🙎🏽♀️💬 #опыт #империализм #колонизация
Женщины разных этносов — о жизни в «многонациональной» России
«Меня в детстве обзывали узкоглазой, китаёзой»
Я бурятка, и российское общество считает меня человеком второго сорта. Ни я, ни мои предки не жили спокойно и не чувствовали себя полноправными гражданами страны.
Мой прадед был судим по 58 статье УК РСФСР за панмонголизм (движение за объединение монгольских народов в единое государство. — Прим. ред.). Десять лет он провёл в трудовом лагере на Колыме. Из-за этого моего деда травили в школе за то, что он «сын врага народа». Меня в детстве обзывали узкоглазой, китаёзой, а однажды в детском лагере избили до крови.
Когда я выросла, я приехала учиться в Москву. Там полицейские по несколько раз в месяц останавливали меня для проверки документов, часто намекали на взятку. А уж сколько раз у меня не получалось снять квартиру, трудно и сосчитать.
При Сталине у бурят отняли традиционную письменность: перевели на латиницу, потом на кириллицу. В XXI веке Федеральное собрание вообще запретило народам России использовать какую-либо письменность, кроме кириллицы.
«Такой национальности нет»
Я — поморка. Мой народ ближе к скандинавам, чем к русским. Но с виду не отличить, поэтому я не сталкивалась с дискриминацией по внешности. Правда, однажды в начальной школе учительница назвала меня трескоедкой, и эта кличка прилипла ко мне на долгие годы.
И всё же такие случаи были единичными. Но хоть я и не переживала прямой травли, с детства мне приходится вести войну с Россией за свою самоидентификацию.
Поморы — непризнанная нация. В 2011 году Минюст ликвидировал нашу единственную официальную общину. Многие считают, что у нас нет своего языка, но это неправда. Наш язык существует, он старше литературного русского и лёг в основу современного русского. Лингвисты рассматривают его как один из старейших языков
«Вы нерусская и читаете?»
Я из Ингушетии — самой крохотной республики в России. Всю жизнь за пределами родного региона я постоянно сталкивалась с национализмом.
Впрочем, впервые это произошло ещё там, на родине. Наша преподавательница вязания — русская женщина — сказала нам, что русские дети якобы схватывают всё в разы лучше и нам до них далеко. Я тогда, будучи ребёнком, не понимала, что же такого особенного в этих русских детях, почему они так недосягаемы? Когда я стала старше и начала пользоваться интернетом, я ещё больше осознала, что в России я человек второго сорта. Я видела сообщения о «хачах», «чурках», «понаехавших», «неандертальцах», «террористах», «спустившихся с гор». Любое мнение, которое я высказывала, могло быть аннулировано, потому что я «нерусская».
Через несколько лет я переехала в другой город, в основном населённый русскими людьми. Я заметила, что у них есть непробиваемая вера в то, что Россия стала для малых народов просветительницей, освободительницей, желанной вершительницей судеб. Это при том, что в 1944–1958 годах мои предки были депортированы как враги народа. Смущает ли русских людей то, что в истории их страны есть такой эпизод? Большинство даже не догадывается о его существовании.
Более того, многие уверены, что малые республики, в частности кавказские, совсем пропали бы без «России-матушки», а все насильственные действия в отношении жителей этих республик были вынужденными.
«Мне неохотно давали роли, а мой разрез глаз оказался „неудобным“ для грима»
Мне 29 лет, я родом из Астраханской области. Мой отец — казах, переселенец. Он приехал ещё при советской власти. Мама — метиска. Её предками были ногайцы родом из Крыма и каракалпаки.
От преподавателя по сценической речи я услышала, что у меня есть «акцент и говор». На самом деле такого просто не могло быть, ведь я росла в России и с рождения говорила на чистейшем русском.
«Приедут сюда и ведут себя как дома»
Мой отец азербайджанец, а мама русская. Внешность я унаследовала от отца, а вместе с ней — пренебрежительное отношение со стороны россиян.
В школе я училась в 90‑е, и тогда бывало особенно туго. Во всех бедах принято было винить «черножопых».
