Новый очерк.

Представьте: вы вытаскиваете из колодца ведро воды. Зачерпываете кружкой, подносите к губам. Хлопок – и в железной кружке дыра, из которой хлещет вода. Снайперу в нескольких сотнях метров показалось веселой шуткой вас напугать и продемонстрировать меткость. Ну правда, весело же.

Этого пожилого мужчину зовут Николай Алексеевич Трофимчук. Год назад он вот так попил водички.

– Она, вишь, до сих пор пробитая, – объясняет он. – И кружка пробитая, и вертушка на колодце пробитая. У меня такая вертушка из огнетушителя сварена, в середине у ней пруты. Во дворе у себя я стоял. Поставил, значит, ведро, взял кружку, зачерпнул. Бах! Кружка из рук вылетела. Убил бы.

Дальше: https://vnnews.ru/social/91865-zarisovka-na-fone-vojny-anna-dolgareva-o-lyudyakh-zhivushchikh-v-prifrontovoj-zone.html

⚡️СРОЧНО ⚡
В ДНР при обстреле Коминтерново убит военнослужащий.
В ЛНР в районе села Смелое украинский снайпер ранил нашего военного. Сейчас боец находится в Луганске во 2-й больнице.

❗❗❗Под огнем ВСУ - дети Донецка! Обстрел пос. шахты им. Челюскинцев. Прямое попадание на детскую площадку детского сада № 345. К счастью, пострадавших нет. Детей успели завести в здание.
По ул.Маркина,12/3 - неразорвавшийся боеприпас, посечены ворота и фасад.

⚡️Пошумели про Донбасс — и замолчали. Майские, длинные выходные, не до того. Отдыхать надо.

⚡️...вчера украинский снаряд прилетел на площадку детского сада в Донецке, возле шахты Челюскинцев.
Детей успели увести, когда обстрел только начался.
Сколько их — таких иссеченных осколками детских садов — я видела на Донбассе. У Евгения Лукина было — про другую войну:

«Вот оплот сепаратизма — детский сад.
Перекрытия лохмотьями висят.
Как в копеечку легли десятки мин.
Хорошо с пристрелкой было у румын».

🔥А вчера в пресс-службе ВС ДНР сообщили о трех погибших бойцах. Наших. Начался обстрел — это война, детки. Три человека погибло. «Ответным огнем сил ДНР огневые точки были подавлены. Потери ВСУ составили: двое погибшими и один раненый».
Не размен кровь за кровь, но кому нужен такой размен на войне? Звучит цинично, но задача на войне — подавление огня противника.

🔥В ЛНР тоже в четверг погиб боец, до этого еще одного ранил снайпер.Но если в ДНР есть опция разрешения на ответный огонь, то в ЛНР она практически отсутствует.
Киевский район Донецка остался без воды после артиллерийского удара по водопроводному узлу.
Это все — только последние три дня. Три дня майских праздников, длинных выходных. Никто не читает новостную ленту на майские праздники. Никто не хочет портить себе настроение сводками с фронта.
Тут ведь как? Второго мая все помнят: была Одесса. Были десятки сгоревших, жестоко убитых людей. Семь лет назад. Вспомним. Скорбим. Это хорошо, это правильно, только не стоит забывать, что помимо этого — еще вот прямо сейчас люди гибнут.

Не дежурные отмашки, не дежурные рамочки для фото на Фейсбуке, а живое сопереживание нужно людям. И да — простите — гуманитарщики особенно жалуются на то, что о Донбассе забыли. Потому что гуманитарщики — это те, кто сталкивается с проблемой на практике, им-то на пожертвования не забывших закупать — кому бронежилеты и полевку, кому тушенку и подгузники.
Некоторые вещи страшно видеть. Хочется отвернуться, но — иди и смотри. Иди и смотри на растерзанные тела защитников Республик, на снаряды на детской площадке, на мальчика Владика, которого убил украинский беспилотник в начале апреля, и его маленькая хрупкая мама плакала и просила меня рассказать об этом, чтобы не убивали других детей. Эту маму с молочно-белой кожей и распухшими от слез глазами не услышали, иначе не было бы сегодняшнего снаряда на детской площадке.

