Мало кто знает, что небезызвестный Генрих Шлиман во время "афинского" периода раскопок обнаружил частично обугленный пергамент, восстановить который удалось лишь фрагментарно. Как оказалось, на этом пергаменте содержалось четырнадцатое Платоновское письмо, в котором он послал новогоднее поздравление Дионисию Младшему в Сицилию. Ниже приведены те немногие строки, которые удалось восстановить:

Δλя.. βςεύ.. δρατβы.. οτ.. βςεύ.. Δγωu... κοмγ.. нε.. чγжΔο.. βοροβςκοε... зΔοροβья.. φαρτα.. παцαны... зα нας.. зα βας... зα βςε λюΔςκοε... зα βςεχ.. сτραΔαющυχ.. δροΔяг.. зα... τюρεμнγю.. δρατβγ.. зα... βςεχ.. ςυΔящuχ... τγτ.. δροΔяг.. зαπγςτuм.. чuφερ.. мbI... πο. κργгγ.. !!. Жuзнb.. βοραм.. υ.. зΔραβым.. βεчнο. !!

Новый год это обновление, и его смысл лежит в плоскости почти онтологической. Это ритуал вечного возвращения, обновления, роста. Старое уходит, молодое рождается. Предыдущие поколения исчезают, и с ними же возникают молодые. Где-то в этих потоках времени соединяется мудрость Экклесиаста и Гераклита. Юные боги Вавилона резвятся и убивают старую Тиамат, делая из неё новый мир.

Интуиция о том, что мир со временем стареет, возникает из самой биологии человека, которому с возрастом кажется, что мир дряхлеет вместе с ним. Насколько это иллюзия? Здесь подлинность может быть доказана самим существованием "устаревания" на всех уровнях бытия, подобно тому, как существование Бога доказывается постоянным обращением человека к вопросам о Боге из поколения в поколение. То же можно сказать, например, про "квалиа" и вообще трудную проблему сознания, примеров может быть много; "Дыма без огня не бывает" — вот народная максима.

Как и в каких формах (случилось это, понятное дело, у Платона) "новогодняя" тема обновления из этнографии перекочевала в философию? В случае Платона вполне понятен её религиозно-культурный контекст (пифагорейский образ жизни + религиозные мистерии), но с логико-онтологической составляющей всё несколько сложней. Но обо всём по порядку.

Если доверять исследованиям М. Элиаде (в частности, его дебютной работе, посвящённой феномену "вечного возвращения"), для архаичного человека история в подлинном смысле не существует; что существует так это некое "вечное сейчас", раскинутое, в крайнем случае, на одно поколение (если в племени есть старики, которые помнят о своей молодости). Подлинным же может быть названа эпоха "предвечного времени", в котором предки человека — на одном уровне с богами или чуть ниже — совершили все действия, которые только возможны в быту. Соответственно, любое действие индивида в период архаики — это копирование некоего первородного акта, который совершил предок, будь то разжигание костра, сбор еды или возделывание сельскохозяйственной культуры. Значимость действия приобретается только в том случае, если для него есть аналог в "родовой матрице". Можно сказать, что в случае конкретного действия (будь то собирание ягод, охота или погребение мёртвого и т.д.), речь идёт не о множестве таковых действий, а об одном единственном, воспроизводимом снова и снова.

Неизведанный мир представляет собой Хаос, бесформенность. Ряд известных племён, живущих вокруг "оси мира" — высокого столба, располагающегося в центре стоянки — при передвижении племени совершает космогонический ритуал, воспроизводящий историю сотворения мира. Лишь пространство "сакрального" существует в подлинном смысле слова — всё же "профанное", насколько оно отклоняется от эталона, выпадает из бытия. Задача человека — осваивать новые территории, подвергать их сакрализации. Человек — наместник трансцендентного, он посланник, он длань Бога, он исполнитель священного закона: «пустыни, где живут чудовища, невозделанные земли, неведомые моря, куда не осмеливался заплыть ни один мореплаватель … все эти дикие, варварские территории уподобляются Хаосу; они часть нерасчлененной, бесформенной субстанции, существовавшей до Творения ... поэтому, когда происходит проникновение на эти территории, то есть когда начинают их осваивать совершают обряды, символически воспроизводящие акт Творения, неоснованное пространство сначала "космизуется", затем заселяется».

Побегав в шкурах, наденем хитон.

