Пока вы наблюдаете как канал задыхается от обилия объявлений и тяжёлого творческого кризиса, сегодня мы с @septicscepsis будем говорить о влиянии печатной культуры на жизнь, обсудим несколько книг и даже ЖЖ Галковского. Всех ждём!
https://youtu.be/Bc53pXpp-Mw

Всем большое спасибо за участие!

либерал я тебя выслушал а теперь встань к стенке

Я никогда не питал большого пристрастия к современной политической мысли, и всегда читал исследования по этой теме с осторожностью: сегодня большинство "политических" текстов даже маститых философов и политологов — на самом деле нагромождение идеологических штампов, даже когда речь идёт о критике. Простые нон-фикшн "исследования" в этом отношении более наглядны, т.к. там нет ничего кроме идеологического каркаса. Сложные произведения прикрывают этот каркас калейдоскопом отсылок, иногда друг другу противоречащих, так что из одного и того же места можно сделать диаметрально противоположные выводы. Это может быть весело и даже прагматично в других областях философии, но феномен политического нуждается в предельной конкретности и ясности.

Разумеется, конкретные и ясные трактаты сегодня никто не пишет. Или пишет, но где-то в подземных штабах. Неясность производимых политических трактатов обусловлена самой структурой современной академии, которая обременена политкорректностью: сложные места в тексте, которые можно интерпретировать и так и эдак, призваны спасти исследователя, это безопасный черный ход на случай, если поменяется политическая повестка. Однако это мало оправдывает современные исследования.

Поэтому начинать изучение политической мысли следует а) с классических текстов (прежде всего, с "Политики" Аристотеля) и б) избегая любых "комментариев" к ним. В первую очередь современных, поскольку там уже заложен яд. Здесь нет сугубо "негативного" смысла, и, более того, к яду можно выработать привычку, так, что он станет лекарством. Но этим занимаются во взрослом возрасте.

Друзья, полная аудиозапись лекции по русскому космизму доступна по ссылке на канале.

Различие между трансцендентными и имманентными философскими системами заключается в неврозе, точнее различием и является невроз – его наличие в случае первых и отсутствие в случае вторых. В исследованиях, связанных с традиционализмом достаточно распространённым является представление о смене эпох, и было бы наивно думать, что такая смена не затрагивает философию. Сейчас мы живём в то время, которое заявляет себя как имманентную эпоху, и эта эпоха онтологически очень комфортна, хотя с этим могли бы не согласиться те или иные авторы. В частности, вся левая мысль, стоящая на ресентименте, ожидании «спасительного нечто» (Жижек), на бунте против реальности, таким образом, попадает под категорию трансцендентно, т.е. потусторонне, ориентированной. И, наоборот, правая мысль, напирающая на законы рынка, которые не нуждаются в обосновании (и, отчасти, даже в регуляции), попадает под категорию имманентной. Неудивительно, что акселерационизм и вообще современные «тёмные» штудии, такие как тёмная экология (которая постулирует снятие границ между человеком и нечеловеческим в условиях антропоцена, делает человека «имманентным» природной среде, а концепт «Природы» элиминирует) являются по преимуществу проектами правой мысли.

Интересно, что раньше, кажется, всё было совсем наоборот. Правая мысль напирает сегодня на фундаменталисткие ценности, в том числе и на ценности христианства. Не совсем понятно, как христианство могло бы быть имманентным, ведь в нём постулируется различие двух миров, божественного и земного. Возникает подозрение, что человеческий интеллект, всегда осуществляющий нечто вроде экспансии и вообще подверженный логике экстропии (Лэнд), освоил христианское «потустороннее», сделав его имманентным – индикатором этого является попытка левой мысли создать «потустороннее в квадрате», или трансцендировать трансцендентное в христианстве, выйти за пределы христианского запредельного. И теперь правые отстаивают христианские ценности как часть этого мира. Христианские ценности стали чем-то имманентным, выкристаллизовались в человеческой природе, и принцип Тертуллиана о душе как «по природе христианке» наконец-то актуализировался в подлинной мере. Европейский субъект насквозь христианизирован, так, что он сохраняет христианство в крипто-формах, даже в условиях повального атеизма и сжигания церквей. Не нужно питать иллюзий, что с атеизмом исчезает религиозное как огромный пласт человеческой жизни.

