза, критика.
Анна Аликевич // Неутешительные выводы (о сборнике А. Мамаенко «Рыбовладелец»)
(Не)поэзия Анны Мамаенко, широко известного в узких кругах журналиста и организатора перфомансов из Краснодара, в современном понимании вообще не лирика. Во-первых, для ее восприятия приходится не столько чувствовать, сколько прежде думать: стихи эпохи Гезиода. Во-вторых, это всегда философский текст, который с читателем обстоятельно говорит на глубокую тему, говорит на равных — а не жалуется ему, призывает его, склоняет, осуждает или, избави Бог, поучает: привычного гарнира не подадут. Да, перед нами серьезная литература, которая нас так обременяет. И с такой же вероятностью это произведение всегда будет уделом немногих. Потому что — читали ли вы в школе Андрея Платонова, только честно? Насколько мы честны с собой вообще? Даже обратившись к статье про космизм, играя в интеллектуала, можно в глубине души считать его певца, мягко выражаясь, человеком с большими странностями. Конечно, стихи «Рыбовладельца» незаурядны в том смысле, что ничего от «женской» или «сетевой» поэзии в себе не несут, но это, в отличие от стандартного случая, не комплимент.
Бойцы невидимого фронта
ведут неведомые войны.
А мы, не нюхавшие порох,
колотим в стены головой.
Со стен слетают тараканы
и удаляются спокойно,
пока мы бредим наступленьем,
и каждый сам себе ковбой.
Поэзия Мамаенко не проста, ее можно читать по-разному, заплывая в нижние или верхние слои. Не обязательно поднимать всю историю античной науки и литературы, чтобы прийти к выводу, что стансы про Кузьму — веселое, ритмичное, иронически-пародийное псевдозалихватничество, невероятно печальное. Не нужно задаваться вопросом, что есть Россия, и поминать Номаха в степи ночной, чтобы заплакать о судьбе шпалоукладчицы бабы Мани, в которой никто так и не увидел женщину. А и некому было: война, голод, обезмужичевшая целина и прочая, как говорил наш преподаватель по новейшей литературе, историческая неприятность.
Читать рецензию: https://formasloff.ru/2023/07/15/anna-alikevich-neuteshitelnye-vyvody-o-sbornike-a-mamaenko-rybovladelec/
#формаслов_рецензии
(Не)поэзия Анны Мамаенко, широко известного в узких кругах журналиста и организатора перфомансов из Краснодара, в современном понимании вообще не лирика. Во-первых, для ее восприятия приходится не столько чувствовать, сколько прежде думать: стихи эпохи Гезиода. Во-вторых, это всегда философский текст, который с читателем обстоятельно говорит на глубокую тему, говорит на равных — а не жалуется ему, призывает его, склоняет, осуждает или, избави Бог, поучает: привычного гарнира не подадут. Да, перед нами серьезная литература, которая нас так обременяет. И с такой же вероятностью это произведение всегда будет уделом немногих. Потому что — читали ли вы в школе Андрея Платонова, только честно? Насколько мы честны с собой вообще? Даже обратившись к статье про космизм, играя в интеллектуала, можно в глубине души считать его певца, мягко выражаясь, человеком с большими странностями. Конечно, стихи «Рыбовладельца» незаурядны в том смысле, что ничего от «женской» или «сетевой» поэзии в себе не несут, но это, в отличие от стандартного случая, не комплимент.
Бойцы невидимого фронта
ведут неведомые войны.
А мы, не нюхавшие порох,
колотим в стены головой.
Со стен слетают тараканы
и удаляются спокойно,
пока мы бредим наступленьем,
и каждый сам себе ковбой.
Поэзия Мамаенко не проста, ее можно читать по-разному, заплывая в нижние или верхние слои. Не обязательно поднимать всю историю античной науки и литературы, чтобы прийти к выводу, что стансы про Кузьму — веселое, ритмичное, иронически-пародийное псевдозалихватничество, невероятно печальное. Не нужно задаваться вопросом, что есть Россия, и поминать Номаха в степи ночной, чтобы заплакать о судьбе шпалоукладчицы бабы Мани, в которой никто так и не увидел женщину. А и некому было: война, голод, обезмужичевшая целина и прочая, как говорил наш преподаватель по новейшей литературе, историческая неприятность.
