Я назову его Игорь. Информационная политика на Донбассе вынужденно жесткая. Любая информация о военнослужащих и членах их семей идет на карандаш противнику. Это понимают в штабах — и категорически запрещают военным называть свои фамилии в интервью. Подразделение тоже лучше не озвучивать. Некоторые предпочитают не называть даже позывные.
Так что Игорь. Просто Игорь. Он недавно вышел из госпиталя, став жертвой обстрела с украинского беспилотника.
О том, что Украина применяет беспилотники с целью убийства, все как-то резко заговорили после того, как такой БПЛА убил четырехлетнего Владика Дмитриева в ДНР. Но вот, знакомьтесь, Игорь из стрелковой роты. Его тяжело ранил похожий аппарат. И я попросила его рассказать о том, как они работают.
- Они висят в воздухе, если сильно высоко - точечка маленькая, его не слышно. Если метров сто - его слышишь, жужжит. Если на него смотришь - он легко летает, двигается — значит он пустой. Это всё с опытом приходит. Только смотришь - он чуть в сторону ведет — значит, он груженый. Сейчас - минуты две максимум – будет сброс взрывчатого вещества, - объясняет он мне.
Стрелковую роту украинские беспилотники почему-то назначили любимой. Теперь над Игорем и его товарищами метрах в ста почти постоянно висят пара аппаратов.
Я прошу Игоря рассказать, как его ранило.
- Они в последнее время работают в паре: один отвлекает, смотрит, чтоб по нему работали, а другой сзади заходит. Шум однотонный. По цвету-размеру одинаковые они подбирают, чтобы шум однотонный. Потом первый заходит, и ты не слышишь, что второй сбрасывает. Это раньше работал один.
Полтора месяца назад «груз» был сброшен на Игоря. Из него так и не достали все осколки. Он мне показывает небольшой шрам на руке: там остался один, до сих пор очень болит.
- Взрывчатые вещества могут быть напичканы белым фосфором, это чтобы загорелся, например, блиндаж. Или мелкими иголками. А иголочки такие - как волосина, если она в тело впивается - ты уже не достанешь. Они вообще такие тоненькие, не знаю, из чего они. Это на нас ещё на старых позициях сбрасывали.
Фосфорные снаряды, разумеется, запрещены. Но кого когда это останавливало?
- Сначала на одну позицию зашел. Потом я смотрю - он подлетает к нашим. Начали стрелять, отпугивать его. Он начинает вилять, со стрелкового оружия очень тяжело в него попасть. Он играется с тобой, отвлекает на себя внимание, чтобы зашел второй. В это время заходит второй и сбрасывает снаряд. Было обманное движение: его чуть в сторону понесло - я подумал, сейчас будет сброс. Я не успел спрятаться, получилось, сбоку он снаряд сбросил от меня.
Сейчас много говорят о турецких беспилотниках «Байтакарах». Но чаще применяются самые обычные, китайские квадрокоптеры, ценой тысяч 40 рублей от силы. Такие можно было бы покупать для войск ЛДНР, если бы было достаточно энтузиастов. Как утверждает волонтер Координационного центра помощи Новороссии Андрей Морозов, Владика Дмитриева убила самоделка. Игоря ранил китайский аппарат. Не нужно много денег, чтобы убивать.
Полный текст по ссылке: https://vnnews.ru/social/91637-ne-nuzhno-mnogo-deneg-chtoby-ubivat-intervyu-voenkora-anny-dolgarevoj-s-luganskim-voennym.html
Так что Игорь. Просто Игорь. Он недавно вышел из госпиталя, став жертвой обстрела с украинского беспилотника.
О том, что Украина применяет беспилотники с целью убийства, все как-то резко заговорили после того, как такой БПЛА убил четырехлетнего Владика Дмитриева в ДНР. Но вот, знакомьтесь, Игорь из стрелковой роты. Его тяжело ранил похожий аппарат. И я попросила его рассказать о том, как они работают.
- Они висят в воздухе, если сильно высоко - точечка маленькая, его не слышно. Если метров сто - его слышишь, жужжит. Если на него смотришь - он легко летает, двигается — значит он пустой. Это всё с опытом приходит. Только смотришь - он чуть в сторону ведет — значит, он груженый. Сейчас - минуты две максимум – будет сброс взрывчатого вещества, - объясняет он мне.
Стрелковую роту украинские беспилотники почему-то назначили любимой. Теперь над Игорем и его товарищами метрах в ста почти постоянно висят пара аппаратов.
Я прошу Игоря рассказать, как его ранило.
- Они в последнее время работают в паре: один отвлекает, смотрит, чтоб по нему работали, а другой сзади заходит. Шум однотонный. По цвету-размеру одинаковые они подбирают, чтобы шум однотонный. Потом первый заходит, и ты не слышишь, что второй сбрасывает. Это раньше работал один.
Полтора месяца назад «груз» был сброшен на Игоря. Из него так и не достали все осколки. Он мне показывает небольшой шрам на руке: там остался один, до сих пор очень болит.
- Взрывчатые вещества могут быть напичканы белым фосфором, это чтобы загорелся, например, блиндаж. Или мелкими иголками. А иголочки такие - как волосина, если она в тело впивается - ты уже не достанешь. Они вообще такие тоненькие, не знаю, из чего они. Это на нас ещё на старых позициях сбрасывали.
Фосфорные снаряды, разумеется, запрещены. Но кого когда это останавливало?
- Сначала на одну позицию зашел. Потом я смотрю - он подлетает к нашим. Начали стрелять, отпугивать его. Он начинает вилять, со стрелкового оружия очень тяжело в него попасть. Он играется с тобой, отвлекает на себя внимание, чтобы зашел второй. В это время заходит второй и сбрасывает снаряд. Было обманное движение: его чуть в сторону понесло - я подумал, сейчас будет сброс. Я не успел спрятаться, получилось, сбоку он снаряд сбросил от меня.
Сейчас много говорят о турецких беспилотниках «Байтакарах». Но чаще применяются самые обычные, китайские квадрокоптеры, ценой тысяч 40 рублей от силы. Такие можно было бы покупать для войск ЛДНР, если бы было достаточно энтузиастов. Как утверждает волонтер Координационного центра помощи Новороссии Андрей Морозов, Владика Дмитриева убила самоделка. Игоря ранил китайский аппарат. Не нужно много денег, чтобы убивать.
Полный текст по ссылке: https://vnnews.ru/social/91637-ne-nuzhno-mnogo-deneg-chtoby-ubivat-intervyu-voenkora-anny-dolgarevoj-s-luganskim-voennym.html
Интернет-газета Ваши новости
Не нужно много денег, чтобы убивать. Интервью военкора Анны Долгаревой с луганским военным | Интернет-газета Ваши новости
Я назову его Игорь. Информационная политика на Донбассе вынужденно жесткая. Любая информация о военнослужащих и членах их семей идет на карандаш противнику. Это понимают в штабах – и категорически запрещают военным называть свои фамилии в интервью.…
Поговорим о сложном. О том, о чем не принято говорить.
На Донбассе обострение, об этом знает любой, кто читает сводки. Донбасс практически наверняка стоит на пороге большой войны, и это тоже очевидно. В начале июня будет достроен «Северный поток – 2», и наши украинские партнеры сделают все возможное, чтобы сорвать его запуск. Потом – когда русский газ потечет в Германию, минуя Украину – карт-бланш на действия получит уже Россия. Никто не знает, как Россия воспользуется этим карт-бланшем, только Темнейшему известны мысли Темнейшего. Но то, что попытки сорвать запуск будут – это вот предсказать как-то попроще.
И я скажу о том, о чем не принято говорить.
В республиках чудовищно не хватает людей.
Чудовищно.
Линия обороны стоит реденько-реденько. Понятно, что в случае масштабного наступления ВСУ задача республик – день простоять да ночь продержаться. Они, наверное, даже продержатся. Зубами вгрызутся в землю и с помощью русского Бога полтора ополченца доживут до прихода помощи. Но это будут страшные и кровавые день и ночь.