Мы все, каждый из нас — не винтик. Наше пристальное внимание — оно имеет значение. Когда много людей отдает проблеме жар своего сердца, это не могут не заметить в больших кабинетах. Понимаете? Мы все — мы имеем значение.
Поэтому я прошу, умоляю — не отворачивайтесь. Вместе мы сможем сделать судьбу Донбасса лучше. Хотя бы немного. Каждый из нас может сделать что-то — перевести деньги на пресловутую пачку подгузников или кабель полевки, помочь какой-нибудь несчастной донецкой маме, и не молчать, не молчать, не молчать.
Мы все не должны молчать.
Федеральные каналы обращают внимание на Донбасс тогда, когда видят, скажем так, рост интереса к этой проблеме, это законы медиа. Но это же работает в обратную сторону: когда федеральные каналы молчат, люди начинают думать, что война закончилась, наступило перемирие, все спокойно.

Это не так.
Там идет война, там убивают людей.
Не отворачивайтесь.

Погибшему в результате обстрела Донецка было 82 года. Дедушка застал и тех нацистов, и этих. Жаль, что разгрома не дождался

Inside⚒Donetsk

Сколько их, этих воплей накануне праздника Великой Победы: что вы делаете со своим милитаризмом, зачем вам парад.
Война — это страшно.
Дети в форме — это стыдно.
Парад — лишняя трата денег, могли бы бабушкам раздать.
Моя подруга, журналист Маша Дегтерева, гениально сформулировала: «В День Победы вы скорбите не от великого гуманизма, как вам хочется думать и нам внушить. А потому что ваши тогда проиграли».
Мой дед был артиллеристом и дошел до Венгрии, вернулся раненый, весь в орденах. Он не скорбел. Он праздновал 9 Мая, его сын, мой папа, пошел в армию после института, по доброй воле, стал офицером, как и дедушка.
Нормальному русскому человеку не стыдно и не страшно, когда отмечается годовщина победы над самой страшной заразой двадцатого века. Нормальному русскому человеку радостно. И, может быть, больно за погибших, за тех ребят, что навсегда остались в 1941 — 1945, и за тех, кто дожил до старости и ушел совсем недавно.
Я с детства плакала, смотря концерт на День Победы, и это были прекрасные очищающие слезы.
Я впервые увидела парад в Донецке, и это было нестерпимо красиво, а потом пошел Бессмертный полк, и рядом с портретами людей, воевавших против фашизма в сороковых, я видела портреты людей, воевавших против фашизма совсем недавно; я никогда не забуду серьезную беленькую девочку лет пяти, державшую портрет отца, перечеркнутый черной лентой, умирать, наверное, буду — не забуду.
Победа — это прекрасно. Это великий подвиг советского народа, и мы — мы дети этого советского народа, нам нельзя забывать об этом. Даже в самые черные времена нужно помнить о том, что наш народ может быть великим, может быть победителем — и это станет, может быть, той ниточкой, тем лучиком света, держась за который, мы выйдем из темноты.
Черно-белые фотографии остались нам, книги и фильмы остались нам, но когда мы видим вживую парад Победы, данный нам в настоящем, мы отчетливее вспоминаем, кто мы, и где, и зачем.
Такова наша страна, намешавшая в наших генах романтику и войну, росу на васильке и разрывы артиллерийских снарядов, все это наш культурный код, никуда от этого не деться.
И никто не сумеет заставить нас замолчать, отказаться от этого.
Это мы, это наша русская идентичность, все эти прекрасные цветы - «Гвоздики», и «Гиацинты», и «Васильки», и нежные «Тополи».
Пусть цветут наши цветы в нашем генетическом коде. Мы — русские. Мы — такие.
И те, кто не сумел это принять, те, кто пытается отказаться от части собственной идентичности, будучи русским — это, конечно, очень несчастные люди. Это примерно как не принимать тот факт, что у тебя два уха, и нестерпимо мучиться от этого ежечасно.
Жизнь станет намного проще, ребята, если вы либо смиритесь с тем, что вы русские, либо откажетесь от того, что вы русские. Так тоже можно — выйти, отказаться, не пытаться угнездиться сразу на двух стульях, наречь себя апатридом, Агасфером, я знаю таких людей. Что ж, никаких вопросов к ним, они, по крайней мере, честны.
А мы русские, и шумят наши «Тополя», и в степи - «Гвоздики».
Живите с этим.