Платон развивает архаичные интуиции разделения мира на область «сакрального» и «профанного» (в платоновском дискурсе это мир подлинного, идеального бытия и мир становления соответственно), индивидуальное тело человека, не обладая ценностью, не относится к миру «сакрального», оно состарится и умрёт; сакральной в человеке является душа. В первом "Алкивиаде" Сократ будит своего возлюбленного "от догматического сна", указывая на душу как подлинный предмет человеческой заботы. Заботой души о самой себе является саморефлексия, интроспекция, а вовсе не попечительство о теле и имуществе (в общем-то, первое и второе здесь суть явления одного порядка).

В "Тимее" в полушуточной манере [2] рассказан процесс сотворения мира Демиургом. Космос представляет собой живое существо, в котором существует область вечности и область становления, обе из которых представляют собой сферы, вращающиеся по оси эклиптики и оси экватора соответственно. Поскольку космос сотворён — не в пример смертным существам — из более чистых материалов, обе области в нём строго разграничены. Не то у человека. Надо ли говорить, что он почти всегда путается, принимая одно за другое — иначе Сократу не пришлось бы объяснять это Алкивиаду, который, как и львиная доля людей, отождествлял себя с телом.

Зачем богам потребовалось это "запутывание", заложенное в самой природе человека? Ведь, не будем забывать, описанный в "Тимее" акт космогонии происходит не в материальном, но в трансцендентном вечном мире, и создание существа под названием "человек" из того, что осталось, далеко не случайно. Конечно, на ум может прийти фраза Платона из "Законов", где он уподобляет людей куклам для развлечения богов, но мерилом развлечения всегда выступает нечто серьёзное, подобно тому, как игра юных львят есть отдалённое воспроизведение настоящей охоты.

Именно здесь мысль Платона обнаруживает за собой интуиции архаики, описаные Элиаде. Анамнесис, припоминание души о своей подлинной родине — это каждый раз ещё одна маленькая победа порядка над хаосом в их бесконечной онтологической игре: частица божества, заброшенная в материальный мир (случись ей вспомнить о своей подлинной природе), способна принести с собой божественный закон и преобразовать в соответствии с ним косную материю. В каком-то смысле человек занимается этим на протяжении всей истории. Платон попытался заняться политикой, чтобы реальность стала развиваться "в более правильном направлении". Результат известен. С тех пор античные философы занимались политикой в степени самой незначительной или не занимались вовсе.

Если вечность это палочка твикс, то наш мир это нуга, которая течёт между двух разломанных частей. Все действия человека имеют историческую перспективу, но вместе с тем они на всех уровнях цикличны. Платон лишь актуализировал этот сюжет, который нервом проходит через всю архаику.

[1] Который считается как минимум компиляцией раннего и позднего периода Платонова творчества, но тем он интересней.

[2] В данном случае "шутливость" обеспечивается шуточным характером самих попыток человека описать космогонию.

Существует странный ореол вокруг слова "гений", хотя он постепенно исчезает, как исчезают и ценности модерна. Если верить тому, что сказал Сам, гений — это человек, обладающий высоким интеллектом (1) и высоким уровнем доступа к информации (2). И если первое является достижением скорее пассивным, то второе напоминает рулетку: обладать коллосальными знаниями, в принципе, может и биологический идиот.

Я заядлый любитель ролевой системы Dungeons & Dragons, и, как правило, от значения интеллекта зависит бонус к общей информарованности персонажа (Lore). На первый взгляд, странно, что от интеллекта как-то видоизменяется одинаковая сумма информации, но в целом логика ясна: тот, у кого высокий интеллект, способен извлечь из знаний больше. Иногда — откладываем 20-гранные кубики в сторону :) — в реальной жизни так и случается, и при одинаковых фактах один человек делает важные выводы, а другой нет.

Странная эта штука — гениальность! Особенно если вспомнить, как много смысловых оттенков она имеет, и проблема здесь не только языковая. Как правило, гения признают post factum (т.е. после смерти), и признанный образ в лучшем случае просто совпадает с тем человеком, который жил. Иными словами, речь идёт о "фигуре гения" как неком "большом нарративе", который раз навсегда декларируют и признают. Раз так, речь идёт о феномене эпохи модерна, кожу которой мы (т.е. западные и около-западные интеллектуалы — про не-западных/не-интеллектуалов речи не идёт) постепенно с себя сбрасываем.