Мне сложно об этом писать. Я постоянно бываю там и нахожусь в этих страшных реалиях. Я не знаю, как объяснить это российскому читателю, который, вероятно, пребывает в иллюзиях, спонсором каковых выступают бравурные официальные сводки. Но на передовой стоит в три раза меньше людей, чем надо бы. Эти люди, которые там стоят, – они герои. Но они просто заканчиваются. Медленно, постепенно заканчиваются.
А российские добровольцы – они устали. Они возвращаются домой, а новые не едут.
...О конкретике.
Глава СДД Александр Бородай анонсировал «зеленый свет» добровольцам из России в случае эскалации конфликта в Донбассе и наступательных действий Киева. Ранее в СДД заявляли, что в первые часы обострения готовы перебросить в Донбасс до 2-х батальонных тактических групп (БТГ). Если потребность в добровольцах будет сохраняться при затягивании боевых действий, на базе региональных отделений Союза (например, екатеринбургского и других) будут сформированы новые подразделения до 500 бойцов, имеющих опыт участия в горячих точках, в каждом для оправки на помощь Донбассу.
Еще немного о конкретике. Батальоны территориальной обороны на Донбассе ищут добровольцев. За конкретикой можно обратиться в волонтерские организации, занимающиеся, скажем так, не только гуманитарной помощью: No Pasaran и Координационный центр помощи Новороссии.
– Не хватает людей, – растерянно говорит мне офицер одного луганского батальона территориальной обороны, стоящего в полукольце на передовой. – А мы даже не знаем, как их набирать. У нас же интернета здесь нет, смартфоны запрещены.
Россияне не едут, в частности, еще и потому, что границы закрыты из-за коронавируса. Но организации вроде СДД и КЦПН как раз и организовывают людям пропуска для таких случаев. Все решаемо.
...Никогда не думала, что буду призывать людей участвовать в войне.
Но – призываю.
Им там очень не хватает людей.
А мне – мне мучительно страшно за каждого, кто воюет там, не первый год воюет, кто устал, кто по несколько раз уже ранен, кто пару раз в месяц видит жену и детей, и то, если жены и дети не ушли от них, устав от такой жизни, но – уходить не собирается, потому что только до победы.
Мне больно за каждую жертву этой войны, мне страшно, мне не хочется, чтобы жертв становилось больше, и этический выбор христианина невероятно сложен в этой истории.
Но они просили передать, что им нужна помощь.
На Донбассе обострение, об этом знает любой, кто читает сводки. Донбасс практически наверняка стоит на пороге большой войны, и это тоже очевидно. В начале июня будет достроен «Северный поток – 2», и наши украинские партнеры сделают все возможное, чтобы сорвать его запуск. Потом – когда русский газ потечет в Германию, минуя Украину – карт-бланш на действия получит уже Россия. Никто не знает, как Россия воспользуется этим карт-бланшем, только Темнейшему известны мысли Темнейшего. Но то, что попытки сорвать запуск будут – это вот предсказать как-то попроще.
И я скажу о том, о чем не принято говорить.
В республиках чудовищно не хватает людей.
Чудовищно.
Линия обороны стоит реденько-реденько. Понятно, что в случае масштабного наступления ВСУ задача республик – день простоять да ночь продержаться. Они, наверное, даже продержатся. Зубами вгрызутся в землю и с помощью русского Бога полтора ополченца доживут до прихода помощи. Но это будут страшные и кровавые день и ночь.
Мне сложно об этом писать. Я постоянно бываю там и нахожусь в этих страшных реалиях. Я не знаю, как объяснить это российскому читателю, который, вероятно, пребывает в иллюзиях, спонсором каковых выступают бравурные официальные сводки. Но на передовой стоит в три раза меньше людей, чем надо бы. Эти люди, которые там стоят, – они герои. Но они просто заканчиваются. Медленно, постепенно заканчиваются.
А российские добровольцы – они устали. Они возвращаются домой, а новые не едут.
...О конкретике.
Глава СДД Александр Бородай анонсировал «зеленый свет» добровольцам из России в случае эскалации конфликта в Донбассе и наступательных действий Киева. Ранее в СДД заявляли, что в первые часы обострения готовы перебросить в Донбасс до 2-х батальонных тактических групп (БТГ). Если потребность в добровольцах будет сохраняться при затягивании боевых действий, на базе региональных отделений Союза (например, екатеринбургского и других) будут сформированы новые подразделения до 500 бойцов, имеющих опыт участия в горячих точках, в каждом для оправки на помощь Донбассу.
Еще немного о конкретике. Батальоны территориальной обороны на Донбассе ищут добровольцев. За конкретикой можно обратиться в волонтерские организации, занимающиеся, скажем так, не только гуманитарной помощью: No Pasaran и Координационный центр помощи Новороссии.
– Не хватает людей, – растерянно говорит мне офицер одного луганского батальона территориальной обороны, стоящего в полукольце на передовой. – А мы даже не знаем, как их набирать. У нас же интернета здесь нет, смартфоны запрещены.
Россияне не едут, в частности, еще и потому, что границы закрыты из-за коронавируса. Но организации вроде СДД и КЦПН как раз и организовывают людям пропуска для таких случаев. Все решаемо.
...Никогда не думала, что буду призывать людей участвовать в войне.
Но – призываю.
Им там очень не хватает людей.
А мне – мне мучительно страшно за каждого, кто воюет там, не первый год воюет, кто устал, кто по несколько раз уже ранен, кто пару раз в месяц видит жену и детей, и то, если жены и дети не ушли от них, устав от такой жизни, но – уходить не собирается, потому что только до победы.
Мне больно за каждую жертву этой войны, мне страшно, мне не хочется, чтобы жертв становилось больше, и этический выбор христианина невероятно сложен в этой истории.
Но они просили передать, что им нужна помощь.
Саша был командиром взвода разведки.
Он погиб не сегодня и не вчера, просто многие вещи в Народных республиках – которые больше не Новороссия – замалчиваются.
Я не знаю, разрешат ли мне называть его позывной.
Сам он, когда мы встретились, строго предупредил, чтобы я нигде не показывала его лицо и не называла позывного.
Лицо – потому что родственники на Украине.
Позывной – из соображений безопасности.
- А то мало ли, - строго говорил он. – Придет кто-нибудь, спросит: «Такой-то здесь?». Ребята решат, что раз позывной знает, то это свой. А это может быть враг, прочитавший твою статью.
Он вообще был очень предусмотрительный.
А строгость с него свалилась очень быстро почему-то.
- Я вам покажу позицию, с нее до укропов совсем рукой подать, флаг видно, - заговорщицки говорил он, когда вез нас к себе на базу. Там выдал камуфляж, чтобы переодеться – и увез. Поднимались в гору, на позицию, мы по простреливаемой тропинке.
- Идем метрах в десяти друг от друга – если мина прилетит, то осколками не всех покрошит, - спокойно распорядился он. – Если что – у меня ИПП вот в этом кармане.
ИПП – индивидуальный перевязочный пакет. Я, помню, тогда вздрогнула от того, как спокойно этот человек относится к перспективе возможной гибели, она ведь глупая была бы гибель – шел журналистам показывать позицию, да не дошел. Но мы дошли спокойно, нас не обстреляли. Саша выговаривал своим за то, что недостаточно глубоко роют окопы.
Стояла весна, позиция была новая, и вопрос окопов и блиндажей стоял остро.
- Я тут скоро метро до Владикавказа вырою, - смеялся Алан, осетин. Это была его третья война.
Саша вел нас запутанными траншеями и неожиданно остановился. Трава вверху дрожала от ветра, а он сказал:
- Тут мы на старых позициях углубляем. Ну то есть, окопы тут были еще во время Великой Отечественной войны. Представляешь, окопы наших прадедов? А сейчас здесь мы стоим.
Голос у него был негромкий, глухой. Лицо – постоянно замотано в балаклаву. А в глазах все равно проскальзывала хитринка. У меня осталась видеозапись, где мы просто стоим и болтаем, но ветер дует так, что совершенно не разобрать слов.