Анна Долгарева: Можем повторить

Очень здорово написал в сегодняшний день победы писатель Олег Дивов.
«Прочел недавно, что лозунг «Можем повторить» — кощунство. Аргументы обычные: война это жуть и жесть, повторить ее мечтают только идиоты. Ничего нового, но слово «кощунство» — зацепило.
Это мог сказать только человек со взломанным культурным кодом.
Жертва холодной войны, если по-доброму. Как правило, они такие убиты еще в утробе матери, их надо бы пожалеть, но если эти упыри лезут отовсюду и кусают молодежь, то за осиновые колья берутся даже пофигисты вроде меня».
Я, пожалуй, даже продолжение процитирую: ««Можем повторить» — очень правильный слоган.
Для тех, кто понимает. У кого наш культурный код.
Нет текста без контекста. Любой патриотический лозунг — сплошной контекст; в короткую фразу зашита целая пачка смыслов, и наш человек их считывает по умолчанию. В этом плане «Можем повторить» ничуть не хуже великой строчки Берггольц «Никто не забыт и ничто не забыто».
Собственно, он — про то же самое.
Идея ясна: мы в XIX веке дошли до Парижа, а в XX до Берлина, потому что нас на это вынудили».
Спасибо, Олег. А то утомили, натурально, утомили пацифисты, которые обливаются холодным потом от слов: «Можем повторить».
Вчера мы — трио поэтов, я, Игорь Никольский и Александр Пелевин и наша подруга коммунистка Ира Ульянова — выступали с концертом, посвященным празднику Победы. В конце нам задали вопрос, чего мы бы могли пожелать в этот день. Ну, я — человек простой, в в лоб ответила, что нам нужен еще один парад, в честь освобождения русского города Киева. А ребята напомнили, что нельзя забывать три пресловутые формулы:
1) «Нет в России семьи такой, где б не памятен был свой герой».
2) «Это праздник со слезами на глазах».
3) И да - «Можем повторить».
День Победы — это день радости, перемешенной со скорбью о тех, кто навсегда остался на фронтах Великой Отечественной, но все же — радости, радости. И «Можем повторить» - это не о том, что русские агрессивная нация, наоборот, в 1941 СССР до конца пытался выгадать время для подготовки, и только когда на нас напали — только тогда полыхнул пожар, дошедший до Берлина.
Мы — русские. Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути. И мы можем повторить, да.
Русские, разумеется, - понятие культурное, а не черепоизмерительное. Самый большой процент Героев Советского Союза — среди осетинов, например.
И поэтому никто не сможет сделать ничего плохого с нами, с нашей страной, с нашими песнями и лесами. Таков путь.

А вот и трупоеды с "разоблачениями режима" подтянулись.
Пишет депутат Геннадий Гудков: "Какой-то трэш в школе Казани. 11 убитых и 16 раненых. Что это было - до сих пор непонятно. Кроме того, что обстановка страха, насилия и агрессивной пропаганды в России дает свои плоды".
Господи, неужели так сложно хотя бы в день чудовищной трагедии помолчать и не плясать на детских костях?!

⚡️Восемь человек погибли и девять пострадали в ДНР в результате боевых действий за майские праздники.
Это и военные, и мирные.

Убийство из-за камуфляжной куртки. Анна Долгарева


Познакомились мы с ней в Стаханове – это прифронтовой городок на севере Луганской народной республики, казаческий такой. Она переехала туда год назад – после того, как лишилась дома.

Лена ее звали, Елена Долгополова, она представилась по имени и фамилии. На улице было тепло, и городок этот, дворик, базарчик, у которого мы встретились, и сама она – все это было словно из детства, мирного такого, спокойного. А она рассказывала, многословно, подробно рассказывала, как лишилась дома, как жила под обстрелами – и упомянула между прочим, что год назад украинцы убили ее отца. Не при обстреле, а целенаправленно. Из-за камуфляжной куртки.

– А 13 апреля было ровно два года, как у нас украинские ДРГ (диверсионно-разведывательная группа – прим. автора) убили отца в доме. Застрелили в упор, – сказала она, и я перебила ее:

– Подождите, Лена. Как? Зачем его убили?

...Отца Лены звали Леонид Георгиевич. В октябре ему должно было исполниться 70 лет. Двадцать лет своей жизни он отработал трактористом в совхозе, еще десять – на асфальто-бетонном заводе, потом десять на тракторе в теплицах.

