💣👩🏻‍🦰🇺🇦 #жертвывойны #украина #убитыероссией
В Киеве во время российского ракетного обстрела погибла российская журналистка The Insider Оксана Баулина

Баулина погибла под обстрелом в Киеве при выполнении редакционного задания. Она снимала разрушения после обстрела российскими войсками Подольского района столицы и попала под новый ракетный обстрел.
С ней погиб еще один гражданский, двое сопровождавших ее людей ранены и госпитализированы.

До прихода в The Insider Баулина работала в "Фонде борьбы с коррупцией".
После внесения организации в список экстремистских она вынуждена была уехать из России.
В качестве корреспондентки она поехала в Украину, где успела сделать несколько репортажей из Львова и Киева.

👱🏻‍♀️🗯🇺🇦 #опыт #война #мотыжин #жертвывойны #зверстваоккупантов
«Вы герои нашей деревни — нашего Мотыжина!»
Какой была семья Ольги Сухенко, убитая во время оккупации Киевской области
2 апреля вооруженные силы Украины вернули контроль над Киевской областью. После этого весь мир увидел ужасающие фотографии и видео с телами убитых мирных жителей. Среди них опознали старосту села Мотыжин Ольгу Сухенко, ее мужа и сына, которых похитили из их дома 23 марта.

Когда 24 февраля началась война, 25-летний Александр Сухенко и его девушка Дарья Беленицына приехали из Киева к его родителям Ольге и Игорю Сухенко в Мотыжин, село в 50 километрах от столицы. «Мы верили и надеялись, что будет спокойно», — писала 25 марта девушка в своем инстаграме. Судя по ее постам в соцсетях, девушка эвакуировалась в Винницкую область в начале второй недели марта, в это время недалеко от Мотыжина уже шли бои. В селе остались Александр и его родители.
Как пишет «Укринформ», 23 марта в дом семьи Сухенко приехали российские военные. В своем посте от 25 марта Дарья Беленицына рассказывает, что с ними разговаривал Александр, и они показались ему «человечными». Военных было около десяти человек, они обыскали дом и угнали машину. В тот же день они забрали Ольгу и Игоря Сухенко, пообещав Александру, что «никого не будут трогать», сообщил спустя два дня после похищения родственник семьи.
Зампред Киевского областного совета Татьяна Семенова 26 марта рассказывала, что сначала военные хотели забрать только Ольгу, но ее муж настоял, что поедет с ней. Еще через шесть часов российские военные вернулись за сыном. «Соседи уже слышали технику у двора, очевидно, забрали и Александра», — говорил родственник семьи Сухенко.
Кроме них, в плен взяли еще 20 жителей Мотыжина. «Есть подозрение, что в селе действовал предатель, который выдал оккупантам местонахождение руководителя и активных крестьян», — рассказывала в интервью Семенова.
С того момента никто не знал, что происходит с семьей главы села и где они находятся. Киево-Святошинская окружная прокуратура начала расследование по факту похищения.
«Когда я сказала Саше, что он сделал все, чтобы им гордились и попросила покинуть село, он лишь ответил “Я не хочу, чтобы мной гордились. Я просто делаю все, что могу для победы”, — писала Дарья Беленицына после похищения. — Он уже победил, он мой Герой. Я хочу вернуть его и родителей. Людей, которые достойны наград, а не плена».
На 38-й день войны, когда российские войска отступили и ВСУ вернули контроль над Киевской областью, бойцы украинского мусульманского батальона «Крым» нашли тела семьи Сухенко и других жителей села. Ольгу и Александра обнаружили в братской могиле, а Игоря в колодце.
«Мне не хватит слов и сил, чтобы описать то, что чувствую я и вся наша семья, — написала Дарья. — Вы причинили боль, которую не унять, не простить».

🙇🏼‍♀️🗯💣 #опыт #война #историиукраинок #жертвывойны
«Я просила Бога умереть быстро». Семнадцатилетняя девушка из Мариуполя — про голод, страх и фильтрационный лагерь
В подвале мы видели разные ужасы. У людей заканчивались продукты, они превращались в зверей. Были готовы убить друг друга за глоток воды. 
Еду не из чего было готовить, воду добывали из льда и снега. 
Люди подвергались безумной опасности, когда выходили наружу — на них летели осколки, куски построек, камни.
Однажды перед нашей дверью в подвал разорвалась мина. Дыра была такая большая, казалось, словно кто-то глубоко копнул. Мы думали, что нас засыпет, здание уже начало разрушаться. Боялись, чтобы подвал не стал нашей братской могилой.

На десятый день пребывания там у нас остался один кусочек хлеба. Он был размером с мой кулачок. Мы делили его четыре раза. Свой кусочек я не смогла съесть, потому что мы очень долго голодали. Он был со мной очень долго. Я боялась, что все кончится, и не будет даже его. 
Люди между собой ссорились, скандалили, кого-то пытались выгнать из подвала, чтобы на один рот было меньше. Там не было доброты, только тьма, и мы уже чувствовали запах смерти.
Так продолжалось 12 дней.

Однажды отец сказал: «Или мы умрем от голода, или нас засыплет, или нас просто убьют». Российские солдаты ходили по подвалам, проверяли, кто там сидит, бросали бомбы. Когда к нам стучали, мы не отвечали. 
В один из дней мы услышали от соседей, что можно уехать на Мелекино. У папы были старенькие, разбитые обломками от построек и стекла, «Жигули». Мы даже не знали, заведется ли машина, но она тронулась. Мы ехали под обстрелами, «Градами». Продолжались бои, а у нас была одна цель: выжить, выбраться из этого ада. 
Доехали почти до Мелекино, там стоял пост «ДНР». Понимали, что вернуться назад не сможем, а дальше ехать не хотели: если не убили там, то убьют здесь, для врага мы ничто, просто мишень. 
Нас остановили на блокпосту, спросили на место регистрации. «Мариупольские? Вам направо». 
Куда это, «направо», мы не знали. Оттуда нас направляли дальше и дальше. Так постепенно сформировалась большая колонна из автомобилей и даже людей, шедших пешком. 
Потом военные «ДНР» сказали ехать «вниз». Мы тронулись, а они просто стреляли по машинам и людям.

Еще тогда же в Ялте была «денационализация»: солдаты ходили по домам, искали «националистов», «фашистов», как они говорят. Людей увозили в неизвестном направлении, кого-то убивали.

Фильтрация устроена так: у них есть блокпост. Туда заезжает машина, где проверяют каждый карман, бардачок, багажник, каждую сумку. У людей — одежду, и все, что под ней. Мужчин раздевают на улице возле машин. Ищут татуировки, какие-то отметины, одним словом, «националистов». 

Они просто ходили, разговаривали между собой, обсуждали женщин, которых замучили.
Я слышала разговоры между ними:
«А тот непрошедший, куда ты его дел?» — спрашивал один другого.   
«Да расстрелял. Человек 10, может больше. Не считаю, надоело уже». 
Один мужчина, проходивший фильтрацию, вышел с огромными, испуганными глазами. Его трясло. Он говорил, что был жестокий допрос, его избивали. Его жену так и не отпустили.

У меня взяли паспорт, увидели, что мне 17. Я им не понравилась, вроде бы слишком молодо выглядела, а они как раз искали каких-то юных девушек. 
Меня вытолкали оттуда.

Фемлинк