Показывал нам свежевырытый блиндаж:
- Блиндажик такой небольшой здесь, на трех человек. И кот одноглазый, тоже осколком шибануло. Такие спартанские условия. Воду приносим, привозим... война войной, главное - маневры. Если мины начали класть, а укрепление не очень - уходи, не надо залипать… Неопытные что делают? Упал в траншею, глаза закрыл, а надо уходить, надо уметь сохранить свою жизнь. Забрать чужую жизнь много ума не надо, ты попробуй свою сохранить.
Он погиб при обстреле вместе с осетином Аланом, не пережившем своей третьей войны.
Редкий, удивительный русский человек, ледяной какой-то бесстрашности, шесть лет войны ходивший вплотную со смертью, ближе других, и относившийся к ней с фаталистичным каким-то безразличием.
И еще в нем была доброта. Не только та заботливость, которая обычно есть у хорошего командира к своим солдатам, а какая-то настоящая глубинная доброта, безошибочно проглядывавшая.
Зачем я это пишу? Я ведь общалась с ним всего-то два дня, и нет у меня рассказов о его боевых подвигах – что расскажешь о командире разведвзвода? То-то и оно, что «это нельзя писать», «а это вообще засекречено», «Ань, реально военная тайна». Что я могу о нем рассказать? Что он отлично организовал позицию, на которой я была, что его уважали солдаты, что он иногда, вопреки запрету на стрельбу, предпринимал лихие успешные контратаки. Что еще я могу рассказать, кроме того, что он был добрый, и бесстрашный, и из чистой стали – такие люди выиграли войну в 1945 и на них же держится донбасский фронт уже шесть лет.
Что я могу рассказать про осетина Алана, который погиб с ним? Что первую свою войну Алан застал еще ребенком, что приехал сюда добровольцем, что много смеялся и шутил, и еще ему, конечно, не нравилось постоянно копать окопы, все время язвил по этому поводу. Что был тощий и высокий, говорил с акцентом, шутливо жаловался.
Но я вот что не понимаю: когда гибнет какой-нибудь украинский солдат, поднимается шум, его вспоминают, обсуждают.
Он погиб не сегодня и не вчера, просто многие вещи в Народных республиках – которые больше не Новороссия – замалчиваются.
Я не знаю, разрешат ли мне называть его позывной.
Сам он, когда мы встретились, строго предупредил, чтобы я нигде не показывала его лицо и не называла позывного.
Лицо – потому что родственники на Украине.
Позывной – из соображений безопасности.
- А то мало ли, - строго говорил он. – Придет кто-нибудь, спросит: «Такой-то здесь?». Ребята решат, что раз позывной знает, то это свой. А это может быть враг, прочитавший твою статью.
Он вообще был очень предусмотрительный.
А строгость с него свалилась очень быстро почему-то.
- Я вам покажу позицию, с нее до укропов совсем рукой подать, флаг видно, - заговорщицки говорил он, когда вез нас к себе на базу. Там выдал камуфляж, чтобы переодеться – и увез. Поднимались в гору, на позицию, мы по простреливаемой тропинке.
- Идем метрах в десяти друг от друга – если мина прилетит, то осколками не всех покрошит, - спокойно распорядился он. – Если что – у меня ИПП вот в этом кармане.
ИПП – индивидуальный перевязочный пакет. Я, помню, тогда вздрогнула от того, как спокойно этот человек относится к перспективе возможной гибели, она ведь глупая была бы гибель – шел журналистам показывать позицию, да не дошел. Но мы дошли спокойно, нас не обстреляли. Саша выговаривал своим за то, что недостаточно глубоко роют окопы.
Стояла весна, позиция была новая, и вопрос окопов и блиндажей стоял остро.
- Я тут скоро метро до Владикавказа вырою, - смеялся Алан, осетин. Это была его третья война.
Саша вел нас запутанными траншеями и неожиданно остановился. Трава вверху дрожала от ветра, а он сказал:
- Тут мы на старых позициях углубляем. Ну то есть, окопы тут были еще во время Великой Отечественной войны. Представляешь, окопы наших прадедов? А сейчас здесь мы стоим.
Голос у него был негромкий, глухой. Лицо – постоянно замотано в балаклаву. А в глазах все равно проскальзывала хитринка. У меня осталась видеозапись, где мы просто стоим и болтаем, но ветер дует так, что совершенно не разобрать слов.
Показывал нам свежевырытый блиндаж:
- Блиндажик такой небольшой здесь, на трех человек. И кот одноглазый, тоже осколком шибануло. Такие спартанские условия. Воду приносим, привозим... война войной, главное - маневры. Если мины начали класть, а укрепление не очень - уходи, не надо залипать… Неопытные что делают? Упал в траншею, глаза закрыл, а надо уходить, надо уметь сохранить свою жизнь. Забрать чужую жизнь много ума не надо, ты попробуй свою сохранить.
Он погиб при обстреле вместе с осетином Аланом, не пережившем своей третьей войны.
Редкий, удивительный русский человек, ледяной какой-то бесстрашности, шесть лет войны ходивший вплотную со смертью, ближе других, и относившийся к ней с фаталистичным каким-то безразличием.
И еще в нем была доброта. Не только та заботливость, которая обычно есть у хорошего командира к своим солдатам, а какая-то настоящая глубинная доброта, безошибочно проглядывавшая.
Зачем я это пишу? Я ведь общалась с ним всего-то два дня, и нет у меня рассказов о его боевых подвигах – что расскажешь о командире разведвзвода? То-то и оно, что «это нельзя писать», «а это вообще засекречено», «Ань, реально военная тайна». Что я могу о нем рассказать? Что он отлично организовал позицию, на которой я была, что его уважали солдаты, что он иногда, вопреки запрету на стрельбу, предпринимал лихие успешные контратаки. Что еще я могу рассказать, кроме того, что он был добрый, и бесстрашный, и из чистой стали – такие люди выиграли войну в 1945 и на них же держится донбасский фронт уже шесть лет.
Что я могу рассказать про осетина Алана, который погиб с ним? Что первую свою войну Алан застал еще ребенком, что приехал сюда добровольцем, что много смеялся и шутил, и еще ему, конечно, не нравилось постоянно копать окопы, все время язвил по этому поводу. Что был тощий и высокий, говорил с акцентом, шутливо жаловался.
Но я вот что не понимаю: когда гибнет какой-нибудь украинский солдат, поднимается шум, его вспоминают, обсуждают.
Зачем на нашей стороне стараются обставить так, чтобы потери прошли максимально тихо?
Ну то есть, с одной стороны, существует такая позиция: дескать, чтобы не подорвать боевой дух солдат (чушь, солдаты все равно все знают, что происходит, а учитывая склонность командования замалчивать потери – еще и преувеличивают масштаб плохого), чтобы не порадовался противник…
Но вот что важно: люди умирают во второй раз, когда о них забывают.
Когда я ехала на войну журналистом, я хотела, чтобы погибшие бойцы не умирали во второй раз. Мне кажется это очень важным.
Я хочу, чтобы остались не только две фотографии с косой черной полоской. Я хочу, чтобы вы тоже запомнили и представили: весна, окоп, дует ветер, и Саша в глухой балаклаве с автоматом, в карих глазах искорки солнца, и Осетин с большой лопатой, смеется.
Пусть они будут вечно.
Ну то есть, с одной стороны, существует такая позиция: дескать, чтобы не подорвать боевой дух солдат (чушь, солдаты все равно все знают, что происходит, а учитывая склонность командования замалчивать потери – еще и преувеличивают масштаб плохого), чтобы не порадовался противник…
Но вот что важно: люди умирают во второй раз, когда о них забывают.
Когда я ехала на войну журналистом, я хотела, чтобы погибшие бойцы не умирали во второй раз. Мне кажется это очень важным.
Я хочу, чтобы остались не только две фотографии с косой черной полоской. Я хочу, чтобы вы тоже запомнили и представили: весна, окоп, дует ветер, и Саша в глухой балаклаве с автоматом, в карих глазах искорки солнца, и Осетин с большой лопатой, смеется.