Читать рецензию: https://formasloff.ru/2023/07/15/anna-alikevich-neuteshitelnye-vyvody-o-sbornike-a-mamaenko-rybovladelec/
#формаслов_рецензии
Формаслов
Анна Аликевич // Неутешительные выводы (о сборнике А. Мамаенко «Рыбовладелец») - Формаслов
Читать рецензию А. Аликевич на сборник А. Мамаенко "Рыбовладелец" в журнале "Формаслов". Современная поэзия, проза, критика
Алиса Рахматова // Его больше нет
Тело трясло, подбрасывало: казалось внутренности бесконтрольно перемещаются, как утварь Бабы Яги в избушке, пустившейся в бег непонятно зачем. Скорая, кренившая на поворотах бока, подпрыгивала, неохотно бросала на темный асфальт лохматые снопы желтого света.
Люда цепко держалась, привычно материлась свистящим лютым шепотом. Она ездила уже год, после того как переучилась на медсестру. В 36 лет оставила прилавок. Завесила прошлое марлей, наложила швы. Научилась делать больно только затем, чтобы впустить под кожу лекарство.
Дома спала девятилетняя Маринка. Этой ночью пришлось оставить одну — бабушка приболела, была у себя. Люда легкомысленно верила в силу детского сна и пока не ошибалась: телефон молчал. Время текло. Было почти спокойно.
За окном стали мелькать повороты знакомой улицы. Далекие воспоминания — пойманные, онемевшие давно рыбины – заворочались в ребрах. Машину — будто током ударило — тряхнуло на повороте и из-за него выпрыгнул дом. Тот самый дом — серый, будто покрытый инеем. Неприятно стянуло гортань.
Остановились. Прямо по центру, у второго подъезда. Люда недоверчиво нервно усмехнулась. Оглядела знакомый двор. Завела выбившуюся черную прядь под шапочку. Захотелось подкрасить кривящиеся губы. Одернула себя. Пошла за врачом. Мятым комом завертелось в груди, когда услышала: «Нам на четвертый». Ладно, подумала, там же еще три квартиры есть, кроме той. Немного отстала.
Проем проглотил врача, санитара. Люда сама себе повторила номер, прибитый к двери. Тяжелое сердце снова скатилось по ступенькам и нехотя, переваливаясь, забралось обратно. Безвольно сглотнула. Тихо вошла.
Лег на плечи знакомый запах старой однушки. Даже цвет стен, казалось, не изменился. Люда плыла, закоснев, не разувшись, навстречу голосам, словно среди призраков: вот его часы, лежат на полочке для ключей. Вот его любительский акварельный этюд, помещенный в рамочку заботливыми руками, вывешенный здесь, обязанный создавать уют.
Вот тахта, когда-то пестрая, теперь будто чуть выцветшая — постаревшее, замученное дикое животное. Та, на которой однажды были оставлены Людой трусы — полупрозрачный сгусток ускользающей ночи. Вражеский флаг, найденный ею, женой.
— Ты специально, да? Специально оставила?!
Опустив глаза, Люда упрямо мотала тогда головой, сжав горький онемевший рот, и верила в это. Верила в то, что никогда не думала зло: «Пусть узнает, прогонит, уйдет сама. Пусть умрет».
— Я от нее не уйду. Говорил уже. Делай что хочешь!
Тогда уже хотела одного — сладкой горечи обиды и тишины. Ушла. Осталась одна, но, оказалось, ненадолго. Там, внутри нежной отвергнутой плоти зрела, росла, набирала силы Маринка. Сказать о Маринке не успела. Звонила. Узнала не от него — от жены: у них скоро будет ребенок. Бросила трубку, взвыла. Мыслила Маринку ненужной, но вырвать эту звериную привязанность из себя уже не могла. Родила. Помогали родные. Устроилось.
Люда все поняла: увидела вывернутую безвольную ногу, темный знакомый затылок. Тело, лежащее на полу. Слова врача — острые, холодные спицы — связали неизбежное: «Да все уже. Может быть, тромб. Нужно увозить».
Десять лет. Десять лет стыдной злой памяти. Странно было смотреть на него, знакомого и чужого. Его не было у Люды десять лет. Но теперь — по-другому не было. И у Маринки уже никогда не будет. У Люды дрожали руки и было холодно в животе.