Что же остаётся после? Возможно, мы постепенно откатываем себя обратно (когда 360 превращается в 0) к взглядам античной цивилизации, культура которой стала для нашей культуры тем же, чем природа является для кульуры вообще. Например, забавно наблюдать, как люди, над которыми больше не довлеют надуманные милитаристкими государствами нормы (двое, мужчина и женщина, знакомые и влюблённые друг в друга с детства, живут вместе и, никогда не изменяя, умирают в один день), возвращаются к своему естественному состоянию (недолгие спонтанные отношения с элементами полигамии бОльшую часть жизни). А что же с гениальностью? Если время больших нарративов вроде "Эйнштейна" проходит, мы и здесь можем двигаться к её "природно-аничным" формам.

Сократа, как типичного гения, признали после смерти, и предварительно это мало зависело от его интеллекта или знаний (традиционно считается, что у Сократа было только первое :). Думаю, мы не ошибёмся, если определим античную "гениальность" как "мастерство жизни". Если так, Сократу удалось прожить гениальную жизнь. Между прочим, жил он её при помощи гения-даймона, а это значит, что с сюжетом своей жизни он был знаком как бы заранее.

Итак, в сухом остатке мы, быть может, имеем следующий insight outsid'a :). Гений будущего: (a) гениален в пределах небольшой "полисоразмерной" местности; (b) старается овладеть сюжетом своей жизни (настоящей или аватаризированной); (с) делает это при помощи какой-то большой и всё знающей структуры. Что из этого следует, поймут лишь делосские redpilled ныряльщики.

Если мир идей представить в виде женского тела, то пафос критической теории, как я себе её представляю, состоит в постоянной стимуляции точки под названием "рессентимент". Конечно, в ницшеанском смысле; то есть это перманентный поиск источника проблем не в себе, а где-то ещё (например, в патриархальном обществе). Ещё одна черточка, характерная для внешнего наблюдателя: какой-то радикальный пафос свободы или, верней сказать, освобождения (опять же, всё время "от кого-то").

Если догло вглядываться в леворадикальную бездну ( :)), то можно заметить, какие тенденции сегодня там есть. Например, сразу бросается в глаза анти-гуманистичность: мы будем смотреть куда угодно, кроме человека и его форм, а везде где найдём их, будем освобождать территорию от "антропологического шовинизма". Впору говорить об "антропологии животных" или их собственной, отличной от нашей истории, её событиях и т.д. Не стану распространяться о том, что левые начинают темой свободы, а заканчивают культом смерти, думаю, тут и так всё ясно.

Человеческое тело тоже является такой "зоной освобождения", и я давно уже жду, когда возникнут призывы не паразитировать на своём теле, а дать ему свободу функционировать так как оно хочет. Прислушиваться к его желаниям. Его, а не нашим.

Вообще-то, n-нное количество веков назад так "уже было", сюрприз-сюрприз. Среднестатистический человек гомеровского периода понимал своё тело как площадку для игры богов, где есть разные зоны, задействованы разные природные силы и т.д. Это, в общем-то, не человек управляет своим телом — никакого центра не существует — нет; это бог Дионис навёл опьянение на тело неосторожного путника в лесу; или Афина запрокинула твою голову назад, нашептав смирить гнев и не убивать Агамемнона. В 20-м веке существовала досужная (для досуга скучающих филологов-классиков) теория о двухкамерном сознании, в соответствии с которой никакого центра в человеческом мозге-душе в то время не было, а были две перекрывающие друг друга мозговые доли, воспринимавшие друг друга как трансцендентных божеств. Есть что-то притягательное в рассмотрении тела человека как игровой комнаты для богов, и даже Платон на склоне лет, "совершив философское самоубийство" (Соловьёв), предлагает людям наслаждаться своей "кукольной" природой, водя хороводы под звёздами, чтобы наладить вращение ума в правильную сторону.

p.s. Возможно, читатель уже давно устал от моих длительных попыток натянуть сову на глобус, соединяя сюжеты наших дней и античности. Ничего не могу с собой поделать — уж очень хотелось бы пожить 17 (7) веков назад! Ну или хотя бы притянуть античность поближе к нашему времени. Отсюда частые посты с неизбежным "карфагеном".

У русских есть Набоков, но до сих пор в России национализм — это болото с геополитикой на уровне Данилевского. Конфликт интеллектуалов и интеллигенции никуда не делся.