Пусть они будут вечно.
Forwarded from WarGonzo
⚡️СРОЧНО⚡️Донецк обстреляли натовскими минометами⚡️
Обстрел западных окраин столицы ДНР, в результате которого получил ранение мирный житель, вёлся минами калибра 60-мм. Именно такие минометы стоят на вооружении у стран НАТО.
Военкору проекта @wargonzo Дмитрию Астраханю удалось раздобыть неопровержимые доказательства применения оружия северо-атлантического альянса. Смотрите его специально включение с донбасского фронта.
@wargonzo
https://www.youtube.com/watch?v=bJQKJRnqVC0
Обстрел западных окраин столицы ДНР, в результате которого получил ранение мирный житель, вёлся минами калибра 60-мм. Именно такие минометы стоят на вооружении у стран НАТО.
Военкору проекта @wargonzo Дмитрию Астраханю удалось раздобыть неопровержимые доказательства применения оружия северо-атлантического альянса. Смотрите его специально включение с донбасского фронта.
@wargonzo
https://www.youtube.com/watch?v=bJQKJRnqVC0
Ну офигеть, ВГТРК увольняет сотрудников, которые топят за Навального. Пропал Калабуховский дом, репрессии лютуют.
Бедные операторы и звукачи, неужели им теперь придется в Пятерочку кассирами идти.
Знаете, был у меня в жизни период, когда месячный заработок составлял 10-12 тысяч рублей. А я работала тогда по ЛДНР. И вот одно оппозиционное СМИ предложило мне делать для них материалы. Только я понимала, как эти материалы будут использованы.
В общем, не померла с голоду как-то.
Я не очень понимаю, как можно работать на государственном канале, исповедуя антигосударственные позиции, и наоборот. Наверное, очень я чистоплюйка.
И да, оппозиция в рамках государственного процесса и антигосударственная оппозиция - разные вещи:)
Бедные операторы и звукачи, неужели им теперь придется в Пятерочку кассирами идти.
Знаете, был у меня в жизни период, когда месячный заработок составлял 10-12 тысяч рублей. А я работала тогда по ЛДНР. И вот одно оппозиционное СМИ предложило мне делать для них материалы. Только я понимала, как эти материалы будут использованы.
В общем, не померла с голоду как-то.
Я не очень понимаю, как можно работать на государственном канале, исповедуя антигосударственные позиции, и наоборот. Наверное, очень я чистоплюйка.
И да, оппозиция в рамках государственного процесса и антигосударственная оппозиция - разные вещи:)
⚡️Сегодня ВСУ обстреляли посёлок Калиново из тяжёлых минометов. В результате двое военных ЛНР получили серьезные ранения.
Иванцов Валерий, 49 лет, – оторвало обе стопы, находится в Первомайской городской больнице в тяжелом состоянии.
Панков Игорь, 45 лет, - открытый перелом плеча, находится в Перевальской городской больнице.
Обострение на Донбассе уже закончилось, говорят они.
Это в медийном пространстве оно закончилось, а в реальности в самом разгаре.
Иванцов Валерий, 49 лет, – оторвало обе стопы, находится в Первомайской городской больнице в тяжелом состоянии.
Панков Игорь, 45 лет, - открытый перелом плеча, находится в Перевальской городской больнице.
Обострение на Донбассе уже закончилось, говорят они.
Это в медийном пространстве оно закончилось, а в реальности в самом разгаре.
Предупредите пожилых родителей о новом способе разводки. Пишет моя знакомая.
"У кого родители пожилые или бабушки-дедушки одни живут, предупредите о новом (ну, старом, но для бабушки 70-90 лет может быть новым, слова "Петровка/Литейный" в принципе для этого поколения ээээ узнаваемы) механизме разводки пенсионеров. Долбят в двери, говорят " мы с Петровки, вас камера засекла на митинге, открывайте ". Не представляются, ксиву в глазок не показывают. Мать знакомой знакомых, к которой так стучали, разумеется, ни на какие митинги никогда не ходила. Отца ( полковник милиции в отставке ) я спрашивала, что это такое и что делать. Говорит, однозначно жулье, не открывать, не пускать, вызывать настоящих ментов, если не уходят"
"У кого родители пожилые или бабушки-дедушки одни живут, предупредите о новом (ну, старом, но для бабушки 70-90 лет может быть новым, слова "Петровка/Литейный" в принципе для этого поколения ээээ узнаваемы) механизме разводки пенсионеров. Долбят в двери, говорят " мы с Петровки, вас камера засекла на митинге, открывайте ". Не представляются, ксиву в глазок не показывают. Мать знакомой знакомых, к которой так стучали, разумеется, ни на какие митинги никогда не ходила. Отца ( полковник милиции в отставке ) я спрашивала, что это такое и что делать. Говорит, однозначно жулье, не открывать, не пускать, вызывать настоящих ментов, если не уходят"
Forwarded from Zаписки авантюриста
⚡️⚡️⚡️Итак, поехали.
Мы все гордимся по телевизору подвигом пограничников, ветеранов, чернобыльцев и иных защитников Отечества. Сейчас даже оскорбление ветеранов сделали уголовно наказуемым. Только почему-то ветеранов ВОВ, хотя в Чечне, Афганистане и при ликвидации аварии на ЧАЭС люди проявляли не меньше героизма. Но не суть.
А дальше мы переносимся в станицу Вешенскую Шолоховского района, где 28 апреля по распоряжению главы района, чтоб его басмачи в Идлибе на бутылку посадили, были снесены памятные знаки ликвидаторам Чернобыльской аварии и ветеранам Афгана и локальных конфликтов, а также повреждена стелла в память военнослужащих пограничных войск. Стеллы были установлены на средства местного отделения ветеранской организации "Граница". Государство к ним ни малейшего отношения не имело. Памятные знаки снесены из-за...трататам... благоустройства территории. Видимо, потратили вид.
Сейчас, судя по документам, на их месте за бюджетные средства глава района хочет поставить типовой памятник, изготовленный фирмой, головной офис которой находится в Днепропетровске🇺🇦.
Глава района - Дельнов Олег Николаевич, я думаю каждый должен послать ему лучи добра.
Резюмируя. Ростовская область, казачий край. Станица. Существо, по недоразумению являющееся олицетворением власти в станице, сносит три ❗️установленные на частные средства памятника нашим воинам и хочет поставить одну бандуру за казенный счет, которую ему сварганях хохлы. Сюр абсолютный.
И мы еще про Судан удивляемся.
Завтра в 12 часов казаки станицы собираются на народный сход. Русский ориенталист, RSOTM, Владлен, Александр Коц, Рыбарь и прочие други и коллеги, в кой-то веки прошу репоста и медийной поддержки.
Было бы еще неплохо, если б медиаперсоны Андрей Медведев, Маргарита Симонян и все-все-все тоже обратили бы внимание.
⬇️фото памятников⬇️
Мы все гордимся по телевизору подвигом пограничников, ветеранов, чернобыльцев и иных защитников Отечества. Сейчас даже оскорбление ветеранов сделали уголовно наказуемым. Только почему-то ветеранов ВОВ, хотя в Чечне, Афганистане и при ликвидации аварии на ЧАЭС люди проявляли не меньше героизма. Но не суть.
А дальше мы переносимся в станицу Вешенскую Шолоховского района, где 28 апреля по распоряжению главы района, чтоб его басмачи в Идлибе на бутылку посадили, были снесены памятные знаки ликвидаторам Чернобыльской аварии и ветеранам Афгана и локальных конфликтов, а также повреждена стелла в память военнослужащих пограничных войск. Стеллы были установлены на средства местного отделения ветеранской организации "Граница". Государство к ним ни малейшего отношения не имело. Памятные знаки снесены из-за...трататам... благоустройства территории. Видимо, потратили вид.
Сейчас, судя по документам, на их месте за бюджетные средства глава района хочет поставить типовой памятник, изготовленный фирмой, головной офис которой находится в Днепропетровске🇺🇦.
Глава района - Дельнов Олег Николаевич, я думаю каждый должен послать ему лучи добра.