О том, что такое религия как таковая, можно говорить очень долго, для нас скорее важно такое свойство религиозности как внутренний пафос, присущий человеку. Если взглянуть на то, что сегодня происходит в Европе, мы найдём мало отличий от религиозной резни, происходившей на протяжении всей западной истории. Создаётся впечатление, что средневековье не кончалось, и европейцы находятся в перманентном состоянии «религиозных войн», которые приобретают причудливые формы, пусть даже атеистического толка. В качестве примера можно вспомнить социальный катаклизм, граничащий с религиозным помешательством, который имел место в России. Сейчас роль такой «периферии» как причудливого увеличительного стекла Европы играет Америка. В Стамбуле стригут ногти – в провинции рубят пальцы. В этом контексте можно сравнить Европу с ракетой, а страны второго и третьего мира с её ступенями, которые отрабатывают своё и, в идеале, должны кануть в небытие. Так как это невозможно, ступени отправляются в recycling. Европейцы заботятся об экологии.

Левая мысль, таким образом, как постоянный заряд критики, выступает в качестве космического ледокола, хотя иногда это работа по отсечению нижних ступеней. В наше время – целиком последнее. Как сказал Агамбен на встрече в Петербурге, «я не знаю, что ждёт человечество в будущем, но я могу сказать, что ждёт его в прошлом». Пафос деконструкции как «негации», «отсоединения» от прошлого опыта необходим для следующего, «позитивного» шага, каким, судя по всему, и является акселерационизм, в лице Ника Лэнда ставший по вкусу как правой, так и левой мысли.

Технооптимизм, пост-гуманизм и новые, «тёмные» проекты рисуют картину правых и левых интеллектуалов, собравшихся вместе и, подобно Жижеку и Питерсону, вместо ожидаемой перепалки принявшихся сочинять вязь комплиментарных друг другу идей. Правые мыслители вроде Молдбага дегустируют левый ресентимент, заставляя реветь моторы техники в предвкушении социального взрыва и нового технократического порядка, а левые говорят о деантропологизации человека, надевают на себя тёмные мантии и, пугая друг друга, изучают пугающе-интересные миры технокоммерциализма. Европу ждёт новый рывок вперёд.

Античный самовар

Современная мысль несёт в себе прежде всего небытие, волю к небытию, к критике. И это полярным образом противостоит тому, о чём думал Платон — по крайней мере, в ранний и средний период творчества. Мы знаем, что в "Софисте" Платон отказывается от Парменидовских представлений о бытии как чём-то сплошном ("бытие есть, небытия нет"), т.е. под старость лет отцу философии стала понятна парадоксальность, стоящая за каждой нашей мыслью. Рано или поздно, но мысль растворяется от собственной противоречивости, однако делает это она весьма непринуждённо.

Платон в творчестве повторяет то, что своей жизнью совершил Сократ. В "Апологии" Сократ говорит, что всю жизнь старался понять, в чём же его мудрость, и лишь к концу жизни, расспрашивая многих, понял, что его мудрость — в её отсутствии. Мудрость-софия для греков была мастерством в чём-либо, Сократ же искал мудрость саму по себе, и, признав её отсутствие (мудрость же и была в том, чтобы это признать), тем самым признал и отсутствие идей как чего-то самого по себе: блага, красоты, справедливости... Платону потребовалась вся жизнь, чтобы прийти к тем же выводам.

Если человеческая мысль походит на странный фрактал, на Анаксагоровы "гомеомерии" (когда всё состоит из семян самого же себя), неудивительно, что и на масштабе общечеловеческой истории мы наблюдаем, как космическое тело Платона в виде абсолютного Духа Гегеля усомнилось и наибольшим благом для себя положило размышлять над загадкой небытия. Сегодня именно небытие как критика и отрицание — главное направление западной мысли. Никто до сих пор не задался вопросом о том, почему отрицание приносит нам знание. Почему, вскрывая обыденное и действуя, тем самым, разрушительно, мы неожиданно что-то созидаем.

В меньшей степени такую аналогию можно как-то верифицировать, но, наблюдая за общеисторическим движением западной мысли и её любовью к небытию, можно догадаться, что волновало Платона под конец жизни, и о чём было его "неписанное учение".

Насколько современные плюральные онтологии (прежде всего, Делёзианская) противоречат античным? Забитые европейцы, критикующие колыбель западной цивилизации — за последние несколько веков такое происходило много раз. Так, в XXв. был бум катастрофической по своим масштабам критики Платона: подавленные двумя мировыми войнами, мыслители почему-то подумали, что именно у Платона стоит искать причины появления фашизма; речь шла, конечно, не только о Государстве или Законах, но даже о таких, казалось бы, отдалённых областях как онтология. Если существует иерархия в системе "идея (род) — чувственный эйдос (вид) — вещь", и вещь это тень идеального мира, любое разнообразие, отклонение от идеала, приобретает негативные коннотации, т.е. попросту осуждается. Получается, что от Платона до шовинизма один шаг.