Оглянулась — не было примет, что есть кто-то еще: ни игрушек, ни беспорядка, ни мебели детской. Неужели и не было никого? Соврала? Лицо у жены было восковым, с нежной охрой на скулах. Она была все такая же, как на тех фото, что случайно попадались Люде. Только теперь в очках, постаревшая и совсем одинокая.
Так и стояли они — напротив друг друга, а между ними — общее прошлое. Тот, которого нет. Тело, которого скоро не будет.
#формаслов_проза
Тело трясло, подбрасывало: казалось внутренности бесконтрольно перемещаются, как утварь Бабы Яги в избушке, пустившейся в бег непонятно зачем. Скорая, кренившая на поворотах бока, подпрыгивала, неохотно бросала на темный асфальт лохматые снопы желтого света.
Люда цепко держалась, привычно материлась свистящим лютым шепотом. Она ездила уже год, после того как переучилась на медсестру. В 36 лет оставила прилавок. Завесила прошлое марлей, наложила швы. Научилась делать больно только затем, чтобы впустить под кожу лекарство.
Дома спала девятилетняя Маринка. Этой ночью пришлось оставить одну — бабушка приболела, была у себя. Люда легкомысленно верила в силу детского сна и пока не ошибалась: телефон молчал. Время текло. Было почти спокойно.
За окном стали мелькать повороты знакомой улицы. Далекие воспоминания — пойманные, онемевшие давно рыбины – заворочались в ребрах. Машину — будто током ударило — тряхнуло на повороте и из-за него выпрыгнул дом. Тот самый дом — серый, будто покрытый инеем. Неприятно стянуло гортань.
Остановились. Прямо по центру, у второго подъезда. Люда недоверчиво нервно усмехнулась. Оглядела знакомый двор. Завела выбившуюся черную прядь под шапочку. Захотелось подкрасить кривящиеся губы. Одернула себя. Пошла за врачом. Мятым комом завертелось в груди, когда услышала: «Нам на четвертый». Ладно, подумала, там же еще три квартиры есть, кроме той. Немного отстала.
Проем проглотил врача, санитара. Люда сама себе повторила номер, прибитый к двери. Тяжелое сердце снова скатилось по ступенькам и нехотя, переваливаясь, забралось обратно. Безвольно сглотнула. Тихо вошла.
Лег на плечи знакомый запах старой однушки. Даже цвет стен, казалось, не изменился. Люда плыла, закоснев, не разувшись, навстречу голосам, словно среди призраков: вот его часы, лежат на полочке для ключей. Вот его любительский акварельный этюд, помещенный в рамочку заботливыми руками, вывешенный здесь, обязанный создавать уют.
Вот тахта, когда-то пестрая, теперь будто чуть выцветшая — постаревшее, замученное дикое животное. Та, на которой однажды были оставлены Людой трусы — полупрозрачный сгусток ускользающей ночи. Вражеский флаг, найденный ею, женой.
— Ты специально, да? Специально оставила?!
Опустив глаза, Люда упрямо мотала тогда головой, сжав горький онемевший рот, и верила в это. Верила в то, что никогда не думала зло: «Пусть узнает, прогонит, уйдет сама. Пусть умрет».
— Я от нее не уйду. Говорил уже. Делай что хочешь!
Тогда уже хотела одного — сладкой горечи обиды и тишины. Ушла. Осталась одна, но, оказалось, ненадолго. Там, внутри нежной отвергнутой плоти зрела, росла, набирала силы Маринка. Сказать о Маринке не успела. Звонила. Узнала не от него — от жены: у них скоро будет ребенок. Бросила трубку, взвыла. Мыслила Маринку ненужной, но вырвать эту звериную привязанность из себя уже не могла. Родила. Помогали родные. Устроилось.
Люда все поняла: увидела вывернутую безвольную ногу, темный знакомый затылок. Тело, лежащее на полу. Слова врача — острые, холодные спицы — связали неизбежное: «Да все уже. Может быть, тромб. Нужно увозить».
Десять лет. Десять лет стыдной злой памяти. Странно было смотреть на него, знакомого и чужого. Его не было у Люды десять лет. Но теперь — по-другому не было. И у Маринки уже никогда не будет. У Люды дрожали руки и было холодно в животе.
Оглянулась — не было примет, что есть кто-то еще: ни игрушек, ни беспорядка, ни мебели детской. Неужели и не было никого? Соврала? Лицо у жены было восковым, с нежной охрой на скулах. Она была все такая же, как на тех фото, что случайно попадались Люде. Только теперь в очках, постаревшая и совсем одинокая.