– Как раз днем как-то тихо было, но уже ж нам передали, что работает ДРГ, – все так же частила Лена. – Днем всё было нормально, я приехала с города Кировска домой. Пришла к родителям, принесла продукты, и вечером начался интенсивный обстрел. Стрелковая работала. Я с дочкой, зятем и внуком через дорогу от родителей жила, там, господи, там 20 метров от нашего дома. Но обстрел был такой, что нельзя было и голову на улицу высунуть. Где-то с восьми и до девяти вечера это было. А до этого я часов в шесть вечера принесла родителям окрошку, всё нормально было, поговорили. Отец ещё сказал, что только покушал, я, говорит, попозже. А утром, часа в четыре, я поднялась к хозяйству, слышу – в пять начала собака выть, там, у родителей. Ну я и подумала, что не к добру. А в шесть утра я услышала мамин крик. Я ж прибежала, а мама говорит – отец умер. Получается, папа у нас в зимней кухне жил, а мама в доме. Я зашла в кухню: папка лежит на полу, ровненько так. А он у нас сердечник, он у нас в больнице лежал, у него был инфаркт в 15-м году. Ну, думаем, сердце – видать, поднялся с кровати, чтоб идти таблетки взять, не дошёл. Он ещё был одет в домашнее: мастерку, в спортивные штаны.

Дверь была открыта, но Лену и ее мать это не насторожило: Леонид Георгиевич обычно не запирался часов до одиннадцати вечера, пока смотрел телевизор. Приехавший полицейский наряд даже не стал вдаваться в подробности – глянули на тело старика-инфарктника и подписали все необходимые бумаги. А потом соседи начали раздевать тело, чтобы побрить и обмыть, как это принято в сёлах – и увидели небольшую дырочку от пули в груди.

Раньше полиции приехали знакомые ополченцы. Предположили, что Леонид Георгиевич поймал во дворе шальную пулю и успел доползти до помещения. Но следственная группа нашла гильзу и пулю, закатившуюся в угол – прямо там, на тёмном ковре в этой летней кухне. Пуля прошла через печень, желудок и вышла возле третьего грудного позвонка. В этом месте Лена, всё так же часто и подробно выплёвывающая слова, начинает плакать.

– Извините, мне больно это вспоминать, – оправдывающимся тоном говорит она, безуспешно вытирая слезы, – извините. Глаза были открыты, и в глазах такой ужас у него был. Потом я подняла и ОБСЕ, и всех, кого можно и не можно... Оно как раз после дождя, и видно было, что... У нас, получается, дом, а за домом дорожка и выход на бугры, там, где украинцы сидят. И следы от берцев. Одни меньше, одни больше. Как пришли, так и ушли. И тоже ж – ничего не тронуто, ничего. Деньги лежали, только-только сало мы закатали, мы поросёнка резали. Ничего не тронуто, ни денег, ничего. Телевизор работал, когда мамка зашла – ещё и телевизор работал. А потом, когда мы его забрали из морга хоронить – у него на лбу высветилось от приклада. Как вот... Квадратик. Когда я его начала гладить по голове, когда уже хоронили – у него с левой стороны как кисель – они, видать, его ещё били. А теперь я не могу даже на кладбище...

Уже полтора года не могу даже на кладбище туда попасть.

Я спросила, зачем могли убить ее отца. Лена ответила, что он носил камуфляжную куртку. В селах половина носит охотничий или рыбацкий камуфляж, казалось бы, сложно спутать его с военным. Но в том-то и дело, что ополченцы тоже одеваются разномастно. Обязаны-то носить пиксель – ну, на парадах пиксель и надевают. А так – кто во что горазд.

– А ещё там копали ополченцы, и мимо нашего дома ходили. И командир там, Сергеевич, похож на моего отца. Тоже седой, тоже такой под два метра дядька здоровый... Я не знаю, как они ещё в дом не пошли. Они б и мать положили.

Я спрашиваю, как она относится к ополченцам.

– А ополченцы – они невредные хлопцы, сколько раз было – помощи попросишь. Даже когда у меня вот это ж СПГ попало в крышу – там же только одна сторона осталась шифера, всё остальное разнесло. Нам дали на гуманитарку покрытие. Я попросила командира... Сейчас уже уволился. Сазонова Дмитрия. Он пришел, сам залез на крышу, на самую верхушку, сверху накрывал, а я снизу. С трех сторон. Я ещё тогда говорю – Димка, ну сидит, щас тебя бахнет, а он – пусть лучше меня, чем тебя. А ты, говорит, давай с другой стороны. Сколько было такое – хлопцы, надо помощь, говорю, и они без вопросов!