Резюмируя. Ростовская область, казачий край. Станица. Существо, по недоразумению являющееся олицетворением власти в станице, сносит три ❗️установленные на частные средства памятника нашим воинам и хочет поставить одну бандуру за казенный счет, которую ему сварганях хохлы. Сюр абсолютный.
И мы еще про Судан удивляемся.
Завтра в 12 часов казаки станицы собираются на народный сход. Русский ориенталист, RSOTM, Владлен, Александр Коц, Рыбарь и прочие други и коллеги, в кой-то веки прошу репоста и медийной поддержки.
Было бы еще неплохо, если б медиаперсоны Андрей Медведев, Маргарита Симонян и все-все-все тоже обратили бы внимание.
⬇️фото памятников⬇️
Новый очерк.
Представьте: вы вытаскиваете из колодца ведро воды. Зачерпываете кружкой, подносите к губам. Хлопок – и в железной кружке дыра, из которой хлещет вода. Снайперу в нескольких сотнях метров показалось веселой шуткой вас напугать и продемонстрировать меткость. Ну правда, весело же.
Этого пожилого мужчину зовут Николай Алексеевич Трофимчук. Год назад он вот так попил водички.
– Она, вишь, до сих пор пробитая, – объясняет он. – И кружка пробитая, и вертушка на колодце пробитая. У меня такая вертушка из огнетушителя сварена, в середине у ней пруты. Во дворе у себя я стоял. Поставил, значит, ведро, взял кружку, зачерпнул. Бах! Кружка из рук вылетела. Убил бы.
Дальше: https://vnnews.ru/social/91865-zarisovka-na-fone-vojny-anna-dolgareva-o-lyudyakh-zhivushchikh-v-prifrontovoj-zone.html
Представьте: вы вытаскиваете из колодца ведро воды. Зачерпываете кружкой, подносите к губам. Хлопок – и в железной кружке дыра, из которой хлещет вода. Снайперу в нескольких сотнях метров показалось веселой шуткой вас напугать и продемонстрировать меткость. Ну правда, весело же.
Этого пожилого мужчину зовут Николай Алексеевич Трофимчук. Год назад он вот так попил водички.
– Она, вишь, до сих пор пробитая, – объясняет он. – И кружка пробитая, и вертушка на колодце пробитая. У меня такая вертушка из огнетушителя сварена, в середине у ней пруты. Во дворе у себя я стоял. Поставил, значит, ведро, взял кружку, зачерпнул. Бах! Кружка из рук вылетела. Убил бы.
Дальше: https://vnnews.ru/social/91865-zarisovka-na-fone-vojny-anna-dolgareva-o-lyudyakh-zhivushchikh-v-prifrontovoj-zone.html
Интернет-газета Ваши новости
Зарисовка на фоне войны. Анна Долгарева о людях, живущих в прифронтовой зоне | Интернет-газета Ваши новости
Представьте: вы вытаскиваете из колодца ведро воды. Зачерпываете кружкой, подносите к губам. Хлопок – и в железной кружке дыра, из которой хлещет вода. Снайперу в нескольких сотнях метров показалось веселой шуткой вас напугать и продемонстрировать меткость.
⚡️СРОЧНО ⚡
В ДНР при обстреле Коминтерново убит военнослужащий.
В ЛНР в районе села Смелое украинский снайпер ранил нашего военного. Сейчас боец находится в Луганске во 2-й больнице.
В ДНР при обстреле Коминтерново убит военнослужащий.
В ЛНР в районе села Смелое украинский снайпер ранил нашего военного. Сейчас боец находится в Луганске во 2-й больнице.
Forwarded from Алексей КулемZин
❗❗❗Под огнем ВСУ - дети Донецка! Обстрел пос. шахты им. Челюскинцев. Прямое попадание на детскую площадку детского сада № 345. К счастью, пострадавших нет. Детей успели завести в здание.
По ул.Маркина,12/3 - неразорвавшийся боеприпас, посечены ворота и фасад.
По ул.Маркина,12/3 - неразорвавшийся боеприпас, посечены ворота и фасад.
⚡️Пошумели про Донбасс — и замолчали. Майские, длинные выходные, не до того. Отдыхать надо.
⚡️...вчера украинский снаряд прилетел на площадку детского сада в Донецке, возле шахты Челюскинцев.
Детей успели увести, когда обстрел только начался.
Сколько их — таких иссеченных осколками детских садов — я видела на Донбассе. У Евгения Лукина было — про другую войну:
«Вот оплот сепаратизма — детский сад.
Перекрытия лохмотьями висят.
Как в копеечку легли десятки мин.
Хорошо с пристрелкой было у румын».
🔥А вчера в пресс-службе ВС ДНР сообщили о трех погибших бойцах. Наших. Начался обстрел — это война, детки. Три человека погибло. «Ответным огнем сил ДНР огневые точки были подавлены. Потери ВСУ составили: двое погибшими и один раненый».
Не размен кровь за кровь, но кому нужен такой размен на войне? Звучит цинично, но задача на войне — подавление огня противника.
🔥В ЛНР тоже в четверг погиб боец, до этого еще одного ранил снайпер.Но если в ДНР есть опция разрешения на ответный огонь, то в ЛНР она практически отсутствует.
Киевский район Донецка остался без воды после артиллерийского удара по водопроводному узлу.
Это все — только последние три дня. Три дня майских праздников, длинных выходных. Никто не читает новостную ленту на майские праздники. Никто не хочет портить себе настроение сводками с фронта.
Тут ведь как? Второго мая все помнят: была Одесса. Были десятки сгоревших, жестоко убитых людей. Семь лет назад. Вспомним. Скорбим. Это хорошо, это правильно, только не стоит забывать, что помимо этого — еще вот прямо сейчас люди гибнут.
Не дежурные отмашки, не дежурные рамочки для фото на Фейсбуке, а живое сопереживание нужно людям. И да — простите — гуманитарщики особенно жалуются на то, что о Донбассе забыли. Потому что гуманитарщики — это те, кто сталкивается с проблемой на практике, им-то на пожертвования не забывших закупать — кому бронежилеты и полевку, кому тушенку и подгузники.
Некоторые вещи страшно видеть. Хочется отвернуться, но — иди и смотри. Иди и смотри на растерзанные тела защитников Республик, на снаряды на детской площадке, на мальчика Владика, которого убил украинский беспилотник в начале апреля, и его маленькая хрупкая мама плакала и просила меня рассказать об этом, чтобы не убивали других детей. Эту маму с молочно-белой кожей и распухшими от слез глазами не услышали, иначе не было бы сегодняшнего снаряда на детской площадке.
Мы все, каждый из нас — не винтик. Наше пристальное внимание — оно имеет значение. Когда много людей отдает проблеме жар своего сердца, это не могут не заметить в больших кабинетах. Понимаете? Мы все — мы имеем значение.
Поэтому я прошу, умоляю — не отворачивайтесь. Вместе мы сможем сделать судьбу Донбасса лучше. Хотя бы немного. Каждый из нас может сделать что-то — перевести деньги на пресловутую пачку подгузников или кабель полевки, помочь какой-нибудь несчастной донецкой маме, и не молчать, не молчать, не молчать.
Мы все не должны молчать.
Федеральные каналы обращают внимание на Донбасс тогда, когда видят, скажем так, рост интереса к этой проблеме, это законы медиа. Но это же работает в обратную сторону: когда федеральные каналы молчат, люди начинают думать, что война закончилась, наступило перемирие, все спокойно.
Это не так.
Там идет война, там убивают людей.
Не отворачивайтесь.
⚡️...вчера украинский снаряд прилетел на площадку детского сада в Донецке, возле шахты Челюскинцев.
Детей успели увести, когда обстрел только начался.
Сколько их — таких иссеченных осколками детских садов — я видела на Донбассе. У Евгения Лукина было — про другую войну:
«Вот оплот сепаратизма — детский сад.
Перекрытия лохмотьями висят.
Как в копеечку легли десятки мин.
Хорошо с пристрелкой было у румын».