Платонизму противостояли многие авторы. Машины желания Делёза, назовём их "онтологией фрактала", предлагают свою модель мира. Машинами желания является что угодно: лошадь, ноутбук, этот телеграм-канал, отписавшиеся идиоты, чашка кофе, "Риторика" Аристотеля, Европарламент, список Борхеса, акция "мак-комбо" в Макдональдсе, литр молока, Дмитрий Евгеньевич Галковский, старый патефон, мем в интернете, небо над Гималаями, студенческие объединения, Михаил Каин, кошка. Любая машина желания сама состоит из таких же машин. Например, нет "идеи охотника", в которой мы силимся рассмотреть необходимые свойства — есть машины желания "лук", "колчан и стрелы", "человеческое тело", машина желания "лук" состоит из машин "тетивы", "древка", "имени", все эти машины тоже состоят из машин. Это процесс бесконечных коннекций, первичный бульон "апейрона", и все произведения Делёза написаны в таком же ключе, как и все исследования о Делёзе ("кто в лес кто по дрова"). Значит, его программа удалась.

В какой-то момент машины могут "фиксироваться", становясь особенно выгодными для других машин. Например, неожиданно оказалось, что несколько машин желания "человек", "заготовка" и "конвейерная лента" выгодны для машины "производитель". С этого момента они уже не могут участвовать в свободном процессе коннекций и переходят в режим "зажатости" или дизъюнкции.

По Делёзу, именно этим против свободной и ничем не скованной человеческой мысли согрешил Платон: он выбрал один из бесконечно возможных ходов мысли и подверг минерализации, раз навсегда закрепив в европейской мысли. Это привело к состояниям глубокой невротичности Европы, так, что даже психоанализ, как анти-невротическое средство, сам пропитан чем-то вроде невроза (Анти Эдип): вместе с Гваттари, Делёз порывает с психоанализом, говоря о том, что эдипальная стадия так же является машиной желания на стадии дизъюнкции, насильственной фиксации. Ребёнок в погоне за вниманием родителей действует совершенно свободно: пятка папы соединяется с хвостом кота, игрушка с ртом и т.д. Лишь затем, когда, по до сих пор не изученным причинам, вдруг ему запрещается прикасаться к гениталиям, и мать здесь ревнует отца, а отец мать, ребёнок сталкивается с эдипальной, фаллической машиной желания, которая застыла и не участвует в дальнейшем обмене. Муж и жена, знающие друг друга с детства, никогда не изменявшие и умершие в один день — более неестественной для человеческой биологии картины сложно найти. Так что запал Делёза и Гваттари лежал и в политической плоскости, указывая на то, что психоанализ сам нуждается в анализе. Пророчество сбылось — всё в меньшей степени человеческие отношения напоминают биополитический образ, навязанный индустриальными государствами.

Делёзианская онтология предлагает совершать номадические путешествия из одного мыслительного топоса в другой, надолго нигде не останавливаясь. Я, например, иногда подумываю постить сюда смешные мемы или писать тексты не как обычно, а по любимым кулинарным рецептам. Если основная цель получить удовольствие, то какая разница?

Противоречит ли всё это Платону? И да и нет. Если, как заметил Хайдеггер, христианство это платонизм для масс, то и сам платонизм бывает для масс, в том виде как он представлен в "учебниках философии". Никто из членов академии не соглашался с теорией Платона, но академия имела и закрытую часть доктрины. В этот аутсайд можно запихать всё что угодно, но можно просто указать, что при создании мира Демиург смотрит на парадигму, в которой содержатся абсолютно все возможные идеи (смыслы) и любые связи между ними. Пример с охотником теряет критический запал: да, есть идея лука, колчана, человека, стрел и т.д., и в одной из бесконечных парадигмальных комбинаций они порождают такую идею как "охотник". Причём, у позднего Платона добавляется и небытие как важная категория, это то самое "ничто", которое позволяет миру пребывать в различии вещей: птица это НЕ скамейка, а скамейка это НЕ дерево.