Как известно, теорию идей Платона в конце концов отбросили все его ученики. Весь цикл платоновских диалогов не имеет в себе чёткой сердцевины, и это что-то вроде "опавших листьев", ворох баек и мифов, через которые лишь иногда неожиданно можно увидеть мастера — глубоко чувствущего драматурга. Потянувшись к сердцу всей греческой (а равно и западной) философии, мы неожиданно остаёмся ни с чем.

Судьба диалогов имела долгую и извилистую дорогу, в разные времена их читали по-разному, каждый притягивал их (или притягивался) на свой манер, начиная от главного ученика, навсегда чисто психологически завороженного фигурой отца, и заканчивая иудейскими аллегориями.

Не зря платоновский "Парменид" написан как бы в шутку над самим собой. Все гипотезы о бытии и небытии разбегаются перед глазами, и ни одна из них не внушает доверия. Лишь проделав такой путь, Сократ признаётся "готовым к дальнейшим рассуждениям", на этот раз истинным. Но каким? Этого Платон не сообщает. Его ранние диалоги пропитаны недоумением, когда персонажи убегают в последний момент, период среднего творчества полон энтузиазма (фатального для самого Платона), а на склоне лет он, по выражению Соловьева, совершает "философское самоубийство", закончив тем же, чем начав — Сократовским незнанием.

Однако, в Пармениде же есть мысль о необходимости мира идей — без него всё рассыпается. Логики здесь нет, она попросту не способна работать на таких высотах, иссякает, запутываясь в собственных противоречиях. В руках у нас остаётся притягательный парадокс, букв. "постороннее мнение". И вся философия Платона это такой парадокс, без которого рассыпается западная мысль, что хорошо видно на примере постмодерна — убив среди всех авторов Главного, он убил сам себя, растворился до степени "никогда не было", хотя почувствовать это пока можно в идейном времени, а не в историческом.

Конечно, исторический взгляд на время это ещё один забавный миф, с которым, как замечает Маклюэн (а вслед за ним один современный русский философ), носится наша печатная культура, хоть отделаться от него мы и не можем. Что находится за рамками истории и за историческим взглядом как таковым, является для нас вещью в себе, и только здесь и может быть найден современный Платон, познанный через сугубо наши "априорные формы восприятия", но не имеющий с ними ничего общего, как ничего общего он не имел с любым другим взглядом на своё наследие (раннее христианство, Возрождение и т.д.)

Когда показывают на небо, дурак смотрит на палец. Поскольку разум человека всегда слаб и он всегда немного "дурак", человечество запомнило Того, кто первым показал на истину, одновременно по форме своего творчества став её невыразимой частью.

Не можешь одолеть — возглавь. От общедоступности личных данных в эпоху гипперинформации никуда не деться, поэтому существует общеправовой тренд на их максимальную защиту. Но, по большому счёту, это утешительный приз, ведь помимо публичного пространства есть ещё и условно "теневое", тот самый даркнет, где фото голого короля — это фото голого короля, и вещи называются своими именами.

Не уверен, какого именно рода здесь связь, но общественный и психологический тренд на "чистоту" имеет те же корни. Все эти ретриты, детокс-программы, тяга к чему-то как можно более "чистому" — похоже, коллективному бессознательному запада становится стыдно, и оно старается отдалиться от всех теневых коррелятов. Конечно, здесь вспоминается Бодрийяр и его описание японских стриптизёрш, показывающих свои гениталии как можно шире, буквально изнутри... Но это восток, "рубка пальцев в провинции". В Стамбуле (= на Западе) "стригут ногти", и всё намного культурнее. Однако, разница здесь только количественная.

Бодрийяровская "прозрачность зла" — о чём это выражение? Вероятно, о том, что сегодня зло просвечивается со всех сторон. Известно, что оно не-субстанционально, т.е. не имеет своей сущности. И всё-таки, по Бодрийяру, даже просвеченное насквозь, оно остаётся злом. Может, и западный человек стремится к чистоте тщетно: первородный грех никуда не денется.

История новоевропейской мысли может быть рассмотрена как постепенное самоочищение от средневековых развалов и навязчивая попытка найти свой чистый источник. К сожалению, Европа с водой выпустила ребёнка и задеконструировались так, что забыла изначальную задачу. В этой ситуации античность молчаливо ждёт, когда её вспомнят, но такой шанс весьма мал. Может, когда-нибудь запутавшимся европейцам нужно будет помочь?..

Мальчик с йо-йо.

Χαίρε! Спасибо всем, кто пришёл! Как и всегда, запись лекции доступна по ссылке.