Так и стояли они — напротив друг друга, а между ними — общее прошлое. Тот, которого нет. Тело, которого скоро не будет.
#формаслов_проза
Людмила Кубалова
(г. Москва)
***
Рассвет — в прицеле. Ночь — раздавлена.
Кусты малины вперемежку с глиной.
Повиснут ягоды над спящей миной.
Выкуривание ос незванных.
Наполовину вывихнутая
рискованная зона земледелия
для гнездования
во времена разъединения.
Где выжила реликтовая выхухоль,
без песнопений и без савана
небитые и битые в траншеи свалены.
4.03.22- 07.03.23
***
Так не могу
не могу больше так
да не могу я не могу
когда-то мог
сможешь?
скорее да, чем
наверное, смогу
могу ещё могу
думал смогу больше
ничего не могут
пальцы не могут
#формаслов_стихи
(г. Москва)
***
Рассвет — в прицеле. Ночь — раздавлена.
Кусты малины вперемежку с глиной.
Повиснут ягоды над спящей миной.
Выкуривание ос незванных.
Наполовину вывихнутая
рискованная зона земледелия
для гнездования
во времена разъединения.
Где выжила реликтовая выхухоль,
без песнопений и без савана
небитые и битые в траншеи свалены.
4.03.22- 07.03.23
***
Так не могу
не могу больше так
да не могу я не могу
когда-то мог
сможешь?
скорее да, чем
наверное, смогу
могу ещё могу
думал смогу больше
ничего не могут
пальцы не могут
#формаслов_стихи
Лето, как всегда, пролетело мимо, словно гудящий шмель. В "Формаслове" вышла серия опросов с литературными итогами первого полугодия. Кто-то говорил о повсеместной коллаборации со злом, а кто-то, наоборот, о том, что литература, наконец, снова включена в ход жизни. Надо признаться, редакции тяжело находить точку равновесия — между отсутствием радикализма и свободой формулировок, между личными и противоположными взглядами, а также (простите за претенциозность) между возможным и невозможным в сегодняшней ситуации. Но мы стараемся. "Формаслов", № 86!
Не забывайте подписываться:
https://yangx.top/formasloff
Поэзия:
Владимир Коркин // Меж двух ударов сердца
Дмитрий Гвоздецкий // Опасно быть физиком
Александра Ластоверова // туда куда я скажу
Павел Тришкин // Вспыхнем белым ветром
Проза:
Дарья Лебедева // Мост между ними
Дмитрий Брисенко // Случай в Ховрино
Вячеслав Харченко // Нож
Магнитный момент // Т. Панова, А. Ерошенко, Л. Чайка, О. Кузьмина
Литература для детей:
Виктория Милютинская // Страшная Лиза
Евгения Чернышова // Ночной электрик
Инна Домрачева // Отчего у хомяка набок падает щека?
Елена Бондаренко // С полным доверием
#светская_жизнь
Ирина Роднянская — о литературных итогах первой половины 2023 года
Интервью Бориса Кутенкова с Ольгой Балла
Интервью Бориса Кутенкова с Константином Куприяновым
Рецензия Александра Чанцева на новую книгу Ким Чхоёп "Оранжерея на краю света"
Рецензия Марии Бушуевой на сборник Галины Климовой "Сочинительница птиц"
В #ПолетеРазборов стихи Максима Кашеварова и Тамары Жуковой, а также рецензии на них Ольги Балла, Марии Мельниковой, Владимира Коркунова, Бахыта Кенжеева, Валерия Шубинского
А также:
Отзыв Петра Воротынцева на оперу "Дафна" в постановке Р. Кастеллуччи
И стихи Чарльза Буковски (из сборника «Синяя птица») в переводах Дмитрия Терентьева
Традиционно поздравляем авторов с публикациями, а всю команду "Формаслова" благодарим за проделанную работу.
Читать номер
Не забывайте подписываться:
https://yangx.top/formasloff
Поэзия:
Владимир Коркин // Меж двух ударов сердца
Дмитрий Гвоздецкий // Опасно быть физиком
Александра Ластоверова // туда куда я скажу
Павел Тришкин // Вспыхнем белым ветром
Проза:
Дарья Лебедева // Мост между ними
Дмитрий Брисенко // Случай в Ховрино
Вячеслав Харченко // Нож
Магнитный момент // Т. Панова, А. Ерошенко, Л. Чайка, О. Кузьмина
Литература для детей:
Виктория Милютинская // Страшная Лиза
Евгения Чернышова // Ночной электрик
Инна Домрачева // Отчего у хомяка набок падает щека?