По большому счёту, не существует "того самого", правильного способа мышления, и вообще мышление — это всего лишь вращения в разуме человека, вторящие вращениям в небесных космических высях. Конкретной "цели" у этих вращений нет. И человек, начинающий искать истину, оказывается в положении того, кто, свалившись из лодки, не может найти воду — по Платону, истину не нужно искать, потому что мы уже в ней. Парадигма, в которой все идеи, заключает в себе любые диады, любые противопоставления, поэтому, выбрав одно из двух, мы лишаемся ровно половины истины. Отсюда Платоническая диалектика как наивысшая способность разума, которую почему-то часто считают искусством различения, но смысл её в другом: отталкиваясь от одной позиции к другой, диалектика не разделяет их, но связывает. Если все смыслы являются частью вечной истины, нет нужды ни одному из них отдавать предпочтение. Именно это имел в виду Галковский, когда в БТ написал, что Платон был изощрённым нигилистом. Однако, это не бесконечная регрессия смыслов, а их бесконечная прогрессия.

Я догадывался, что ДЕГ слабо знаком с современной философией, но когда на последнем стриме мэтр сказал, что не знаком даже с Фуко, Делёзом и Деррида, выпал в осадок. Надо сказать, философия — не сильная сторона Галковского, и его заслуги (огромные) принадлежат скорее области истории и публицистики. По философии он всю жизнь высказывался мало, и даже его главный философский роман — скорее второе чем первое.

Его мотивация быть больше писателем чем философом вызвана тем, что он сам и подметил: русские никогда не обращают внимания на слова. Но это противоречие, ведь вся Россия в известный момент была литературной страной, когда историки черпали сведения из беллетристики, а не наоборот. Писатели имели такое коллосальное и оглушительное влияние, что Набоков сравнивал Пушкина с русскими царями, приходя к неутешительным выводам о последних.

Правильней было бы сказать, что русские прохладно реагируют на логические конструкции, т.е. не на слова вообще, а на слова доводов и аргументов. В этом отношении ДЕГ типичный представитель русской мысли, который скорее напишет роман, чем философский трактат. Но когда он выходит на поле философии an sich, он становится чудовищно некомпетентным. Говоря о современной(!) философии, Галковский приводит в пример Витгенштейна(!!) и от него переходит к немецкой классике(!!!) в духе "за формулами человека не видят". При этом сам он в своё время критиковал советских "диалектических логиков" в связи с их идентичным доводом против логиков обычных. Это просто смешно слушать.

Русская мысль и вообще русская философия (настоящая, вроде диогена-Розанова) действительно бессодержательна и даже нигилистична, хотя это не обычный нихиль, а скорее творящая бездна. Но, выходя на поле логики и утверждений, этим не прикроешься; более того, считать, что это ядро русской души что-то окупает в наличном мире, что его можно изъять вовне и использовать как аргумент — это профанация: Библию мерить циркулем не стоит, как сказал Ломоносов.

Отсюда несколько неприятный вывод: при всей гениальности Д.Е. Галковского, не считайте его источником знаний в философии.

У каждого "Галковского" есть свой "Козлачков".

Рассказывать нечего, нужно смириться с особенностями космического декора.

Пост про (не)знание Галковским современной философии привёл трудящихся в крайний ажиотаж. В связи с этим позволю себе Его небольшую цитату, только не про русских, а про немцев:

Для интеллектуала критика это радость. Не из-за мазохизма, а "играть хочется". И Кант, и Фихте, и Гегель критику ненавидели. Для них это был личный наезд.

Уровень дискуссии в восточной Европе за последнее время сильно поднялся. Например, появились хорошие гуманитарные кафедры, и даже остолопу сегодня ясно, для чего нужно гуманитарное образование в прикладном смысле (спойлер: для власти над людьми). Но русская интеллигенция, едва оправившись после советского дебилятора и научившись вежливо разговаривать, всё ещё не освоила искусство европейской полемики. Мешает то, что, дескать, на всю страну у бедных русских лишь один интеллектуал, а если его критиковать, то вообще никого не останется. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что такая позиция является попыткой переложить с себя интеллектуальную ответственность. Т.е. это позиция интеллектуального рабства.

Ещё заход. Отказ от освоения современных авторов, будь то Фуко или Делёз, приводит к социальной и культурной слепоте. Если кажется, что Фуко это не философ, а "чёртов идеолог и пропагандист", то тем более очевидно, что врага нужно знать в лицо. Программа-максимум здесь — это появление отечественного "анти-Фуко". В условиях, когда взрослые отцы семейства при виде контр-аргумента впадают в женскую истерику, национальные гении невозможны. Или возможны, но не национальные ("упаси боже связываться с идиотами").