Через год Лене и ее семье пришлось уехать из Голубовского совсем – когда они остались без дома при очередном обстреле. В прошлом году она приходила ещё туда в надежде, что что-то изменится и появится возможность вернуться. В этом – потеряла надежду.

– Смотрите, – говорю я. – Вы, кажется, человек не предвзятый, то есть если где-то есть вина ополченцев, то вы готовы её признать. Вы уверены, что стреляют по вам украинцы?

– Конечно, мы же знаем, где они стоят, – удивляется моему вопросу Лена. – Они ж в открытую по бугру ходят. А мы ж говорим хлопцам, ну, ополченцам, что ж вы ждёте. Вон он ходит, руки в карманы. А они отвечают: нам нельзя стрелять, нам только наблюдать. Я говорю – вас убивают, а вы? Вот дней пять назад мама моя была там дома. Она говорит – я огород чуть-чуть в порядок приведу. Там же и розы, там всё... И начался обстрел. А потом, говорит, смотрю – паренёк бежит: «Быстро прячьтесь куда-то, у нас парня ранило». Метров где-то 200–250 от нашего дома. А потом он в больнице умер, хлопец этот.

Мама Лены после смерти мужа сильно сдала. Уже три раза ее увозила скорая с гипертоническим кризом, с горем пополам откачивали. Практически не выходит из больниц, где лежит с высоким давлением. А всё равно – рвётся то на кладбище, то на место, где стоял старый дом и ещё остался огород, требующий присмотра.

– А внуку моему, Никитке, было два годика, когда папка умер. Он у нас называет мамку Таня, а папку называл Лёня, а я бабуля. Бывало, папка придёт, он бежит к нему и просит: «Лёня! Кидай!» И папка его берёт и под самый потолок подкидывает. И, представляете, он мне говорит: а Лёня наш улетел на небеса. Только почему не на ракете? Вот я когда вырасту, я полечу на ракете, а Лёня так полетел....

Далеко-далеко полетел тракторист Лёня, и сотни этих мирных донбасских стариков, детей, тёток тоже улетели туда же. Но однажды мальчик Никитка построит ракету и тоже полетит на небо, и встретит их всех, и скажет своему прадеду: «Здравствуй, Лёня! Кидай». За семь лет войны в Донбассе погибли как минимум 13 000 людей, более 50 000 получили ранения. Война продолжается.

ЧЕТЫРЕ БОЙЦА ПОГИБЛО ПОД ДОНЕЦКОМ

В результате минометного удара по позициям армии ДНР в районе поселка Лозовое, трое бойцов погибли, еще один пострадал. При эвакуации пострадавшего обстрел возобновился, в итоге еще один военнослужащий погиб, четверо были ранены.

АННА ДОЛГАРЕВА: «ТЕПЕРЬ – НЕ «НОВОРОССИЯ», А «ЕДИНАЯ РОССИЯ»»

Третий форум «Россия – Донбасс» состоялся на прошлой неделе и оставил смешанные впечатления у тех, для кого Донецк – не просто горячая точка на карте.

Официально, можно сказать, зашла «Единая Россия» – ну это понятно, скоро выборы, и полмиллиона дончан с российскими паспортами ей нужны. Прозвучало много слов о том, что «Единая Россия» всегда помогала Донбассу. Три горячих года я оттуда практически не выезжала; помню, что помогала Россия, что именно «Единая» – такого не припомню.

«И при том, что заход имперской бюрократической машины на Территорию можно скорее приветствовать, – с этими людьми и структурами сюда является пусть неповоротливая, но освященная традицией власть и цивилизация, заканчивается затянувшийся «промежуточный этап», – меня лично коробит от фраз в духе ««Единая Россия» всегда поддерживала Донбасс».