Елена Бондаренко // С полным доверием
#светская_жизнь
Ирина Роднянская — о литературных итогах первой половины 2023 года
Интервью Бориса Кутенкова с Ольгой Балла
Интервью Бориса Кутенкова с Константином Куприяновым
Рецензия Александра Чанцева на новую книгу Ким Чхоёп "Оранжерея на краю света"
Рецензия Марии Бушуевой на сборник Галины Климовой "Сочинительница птиц"
В #ПолетеРазборов стихи Максима Кашеварова и Тамары Жуковой, а также рецензии на них Ольги Балла, Марии Мельниковой, Владимира Коркунова, Бахыта Кенжеева, Валерия Шубинского
А также:
Отзыв Петра Воротынцева на оперу "Дафна" в постановке Р. Кастеллуччи
И стихи Чарльза Буковски (из сборника «Синяя птица») в переводах Дмитрия Терентьева
Традиционно поздравляем авторов с публикациями, а всю команду "Формаслова" благодарим за проделанную работу.
Читать номер
Формаслов: книги, стихи, литература pinned «Лето, как всегда, пролетело мимо, словно гудящий шмель. В "Формаслове" вышла серия опросов с литературными итогами первого полугодия. Кто-то говорил о повсеместной коллаборации со злом, а кто-то, наоборот, о том, что литература, наконец, снова включена в ход…»
Владимир Коркин
***
Ну что, мой собеседник вечный?
С божницы капают века,
А в доме вкусно пахнет гречей
Из старенького чугунка,
И детство где-то за окошком
Галдит десятком голосков,
И дремлет на полатях кошка,
И нет пока ещё весов,
Где взвешивают скрупулёзно
Груз прожитых тобой страстей…
А здесь ночами небо звёздно,
И день длиннее жизни всей.
Вийону
Всё опять наизнанку, все истины молью побиты,
Этот мир так прекрасен, так грязен, и вовсе не нов,
Пролетают века, только звёзд неизменны орбиты,
И стихи, как вино, гонят кровь молодых школяров.
Ни о чём не жалей. Море медленно дышит волнами,
Здесь уютно, здесь сон только в руку и очень глубок.
Ну, подумаешь, бездна времён пролегла между нами,
И звезда в небе гаснет, как гаснет в степи огонёк.
Вот дела, Франсуа: времена и коней не меняют,
Мы с тобою однажды от жажды умрём над ручьём,
А слова над землёю, как вольные птахи порхают…
Прочитай мне балладу, лукавый бродяга Вийон.
Я любил электричество
Я любил электричество, гроз фиолет,
Запах пыли чердачной от старых газет,
Где покоилась с миром эпоха.
И дышалось озоном, и дождик стучал,
И казалось, что жизнь состоит из начал,
Из мгновений — от вдоха до вдоха.
Перевёрнутый мир за оконным стеклом
Оставался недвижим, а время текло
Через дыры, прорехи и щели.
Я к сверканию молний и грому привык,
И пытался учить тарабарский язык,
В ожидании зимних метелей…
Колыбельную тихо играла свирель,
Ты для кошки на пальцах плела колыбель
Из обычных катушечных ниток.
Как Офелия, в белом, бледна и грустна,
Ты ко мне приходила из прошлого сна,
Только сон был печален и зыбок.
Тарабарский язык, ночь, и всполохи гроз,
Образ твой уходящий, да зелень берёз, —
По зиме это всё запорошит.
Электрических лампочек тусклый накал
Мне напомнит, что я тебя тщетно искал
Много лет в исчезающем прошлом…
#формаслов_стихи
***
Ну что, мой собеседник вечный?
С божницы капают века,
А в доме вкусно пахнет гречей
Из старенького чугунка,
И детство где-то за окошком
Галдит десятком голосков,
И дремлет на полатях кошка,
И нет пока ещё весов,
Где взвешивают скрупулёзно
Груз прожитых тобой страстей…
А здесь ночами небо звёздно,
И день длиннее жизни всей.
Вийону
Всё опять наизнанку, все истины молью побиты,
Этот мир так прекрасен, так грязен, и вовсе не нов,
Пролетают века, только звёзд неизменны орбиты,
И стихи, как вино, гонят кровь молодых школяров.
