ПОЧЕМУ МЫ ЕГО ПОМНИМ?

Помню, как в студенческие годы прочитала пьесу Кристофера Марло «Тамерлан Великий» и испытала ужас. Знаю-знаю, там все преувеличено, использованы странные легенды о Тимуре, ходившие в XVI веке в Европе, и вообще, эту пьесу надо воспринимать в контексте культуры Возрождения, прославлявшей любого независимого человека. Но Тамерлана?

Все знают, что Тамерлан был страшным и жестоким завоевателем. Все слышали про пирамиды из человеческих голов, которые он складывал после захвата очередного города, и про то, что он посадил османского султана Баязида в клетку (что, кажется, неправда). Есть еще много рассказов о жутких завоевательных походах Тимура, о том, что он творил на завоеванных землях, как мучил и убивал тысячи людей. Какие-то из этих рассказов выдуманные, но большинство, увы, соответствует действительности.

И это совершенно не мешает нам — ну не то чтобы восхищаться Тамерланом (хотя и такие книги о нем до сих пор пишут) — но по крайней мере с испуганным восторгом думать о нем. Этакий исторический ужастик. Завоевал кучу земель, причем многие из них даже не стал присоединять к своему государству, а просто разграбил — и ушел. Потом через несколько лет опять вернулся, опять разграбил, сжег, вырезал несколько городов — и ушел. Отправился в Самарканд, превращенный им в чудо архитектуры, чтобы сидеть в прекрасном саду в окружении поэтов, историков и ученых и слушать их беседы о возвышенных материях. А потом — ррраз! — и дальше грабить и убивать.

То, что творил Тамерлан, для меня, честно говоря, просто воплощение человеческого безумия, и никакие прекрасные архитектурные постройки (о, как они прекрасны! Надеюсь в скором времени позвать желающих в путешествие по Узбекистану), никакое тимуридское возрождение не могут искупить вот этой бесконечной и по большому счету бессмысленной резни.

Но вот прошло уже много веков после смерти Тимура и после появления трагедии Марло, а Железный хромец по-прежнему окружен ореолом страха и восторга, и появляются новые мифы вроде историй о духе Тамерлана, породившем войну, и снова и снова нам кажется, что он, конечно, был невероятно жестоким, но зато…

Вот обо всем об этом — и о том, что сделал Тимур, как он пришел к власти и как укреплял ее, и о том, как его воспринимали и воспринимают, — пойдет речь в новом выпуске «Уроков истории с Тамарой Эйдельман».

ПОДРАЖАНИЕ ХАРМСУ

Однажды хорошие люди задумали поставить памятник Пушкину. Жизнь в России была нелегкой, и люди постоянно отвлекались на другие проблемы, поэтому деньги собирали очень медленно. К тому же, это были те годы, когда Пушкина не очень любили.

Писарев все время объяснял, что Пушкин совсем не такой великий, каким его пытаются представить, потому что пишет о ножках и других глупостях, а не о страданиях народа. А молодежь тем временем ходила в народ и предпочитала читать Чернышевского и Некрасова.

Потом началось очень страшное время, когда теракты следовали один за другим, а народовольцы начали охоту на царя. А царь между тем призвал Лорис-Меликова, и тот пообещал сотрудничать с обществом — и начал сотрудничать. Революционеров продолжали преследовать, но режим в целом стал помягче и появились надежды.

И в этой ситуации в начале 1880 года хорошие люди стали готовить Пушкинский праздник и открытие памятника. Одним из главных участников этой подготовки был Тургенев, который как раз ненадолго приехал из Франции. Ему поручили поехать к Толстому и пригласить его, но Толстой отказался. Хоть ему и не был близок Писарев, но он пришел к выводу, что Пушкин народу непонятен, потому что писал любовные стихи — иногда даже неприличные! — и погиб на дуэли, а значит, хотел человека убить. Похоже, Толстой считал, что русские люди неприличного чураются и никого никогда не убивают, даже по пьянке.

Во всяком случае Толстой не приехал, и Тургенев очень огорчился, но продолжал готовиться к празднику. Салтыков-Щедрин тоже не приехал, но по другой причине. Он считал, что праздник готовят прекраснодушные либералы, которые, как дурачки, поверили, что правительство теперь будет с ними сотрудничать, и под видом восхваления Пушкина восхваляют правительство.

Тургенев пытался сделать так, чтобы знаменитого журналиста Каткова, сторонника правительства, на праздничные мероприятия не приглашали. А когда на одном торжественном банкете Катков произнес тост, призывая всех к примирению, Тургенев отказался с ним чокнуться.

Но множество людей в июне 1880 года съехались в Москву и с огромной радостью открыли памятник Пушкину. Сначала главным человеком на этом празднике был Тургенев — ему рукоплескали и на одном из заседаний поручили увенчать бюст Пушкина лавровым венком. Но потом Достоевский произнес свою речь, и о Тургеневе все забыли.

Достоевский говорил о великом всемирном значении Пушкина, о его всемирной отзывчивости, и о том, что русский народ тоже знает всемирную отзывчивость и «всепримирение». Он призвал людей к очищению и преображению : «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве».