Всегда – это когда именно?», – пишет журналист Наталия Курчатова.
И нет, конечно, нет в этом ничего дурного, в том, что партия власти, наконец, решила взять Донбасс под крыло. Наоборот, исключительно хорошо это – положительный, так сказать, сигнал. Это значит, что в Донбасс будет вкладываться больше денег, скорее всего, больше его будет в повестке, а в сочетании с недавней речью Путина, где он помянул украинский проект «анти-Россия» и Донецко-Криворожскую республику, и вовсе вырисовываются неплохие перспективы. В общем, на рациональном уровне остается только порадоваться.

Но что-то иррациональное тоскливо, тревожно дергается в груди.
Я помню Донбасс 2015 года – сухие, безводные степи, жара, недавно отгремевшая война еще не замолчала, ночное небо разрывают трассера пуль. Камуфляж, пропитавшийся пылью, – она никогда не отстирается. Казачья вольница, свой устав чуть ли не в каждом батальоне, лихие рейды на противника. Живые почти все: совсем недавно похоронили Мозгового, но вот он, живой Дремов – случайно познакомились, я попала в ДТП с участием его офицера, а он потом меня к командиру повез. Моторола живой, Гиви. Захарченко смеется и искренне верит, что вот-вот дойдет если не до Киева, то до границ области – он такой был, наивный в каких-то вещах, искренний очень. Рубли только-только начали хождение. Горожане чуть ли не молятся на каждого человека в военной форме как на защитника. Странный мир фронтира, отдельный мир.

«Глава ДНР Денис Пушилин заявил о своем желании вступить в «Единую Россию»».

«Единая Россия заявила о готовности принять в свои ряды Пушилина».

Рада за Пушилина и рада за «Единую Россию».

Понятно, в общем, что теперь тут постепенно будет российская цивилизация, порядок, мене, текел, упарсин. К лучшему это, я правда говорю – к лучшему.

Тот хаотический фронтир, состоящий из бардака, степной пыли и ежевечерних разрывов мин на окраинах, был совершенно не предназначен для жизни, ясное дело. Но казалось, что в этом безумном котле варится, зарождается новая жизнь, новая цивилизация, цивилизация человека гордого. Я не знаю, зародилась бы она или нет. Кто знает вообще? Та еще махновщина тогда была, честное слово, странный мир.

Сейчас все нормализуется, Донбасс постепенно становится де-факто частью России, налажена бюрократическая машина, пенсии и зарплаты мизерные – но выплачиваются в основном в срок. Вернулись люди, которые когда-то уехали, и теперь человек в камуфляже далеко не всеми воспринимается как друг и защитник: многие обвиняют их (уже не «ополченцев», а «военнослужащих Республики») в непрекращающейся войне; многие – это в основном те, кто уехал в 2014-м кто куда. Медленно и неотвратимо Донбасс становится маленькой, бедненькой, но в целом среднестатистической российской провинцией – разве что война на окраинах не утихает ни на день. И это хорошо – быть российской провинцией, за это-то многие и сражались, многие умирали.

…Еще многие умирали за Новороссию. За небесную мечту, за Китеж-град, за новую реальность, которую все представляли по-разному – потому и не сумели построить.

Название «Новороссия» больше не звучит в официальных документах.

Теперь – не «Новороссия», а «Единая Россия».

…Все хорошо. Небесная Новороссия, как тот Китеж, будет отражаться в Азовском море у Коминтерново, где до сих пор не прекращаются бои, в донецких ставках, в речке Луганке и Северском Донце.

Останется мечтой.

Почему же щемит-то так.
____
Полный текст тут: https://vnnews.ru/anna-dolgareva-teper-ne-novoross/

В «Московском комсомольце» вышло интервью Следака, бывшего главы контрразведки бригады «Призрак», где последний обвинил в организации убийства Алексея Мозгового офицеров «Призрака» Алексея Доброго и Юрия Шевченко.

С «Призраком» я провела несколько лет — пожалуй, именно это подразделение в Новороссии знакомо мне лучше всего. Поэтому, разумеется, у меня возникли вопросы к интервью.

Как убили Мозгового?

Напомним, Алексей Мозговой погиб 23 мая 2015 года около 17:30 возле посёлка Михайловка. Автомобиль Мозгового двигался из Алчевска в Луганск. Около старого блокпоста, при въезде в посёлок, рядом с автомобилем было взорвано отвлекающее взрывное устройство («хлопушка»), затем машина была обстреляна из пулемётов и другого автоматического оружия. В результате покушения Мозговой был убит, вместе с ним погибли его пресс-секретарь Анна Самелюк, двое охранников и водитель.