Ни о чём не жалей. Море медленно дышит волнами,
Здесь уютно, здесь сон только в руку и очень глубок.
Ну, подумаешь, бездна времён пролегла между нами,
И звезда в небе гаснет, как гаснет в степи огонёк.
Вот дела, Франсуа: времена и коней не меняют,
Мы с тобою однажды от жажды умрём над ручьём,
А слова над землёю, как вольные птахи порхают…
Прочитай мне балладу, лукавый бродяга Вийон.
Я любил электричество
Я любил электричество, гроз фиолет,
Запах пыли чердачной от старых газет,
Где покоилась с миром эпоха.
И дышалось озоном, и дождик стучал,
И казалось, что жизнь состоит из начал,
Из мгновений — от вдоха до вдоха.
Перевёрнутый мир за оконным стеклом
Оставался недвижим, а время текло
Через дыры, прорехи и щели.
Я к сверканию молний и грому привык,
И пытался учить тарабарский язык,
В ожидании зимних метелей…
Колыбельную тихо играла свирель,
Ты для кошки на пальцах плела колыбель
Из обычных катушечных ниток.
Как Офелия, в белом, бледна и грустна,
Ты ко мне приходила из прошлого сна,
Только сон был печален и зыбок.
Тарабарский язык, ночь, и всполохи гроз,
Образ твой уходящий, да зелень берёз, —
По зиме это всё запорошит.
Электрических лампочек тусклый накал
Мне напомнит, что я тебя тщетно искал
Много лет в исчезающем прошлом…
#формаслов_стихи
Какие слова мы пропустили? Иннокентий Анненский:
Мне тоскливо. Мне невмочь, / Я шаги слепого слышу: / Надо мною он всю ночь / ************
Мне тоскливо. Мне невмочь, / Я шаги слепого слышу: / Надо мною он всю ночь / ************
Anonymous Quiz
5%
Перемешивает жижу
29%
Оступается о крышу
5%
Восхищается Парижем
62%
Ходит, двигается, дышит
Дарья Лебедева // Мост между ними
Она присела на лавочку и закурила. Тут было так светло и тихо, прохладный май, но все-таки почти летний день. Накинула толстовку с капюшоном. Такой контраст с палатой, где плохо пахнет и много людей, тесно и душно, а здесь воздух и простор. Сирень цветет — ее аромат стелется, как шарф из нежнейшего шелка, и можно ненадолго забыть обо всем. Разве это преступление — на четверть часа забыть о последних днях. Хотя бы о том пациенте, который в палате для безнадежных орал по телефону на жену, что она тратит деньги на ерунду. Хотелось забыть об этом — о склочности людей на пороге смерти. Это от отчаяния — подумала — просто от ужаса перед грядущей пустотой. Она достает блокнот и рисует сирень — подробно вырисовывает каждый маленький цветочек, хотя не видит их так детально отсюда, издалека. На одном рисует пять лепестков. На удачу, в которую не верит.
Пора возвращаться в палату, он ждет ее. Да нет же, никого он не ждет. Он бредит и никого не узнает, сегодня он даже маму не узнал.
Сегодня — вдруг что-то толкает ее изнутри. Это случится сегодня.
— У вас здесь муж?
— Друг. Но вообще-то мы собирались пожениться. Скоро. Что уж теперь.
— Что уж теперь, — повторил за ней, словно эхо, шепотом. — У меня жена. Умерла только что.
— Ох.
— Сказал вслух, и как-то странно стало. Как будто это всё сон.
— …
— Она любила читать. Вся квартира в книгах. А я совсем не читаю. Только фэнтези иногда. Что мне делать со всеми этими книгами, вот скажите?
— Соболезную. Простите.
Она приходит домой и видит: в прихожей стоят ее туфли, кеды, кроссовки. Весь пол уставлен ее обувью. Его — одна пара черных заношенных ботинок, тяжелых, в металлических заклепках. Носил их почти круглый год, только летом переобувался в черные «конверсы». Они сейчас в больнице, остались с тем, что от него осталось.