Тут началось такое, чего не могли предположить ни Толстой, ни Щедрин, ни Тургенев. Овация переросла в настоящую истерику, многие плакали, а один молодой человек, говорят, упал в обморок. Люди в зале клялись стать лучше и любить друг друга. К Достоевскому подошли два пожилых человека и сказали, что двадцать лет были врагами, а теперь обнялись и помирились. Правда, в это же время группа женщин выбежала на сцену, чтобы увенчать Достоевского лавровым венком. Говорили, что по дороге одна из них отпихнула Тургенева и сказала: «Не для вас, не для вас!» Вот тебе и любовь, вот тебе и всепримирение. Тургенев обиделся и вскоре уехал во Францию.

Но не прошло и года, как революционеры показали, что Лорис-Меликов с ними не справился, и бросили бомбу, которая все-таки попала в царя. К счастью, Достоевский не дожил до этого ужаса — он умер за месяц до этого. А многие из тех, кто рыдал, слушая его речь, дожили и узнали, что начались совсем новые времена, а надежд осталось мало. Некоторые дожили еще и до мировой войны, и до революции и много нового и интересного узнали про вселенскую отзывчивость русского народа.

Но как бы всё ни складывалось, мне в этой истории симпатичнее всех Пушкин. Он в любые, самые темные времена дает надежду.

ХРАНИТЕЛИ

Лет 20 назад ходили мы с учениками в байдарочный поход по реке Угре, там, где в 1941 году проходили тяжелейшие бои. Угра — прекрасная река, один из любимых маршрутов многочисленных туристов, протекает она по густо населенным Смоленской и Калужской областям, по берегам — множество деревень, дачных поселков. Несмотря на все это однако на одной из стоянок мы с ужасом обнаружили в кустах, совсем рядом с рекой, валявшиеся скелеты незахороненных солдат. Неподалеку у костра расположились черные археологи, которым здесь было полное раздолье… Не исключаю, что и сегодня они там пасутся, как, впрочем, и во многих других местах, где когда-то лилась кровь и люди отдавали жизнь за свою страну.

Другое воспоминание: удивительный 6-й форт во Владивостоке. Совершенно фантастическая дореволюционная постройка, целый город, созданный под землей — с помещениями для жизни солдат, с переходами, командными пунктами… Здесь проводят очень интересные экскурсии. Однажды я была тут с группой учителей истории и с англичанином — тоже историком. Когда мы вышли из форта на поверхность, то оказались у стены, к которой была прикреплена маленькая иконка, а вокруг нее — следы пуль. В прошлый раз мне рассказывали, что здесь происходило, а теперь, может быть, потому что группа была большая, а может, из-за иностранца, экскурсовод ничего не говорил.

Давать ему указания было неудобно, поэтому я сделала вид, что обращаюсь только к своему сыну, и сказала: «Ты понимаешь, что это место, где расстреливали?» Все ахнули. После чего все мы отправились дальше — смотреть на океан. И только непривычный к подобным вещам англичанин отбежал в сторону и довольно долго не подходил к нам — переживал. А мы что, мы и не такое видали. У нас в глубинах памяти и не такое есть.

Алексей Миняйло снял фильм «Монополия на память»
— о том, что происходит с нашей памятью о войне, о репрессиях, о терроре. О том, как места, связанные с обороной Москвы, собираются застраивать, о том, почему власть пытается исказить реальность, связанную с Сандармохом и расстрелянными там людьми, о том, как нелегко устанавливать таблички «Последнего адреса» — как люди говорят, что им неприятно «жить на кладбище», то бишь в доме, где им постоянно напоминают об арестованных и расстрелянных.

В общем, о том, как постоянно, осознанно, последовательно уничтожается и искажается память об истории России ХХ века. Но не только об этом. Для меня важно, что в фильме показаны люди, которые пытаются память сохранять — оберегают места вокруг деревни Дунино под Москвой, говорят правду о Сандармохе, находят «последние адреса» и не дают о них забыть.

В фильме много говорится о том, что не может быть одной «единственно правильной» памяти, и уж тем более не может быть государственной монополии на историю. Но это были бы просто слова, если бы за ними не стояли люди — те, кто упорно продолжают отстаивать свою память — проводить настоящие раскопки, а не ту кощунственную пародию, которую учинило РВИО в Сандармохе, когда пыталось доказать, что не расстреливали там заключенных из Соловков. И не тот Диснейленд, который создают в парке «Патриот».

И вот это самое главное — то, что люди, сохраняющие память, существуют, и их, кстати говоря, довольно много.

В фильме Алексея Миняйло матушка Варвара, монахиня, сотрудница дома-музея Пришвина в Дунине рассказывает удивительную историю о том, как в здешних местах регулярно появляется старый однорукий человек. Он объясняет, что приезжает повидаться со своей рукой, потерянной здесь в боях.

Мне кажется, это удивительный образ. Какая-то часть всех нас находится и в местах боев Второй мировой войны, и в Сандармохе, и на Колыме, и на берегах Угры, и рядом с 6-м фортом во Владивостоке. Если мы отдадим эти места государственным монополистам, то так и от нас скоро ничего не останется.