🔥А вчера в пресс-службе ВС ДНР сообщили о трех погибших бойцах. Наших. Начался обстрел — это война, детки. Три человека погибло. «Ответным огнем сил ДНР огневые точки были подавлены. Потери ВСУ составили: двое погибшими и один раненый».
Не размен кровь за кровь, но кому нужен такой размен на войне? Звучит цинично, но задача на войне — подавление огня противника.
🔥В ЛНР тоже в четверг погиб боец, до этого еще одного ранил снайпер.Но если в ДНР есть опция разрешения на ответный огонь, то в ЛНР она практически отсутствует.
Киевский район Донецка остался без воды после артиллерийского удара по водопроводному узлу.
Это все — только последние три дня. Три дня майских праздников, длинных выходных. Никто не читает новостную ленту на майские праздники. Никто не хочет портить себе настроение сводками с фронта.
Тут ведь как? Второго мая все помнят: была Одесса. Были десятки сгоревших, жестоко убитых людей. Семь лет назад. Вспомним. Скорбим. Это хорошо, это правильно, только не стоит забывать, что помимо этого — еще вот прямо сейчас люди гибнут.
Не дежурные отмашки, не дежурные рамочки для фото на Фейсбуке, а живое сопереживание нужно людям. И да — простите — гуманитарщики особенно жалуются на то, что о Донбассе забыли. Потому что гуманитарщики — это те, кто сталкивается с проблемой на практике, им-то на пожертвования не забывших закупать — кому бронежилеты и полевку, кому тушенку и подгузники.
Некоторые вещи страшно видеть. Хочется отвернуться, но — иди и смотри. Иди и смотри на растерзанные тела защитников Республик, на снаряды на детской площадке, на мальчика Владика, которого убил украинский беспилотник в начале апреля, и его маленькая хрупкая мама плакала и просила меня рассказать об этом, чтобы не убивали других детей. Эту маму с молочно-белой кожей и распухшими от слез глазами не услышали, иначе не было бы сегодняшнего снаряда на детской площадке.
Мы все, каждый из нас — не винтик. Наше пристальное внимание — оно имеет значение. Когда много людей отдает проблеме жар своего сердца, это не могут не заметить в больших кабинетах. Понимаете? Мы все — мы имеем значение.
Поэтому я прошу, умоляю — не отворачивайтесь. Вместе мы сможем сделать судьбу Донбасса лучше. Хотя бы немного. Каждый из нас может сделать что-то — перевести деньги на пресловутую пачку подгузников или кабель полевки, помочь какой-нибудь несчастной донецкой маме, и не молчать, не молчать, не молчать.
Мы все не должны молчать.
Федеральные каналы обращают внимание на Донбасс тогда, когда видят, скажем так, рост интереса к этой проблеме, это законы медиа. Но это же работает в обратную сторону: когда федеральные каналы молчат, люди начинают думать, что война закончилась, наступило перемирие, все спокойно.
Это не так.
Там идет война, там убивают людей.
Не отворачивайтесь.
Forwarded from Inside 🅉 Donetsk
Погибшему в результате обстрела Донецка было 82 года. Дедушка застал и тех нацистов, и этих. Жаль, что разгрома не дождался
Inside⚒Donetsk
Inside⚒Donetsk
Сколько их, этих воплей накануне праздника Великой Победы: что вы делаете со своим милитаризмом, зачем вам парад.
Война — это страшно.
Дети в форме — это стыдно.
Парад — лишняя трата денег, могли бы бабушкам раздать.
Моя подруга, журналист Маша Дегтерева, гениально сформулировала: «В День Победы вы скорбите не от великого гуманизма, как вам хочется думать и нам внушить. А потому что ваши тогда проиграли».
Мой дед был артиллеристом и дошел до Венгрии, вернулся раненый, весь в орденах. Он не скорбел. Он праздновал 9 Мая, его сын, мой папа, пошел в армию после института, по доброй воле, стал офицером, как и дедушка.
Нормальному русскому человеку не стыдно и не страшно, когда отмечается годовщина победы над самой страшной заразой двадцатого века. Нормальному русскому человеку радостно. И, может быть, больно за погибших, за тех ребят, что навсегда остались в 1941 — 1945, и за тех, кто дожил до старости и ушел совсем недавно.
Я с детства плакала, смотря концерт на День Победы, и это были прекрасные очищающие слезы.
Я впервые увидела парад в Донецке, и это было нестерпимо красиво, а потом пошел Бессмертный полк, и рядом с портретами людей, воевавших против фашизма в сороковых, я видела портреты людей, воевавших против фашизма совсем недавно; я никогда не забуду серьезную беленькую девочку лет пяти, державшую портрет отца, перечеркнутый черной лентой, умирать, наверное, буду — не забуду.
Победа — это прекрасно. Это великий подвиг советского народа, и мы — мы дети этого советского народа, нам нельзя забывать об этом. Даже в самые черные времена нужно помнить о том, что наш народ может быть великим, может быть победителем — и это станет, может быть, той ниточкой, тем лучиком света, держась за который, мы выйдем из темноты.
Черно-белые фотографии остались нам, книги и фильмы остались нам, но когда мы видим вживую парад Победы, данный нам в настоящем, мы отчетливее вспоминаем, кто мы, и где, и зачем.
Такова наша страна, намешавшая в наших генах романтику и войну, росу на васильке и разрывы артиллерийских снарядов, все это наш культурный код, никуда от этого не деться.
И никто не сумеет заставить нас замолчать, отказаться от этого.
Это мы, это наша русская идентичность, все эти прекрасные цветы - «Гвоздики», и «Гиацинты», и «Васильки», и нежные «Тополи».
Пусть цветут наши цветы в нашем генетическом коде. Мы — русские. Мы — такие.
И те, кто не сумел это принять, те, кто пытается отказаться от части собственной идентичности, будучи русским — это, конечно, очень несчастные люди. Это примерно как не принимать тот факт, что у тебя два уха, и нестерпимо мучиться от этого ежечасно.
Жизнь станет намного проще, ребята, если вы либо смиритесь с тем, что вы русские, либо откажетесь от того, что вы русские. Так тоже можно — выйти, отказаться, не пытаться угнездиться сразу на двух стульях, наречь себя апатридом, Агасфером, я знаю таких людей. Что ж, никаких вопросов к ним, они, по крайней мере, честны.
А мы русские, и шумят наши «Тополя», и в степи - «Гвоздики».
Живите с этим.
Война — это страшно.
Дети в форме — это стыдно.
Парад — лишняя трата денег, могли бы бабушкам раздать.
Моя подруга, журналист Маша Дегтерева, гениально сформулировала: «В День Победы вы скорбите не от великого гуманизма, как вам хочется думать и нам внушить. А потому что ваши тогда проиграли».
Мой дед был артиллеристом и дошел до Венгрии, вернулся раненый, весь в орденах. Он не скорбел. Он праздновал 9 Мая, его сын, мой папа, пошел в армию после института, по доброй воле, стал офицером, как и дедушка.
Нормальному русскому человеку не стыдно и не страшно, когда отмечается годовщина победы над самой страшной заразой двадцатого века. Нормальному русскому человеку радостно. И, может быть, больно за погибших, за тех ребят, что навсегда остались в 1941 — 1945, и за тех, кто дожил до старости и ушел совсем недавно.
Я с детства плакала, смотря концерт на День Победы, и это были прекрасные очищающие слезы.
Я впервые увидела парад в Донецке, и это было нестерпимо красиво, а потом пошел Бессмертный полк, и рядом с портретами людей, воевавших против фашизма в сороковых, я видела портреты людей, воевавших против фашизма совсем недавно; я никогда не забуду серьезную беленькую девочку лет пяти, державшую портрет отца, перечеркнутый черной лентой, умирать, наверное, буду — не забуду.
Победа — это прекрасно. Это великий подвиг советского народа, и мы — мы дети этого советского народа, нам нельзя забывать об этом. Даже в самые черные времена нужно помнить о том, что наш народ может быть великим, может быть победителем — и это станет, может быть, той ниточкой, тем лучиком света, держась за который, мы выйдем из темноты.