Читать дальше: https://formasloff.ru/2023/08/15/darja-lebedeva-most-mezhdu-nimi/
#формаслов_проза
Она присела на лавочку и закурила. Тут было так светло и тихо, прохладный май, но все-таки почти летний день. Накинула толстовку с капюшоном. Такой контраст с палатой, где плохо пахнет и много людей, тесно и душно, а здесь воздух и простор. Сирень цветет — ее аромат стелется, как шарф из нежнейшего шелка, и можно ненадолго забыть обо всем. Разве это преступление — на четверть часа забыть о последних днях. Хотя бы о том пациенте, который в палате для безнадежных орал по телефону на жену, что она тратит деньги на ерунду. Хотелось забыть об этом — о склочности людей на пороге смерти. Это от отчаяния — подумала — просто от ужаса перед грядущей пустотой. Она достает блокнот и рисует сирень — подробно вырисовывает каждый маленький цветочек, хотя не видит их так детально отсюда, издалека. На одном рисует пять лепестков. На удачу, в которую не верит.
Пора возвращаться в палату, он ждет ее. Да нет же, никого он не ждет. Он бредит и никого не узнает, сегодня он даже маму не узнал.
Сегодня — вдруг что-то толкает ее изнутри. Это случится сегодня.
— У вас здесь муж?
— Друг. Но вообще-то мы собирались пожениться. Скоро. Что уж теперь.
— Что уж теперь, — повторил за ней, словно эхо, шепотом. — У меня жена. Умерла только что.
— Ох.
— Сказал вслух, и как-то странно стало. Как будто это всё сон.
— …
— Она любила читать. Вся квартира в книгах. А я совсем не читаю. Только фэнтези иногда. Что мне делать со всеми этими книгами, вот скажите?
— Соболезную. Простите.
Она приходит домой и видит: в прихожей стоят ее туфли, кеды, кроссовки. Весь пол уставлен ее обувью. Его — одна пара черных заношенных ботинок, тяжелых, в металлических заклепках. Носил их почти круглый год, только летом переобувался в черные «конверсы». Они сейчас в больнице, остались с тем, что от него осталось.
Читать дальше: https://formasloff.ru/2023/08/15/darja-lebedeva-most-mezhdu-nimi/
#формаслов_проза
Формаслов
Дарья Лебедева // Мост между ними - Формаслов
Дарья Лебедева. Читать рассказ "Мост между ними" в журнале "Формаслов". Современная поэзия, проза, критика
Виктория Милютинская // Страшная Лиза
Маленькая я тащила домой любую живность, которая не успевала убежать. Котят. Щенков. Улиток из парка. Однажды даже мышь от кота спасла. Мой альтруизм был вездесущ и беспощаден. Противовесом ему выступали ограниченное пространство квартиры и молящие глаза родителей. А ещё злобная пожилая соседка Лиза. Когда вместо квартиры я стала тащить котят в подъезд, она устроила контратаку: всю живность в тот же день вышвыривала обратно на улицу без малейшего шанса на возвращение. Лиза нещадно сметала насыпанный корм, выбрасывала баночки с водой, а подстилки и коробки отправляла на мусорку. Ужасная женщина, в общем.
Наше противостояние имело впечатляющие масштабы. Я притаскивала одну и ту же кошку шесть раз за день. Лиза выкидывала её обратно пять раз (если мне везло). На шестой раз одуревшая от настойчивого спасения кошка сбегала сама. Щенки покидали подъезд сами, здесь участие Лизы не требовалось вовсе. Но вина за их побег всё равно автоматически оказывалась на её совести.
У любой битвы должна быть кульминация. В этой — ею стала полосатая серая кошка. Даже две. Но давайте по порядку.
К нам в подъезд приблудилось пыльное мохнатое чудовище. В отсутствие родителей я её благородно отмыла и вынужденно вернула на место. Начала подкармливать. Оказалось, у кошки должны были родится котята. Разумеется, я сообщила это Лизе при первой же встрече. И впервые за несколько лет противостояния её стойкость дала трещину. «Пусть живёт ещё месяц. Но как только вместо одной кошки здесь будет комплект из шести — отправятся, откуда пришли», — вынесла вердикт Лиза.
Это была оглушительная победа. Целый месяц я могла жить спокойно, а остальное было проблемой будущего.
«Комплект» явился значительно раньше, чем через месяц. И так сложилось, что, едва котята начали потихоньку выползать из подвала, кошка самоликвидировалась. Лизе даже выгонять её не пришлось. Но я, в свою очередь, должна была пытаться заботиться о маленьких копиях приблудившегося чудовища.