Именно поэтому Юрий Дмитриев должен выйти на свободу, а общество «Мемориал» должно продолжать жить.

— Минюст внес «Мемориал» в реестр иностранных агентов, с чем ни я, ни организация не согласны.

КАК НЕ СОЙТИ С УМА?

Смотришь фильм Юрия Дудя о пытках, и в голове пульсирует мысль: «Как жить? Как жить? Как вообще можно тут жить, когда такое творится?» Увы, нам уже не первый раз рассказывают о пытках. Мы знаем, как глумятся в колонии над Навальным, а те, кому хватило душевных сил, могли посмотреть, что творят в колониях с «обычными» заключенными (честно скажу — мне не хватило), но в фильме Дудя есть несколько вещей, потрясающих до глубины души.

Конечно, прежде всего поражают люди, спокойно, подробно, иногда даже с усмешечкой рассказывающие о том, что с ними делали, как их ломали, мучили, унижали, как потом «мама встретилась в магазине» с одним из мучителей или сам рассказчик видел этих негодяев на улице. Как это? Как такое возможно? Вот так идти по улице и видеть своего палача? И понимать, что ничего ты ему не сделаешь?

Есть и другие вещи, очень важные для меня как для историка. Мысль о том, как Чечня «расползается» по всей стране и как-то, что было «нормой» только там, становится «нормой» везде. И о том, что после Крыма силовики почувствовали свою безнаказанность. И, конечно, о том, что надвигается новый «1984 год»…

И снова жужжит в голове: «Как жить? Как можно тут жить?» и «А как вообще такое возможно?». Сколько людей в нашей стране уже развращены этим страшным беззаконием и возможностью мучить и убивать других людей? Давно уже ясно, что все эти ужасы — не какие-то одиночные злодеяния маньяков, а обычные дела, которые совершают обычные люди. Вернее, те, кого мы уже привыкли считать обычными. И совершенно ясно, что невозможно быть садистом и убийцей на работе и одновременно любящим мужем и отцом, хорошим другом, веселым товарищем.

Что бы они нам друг о друге ни рассказывали — они убийцы, а вокруг еще тысячи и тысячи тех, кто вроде бы знает, что это убийцы, но не придает этому слишком большого значения. Сослуживцы, которые не обращают внимания на то, что в соседнем кабинете человеку прикрепляют электроды к мочкам ушей или просто избивают очередного подозреваемого, или шантажируют. Врачи в колониях и СИЗО и те, кто три дня не подходил в больнице к Алексею Михееву, сделав его таким образом инвалидом на всю жизнь. А еще просто приятели, соседи, собутыльники, товарищи по рыбалке, те, кто примерно представляют, чем человек занимается, но предпочитают вообще об этом не думать. И тогда получается, что это уже миллионы, в той или иной мере связанные круговой порукой или заговором молчания, скрепленные кровью, как сказал бы Петр Степанович Верховенский.

Как от такого не сойти с ума? Ну, например, подумав о том, что Юрий Дудь, молодой и успешный журналист, в нынешних адских условиях не боится снять фильм о пытках. И дело не только в том, что не боится. Спасибо ему еще и за то, как он показывает нам людей. Жертв, которые каким-то образом все-таки сохраняют свое достоинство и продолжают жить. Сотрудников «Комитета против пыток», которые рассматривают для себя тюрьму как реальную перспективу — и знают при этом, что там творится! — но продолжают работать. И, конечно, за то, как этот фильм буквально пронизан невероятной мощью и энергией Игоря Каляпина, человека, о котором и раньше было понятно, что он герой, но который теперь раскрылся во всем своем величии — я совершенно осознанно использую это слово.

Я не буду писать банальностей вроде того, что раз Дудь снимает такие фильмы и раз есть такие люди, как Каляпин и его сотрудники, то у нас есть надежда. Я просто буду стараться побольше думать о них — и это станет моей защитой от безумия и способом сохранения разума.

Алексею Михееву деньги я перевела еще до того, как закончила смотреть фильм — и вас призываю поступить так же.

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА

Сегодня нам кажется само собой разумеющимся, что у человека должны быть права. Ну, или во всяком случае, хочется так думать. Очень трудно представить себе, что в течение многих веков права были только у власть имущих, а у остальных — только обязанности. А если какие-то права существовали, то не у отдельного человека, а у корпорации, к которой он принадлежал — ремесленного цеха, купеческой гильдии, монастыря… А человек сам по себе — это такой пустяк, он никому не интересен, он имеет значение только потому, что принадлежит к какому-то объединению. Не случайно ведь в разные эпохи и в разных странах одним из самых страшных (а может быть, и самым страшным) наказаний было изгнание. Изгнанник предоставлен сам себе, он волен идти куда хочет, он свободен, но лишен защиты своей общины и своих богов, а значит — уж совсем бесправен.