Голова позднеантичного философа. По одной из версий, это Прокл — глава Академии в её "неоплатоновский" период. Здесь видна общая тенденция поздней мысли: длинные волосы традиционно означали близость к религии, особую одухотворённость, как и венок.

В отличие от Плотина, Прокл не давал материи негативных коннотаций, представляя её божественным зеркалом горних миров. Поэтому можно сказать, что философия Прокла — это неоплатонизм, продуманный до своего предела. В его период платоновская Академия достигла своего расцвета в последний раз.

К сожалению, до сих пор многие позднеантичные тексты не переведены в России, хотя весь серебряный век был заворожён достижениями греческого духа, в т.ч. гностиками и неоплатониками. В каком-то смысле такие люди как Иванов, Волошин, Зелинский и др. попросту не успели этого сделать. И я рад, что эта традиция постепенно восстанавливается на наших глазах. Русская культура до сих пор не прочитала Аристотеля, но мир платоновских идей всегда давался ей с большой лёгкостью.

Удивительно, как много параллелей между нынешней массовой культурой и эллинской мифологией. Речь идёт, конечно, не о содержании ("герои Marvell = греческие герои" и прочая чушь), а о форме подачи. Любая реклама, фильм или музыкальный клип с клеймом "массовое" обладает чарующим свойством однотипности. Вот где пригодилась слегка затёртая мысль Борхеса о существовании в мире всего четырёх сюжетов — однозначно, это про масс-медиа.

Можно сказать, что один и тот же мужчина одновременно покупает много яхт, едет по лесу одновременно в сотне новых джипов под аккомпанемент трёхнотного жанра "contemporary classical", покупает одновременно все модели айфонов... Это не столько прихоть производителей рекламы, сколько требование архетипики человеческой души.

Вы интеллектуал и испытываете отвращение к массовой культуре? Если да, поздравляю — вы знаете, как действительно стоит относиться к античной мифологии, не согрешив против исторической истины. И Ксенофан, пишущий о простонародье, которое зовёт свой разврат "культом Афродиты", мало чем отличается от того, кто сегодня ворчит на тему песни "Despacito".

Существует тренд на предельную сухость научного знания: при описании явления следует исключать метафорику. Чем асбтрактней область, тем это важней. Например, в физике субатомных частиц; как представить себе объект, который возвращается в исходное положение больше чем за один оборот вокруг оси? Бедных физиков можно понять. Однако, чем-то подобным болеет и островная философия с её неизбывной тягой к сциентизму. Нашему народу, который "так и не прочитал Аристотеля", при слове "сциентизм" вседа хочется добавить "вульгарный", но торопиться не надо.

Например (опять "карфаген"), почему Платон так доверял мифологии при объяснении последних вопросов? Одной тягой к иррациональному тут ничего не объяснишь; трудно усомниться в его логике, потому что он отказывается от неё после всех возможных ходов, а не до.

Сейчас трудно себе это представить, но в архаичный период люди не могли пользоваться своим воображением. Помню, где-то (где?) читал увлекательные описания из восточной архаики, как при помощи "мудреца" человек способен был видеть различные видения. Иными словами, просто пользовался своим воображением. Для нас это странно, но лишь напомню, что понятие "сознания" в полной мере возникает только в новое время. Так вот, с Платоном ситуация примерно та же — скорее всего, он зафиксировал особую форму синестезии, характерную лишь для абстрактного мышления.

Именно с целью её сохранения наука требует от учёного быть предельно сухим, ведь такую синестезию очень легко перебить простой метафорикой (синестезией второго порядка). Это чистое мышление, не замутнённое даже вербальными формами; вспомните, какой бурный мыслительный процесс возникает в полусне. Мысли такие точные и даже гениальные, но большинство из них не удаётся записать, т.к. они слишком абстрактны.

Платон это очень хорошо понимал, т.к. прямо заявляет об абсолютной оторванности мира идей от нашего мира: предельно абстрактная мысль предельно невыразима. Возможно, именно поэтому он не кривит душой, а прямо признаёт невозможность её адекватной репрезентации, и использует народный миф для Парменидовского "намёка" на последние истины, который затрагивает человека сквозь толщу мнимого чувственного опыта.

Каготы добрались и до стримов ДЕГа.

Спасибо всем кто пришёл. Как и всегда, запись лекции доступна по ссылке.

Настоящая философия доказывает в конце то, что опровергала в начале.