Первое, что бросилось мне в глаза, — эта фраза:

«19-20 мая Аня Самелюк ездила в Луганск и каким-то странным образом якобы потеряла телефон. На другой день ей позвонили. Сказали: «Мы нашли ваш телефон, приезжайте». Разговор был при нас в кабинете. 23 мая Аня попросила у Борисыча машину с водителем, чтобы съездить в Луганск за телефоном. В штабе на тот момент находился Алексей Марков (позывной Добрый), который тогда руководил гуманитарными вопросами. Не помню, был ли начальник штаба бригады Юрий Шевченко. Мозговой дал Ане машину. А потом она ему позвонила и предложила прокатиться вместе. И он с ней поехал, не посоветовавшись ни с кем. Марков и Шевченко — это были единственные люди, которые знали, что он выезжает».

Так Следак описывает выезд Алексея Мозгового в Луганск в тот день, когда его автомобиль вместе с тремя охранниками и пресс-секретарём Анной Самелюк был взорван на трассе. И уже в этом месте мне стало очевидно, что Следак лжёт, потому что о приезде Мозгового в Луганск было известно заранее. Я, так уж вышло, там тогда находилась, общаясь с самыми разными людьми; тогда этот город был очень маленьким.

Я уточнила это у некоторых хорошо осведомлённых людей из Луганска. Возможно, в конце концов, меня подвела память. И получила ответ:

«Вообще-то, Борисыча и ждали. Это Анин телефон "нашёлся" в последний момент, и она тоже поехала».

Таким образом, заявление о том, что о выезде Мозгового знали только Марков и Шевченко, не выдерживает никакой критики. Не говоря уже о том, что вряд ли здание штаба волшебным образом обезлюдело в тот день, пропал дежурный с КПП, пропали охранники на воротах, пропали солдаты — сложно представить себе подобную магию в нашем мире.

Далее.

«Примерно за неделю до убийства до нас начала доходить информация, что на Мозгового готовится покушение. И мы уговорили Борисыча ограничить свои перемещения зданием штаба. Он старался никуда не выезжать, а если выезжал, то с усиленной охраной. Во время нашего последнего разговора он подтвердил, что никуда выезжать не собирается».

Усиленной охраны не было — это подтверждают и мои коллеги, общавшиеся с Мозговым, и гуманитарщик Андрей Морозов (Мурз):

«Иду к людям, заставшим тот период здесь, в ЛНР, в «Призраке», спрашиваю: «Это правда, что комбриг перед вторым покушением начал постоянно ездить с усиленной охраной?» Нет, говорят, ездил, как и раньше — одна «Тойота», в ней комбриг, два охранника и старший охраны, Песня, за рулём. Вот почему «усиленная охрана» не поехала тогда с комбригом. Не было никакой усиленной охраны. Афтар просто лжёт».

Полностью мой текст: https://novorosinform.org/novaya-ohota-na-prizraka-tajna-ubijstva-mozgovogo-75514.html

"Я помню семью, сожженную ПТУРом в ЛНР, недалеко от Желобка. Они ехали в белой «Ниве», превратились в головешки. Помню, как подъехали родные, увидели их… ", - прочитала в телеграм-канале одного уважаемого военкора.
Феноменальная память у уважаемого военкора. Феноменальная.
То есть, конечно, он врет. Не семья, а старик, который ехал встречать сына с автобуса. И уважаемый военкор этого помнить никак не может - потому что там не присутствовал. Это ж, блядь, ЛНР. Там присутствовала по чистой случайности из журналистов я - потому что приехала к Доброму в Кировск, и тут ему позвонили, и мы с ним вместе поехали под Славяносербск (под Славяносербск, блядь, это довольно далеко от Желобка, уважаемый военкор, посмотри, блядь, на карту ЛНР!). Добрый там был, я и ОБСЕшники. Но уважаемый военкор, конечно, помнит, как приехали родные. Я вот стараюсь забыть который год что-то безуспешно.
Так мерзко сталкиваться с ложью о подобных вещах.
А, уточнение. Далее уважаемый военкор пишет: "Я не только помню, я все снимал".
Ну понятно.

ДОНБАСС. «ПОЧЕМУ НАС УБИВАЮТ, А МЫ ДОЛЖНЫ МОЛЧАТЬ?»