Понадобилось много веков для того, чтобы постепенно, медленно, мучительно человечество пришло к мысли о ценности отдельной личности. Для этого понадобились расцвет культуры Возрождения и труды философов Просвещения, портреты работы Веласкеса и Рембрандта, пьесы Шекспира, стихи Пушкина, романы Гюго, Диккенса, Достоевского.

Понадобилось множество законов вроде так странно звучащего Habeas Corpus Act — если буквально перевести, то «Имеешь тело закон», а на самом деле — одного из первых в истории человечества документов, защищающих права арестованных и обвиняемых. И американская Декларация независимости, в которой сказано, что все люди созданы равными и наделены неотчуждаемыми правами. А права эти — на жизнь, свободу и стремление к счастью. И Французская революция — с ее кровью, подавлением — и одновременно рывком вперед — к свободе, и мечты людей XIX века о том, как наука и разум всех облагодетельствуют.

А потом пройдут еще десятилетия и мир постепенно начнет осознавать, что равны пока что далеко не все. Что Декларация независимости, Американская конституция и Билль о правах совсем не вспоминают о чернокожих рабах. А французская Декларация прав человека и гражданина — это, вообще-то, декларация прав «мужчины и гражданина». Недаром Олимпия де Гуж писала во время Французской революции Декларацию прав женщины и гражданки…

А потом оказалось, что нужно вспомнить еще и о бедняках, и о детях, и о военнопленных, и об инвалидах, и о сексуальных меньшинствах, и о мигрантах, и о заключенных… Человечество шаг за шагом открывало для себя все новые и новые группы людей, которые тоже обладали всё теми же равными и неотчуждаемыми правами, чтобы, наконец, дойти до мысли о том, что права эти есть у всех, абсолютно у всех.

И особенно удивительно то, что эти представления складывались и распространялись на фоне таких чудовищных злодейств, которые до ХХ столетия мало кто мог себе даже представить. На фоне мировых войн, Освенцима и Колымы, Хиросимы и Нагасаки, на фоне потоков крови, заливавших Руанду и Боснию, Конго и Турцию, Россию и Испанию, Украину и Беларусь… да что там перечислять — можно ткнуть пальцем в любое место на карте и, скорее всего, окажется, что за последние сто лет там происходило что-нибудь ужасное. Пресловутая наука оказалась прекрасной помощницей в деле изготовления все новых видов оружия, мечты о равенстве почему-то привели к тоталитарным режимам, а восторженные разговоры о свободе наций — к шовинизму и этническим чисткам. Казалось бы, конец — какие уж тут права? Какая уж тут человеческая жизнь?

И все равно, сколько бы ни говорили о кризисе гуманизма, о крахе человечности, о том, что «после Освенцима поэзии не существует» — в мире сохраняется вера в ценность человеческой жизни, и по-прежнему есть люди, готовые защищать права — свои и чужие, и не позволяющие втоптать человеческое достоинство в грязь.

Сегодня, в Международный день прав человека, мне хочется четко и ясно проговорить простую до банальности, но невероятно важную вещь — права человека — это важнейшее приобретение человечества, наша задача — не потерять его.

О ТЕХ МЕСТАХ, ГДЕ Я НИКОГДА НЕ БЫЛА

Мне бы очень хотелось побывать в Афганистане, хотя, как легко догадаться, вероятность того, что мое желание сбудется, с каждым годом все быстрее приближается к нулю.

Судя по тому, что я читала об Афганистане, там удивительная красота, прекрасные горы, и плюс ко всему — это место, невероятно важное для историка. Здесь во все времена пересекались торговые и военные пути, за власть в здешних краях бились великие державы древности и современности, по здешним тропам пробирались путешественники, географы и шпионы, и биография каждого из них может стать материалом для огромного исследования или для приключенческого фильма.

В мои школьные годы Афганистан не значил для меня ничего — ну разве что по телевизору время от времени показывали фильм «Миссия в Кабуле», где играли многочисленные кинематографические красавцы — Олег Стриженов, Эммануил Виторган, Олег Видов. А потом вдруг посыпались до этого никому, кроме экспертов, не знакомые имена и названия: Бабрак Кармаль и Нур Мухаммад Тараки, Ахмад-шах Масуд — а где это, Панджшерское ущелье? — Герат, Кандагар…

Потом мы все смотрели по телевизору, как генерал Громов замыкал колонну советских войск, уходивших из Афганистана, и казалось, что все — эта страница закрыта. А она все никак не закрывается, и снова и снова в многострадальной стране происходят все новые и новые ужасы.

И звучат новые слова: талибы, мулла Омар, разрушенные будды Бамиана, международная коалиция, опять талибы, талибы, талибы… Иногда кажется, что никогда ничего хорошего здесь уже не произойдет.

Но так не бывает. Маятник истории качается в разные стороны — и в истории Афганистана бывали разные периоды, бывало время прекрасного расцвета и спокойствия, бывали эпохи, когда страна двигалась вперед и люди верили в будущее. И я уверена, что такое время еще наступит. Не спрашивайте только, когда. Я не знаю. Но очень хочется побывать в Афганистане. А пока что я просто записала лекцию об истории этой удивительной, прекрасной и несчастной страны.