Черно-белые фотографии остались нам, книги и фильмы остались нам, но когда мы видим вживую парад Победы, данный нам в настоящем, мы отчетливее вспоминаем, кто мы, и где, и зачем.
Такова наша страна, намешавшая в наших генах романтику и войну, росу на васильке и разрывы артиллерийских снарядов, все это наш культурный код, никуда от этого не деться.
И никто не сумеет заставить нас замолчать, отказаться от этого.
Это мы, это наша русская идентичность, все эти прекрасные цветы - «Гвоздики», и «Гиацинты», и «Васильки», и нежные «Тополи».
Пусть цветут наши цветы в нашем генетическом коде. Мы — русские. Мы — такие.
И те, кто не сумел это принять, те, кто пытается отказаться от части собственной идентичности, будучи русским — это, конечно, очень несчастные люди. Это примерно как не принимать тот факт, что у тебя два уха, и нестерпимо мучиться от этого ежечасно.
Жизнь станет намного проще, ребята, если вы либо смиритесь с тем, что вы русские, либо откажетесь от того, что вы русские. Так тоже можно — выйти, отказаться, не пытаться угнездиться сразу на двух стульях, наречь себя апатридом, Агасфером, я знаю таких людей. Что ж, никаких вопросов к ним, они, по крайней мере, честны.
А мы русские, и шумят наши «Тополя», и в степи - «Гвоздики».
Живите с этим.
Анна Долгарева: Можем повторить
Очень здорово написал в сегодняшний день победы писатель Олег Дивов.
«Прочел недавно, что лозунг «Можем повторить» — кощунство. Аргументы обычные: война это жуть и жесть, повторить ее мечтают только идиоты. Ничего нового, но слово «кощунство» — зацепило.
Это мог сказать только человек со взломанным культурным кодом.
Жертва холодной войны, если по-доброму. Как правило, они такие убиты еще в утробе матери, их надо бы пожалеть, но если эти упыри лезут отовсюду и кусают молодежь, то за осиновые колья берутся даже пофигисты вроде меня».
Я, пожалуй, даже продолжение процитирую: ««Можем повторить» — очень правильный слоган.
Для тех, кто понимает. У кого наш культурный код.
Нет текста без контекста. Любой патриотический лозунг — сплошной контекст; в короткую фразу зашита целая пачка смыслов, и наш человек их считывает по умолчанию. В этом плане «Можем повторить» ничуть не хуже великой строчки Берггольц «Никто не забыт и ничто не забыто».
Собственно, он — про то же самое.
Идея ясна: мы в XIX веке дошли до Парижа, а в XX до Берлина, потому что нас на это вынудили».
Спасибо, Олег. А то утомили, натурально, утомили пацифисты, которые обливаются холодным потом от слов: «Можем повторить».
Вчера мы — трио поэтов, я, Игорь Никольский и Александр Пелевин и наша подруга коммунистка Ира Ульянова — выступали с концертом, посвященным празднику Победы. В конце нам задали вопрос, чего мы бы могли пожелать в этот день. Ну, я — человек простой, в в лоб ответила, что нам нужен еще один парад, в честь освобождения русского города Киева. А ребята напомнили, что нельзя забывать три пресловутые формулы:
1) «Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой».
2) «Это праздник со слезами на глазах».
3) И да - «Можем повторить».
День Победы — это день радости, перемешенной со скорбью о тех, кто навсегда остался на фронтах Великой Отечественной, но все же — радости, радости. И «Можем повторить» - это не о том, что русские агрессивная нация, наоборот, в 1941 СССР до конца пытался выгадать время для подготовки, и только когда на нас напали — только тогда полыхнул пожар, дошедший до Берлина.
Мы — русские. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. И мы можем повторить, да.
Русские, разумеется, - понятие культурное, а не черепоизмерительное. Самый большой процент Героев Советского Союза — среди осетинов, например.
И поэтому никто не сможет сделать ничего плохого с нами, с нашей страной, с нашими песнями и лесами. Таков путь.
Очень здорово написал в сегодняшний день победы писатель Олег Дивов.
«Прочел недавно, что лозунг «Можем повторить» — кощунство. Аргументы обычные: война это жуть и жесть, повторить ее мечтают только идиоты. Ничего нового, но слово «кощунство» — зацепило.
Это мог сказать только человек со взломанным культурным кодом.
Жертва холодной войны, если по-доброму. Как правило, они такие убиты еще в утробе матери, их надо бы пожалеть, но если эти упыри лезут отовсюду и кусают молодежь, то за осиновые колья берутся даже пофигисты вроде меня».
Я, пожалуй, даже продолжение процитирую: ««Можем повторить» — очень правильный слоган.
Для тех, кто понимает. У кого наш культурный код.
Нет текста без контекста. Любой патриотический лозунг — сплошной контекст; в короткую фразу зашита целая пачка смыслов, и наш человек их считывает по умолчанию. В этом плане «Можем повторить» ничуть не хуже великой строчки Берггольц «Никто не забыт и ничто не забыто».
Собственно, он — про то же самое.
Идея ясна: мы в XIX веке дошли до Парижа, а в XX до Берлина, потому что нас на это вынудили».
Спасибо, Олег. А то утомили, натурально, утомили пацифисты, которые обливаются холодным потом от слов: «Можем повторить».
Вчера мы — трио поэтов, я, Игорь Никольский и Александр Пелевин и наша подруга коммунистка Ира Ульянова — выступали с концертом, посвященным празднику Победы. В конце нам задали вопрос, чего мы бы могли пожелать в этот день. Ну, я — человек простой, в в лоб ответила, что нам нужен еще один парад, в честь освобождения русского города Киева. А ребята напомнили, что нельзя забывать три пресловутые формулы:
1) «Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой».
2) «Это праздник со слезами на глазах».
3) И да - «Можем повторить».
День Победы — это день радости, перемешенной со скорбью о тех, кто навсегда остался на фронтах Великой Отечественной, но все же — радости, радости. И «Можем повторить» - это не о том, что русские агрессивная нация, наоборот, в 1941 СССР до конца пытался выгадать время для подготовки, и только когда на нас напали — только тогда полыхнул пожар, дошедший до Берлина.
Мы — русские. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. И мы можем повторить, да.
Русские, разумеется, - понятие культурное, а не черепоизмерительное. Самый большой процент Героев Советского Союза — среди осетинов, например.
И поэтому никто не сможет сделать ничего плохого с нами, с нашей страной, с нашими песнями и лесами. Таков путь.
А вот и трупоеды с "разоблачениями режима" подтянулись.
Пишет депутат Геннадий Гудков: "Какой-то трэш в школе Казани. 11 убитых и 16 раненых. Что это было - до сих пор непонятно. Кроме того, что обстановка страха, насилия и агрессивной пропаганды в России дает свои плоды".
Господи, неужели так сложно хотя бы в день чудовищной трагедии помолчать и не плясать на детских костях?!
Пишет депутат Геннадий Гудков: "Какой-то трэш в школе Казани. 11 убитых и 16 раненых. Что это было - до сих пор непонятно. Кроме того, что обстановка страха, насилия и агрессивной пропаганды в России дает свои плоды".
Господи, неужели так сложно хотя бы в день чудовищной трагедии помолчать и не плясать на детских костях?!
⚡️Восемь человек погибли и девять пострадали в ДНР в результате боевых действий за майские праздники.
Это и военные, и мирные.
Это и военные, и мирные.
Убийство из-за камуфляжной куртки. Анна Долгарева
Познакомились мы с ней в Стаханове – это прифронтовой городок на севере Луганской народной республики, казаческий такой. Она переехала туда год назад – после того, как лишилась дома.
Лена ее звали, Елена Долгополова, она представилась по имени и фамилии. На улице было тепло, и городок этот, дворик, базарчик, у которого мы встретились, и сама она – все это было словно из детства, мирного такого, спокойного. А она рассказывала, многословно, подробно рассказывала, как лишилась дома, как жила под обстрелами – и упомянула между прочим, что год назад украинцы убили ее отца. Не при обстреле, а целенаправленно. Из-за камуфляжной куртки.