Женщины разных этносов — о жизни в «многонациональной» России
«Меня в детстве обзывали узкоглазой, китаёзой»
Я бурятка, и российское общество считает меня человеком второго сорта. Ни я, ни мои предки не жили спокойно и не чувствовали себя полноправными гражданами страны.
Мой прадед был судим по 58 статье УК РСФСР за панмонголизм (движение за объединение монгольских народов в единое государство. — Прим. ред.). Десять лет он провёл в трудовом лагере на Колыме. Из-за этого моего деда травили в школе за то, что он «сын врага народа». Меня в детстве обзывали узкоглазой, китаёзой, а однажды в детском лагере избили до крови.
Когда я выросла, я приехала учиться в Москву. Там полицейские по несколько раз в месяц останавливали меня для проверки документов, часто намекали на взятку. А уж сколько раз у меня не получалось снять квартиру, трудно и сосчитать.
При Сталине у бурят отняли традиционную письменность: перевели на латиницу, потом на кириллицу. В XXI веке Федеральное собрание вообще запретило народам России использовать какую-либо письменность, кроме кириллицы.
«Такой национальности нет»
Я — поморка. Мой народ ближе к скандинавам, чем к русским. Но с виду не отличить, поэтому я не сталкивалась с дискриминацией по внешности. Правда, однажды в начальной школе учительница назвала меня трескоедкой, и эта кличка прилипла ко мне на долгие годы.
И всё же такие случаи были единичными. Но хоть я и не переживала прямой травли, с детства мне приходится вести войну с Россией за свою самоидентификацию.
Поморы — непризнанная нация. В 2011 году Минюст ликвидировал нашу единственную официальную общину. Многие считают, что у нас нет своего языка, но это неправда. Наш язык существует, он старше литературного русского и лёг в основу современного русского. Лингвисты рассматривают его как один из старейших языков
«Вы нерусская и читаете?»
Я из Ингушетии — самой крохотной республики в России. Всю жизнь за пределами родного региона я постоянно сталкивалась с национализмом.
Впрочем, впервые это произошло ещё там, на родине. Наша преподавательница вязания — русская женщина — сказала нам, что русские дети якобы схватывают всё в разы лучше и нам до них далеко. Я тогда, будучи ребёнком, не понимала, что же такого особенного в этих русских детях, почему они так недосягаемы? Когда я стала старше и начала пользоваться интернетом, я ещё больше осознала, что в России я человек второго сорта. Я видела сообщения о «хачах», «чурках», «понаехавших», «неандертальцах», «террористах», «спустившихся с гор». Любое мнение, которое я высказывала, могло быть аннулировано, потому что я «нерусская».
Через несколько лет я переехала в другой город, в основном населённый русскими людьми. Я заметила, что у них есть непробиваемая вера в то, что Россия стала для малых народов просветительницей, освободительницей, желанной вершительницей судеб. Это при том, что в 1944–1958 годах мои предки были депортированы как враги народа. Смущает ли русских людей то, что в истории их страны есть такой эпизод? Большинство даже не догадывается о его существовании.
Более того, многие уверены, что малые республики, в частности кавказские, совсем пропали бы без «России-матушки», а все насильственные действия в отношении жителей этих республик были вынужденными.
«Мне неохотно давали роли, а мой разрез глаз оказался „неудобным“ для грима»
Мне 29 лет, я родом из Астраханской области. Мой отец — казах, переселенец. Он приехал ещё при советской власти. Мама — метиска. Её предками были ногайцы родом из Крыма и каракалпаки.
От преподавателя по сценической речи я услышала, что у меня есть «акцент и говор». На самом деле такого просто не могло быть, ведь я росла в России и с рождения говорила на чистейшем русском.
«Приедут сюда и ведут себя как дома»
Мой отец азербайджанец, а мама русская. Внешность я унаследовала от отца, а вместе с ней — пренебрежительное отношение со стороны россиян.
В школе я училась в 90‑е, и тогда бывало особенно туго. Во всех бедах принято было винить «черножопых».
Вёрстка
Девятое августа — день коренных народов мира. В России таких народов больше сорока.
В первом тексте коллаборации «Вёрстки» и ФАС представительницы разных народов РФ и других стран рассказывают, как им живётся в «многонациональной» России.