БОЛЕЗНИ МЕНЯЮТСЯ, А ЛЮДИ НЕ ОЧЕНЬ

Читала я тут небольшую онлайн-лекцию для компании Heinz, руководители которой всеми силами пытаются убедить своих сотрудников прививаться, а те, ну, скажем, не всегда на это соглашаются (сразу хочу оговориться — что в компании много нормальных людей, которые давно привились, но, увы — не все). Как, к сожалению, и во многих других компаниях и учреждениях.

Меня попросили рассказать о том, как люди болели в былые времени и как начали применять вакцинацию для защиты от болезней. И я в очередной раз поразилась тому, как же похоже реагируют люди разных эпох и стран на наступающую болезнь.

Во-первых, поражает, какое огромное количество людей считает, что болезни на нас насылают какие-то высшие силы. Когда в «Илиаде» оказывается, что мор у ахейцев начался, потому что на них разгневался Аполлон, то это можно понять. Когда на Востоке в Средние века говорили, что не надо лечить больных чумой, потому что это наказание, посланное Аллахом, — ну тоже, в общем-то, понятно. Когда в начале XIX века во Франции священники утверждали, что холера — наказание Божье и лечить ее не надо, — это уже вызывает некоторое — ммм — удивление.

Но вот вспоминаешь, как в 90-е годы газеты пестрели заголовками о том, что «СПИД — чума ХХ века» и болезнь наркоманов, геев и проституток, — хотя теперь-то мы прекрасно знаем, что ВИЧ-положительным может оказаться абсолютно любой. А теперь мы уже слышим о том, что ковид — это тоже наказание за грехи и, если веришь, то не заразишься, даже если будешь причащаться в церкви вместе с сотней незнакомых людей и лобызать иконы.

Еще удивительно то, как часто люди обращались против тех, кто хотел их спасти: когда во время холерных бунтов говорили, что доктора вместо лекарств дают яд или травят колодцы, а сегодня говорят, что после прививки родить не получится.

А еще — с каким упорством люди ищут тайных врагов, наславших на нас очередную болезнь. С одной стороны, она оказывается божьим наказанием, а с другой — чьими-то происками. В Афинах в V веке до нашей эры, когда в городе прятались сотни людей, бежавших от спартанцев, говорили, что болезнь началась, потому что спартанцы отравили колодцы. А в средневековой Европе считали, что прокаженные хотят отомстить здоровым и для этого подкупают евреев, чтобы те — опять же — отравили колодцы. Ну а нас сегодня чипирует Билл Гейтс. Изменилась только форма «происков», но сама убежденность в том, что кто-то — фармацевтические корпорации, масоны, американцы — нам обязательно хочет навредить, вот она осталась.

Мне кажется, что особенно опасаться Билла Гейтса не стоит — пока ученые прикладывают огромные усилия для разработки новых лекарств и вакцин и ставят эксперименты на себе, пока врачи рискуют жизнью, спасая нас, мы сами с большой радостью себе вредим.

Впрочем, если моя лекция подтолкнула хотя бы одного сотрудника компании Heinz к тому, чтобы пойти и сделать прививку, значит, она была проведена не зря.

СУПРЕМАТИЗМ И ВОКРУГ НЕГО. ЗАМЕТКИ ИСТОРИКА

Читала лекцию в своем любимом Ельцин-центре и успела забежать на прекрасную выставку «Мир как беспредметность. Рождение нового искусства» — о том, как возник супрематизм, как он развивался и как потом преобразился в «постсупрематизм».
И на этой выставке есть много такого, от чего дух захватывает.

Ну для начала — там несколько восхитительных картин Шагала. Это я, конечно, интересно сказала — можно подумать, что у Шагала есть не восхитительные картины (для меня во всяком случае). Но те, что выставлены здесь, я раньше не видела и они прекрасны.

В художественную школу, созданную Шагалом в Витебске после революции, приехал Малевич и быстро «соблазнил» беспредметным искусством большую часть учеников. Начался конфликт, который стал одной из причин отъезда Шагала в Москву. Ну а из Москвы уже путь лежал в Европу. Косвенным образом конфликт с Малевичем спас Шагалу жизнь и великий художник не сгинул в Витебске во время оккупации и не попал на Колыму.

Здесь же очень страшная картина Филонова. Опять я «оригинально» высказываюсь. У Филонова нестрашных картин не бывает. И жизнь его была страшной. Никому его «аналитическое» искусство, постигавшее «знающим глазом» мир невидимых явлений, было не нужно. Его травили, предъявляли обвинение в формализме. Так он и перебивался в Ленинграде — голодный, без денег даже на холсты — и умер в начале блокады.

Но помимо картин «великих», которые всегда интересно посмотреть, здесь на двух этажах арт-галереи можно найти много важного не только для любителя искусства, но и для историка.

Вот множество фотографий Малевича с его учениками. Стоят в Витебске рядом с вагоном — целая толпа молодых людей. Это 1920 год. Они едут на «1-ю Всероссийскую конференцию учащихся и учащих искусству». Видно, в каком они все восторге и как доволен Малевич. И никто еще не подозревает, что с ними дальше будет и как их разбросает жизнь.