Читать дальше:
https://formasloff.ru/2023/08/15/viktorija-miljutinskaja-strashnaja-liza/
#формаслов_проза #формаслов_детям
Маленькая я тащила домой любую живность, которая не успевала убежать. Котят. Щенков. Улиток из парка. Однажды даже мышь от кота спасла. Мой альтруизм был вездесущ и беспощаден. Противовесом ему выступали ограниченное пространство квартиры и молящие глаза родителей. А ещё злобная пожилая соседка Лиза. Когда вместо квартиры я стала тащить котят в подъезд, она устроила контратаку: всю живность в тот же день вышвыривала обратно на улицу без малейшего шанса на возвращение. Лиза нещадно сметала насыпанный корм, выбрасывала баночки с водой, а подстилки и коробки отправляла на мусорку. Ужасная женщина, в общем.
Наше противостояние имело впечатляющие масштабы. Я притаскивала одну и ту же кошку шесть раз за день. Лиза выкидывала её обратно пять раз (если мне везло). На шестой раз одуревшая от настойчивого спасения кошка сбегала сама. Щенки покидали подъезд сами, здесь участие Лизы не требовалось вовсе. Но вина за их побег всё равно автоматически оказывалась на её совести.
У любой битвы должна быть кульминация. В этой — ею стала полосатая серая кошка. Даже две. Но давайте по порядку.
К нам в подъезд приблудилось пыльное мохнатое чудовище. В отсутствие родителей я её благородно отмыла и вынужденно вернула на место. Начала подкармливать. Оказалось, у кошки должны были родится котята. Разумеется, я сообщила это Лизе при первой же встрече. И впервые за несколько лет противостояния её стойкость дала трещину. «Пусть живёт ещё месяц. Но как только вместо одной кошки здесь будет комплект из шести — отправятся, откуда пришли», — вынесла вердикт Лиза.
Это была оглушительная победа. Целый месяц я могла жить спокойно, а остальное было проблемой будущего.
«Комплект» явился значительно раньше, чем через месяц. И так сложилось, что, едва котята начали потихоньку выползать из подвала, кошка самоликвидировалась. Лизе даже выгонять её не пришлось. Но я, в свою очередь, должна была пытаться заботиться о маленьких копиях приблудившегося чудовища.
Читать дальше:
https://formasloff.ru/2023/08/15/viktorija-miljutinskaja-strashnaja-liza/
#формаслов_проза #формаслов_детям
Формаслов
Виктория Милютинская // Страшная Лиза - Формаслов
Виктория Милютинская. Читать детский рассказ "Страшная Лиза" в журнале "Формаслов". Современная поэзия, проза, критика
Полёт разборов, серия 89. Часть 1 // Максим Кашеваров
***
я пью чаще
лишь бы сердце
не болело
по
(Т)аким
(Е)дким
(Б)ликам
(Е)вропы
~~~~~~~~~~~~
а думать о том, что такое Европа
какая она такая Европа
что такого в этой Европе
я не могу и не хочу вовсе
потому как сердце действительно разрывается
потому как ничего кроме памяти об этой Европе
мне не осталось
и больно так от отсутствия Европы под боком
больно так из-за лёгкой надежды
на её возвращение
Представляем подборку стихотворений Максима Кашеварова и рецензии Ольги Балла, Марии Мельниковой, Владимира Коркунова, Бахыта Кенжеева и Валерия Шубинского о них: https://formasloff.ru/2023/08/15/poljot-razborov-serija-89-chast-1-maksim-kashevarov/
#ПолетРазборов #формаслов_стихи
***
я пью чаще
лишь бы сердце
не болело
по
(Т)аким
(Е)дким
(Б)ликам
(Е)вропы
~~~~~~~~~~~~
а думать о том, что такое Европа
какая она такая Европа
что такого в этой Европе
я не могу и не хочу вовсе
потому как сердце действительно разрывается
потому как ничего кроме памяти об этой Европе
мне не осталось
и больно так от отсутствия Европы под боком
больно так из-за лёгкой надежды
на её возвращение
Представляем подборку стихотворений Максима Кашеварова и рецензии Ольги Балла, Марии Мельниковой, Владимира Коркунова, Бахыта Кенжеева и Валерия Шубинского о них: https://formasloff.ru/2023/08/15/poljot-razborov-serija-89-chast-1-maksim-kashevarov/
#ПолетРазборов #формаслов_стихи