По украинским СМИ пару дней назад прошла новость о том, что в Песках «боевики расстреляли грузовик с военными». Один из них погиб.

По иронии судьбы я узнала об этом из соцсетей раньше УНИАНа; погибший – Ярослав – был знакомым мужа моей френдессы-писательницы; мир очень тесен.

Официальный комментарий:

«Штаб ООС подтверждает гибель одного и ранение еще одного украинского военнослужащего в Донбассе в результате ответных ударов сил ЛДНР в субботу».

Нынче снова.

«Штаб ООС подтверждает ранение троих украинских военнослужащих в Донбассе в результате ответных ударов сил ЛДНР во вторник».

Что сказать? Я несколько лет кричала во весь голос: какого черта не даете разрешения на ответный огонь? Серьезно, с 2015 года гайки закручивались и закручивались; доходило на отдельных участках фронта до того, что пересчитывали выдаваемые патроны – и не дай бог после учебных стрельб количество не сойдется…

Из телеграм-канала 2.infantry (Луганская пехота):

Совещание в ВСУ:

– Ну всё как обычно. Кидаем 120-ми по сепарам, звоним в СЦКК, что это они нас обстреливают из тяжёлого. Поехали!

[миномётчики ВСУ просыпаются]

Звонок в СЦКК из ВСУ:

– Айайай! Сепары нас обстреливают из тяжёлого на участке таком-то!

[миномётчики ВСУ просыпаются]

Звонок из СЦКК в НМ ЛНР:

– Эй! Ваши обстреливают ВСУ из тяжёлого на участке таком-то!

[миномётчики ВСУ просыпаются]

Звонок из НМ ЛНР в батальонный штаб на участке таком-то:

– ВЫ ОХРЕНЕЛИ ТАМ ПЕРЕМИРИЕ НАРУШАТЬ?!? Укропы жалуются, что вы их обстреливаете из тяжёлого!!!

[миномётчики ВСУ просыпаются]

Оперативный дежурный батальона в эфир:

– ВСЕМ ПОСТАМ! СРОЧНО В УКРЫТИЯ!

[народные милиционеры разбежались по блиндажам]

[миномётчики ВСУ проснулись и открывают огонь]

Ну смех смехом – а ситуация крайне демотивирующая; потому что описанные случаи – не самая распространенная история. Чаще я слышала: «По нам стреляют, а нам ответку нельзя давать, почему нас убивают, а мы должны молчать?» И люди просто уходили с войны. Уезжали в Россию, возвращались в мирную жизнь. В конце концов, заработки на войне – небольшие и практически полностью уходят на амуницию, если хочешь нормально воевать; такое получается убыточное хобби.

Я гуманист и христианка; мне в идеале хотелось бы, чтобы никто не погибал – тем более если это не какой-то абстрактный юнит ВСУ, а человек по имени Ярик, через пару рукопожатий знакомый, согласитесь, как-то совсем другое ощущение.

Но…

«Жертвами обстрелов Вооруженных сил Украины (ВСУ) в самопровозглашенной Донецкой народной республике (ДНР) со времени вступления в силу бессрочного перемирия стали 73 человека»,

– ТАСС.

Бессрочное перемирие – это, чтоб вы понимали, не Минские соглашения, это обязательства, подписанные 27 июля 2020 года. То есть за год. Из этих 73 пять человек – мирные жители.

29 июля стало известно о гибели еще трех донецких военных, 1 августа – о гибели еще четырех. Война набирает обороты. Люди уходят.

«В Донбассе с 27 июля 2020 года действуют дополнительные меры по контролю за перемирием, которые были согласованы участниками контактной группы по урегулированию ситуации на Украине»,

– ТАСС.

Прямо сейчас, когда я это пишу, мне сообщают о том, что на некоем участке фронта, где ответку особенно жестко запрещали, военные, наконец, среагировали адекватно. Но писать об этом нельзя. «Скандал в Корпусе был – ужас». Корпус – это высшее руководство, которое сидит в столицах республик; изредка выезжает на фронт с проверками и старательно соблюдает дополнительные меры по контролю за перемирием.

Сложно оставаться гуманистом и христианином в таких условиях, скажу я вам.

Но – жизни своих все-таки дороже и важнее.

Наблюдала фуфысенек на Трудовских, в полукилометре от линии фронта.