Как сам Малевич будет вместе с другими авангардистами с восторгом пропагандировать новое искусство, считая его созвучным революции, и как всего через несколько лет революция начнет съедать их — ликвидировать созданные ими учебные заведения, подвергать их творчество критике, уничтожать их.

И вот уже Малевич вывозит свои картины за границу, потом возвращается — и попадает в тюрьму, выходит через несколько недель, продолжает работать, пытается «вписаться» и вместо супрематических композиций пишет картины вроде «Скачет красная конница», теряет работу, опять попадает в тюрьму. А дальше — выходит из тюрьмы, потому что на этом настаивает следователь!!!!!

Следователь Владимир Кишкин — тоже человек с непростой судьбой. Дворянин, ставший анархистом, сотрудником угрозыска, к 1930 году, когда он вел дело Малевича, уже дослужившийся до высоких постов в НКВД. Но при этом осознавший, кто оказался в камере, и добившийся (!) в 1930 году (!) его освобождения.

Впрочем, в 1938 году Владимир Кишкин был расстрелян на Бутовском полигоне. Так и хочется сказать пошлую банальность, вроде того, что был он слишком «утонченным» для этого режима, но ясно, что «вышка» ожидала и утонченных сотрудников НКВД, и не очень, и дворянского происхождения, и крестьянского. Как, впрочем, и не только их.

А Малевич дожил до 1935 года — уже забытый и вообще не нужный в стране победившего соцреализма, был похоронен в «супрематическом гробу», созданном его учениками, которые побоялись сделать гроб в виде креста, как хотел художник. А на месте захоронения рядом с Немчиновкой потом было колхозное поле, а сегодня — мама дорогая! — жилой комплекс. Как-то им там живется, на прахе Малевича?

А ученики Малевича в следующие десятилетия создавали прекрасные по своей тонкости и изысканности картины, но у них тоже жизнь оказалась нелегкой. Кого-то арестовывали, кто-то вообще отошел от живописи, занявшись дизайном или организацией выставок. С беспредметной живописью в советское время, ясное дело, не слишком складывалось, но видно, как уроки супрематизма просвечивают в их чудесных работах…

Эх, жизнь-жестянка…

ПЕРЕМЕН! МЫ ЖДЕМ ПЕРЕМЕН!

В марте 1988 года, когда фильм «Асса» должен был вот-вот выйти в прокат, наша школа получила удивительный подарок от Сергея Соловьева. По просьбе моего отца он прислал копию фильма в еще существовавший тогда на Кутузовском проспекте кинотеатр «Призыв» — там, где сегодня театр Куклачева. И практически все старшие классы отправились туда и посмотрели «Ассу» на несколько дней раньше, чем вся остальная наша страна.

В марте 2019 года в кинотеатре «Октябрь» проходил спецпоказ в связи с повторным выпуском фильма в прокат, и я, конечно же, пошла туда со своими учениками. Когда мы ехали туда, одна одиннадцатиклассница, дочка наших выпускников, напомнила мне, что ее родители были на том первом показе и до сих пор вспоминают, какое этот фильм тогда произвел на них впечатление…

Антон Долин (тоже наш выпускник) попросил меня выступить перед показом — пока я думала, что сказать, то вспомнила, как часто меня спрашивали, зачем мой отец согласился читать в фильме отрывки из своей книги «Грань веков». Если честно, я думаю, что для него это было просто большое удовольствие и интересное дело. А вот зачем Сергею Соловьеву понадобились эти тексты в фильме о современной эпохе?

Может быть, как общий фон, пронизанный насилием, на котором развивается сюжет? А может быть, потому что те заговорщики тоже хотели перемен, вот только получилось у них не очень хорошо…

Помню, сказала тогда, что когда мы смотрели «Ассу» в 80-е, то думали, что все получится так, как у Цоя: «Перемен!» — и вот уже повсюду огни и начинается новая жизнь. Получилось, скорее, как с Павлом: хотели перемен, а пришли просто к пьяному убийству, после чего вышел Александр I, пообещал, что все будет «как при бабушке», и жизнь пошла по-старому, крайности павловского царствования исчезли, но по-настоящему новая жизнь не началась.

Что произошло с той печальной, холодной, жестокой жизнью, которая показана в «Ассе»? С миром, в котором заправляет мафия, а милиционер может привязаться к молодому парню, потому что у того странная серьга в ухе, где тетки с начесами решают, кому и как петь, где нет денег, нет нормальной работы, нет просвета, нет будущего?

Да никуда она не делась, все та же мафия, все те же менты, все те же тетки-начальницы, вот разве что мальчик Бананан теперь стал доверенным лицом президента, Цой давно похоронен, а «Перемен!» теперь поют по телевизору под звуки оркестра какие-то страшные дивы…

Но зал в кинотеатре «Октябрь» был полон, причем, когда Антон попросил поднять руки тех, кто пришел смотреть «Ассу» впервые, — их оказалась чуть ли не половина. Ну а в конце вы, конечно, догадываетесь, что все подняли — уже не зажигалки — а телефоны и зал покрылся огоньками.