– А 13 апреля было ровно два года, как у нас украинские ДРГ (диверсионно-разведывательная группа – прим. автора) убили отца в доме. Застрелили в упор, – сказала она, и я перебила ее:
– Подождите, Лена. Как? Зачем его убили?
...Отца Лены звали Леонид Георгиевич. В октябре ему должно было исполниться 70 лет. Двадцать лет своей жизни он отработал трактористом в совхозе, еще десять – на асфальто-бетонном заводе, потом десять на тракторе в теплицах.
– Как раз днем как-то тихо было, но уже ж нам передали, что работает ДРГ, – все так же частила Лена. – Днем всё было нормально, я приехала с города Кировска домой. Пришла к родителям, принесла продукты, и вечером начался интенсивный обстрел. Стрелковая работала. Я с дочкой, зятем и внуком через дорогу от родителей жила, там, господи, там 20 метров от нашего дома. Но обстрел был такой, что нельзя было и голову на улицу высунуть. Где-то с восьми и до девяти вечера это было. А до этого я часов в шесть вечера принесла родителям окрошку, всё нормально было, поговорили. Отец ещё сказал, что только покушал, я, говорит, попозже. А утром, часа в четыре, я поднялась к хозяйству, слышу – в пять начала собака выть, там, у родителей. Ну я и подумала, что не к добру. А в шесть утра я услышала мамин крик. Я ж прибежала, а мама говорит – отец умер. Получается, папа у нас в зимней кухне жил, а мама в доме. Я зашла в кухню: папка лежит на полу, ровненько так. А он у нас сердечник, он у нас в больнице лежал, у него был инфаркт в 15-м году. Ну, думаем, сердце – видать, поднялся с кровати, чтоб идти таблетки взять, не дошёл. Он ещё был одет в домашнее: мастерку, в спортивные штаны.
Дверь была открыта, но Лену и ее мать это не насторожило: Леонид Георгиевич обычно не запирался часов до одиннадцати вечера, пока смотрел телевизор. Приехавший полицейский наряд даже не стал вдаваться в подробности – глянули на тело старика-инфарктника и подписали все необходимые бумаги. А потом соседи начали раздевать тело, чтобы побрить и обмыть, как это принято в сёлах – и увидели небольшую дырочку от пули в груди.
Раньше полиции приехали знакомые ополченцы. Предположили, что Леонид Георгиевич поймал во дворе шальную пулю и успел доползти до помещения. Но следственная группа нашла гильзу и пулю, закатившуюся в угол – прямо там, на тёмном ковре в этой летней кухне. Пуля прошла через печень, желудок и вышла возле третьего грудного позвонка. В этом месте Лена, всё так же часто и подробно выплёвывающая слова, начинает плакать.
– Извините, мне больно это вспоминать, – оправдывающимся тоном говорит она, безуспешно вытирая слезы, – извините. Глаза были открыты, и в глазах такой ужас у него был. Потом я подняла и ОБСЕ, и всех, кого можно и не можно... Оно как раз после дождя, и видно было, что... У нас, получается, дом, а за домом дорожка и выход на бугры, там, где украинцы сидят. И следы от берцев. Одни меньше, одни больше. Как пришли, так и ушли. И тоже ж – ничего не тронуто, ничего. Деньги лежали, только-только сало мы закатали, мы поросёнка резали. Ничего не тронуто, ни денег, ничего. Телевизор работал, когда мамка зашла – ещё и телевизор работал. А потом, когда мы его забрали из морга хоронить – у него на лбу высветилось от приклада. Как вот... Квадратик. Когда я его начала гладить по голове, когда уже хоронили – у него с левой стороны как кисель – они, видать, его ещё били. А теперь я не могу даже на кладбище...
Познакомились мы с ней в Стаханове – это прифронтовой городок на севере Луганской народной республики, казаческий такой. Она переехала туда год назад – после того, как лишилась дома.
Лена ее звали, Елена Долгополова, она представилась по имени и фамилии. На улице было тепло, и городок этот, дворик, базарчик, у которого мы встретились, и сама она – все это было словно из детства, мирного такого, спокойного. А она рассказывала, многословно, подробно рассказывала, как лишилась дома, как жила под обстрелами – и упомянула между прочим, что год назад украинцы убили ее отца. Не при обстреле, а целенаправленно. Из-за камуфляжной куртки.
– А 13 апреля было ровно два года, как у нас украинские ДРГ (диверсионно-разведывательная группа – прим. автора) убили отца в доме. Застрелили в упор, – сказала она, и я перебила ее:
– Подождите, Лена. Как? Зачем его убили?
...Отца Лены звали Леонид Георгиевич. В октябре ему должно было исполниться 70 лет. Двадцать лет своей жизни он отработал трактористом в совхозе, еще десять – на асфальто-бетонном заводе, потом десять на тракторе в теплицах.
– Как раз днем как-то тихо было, но уже ж нам передали, что работает ДРГ, – все так же частила Лена. – Днем всё было нормально, я приехала с города Кировска домой. Пришла к родителям, принесла продукты, и вечером начался интенсивный обстрел. Стрелковая работала. Я с дочкой, зятем и внуком через дорогу от родителей жила, там, господи, там 20 метров от нашего дома. Но обстрел был такой, что нельзя было и голову на улицу высунуть. Где-то с восьми и до девяти вечера это было. А до этого я часов в шесть вечера принесла родителям окрошку, всё нормально было, поговорили. Отец ещё сказал, что только покушал, я, говорит, попозже. А утром, часа в четыре, я поднялась к хозяйству, слышу – в пять начала собака выть, там, у родителей. Ну я и подумала, что не к добру. А в шесть утра я услышала мамин крик. Я ж прибежала, а мама говорит – отец умер. Получается, папа у нас в зимней кухне жил, а мама в доме. Я зашла в кухню: папка лежит на полу, ровненько так. А он у нас сердечник, он у нас в больнице лежал, у него был инфаркт в 15-м году. Ну, думаем, сердце – видать, поднялся с кровати, чтоб идти таблетки взять, не дошёл. Он ещё был одет в домашнее: мастерку, в спортивные штаны.
Дверь была открыта, но Лену и ее мать это не насторожило: Леонид Георгиевич обычно не запирался часов до одиннадцати вечера, пока смотрел телевизор. Приехавший полицейский наряд даже не стал вдаваться в подробности – глянули на тело старика-инфарктника и подписали все необходимые бумаги. А потом соседи начали раздевать тело, чтобы побрить и обмыть, как это принято в сёлах – и увидели небольшую дырочку от пули в груди.
Раньше полиции приехали знакомые ополченцы. Предположили, что Леонид Георгиевич поймал во дворе шальную пулю и успел доползти до помещения. Но следственная группа нашла гильзу и пулю, закатившуюся в угол – прямо там, на тёмном ковре в этой летней кухне. Пуля прошла через печень, желудок и вышла возле третьего грудного позвонка. В этом месте Лена, всё так же часто и подробно выплёвывающая слова, начинает плакать.
– Извините, мне больно это вспоминать, – оправдывающимся тоном говорит она, безуспешно вытирая слезы, – извините. Глаза были открыты, и в глазах такой ужас у него был. Потом я подняла и ОБСЕ, и всех, кого можно и не можно... Оно как раз после дождя, и видно было, что... У нас, получается, дом, а за домом дорожка и выход на бугры, там, где украинцы сидят. И следы от берцев. Одни меньше, одни больше. Как пришли, так и ушли. И тоже ж – ничего не тронуто, ничего. Деньги лежали, только-только сало мы закатали, мы поросёнка резали. Ничего не тронуто, ни денег, ничего. Телевизор работал, когда мамка зашла – ещё и телевизор работал. А потом, когда мы его забрали из морга хоронить – у него на лбу высветилось от приклада. Как вот... Квадратик. Когда я его начала гладить по голове, когда уже хоронили – у него с левой стороны как кисель – они, видать, его ещё били. А теперь я не могу даже на кладбище...