Советский союз почти растворился в утреннем тумане, но глупые концепты вроде "буржуазной науки" всё ещё кружат в коллективном бессознательном пост-советских людей, только теперь под другими именами. Искусство свободной рациональной полемики — это один из столпов европейской цивилизации, особенно в области философии, метод которой — беспредпосылочное мышление. Как только начинается "да как вы смеете" или "некоторые книги лучше не читать", философия и рациональная полемика становятся невозможны. Против лома (аргументов) нет приёма, и "как вы смеете" эффективно только при наличии дополнительной силы. У русских, увы, пока никаких сил нет. Так может не стоит валять дурака и придумывать поводы не читать авторов, при гегемонии которых мы живём?

#radix_ev #radix_pol

Конец двадцатого века ознаменовался идеологическим кризисом либеральной парадигмы. В качестве альтернативы ему ряд политических философов предложили республиканизм — практически забытую концепцию, имеющую, тем не менее, более чем двухтысячелетнюю историю. Однако, несмотря на усилия множества авторов, республиканизм остается "кабинетной идеологией", популярной лишь среди гуманитарных ученых.

Поговорим об особенностях и истории республиканской политической теории, ее основных программных положениях и попробуем понять, реализуема ли республиканская программа в странах чуть крупнее, чем Сан-Марино.

Воскресенье 23 июня, 18:00, бар "Бакалавриат". Лекцию прочитает Дмитрий Плотников, выпускник НИУ ВШЭ и автор телеграм-канала @republican_papers

Кто не придёт тот глобалист-неолиберал

Микола, я тобi вислухав а тепер встань до стінки.

Влияние стоической философии на христианскую общеизвестно, как и арабская рецепция неоплатонической и перипатетической философии. Недавно же вычитал в примечаниях Поленца в его монументальной Die Stoa об использовании арабскими философами также и стоических текстов, а именно «Энхиридиона» Эпиктета:

«Encheiridion путем внесения весьма малозначительных изменений (θεός вместо Ζευς и т. д.) был христианизирован Нилом (или кем-либо из монахов его круга), а также, по осуществлении некоторых стилистических преобразований, широко употреблялся другими христианами в целях укрепления своей веры, снабжен комментариями неоплатоником Симпликием, а также использовался арабами, в частности Аль-Кинди».

Аль-Кинди — философ и ученый-энциклопедист IX века, близкий к мутазилитам. Если Аристотеля в Средневековье звали просто Философом, то Аль-Кинди в арабской традиции был прозван Философом арабов. Среди прочего он написал трактат Фи ал-хила ли-даф’ал-ахзан («Как уберечься от печалей»), русского перевода которого, к сожалению, мне найти не удалось (по крайней мере, в подборке текстов Аль-Кинди в антологии «Избранные произведения мыслителей стран Ближнего и Среднего Востока IX-XIV вв.» он отсутствует). Поэтому далее показательный фрагмент в моем переводе с английского: «Кто не [желает] обладать тем, что ему не подконтрольно, контролирует то, что делает даже из королей рабов, а именно гнев и желания, являющиеся источниками пороков и недостатков» (On the means of dispelling sorrows, §32)

Стоическая концепция дихотомии контроля налицо. А чуть ранее Аль-Кинди напрямую отсылает к знаменитому эпиктетовскому сравнению жизни и своевременной смерти с кораблем: мы словно пассажиры, высаженные на берег в ходе мореплавания и занявшиеся на берегу своими делами, однако «если позовет кормчий, оставь все это и не оборачиваясь беги на корабль» (Энхиридион, VII). Интересно, что эту метафору, которая у Эпиктета занимает несколько строк, Аль-Кинди растягивает едва ли не на несколько страниц. Вот что говорится о трактате Аль-Кинди в классическом труде History of Islamic Philosophy Маджида Фахри: «В этой работе, имеющей многочисленные параллели на арабском, стоические идеалы apatheia, моральной стойкости и самолишения изложены в возвышенных философских выражениях. Прообразом нравственного совершенства для Аль-Кинди, как и многих других философов от ар-Рази до Братьев чистоты, является Сократ, которого в арабских источниках порой путают с другим великим нравственным авторитетом, Диогеном. Будучи самым ранним трактатом подобного рода на арабском, это красноречивое и часто весьма волнующее изыскание о моральном героизме заслуживает особого внимания со стороны историка идей. В данном обзоре мы можем лишь подчеркнуть его кардинальное значение для истории моральных идей в исламе».

К сожалению, сейчас нет времени углубляться в эту тему, но влияние стоической аскетики на средневековую мусульманскую (как и христианскую) — на мой взгляд, явление в высшей степени интересное и заслуживающее внимания.