И моим ученикам понравилась «Асса», и, наверное, следующим поколениям тоже будет нравиться «Асса», и будем смотреть, грустить и надеяться.

Потому что, как бы все ни складывалось, все равно где-то есть город золотой, Цой жив, и перемен требуют наши сердца.

ДЕНЬРОЖДЕННОЕ

А у меня сегодня день рождения!

И как бы ни было все вокруг холодно, мрачно и уныло, я собираюсь его весело отпраздновать.

Вокруг белый снег, новогодние украшения, у меня дома аж целых две елки — одна искусственная, а другая живая — ни одну из них я еще, правда, не успела украсить, но все равно приятно. И в мои планы входит повеселиться.

Я бы, конечно, с удовольствием устроила пир на весь мир, но что-то в ковидную эпоху это не очень получается, поэтому я проведу сегодняшний день в узком, но теплом кругу родных и близких.

Но, конечно же, все, кто захотят меня поздравить, могут это сделать. Ну вы наверное уже догадались — да-да, с помощью сервиса «Пользуясь случаем» можно сделать пожертвование любого размера в пользу портала «Такие дела». Увы, я больше не работаю в «Таких делах», потому что мой YouTube-канал занимает буквально каждую минуту моей жизни, но по-прежнему хочу, чтобы этот прекрасный портал существовал, развивался и помогал огромному количеству людей.

ЗАРАНЕЕ ВСЕМ СПАСИБО!

ЗАСЛУЖИВАЕТ ЛИ КОЛУМБ ПАМЯТНИКА?

В течение долгого времени ответ на этот вопрос был однозначным — конечно, да. Колумб — великий герой, человек, совершивший невероятный прорыв, изменивший жизнь всего человечества. Памятники ему стоят и в Старом, и в Новом свете.

В последние десятилетия, как мы знаем, отношение к Колумбу стало более сложным. Все чаще вспоминают о тех жестокостях, которые были связаны с открытием Америки, раздаются голоса, призывающие сносить памятники этому бессердечному завоевателю, не отмечать День Колумба, и вообще, покрыть его имя позором.

И как решить этот вопрос? Можно ли лишить имени героя человека, осмелившегося направиться в неизвестность, пересечь океан, размеры которого никому не были известны, где, быть может, со дна поднимались морские чудовища, способные проглотить корабль со всем экипажем?

А можно ли не называть злодеем того, кто был жесток не только к местным жителям, которых он, судя по всему, не считал за людей, но даже к тем, кто отправился в путешествие вместе с ним? Кто, не стесняясь, убивал, мучил, арестовывал, и, похоже, думал прежде всего о своей наживе?

И самое удивительное, что ведь и то и другое правильно. И Колумб, конечно, был героем. И конечно, был злодеем.

И как поступать в такой ситуации? Как к нему относиться? Вот об этом и поговорим в новом выпуске «Уроков истории с Тамарой Эйдельман».

КТО В ТЕРЕМЕ ЖИВЕТ?

Провела я выходные в Лесном тереме в Асташове под Чухломой. Добираться туда нелегко — на поезде до Костромы, а потом еще четыре часа на автобусе, присланном из Терема.

Но приезжаешь — и видишь деревянный дом, покрытый причудливой резьбой, полный старинных вещей, где даже дверные ручки напоминают о давно забытой жизни. В течеение нескольких лет остатки полуразрушенного и заброшенного Терема изучали, описывали, фотографировали, потом разобрали, отправили к реставраторам в Кириллов, а затем восстановили уже в обновленном виде. Резьбу, украшения, наличники, планировку воссоздавали не с помощью полета фантазии, а опираясь на внимательное изучение дома. Сегодня посетители с удивлением отмечают, что на некоторые доски «краски не хватило» — а на самом деле здесь соблюден важнейший принцип реставраторов — сохранять различие между старинными частями и теми, которые пришлось добавить.

Но удивительно не только это. Все мы слышали о разоренных, разграбленных, загаженных усадьбах, чьи обломки можно найти по всей России. Но жители окружающих деревень не грабили Терем, и даже, когда началась реставрация, волновались, что эти москвичи здесь делают? А уж когда разобранную постройку увезли в Кириллов, вообще появились опасения, что Терем украли…

По Терему катком прошлась советская власть. Крестьянин Мартьян Сазонов, построивший для себя такую дачу (!!!) в 1897 году много лет работал в Питере, а к старости заработал достаточно денег, чтобы вернуться на покой в родную Чухлому вместе с молодой женой и заказать себе роскошный летний дом. К этому моменту хозяин дачи был уважаемым членом местного сообщества, много жертвовавшим на благотворительность и соревновавшимся в своих добрых делах с жившим неподалеку в Погорелове Иваном Поляшовым, тоже выстроившим себе терем.

Ну елки-палки… Вот оно — мрачное самодержавие. Два крестьянина, два отходника, мучившихся на тяжких работах в северной столице, заказывают себе дома в модном псевдорусском стиле и еще жертвуют на школы и больницы.

Ну а дальше все как обычно. Мартьяну Сазонову «повезло» — он умер в 1914 году. Жена пережила его на много лет, дачу национализировали в 1918 году, она уехала в их дом в Чухломе, оттуда ее тоже выжили, потом поехала жить в деревню к родственникам, а закончила свои дни в доме престарелых. Поляшов дожил до 1935 года в одной комнатке своего национализированного дома. В других комнатах размещался сельсовет.

Терем в Асташове долго стоял пустым. А в 1943 году здесь стали происходить удивительные вещи. Глава сельсовета Татьяна Маркова решила сыграть в Тереме свадьбу. Жених, служивший в местном военкомате, правда, пытался увильнуть от брака, но его доставили чуть ли не под конвоем, угрожая в случае отказа отправить на фронт. Семья, сложившаяся при столь счастливых обстоятельствах, просуществовала недолго, но Татьяна Маркова расселила в Тереме почту, клуб, библиотеку, фельдшерский пункт. Это не спасло дом — в 1973 году все учреждения выехали из-за аварийного состояния. В 1972 году сельсовет выехал и из Терема в Погорелове. Но все-таки их не разобрали совсем и не сожгли — и это, честно говоря, уже большое достижение…

Но так бы эти два удивительных дома и рухнули, если бы в Погореловский терем не спас художник Анатолий Жигалов, а Асташовский — предприниматели Андрей Павличенков и Ольга Головичер.

Говорит ли это о возрождении русского Севера? Оба терема окружены заброшенными или полузаброшенными деревнями, к ним ведут еле проходимые дороги. Но ведь есть там люди, работающие в Тереме, поставляющие сюда продукты, связанные с возрожденным домом разными нитями. И это сразу наводит на мысль о том, что не все пропало, что на руинах потихоньку вырастает что-то новое.

А больше всего мне нравится то, что жители соседних деревень переживали за свой «Теремок» и ждали, когда же он к ним вернется… Восстановить сами не могли — да и зачем им это было делать? Но все-таки ждали…

В ноябре в рамках проекта «Путешествия с Тамарой Эйдельман» мы отправились в Культурное путешествие по античной Греции. Это была замечательная неделя — и я рассказала о ней для нового издания о путешествиях ПСЖР от Авиасейлс.

Здесь — про Афины, где начинаешь верить в древнегреческие мифы

ДЕД МОРОЗ, СНЕГУРОЧКА, САНТА КЛАУС…

Удивительно, какое количество сказочных персонажей связываются в нашем представлении с Рождеством и Новым Годом. Где-то уже едет Санта в своей упряжке, возглавляемой красноносым оленем Рудольфом, и покрикивает: «Хо-хо-хо!», а где-то дедушка Мороз уже зовет свою внучку, чтобы раздавать подарки, где-то кричат: «Елочка, зажгись!», а где-то развешивают носки в ожидании подарков.

Милые и странные существа, без которых уже невозможно представить себе нашу жизнь — и не только детскую. Кто-то из них пришел из невероятной древности, из тех далеких времен, когда в Мирах в Ликии епископ Николай спасал девиц от «дурной дорожки» и бросал не то в трубу, не то в окно мешки с деньгами, которые загадочным образом оказывались в чулках юных девушек. А кто-то — из советских ритуалов, когда у дедушки Мороза, у которого никогда не было детей, странным образом появилась внучка.

Кто-то был придуман совершенно конкретными людьми, как, например, олень Рудольф, придуманный на радость детям в 1939 году Робертом Мэем, которому было совсем не весело — у него от рака умирала жена, а нужно было сочинять веселую сказку — и он сжал волю в кулак и сочинил! А кто-то существовал много веков в народных преданиях и назывался Морозко или просто Мороз — а потом вдруг обрел совершенно ясный облик, шубу, белую бороду, посох, мешок с подарками.

Кто-то живет на Северном полюсе, кто-то в Лапландии, кто-то в Великом Устюге — адресов, по которым тысячи детей все еще отправляют свои письма, полно. Кто-то приплывает на свой праздник на корабле — как святой Николай в Нидерландах, а кто-то летит по небу на волшебных санях — и в наш сегодняшний цифровой век за его продвижением можно следить онлайн на специальном сайте…

Все эти веселые и дорогие сердцу сказочные персонажи — обязательные приметы зимних праздников, и, казалось бы, их сказочная жизнь касается только малышей, все еще верящих в то, что дед Мороз или Санта Клаус действительно существуют…

Но на самом-то деле каждый из них, как и полагается волшебным существам, прожил уже очень долгую жизнь — кто-то полвека, кто-то сто лет, а кто-то и много веков. Епископ Мирликийский превратился в Санта Клауса, Морозко — в деда Мороза, — и все эти сказочные перемены на самом деле теснейшим образом связаны с историей, с развитием цивилизации, с вечно меняющимися и все же неизменными обычаями.

Вот об этом и пойдет речь в праздничном выпуске «Уроков истории с Тамарой Эйдельман».

Поздравляю всех с праздниками — наступившими и наступающими!